Петр Громов запалил свечи в канделябре и, проверив полнёхонька ли чернильница, принялся сочинять письмо в далекую Россию. Прежде он написал фамилию и адрес того, кому предназначалось послание: «Дворянину Поприщину Б.М. — полковнику в отставке, проживающему в собственной деревне Замошье Веневского уезда Тульской губернии», а потом уж взялся за сам текст корреспонденции.

«Давний боевой приятель на славном ратном поприще! Поприщин, приветствует тебя от всей своей души недостойный раб Божий Петр, давно собиравшийся описать тебе дела свои предивные, происходившие с ним, то бишь со мной, в последние дни и недели.

Имел честь сообщить тебе ранее, что побывал проездом на Руси Великой и даже собирался навестить тебя в твоей провинциальной глуши, но был вовлечен в суету сует малых дел, которые привели меня к одному очень важному знакомству. В своем предыдущем письме я пообещал, наконец, открыть имя моего нового друга и покровителя, да ты, наверняка, и сам догадаешься, если я скажу о нем таким образом: “Тот кто 28 июня 1762 года залез через окно в опочивальню супруги первого лица, моего тёзки под “номером Третьим”, разбудил ее ставшей знаменитой фразой: “Вставай, матушка, у меня все готово!” Еще не узнал? Тогда продолжу. Тот, кто чуть позже отправился в Ораниенбаум и лично арестовал “номера Третьего”. Еще хочешь подсказок? Изволь! “Тот наконец, кто 6 июля самолично лишил жизни все того же “номера Третьего”. Неужели ты настолько глуп, что до сих пор не догадался?.. Я о тебе лучшего мнения!

Таким макаром, с этим всемогущим покровителем, способным на всякое злое и доброе дело, я и отбыл в очередную поездку по Европам. Но перед этим мы захватили с собой в одном порубежном селении “братика” этого “Того”, который вручил “Тому” некий чрезвычайно важный рескрипт, подписанный “Самой”. В нем “Тот” утверждался командовать всеми вооруженными силами нашими на Средиземноморье… Важно! Да, несомненно, этот “Тот” уже снискал для себя громкую и страшную славу не только в России, но и во всем подлунном мире. Можешь себе представить, что ожидало меня рядом с такой величавой фигурой.

И все же по-настоящему величием “Того” я проникся после прибытия нашего в Ливорно. Тебе, не шибко грамотному в географиях, скажу, что это небольшой город-порт в итальянской провинции Тоскана — от русского слова “тоска”. Наверное, так ее обозвали наши соотечественники, коих здесь немало, сильно заскучавших по милой нашей Родине.

Таким макаром, два “братика” поручили мне преважное задание, а именно подобрать для них скромное жилье, небольшой домик с видом на море. При этом они строго наказали мне, чтобы все переговоры вел я от имени и по поручению “графов Островых”, желающих открыть в Ливорно свое торговое предприятие. Ну, я, разумеется, расстарался, подобрав скромный недорогой домик с небольшим цветочным садиком. Но “Островы”, осмотрев его, почему-то наотрез отказались от этого приобретения. купили же они — ты даже не представляешь! — целый дворец, находившийся неподалеку. Тогда я и понял, что ничего не возможного для этих “братиков” не существует.

Теперь пора перейти к описанию событий, которые чуть было не привели меня к безвременной кончине. Но вначале, чтобы тебе лучше понять мое настроение и самочувствие, расскажу притчу, которую сам сочинил еще в Мариуполе. Ты же помнишь, что на спор, я сочинял даже мадригалы… Итак, притча!

Когда гусар немного оклемался и приоткрыл залитые кровью глаза, то первым делом увидел прямо перед собой апокалиптическое чудище, закованное с ног до головы в зеленые доспехи. Ноги у чудища были тонкие, будто ходули, и такие же длинные, но согнутые в коленях. Что за демон явился по мою душу из самых адовых глубин, подумал Гусар, мысленно осеняя себя крестным знамением. И сразу прозрел: то был… обыкновенный кузнечик, качавшийся на сухой былинке. И чего только не привидится избитому и израненному человеку, снова подумал Гусар, отирая со лба кровь вперемешку с потом…

Как тебе мое творчество?

Если помнишь, приятель, я намекал тебе ранее, что стал счастливым обладателем тайных знаний о драгоценных пиратских кладах. Розыскиванием этих кладов и занялись мы с “графами Островыми” сразу после приобретения “небольшого домика”. Мне повезло, поскольку довольно быстро удалось связаться с людьми, обозначенными в документах, сопровождавших копию карты с отметками о местонахождении зарытых кладов. Эти люди оказались весьма и весьма подозрительными. Даже ты, несмотря на все свое простодушие, никогда не доверил бы им подержать под узцы своего коня, как цыганам. И все же мы пошли у них на поводу, поскольку они вызвались доставить нас на один из отдаленных островков в Средиземном море, где спрятаны были сразу три клада.

И вот мы, переполненные ожиданием чуда и всяческих восторгов, сошли на берег, огляделись и… сразу же оказались в плену негодяев, заманивших нас сюда, как приманивают крупную рыбу на золотой крючок. Эти подлые мерзавцы потребовали от “графов Островых” всю из наличность, а так же недвижимость, как в Италии, так и в других странах. Насчет “других стран” могу сообщить тебе следующее: у “братиков” в России полным-полно вотчин, домов и всякого разного, потому и было что терять. Но “братики” ничего отдавать за здорово живешь даже не помышляли. Они схватились за сабли и пистолеты и перебили кучу негодяев, прежде чем врагам удалось загнать нас в единственное строение на острове, в котором, на наше счастье, оказался склад огнестрельного оружия. Разумеется, мы там закрепились и успешно отбивались от наседавшего противника почти целые сутки.

Чем бы все это сражение закончилось, предугадать не трудно, поскольку силы наши были на исходе и все мы уже получили ранения…

И вот, когда враги набросились на нас с особым остервенением, надеясь, что это будет последний приступ ветхой “крепостишки”, которую мы героически обороняли, вдруг с моря выпалили орудия, а потом несколько шлюпок, наполненных настоящими пиратами, пристало к берегу.

Прибывшие действовали очень успешно, быстро покончив с теми, кто нападал на нас, тем самым выручив нас из безвыходной ситуации. И это на самом деле были пираты, только греческие, которые смертельно враждовали с магометанами, почитавшими себя достойными наследниками алжирских корсаров.

Закончились же эти страшные сутки тем, что на нас надели оковы, бросили в трюм пиратской шхуны и оставили в неведении относительно дальнейшей нашей судьбы. Вот тогда-то один из “Островых”, старший, мудро сказал:

— Хмель не плачет, что пьяницу бъют!..

И я с ним вполне согласился…»

Громов приостановился, пожевал кончик гусиного пера. Потом выпил вина и перечитал все написанное.

— Нельзя! — сказал он вслух после недолгих размышлений. — Это большая тайна…

После чего скрутил исписанные листки в один жгут, поджег его от свечки и раскурил от него туго набитую табаком трубку.

«Обо всем этом, приятель Поприщин, я поведую тебе при личной встрече, если останусь жив…» — мысленно завершил он свои писания.