Глава 3. Расколотое небо. Воздушный мост и как с ним бороться
– Маэстро, доложи обстановку!
– Все в порядке – падаю!
Из так и не опубликованной инструкции по боевому применению трофейного Bf-109G. 1-й Украинский фронт. 1943 г.
Ближайшее будущее. Начало 2020-х. Мексика. Небо над штатом Веракрус. Осень в разгаре
– Ну что, майор, грузимся? – спросил Симонов, наблюдая, как я застегиваю летный шлем.
За нашими спинами на рулежке небольшого, полузаброшенного аэродрома возле Мирекруза (в 1970—1980-е здесь базировались военные самолеты) стоял подготовленный к вылету «Су-25УБ», с которого недавно убрали маскировочную сеть. В свежем камуфляже серо-зелено-черных тонов, но почти начисто лишенный каких-либо номеров и опознавательных знаков (чисто для поднятия боевого духа мы намалевали на киле «Грача» маленький российский «бесик», но его можно было разглядеть только вблизи), подкрыльевые пилоны которого густо увешаны «средствами поражения». Погода стояла как по заказу – солнце и голубое небо при минимуме облаков. Правда, поскольку воздушный бой подразумевает наличие двух сторон, летную погоду можно считать и серьезным недостатком. По обстоятельствам…
– Грузимся! – согласился я, наконец справившись со шлемом.
– Не передумаете? – спросил Симонов.
– Нет, Кирилл Михайлович, – помотал я головой, тяжелый «горшок» ЗШ заметно давил на шею и плечи, но что делать?
– Полечу, все по плану.
– Может, скажете чего-нибудь ободрительно-напутственное? – усмехнулся Симонов.
– Последние слова Александра Матросова перед падением на амбразуру вражеского дзота помнишь? – поинтересовался я.
– Гребаный гололед? – спросил Симонов.
– Вот именно. Плохо, когда гололед и прочие сюрпризы случаются некстати. Хорошо бы и нам сегодня без сюрпризов обойтись. Ладно, давай седлать да потихоньку выруливать, уже пора…
– Ну, тогда с богом, – сказал Симонов и полез по откинутому с левого борта встроенному трапу в переднюю кабину «Грача». Я, чуть погодя, полез тем же путем, следом за ним в заднюю, инструкторскую.
– Кислородную маску можете надеть сразу, как взлетим, а можете и не надевать, – сообщил Симонов, когда мы уже сидели в кабине, а я застегнул на себе ремни подвесной системы. Не дай бог, если все сегодня пойдет не так и придется уповать на катапульту.
В случае чего я предупрежу, – добавил Симонов. – А ручку в своей кабине не трогайте, разве что когда я попрошу…
– Ладно, Кирилл, – сказал я, глядя, как чернявые техники из хозяйкиного персонала складывают бортовой трап и откидную подножку и закрывают фонари наших кабин.
Вот теперь вроде бы можно и повоевать. Если «Су-25», как любой другой штурмовик, воюет за тебя – это хорошо, если воюет против – очень фигово. Но вот каково сидеть в его кабине, я до сегодняшнего дня не представлял.
Хотя вообще-то для этой акции нам удалось наскрести мало что. Оно и понятно. Как правило, любые красивые планы боевых операций (особенно в здешних полупартизанских условиях) разбиваются вдребезги о скудость материального обеспечения.
Но кое-что все-таки удалось найти.
Во-первых – этот, попавший сюда вроде бы еще Долгой Зимой, то ли из Перу, то ли из Центральной Африки, наиболее ценный для нас «Су-25УБ». Как этот штурмовик оказался здесь и зачем – так и осталось загадкой. Предположительно его на что-то обменяли (не исключено, что на эшелон апельсинов или на несколько чемоданов коки, что, по-моему, вернее), но применения «Грачу» долго не находилось. Пока он, сменив нескольких владельцев, не оказался у запасливой донны Ларки.
Кроме него ввели в строй кстати попавший к донне Ларке учебный L-39ZO чехословацкого производства. С этим самолетом было несколько понятнее – его еще до Долгой Зимы прикупил где-то в Восточной Европе местный богатенький плантатор-авиалюбитель Томас Оливейра. Уж не знаю, собирался ли он летать на нем сам, или перепродать (говорили, что он хотел после ремонта и переоборудования загнать «элку» какой-то штатовской фирме), но случился кирдык, Оливейра пошел по миру, а потом и вовсе помер, а самолет приобрела все та же донна Ларка. С этим L-39 не все было хорошо. Хотя его двигатель АИ-25ТЛ и был во вполне приличном состоянии, были проблемы с гидравликой и электрохозяйством, а в кабинах не работала половина приборов. Путем разукомплектования задней кабины удалось кое-как привести в порядок переднюю. О состоянии катапультного кресла «элки» можно было только догадываться. Это установленные на «Су-25УБ» кресла К-36Л тому же Симонову удалось проверить (а чего не проверить, если этот самолет у нас до сих пор на вооружении и он в том числе и на нем обучался?), а вот на «элке» – увы… Плюсом было разве что наличие на L-39 штатной встроенной двухствольной ГШ-23-2, которую не успели демонтировать после покупки. Почему это не было сделано – неясно, но еще китайцы, продававшие в 1980—1990-е свои «Миг-15» и «Миг-17» частным владельцам в Европе и Штатах присылали их не только со штатным вооружением, но зачастую и с полным боекомплектом – таможенники, видя такое, выпадали в осадок. Видимо, здесь был похожий случай.
Ну а кроме этих двух аппаратов у нас в наличии был еще и поршневой F-51D «Мустанг», когда-то переделанный в гражданско-пилотажный вариант. Эта птичка была в почти идеальном состоянии, вот только изначально не имела вооружения. Рассказывали, что до крендеца этот «Мустанг» на всю катушку использовался наркомафией, для чего в его фюзеляже был установлен дополнительный топливный бак, а в правом крыле, на месте давным-давно снятых пулеметов оборудован вместительный грузовой отсек.
Естественно, «Мустанг» в данном случае мог выполнять только весьма специфические задачи.
Суть нашего стратегического замысла состояла в том, чтобы завалить в воздухе, еще на подходе, очередной американский транспортный самолет, идущий к Сантосу «за товаром», и при случае пощипать его возможное воздушное прикрытие.
На сей раз Сантос сумел уломать военных на предмет посадки и погрузки-разгрузки самолета, но, как рассказывали, они уже тонко намекнули ему, что это точно в последний раз. Если и сегодня все сорвется, Сантос будет вынужден арендовать ВПП и стоянку в бывшем гражданском аэропорту какого-нибудь крупного города, расположенного не сильно далеко от его поместья. А почти все эти аэропорты (да и вообще все аэродромы крупных мексиканских городов) контролировались либо донной Ларкой, либо дружественными ей монархистами. Соответственно, следующий самолет с экипажем попадал к нам в руки тепленьким, что и требовалось для осуществления дальнейших планов.
А кроме того, у нас был расчет на то, что сегодня экипаж сбитого нами транспортника спасется на парашютах. Уже было известно, что в каждом таком самолете кроме пилотов всегда прилетает и «представитель заказчика», который очень много знает о делах гражданина Сантоса и его «отхожем промысле». В прошлый раз такой представитель в уничтоженном на стоянке «Боинге» тоже был, но для того, чтобы зацапать его, тогда потребовался бы наземный штурм военной авиабазы, для чего у нашей хозяйки было явно маловато сил – все-таки там сидел пехотный батальон почти полного состава со штатным вооружением и техникой.
А сейчас, если пилоты и «носитель информации» выпрыгивают с парашютами (не идиоты же они – погибать вместе с самолетом?), мы должны быть начеку и подобрать их раньше военных, для чего в нашем хозяйстве была подготовлена пара вертолетов «Белл» – АВ-412 и АВ-212. Соответственно, «Мустанг» в данном случае нужен для прикрытия своих и разгона (или уничтожения, как выйдет по ситуации) вражеских вертолетов.
Опять-таки, других подходящих самолетов у донны Ларки все равно не было, несмотря на всю ее запасливость. То есть у нее было в наличии по всей стране десятка три вполне исправных самолетов и вертолетов, но все это были транспортники или легкомоторники, от которых в воздушном бою не было никакого проку.
А между тем сопровождение для американцев ожидалось неслабое, мы предполагали встретить 1-2 F-16 или F-5E, а также пару-тройку МВ.329 или А-37.
Летчиков у донны Ларки, разумеется, тоже не было. Нет, то есть они были, но летавшие на ДС-3, «Турбо-Дакотах», «Цесснах» или легких вертушках. Кое-кто из хозяйкиных пилотов, конечно, когда-то, очень давно, летал в местных ВВС, но вести воздушный бой никому из них не приходилось, да и не были они этому изначально обучены. Мексика давным-давно ни с кем серьезных войн не вела. Так что исправить сей досадный пробел в подготовке местных кадров за пару недель было нереально.
Пришлось изыскивать собственные резервы.
Соответственно, «Су-25УБ», как нашу главную ударную силу, должен был пилотировать Симонов, как наиболее опытный пилот. Это, разумеется, не обсуждалось.
С L-39 у нас никто не был знаком, и в итоге для решения этой проблемы я решил посадить на него штрафника Зиновьева, который некстати хвастался своими аэроклубовско-авиаспортивными заслугами.
Как оказалось, он действительно прилично умел летать на этой хреновине и даже крутить кое-какой пилотаж. Но вот стрелять в воздухе ему не приходилось. Ну а на «Мустанг», поскольку мы сочли поставленную перед ним задачу наиболее простой, назначили Кристинку Дятлову.
Что касается вертолетов, то пилотировать их у нас умели многие. Я поначалу даже подумал пойти на одном сам, но потом передумал, рассудив, что в данном случае «командир должен быть впереди и на лихом коне».
В итоге первый вертолетный поисково-спасательный экипаж возглавила Машка, а второй Светка, у которых был кое-какой навык в ПСС и пилотировании того же «Ми-8». Благо «Белл» вертолет простой, лететь тут недалеко и поиск сугубо визуальный.
Мы даже сумели провести несколько вывозных ознакомительных полетов, но вот потренироваться в стрельбе не могли, поскольку боезапаса было негусто.
В итоге расклад был такой. В качестве основного истребителя и перехватчика мы использовали «Су-25УБ», на который кроме штатной встроенной двухствольной ГШ-30 подвесили два пушечных контейнера СППУ-22, четыре новейших ракеты «воздух – воздух» Р-98М (для чего пришлось в пожарном темпе менять и укреплять проводку на четырех пилонах) и два подвесных бака с топливом.
L-39, пилотируемый Зиновьевым, кроме «родной» пушечной установки нес на пилонах два бака и два пушечных контейнера местного производства. Как сработает это вооружение, можно было только догадываться – поупражняться в стрельбе у Зиновьева не получилось. Приходилось полагаться на старый принцип: «Не лазь, механик, в самолет, и он тебя не подведет!»
Кристинкин «Мустанг» был экстренно вооружен шестью 12,7-мм пулеметными контейнерами опять-таки местного производства (подобное здесь вешали на легкие штурмовики и вертолеты). Причем Дятлова была единственной из нас, кто сумел опробовать и пристрелять оружие в воздухе (недостатка в американских 12,7-мм патронах здесь не было). Устанавливать и выверять прицел Кристинке помогала Светка Пижамкина – признанный спец в этом деле. А на обеих наших «Беллах» были установлены пулеметные контейнеры и подвижные пулеметы обычного калибра в дверях кабин.
Двигатели перешли со свиста на рев, и наш «Грач» порулил на взлет. Повернув голову, я видел, что за нами выруливает Зиновьев на своей, покрашенной такими же камуфляжными цветами «элке». Кристинка Дятлова должна была взлетать чуть позже, с другой полосы – для ее «скакуна» качественной бетонки не требовалось.
– Я «Чато». Все готовы? – спросил я в микрофон.
– Готовы, – ответили сквозь фоновые шорохи в наушниках далекие голоса, почти хором.
– Замечательно, – сказал я и добавил: – «Избушка», я «Чато», мы готовы взлетать.
– Я «Избушка», принял, – ответил сидящий на КП возле радара и прочей дальнозоркой техники, вместе с донной Ларкой и Дегтяревой, Георгиев (именно КП имел позывной «Избушка»). – Взлетайте «Чато». «Рата» и «Моска» – следом за вами. Сейчас уточню положение цели.
– «Рата», я «Чато». К взлету готов?
– Готов, – ответил Зиновьев.
– «Моска», я «Чато», а как у тебя?
– Готова, – доложила Кристинка безыскусно-счастливым голосом.
– «Избушка», как там цель? – вопросил я.
– Я «Избушка», цель на подходе, – доложил Георгиев. – Подходит с северо-запада курсом «ноль-пятнадцать». Войдет в заданный квадрат в течение минут пятнадцати-двадцати. Скорость цели дозвуковая.
– Высота цели?
– Спустилась ниже пяти тысяч, продолжает снижаться.
– Что с прикрытием цели?
– На радаре три отметки, держатся в стороне, две выше и одна – ниже основной цели. Две верхние маневрируют. Те, что выше цели – малоразмерные и скоростные, третья отметка дозвуковая.
– Понял тебя, «Избушка», – сказал я и спросил сидящего в передней кабине Симонова: – Ну, что, взлетаем?
– Взлетаем, – согласился он, прибавляя обороты. «Су-25» тронулся с места и, ускоряясь, побежал по полосе, мимо остовов ангаров и валяющихся вдоль ВПП древних обломков «Дакот» и «Шутинг-Старов».
– Я «Чато», – передал я. – «Рата», «Моска» – мы взлетаем! «Избушка» – давай, врубай шарманку!
– Понял, – отозвался Георгиев.
Набирая все большую скорость, наш «Грач» бежал по полосе, и еще до точки отрыва, переключив волну, я услышал, как в наушниках заиграла музыка и зазвучал приятный женский голос с делано-плебейским, псевдоиностранным акцентом.
Эдита Пьеха пела про то, как «вышла мадьярка на берег Дуная и бросила в воду цветок».
Теперь до окончания нашей операции в радиусе километров восьмидесяти все кроме нас будут слушать до одури и на всех волнах только эту песню. И пусть поломают голову. Установленный нами комплекс РЭБ можно было, по идее, использовать и без всяких старинных шлягеров. Такая хохма, конечно, выдает нас с головой, но зато лишний раз демонстрирует серьезность наших намерений – пусть знают, с кем имеют дело. Благо запись «Венка Дуная» обнаружилась в таскаемой моими подчиненными с собой походной «фонотеке».
Я не заметил момент отрыва, ощутив только клевок при уборке шасси. Взлетная полоса ушла вниз. Потом Симонов взял вправо, и при маневре меня слегка вдавило в кресло.
За стеклом кабины плыли мексиканские небеса. Все вокруг голубое, а внизу зеленое, в этаких успокаивающих тонах. Хотя детали пейзажа было видно плохо – задняя кабина учебного «Грача» в плане обзора (особенно вперед и вниз) далеко не подарок.
– Кирилл, ты как ориентируешься? – поинтересовался я по внутренней связи у Симонова.
– А вот, – ответил он. – Так и ориентируюсь. Чай, не впервой!
– Давай навстречу цели!
– Будь спок, майор. Не упустим.
– «Рата», ты где? – поинтересовался я, повертев головой.
– Да здесь я, «Чато», позади вас, – ответил глуховатый голос Зиновьева.
Я обернулся еще раз, потом глянул в установленный на переплете фонаря моей кабины перископ – действительно, его «элка» держалась слева, сзади-снизу, на почтительном расстоянии от нас.
– «Моска», ты где? – поинтересовался я у Дятловой.
– Я впереди, ниже вас, – доложила Кристинка. – Вас вижу.
Симонов прибавил скорость и заложил правый крен. Я действительно увидел ее отблескивающий серебром «Мустанг», идущий практически на бреющем, над самыми верхушками деревьев.
Вообще-то я сначала предложил было перекрасить F-51D в камуфляжные цвета, но девчонки почему-то уперлись. Громче всех орала Кристинка. Дескать, не надо, товарищ майор, он такой красивенький! Я послушал их и плюнул – пусть будет по-вашему. Все равно ругаться с ними у меня желания не было. В итоге «Мустанг» остался в своем первоначальном виде «серебряной капли». Единственное, что девки сделали после установки на самолет вооружения – нарисовали на киле истребителя небольшую красную звезду в бело-красно-синей окантовке. Называется – вспомнили историю. Видимо, специально, чтобы разные местные гады знали, с кем имеют дело…
– «Моска», – передал Симонов, временно беря командование в свои руки. – Мы пошли на перехват основной цели. Высоко не поднимайся, но и далеко от нас не отрывайся, будешь во все глаза наблюдать результаты работы.
– «Чато», вас поняла, помаленьку пойду за вами.
– «Рате» держаться за мной, – отдал команду Симонов и продолжил набирать высоту. Пейзаж внизу мелькал все тот же, только покрытая джунглями земля теперь стала еще менее отчетливой.
– Я «Избушка», – доложил Георгиев. – Основная цель впереди и выше вас.
– Сближаемся, – сказал сквозь зубы Симонов, вроде бы ни к кому специально не обращаясь.
Я лихорадочно прикидывал наши дальнейшие действия. По идее, радио и отчасти радары у наших противников сейчас засорены помехами, и есть ли у них вообще ракеты – еще вопрос. Наши Р-98М новые и всеракурсные, работающие по принципу «пустил-забыл». Разумеется, радара «Су-25» изначально не имеет, но мы на всякий случай поставили на него доработанный прицел и теплопеленгатор. Для верности. Так что наши шансы были не так уж и плохи.
– Цель уже видно, – доложил Симонов. Я глянул вперед, но ничего не увидел.
– «Чато», – сообщил Георгиев. – Нижняя малая цель разделилась, теперь их четверо. Идут на сближение с вами, видимо, обнаружили вас визуально.
– Спасибо за информацию, «Избушка», – ответил Симонов (а что нам теперь с этой информацией делать?) и тут же доложил: – Захват!
И через пару секунд:
– Пошли, родимые!
Наш «Су-25» тряхнуло. Я увидел, как из-под наших крыльев метнулись два белесых дымных росчерка. Еще через какие-то секунды небо впереди нас озарили два не особо сильных взрыва. А голос Эдиты Пьехи в радиоэфире в этот момент пел:
– Дунай, Дунай, а ну узнай, где чей подарок. К цветку цветок сплетай венок, пусть будет красив он и ярок!
Очень своевременно. В смысле – про подарочки.
– Вон он! – доложил Симонов, закладывая левый крен. – Прямо под нами. Кажись, попали…
И действительно, ниже нас, все больше теряя высоту, прошла однотонно-серая четырехмоторная махина, за левым крылом которой тянулся все более темнеющий, коптящий след. Мы прошли почти прямо над ним. Похоже, на этот раз пиндосы прислали за грузом военно-транспортный С-141 «Старлифтер».
– Высоту теряет, но пока летит, – констатировал Симонов. – Нызенько-нызенько. Ща мы его добьем.
– Ты там не увлекайся, – напомнил я. – Вокруг еще прикрытие болтается.
– Всех обрадуем, – обнадежил Симонов. – Сегодня никто не уйдет без люлей…
Мы сбросили подвесные баки и заложили крутой разворот.
Я успел увидеть выше нас светлый инверсионный след. Похоже, один из сопровождающих транспортник аппаратов проскочил над нами.
– Я «Рата», – вдруг возник в наушниках голос Зиновьева. – Атакую!
– Куда! Дурак! – почти заорал в эфире Симонов. – Вернись!
Глянув за стекло кабины, я увидел, как «элка», паля из всех своих стволов, со снижением несется на кого-то. Интересно знать – на кого? Я лично из своей кабины ни фига не видел.
– Н-да, вот уж кто увлекающаяся натура, – констатировал Симонов.
– «Чато», я «Избушка», – доложил Георгиев. – Три малоразмерных цели сближаются с «Ратой», похоже, на одну он идет в лобовую!
– «Рата», прекрати атаку! – заорал Симонов. – Их там трое! Они тебя поимеют!
– Ниче, – ответил голос Зиновьева. – Щас я его, гада!
– Ага, раскудрявый, клен зеленый, лист резной, – хмыкнул Симонов.
Мы уже не видели «элку», поскольку развернулись и теперь густо дымящийся транспортник был прямо перед нами. Он действительно пока не падал – для такой махины, как показывает эмпирический опыт войн прошлого, и две ракеты обычно бывает маловато, потом приходится добивать, чуть ли не палкой. «Старлифтер» терял высоту, но упорно летел. Вероятно, экипаж понимал, что они все равно рано или поздно свалятся. Но падать в районе аэродрома всегда приятнее, чем прыгать с парашютом над здешними джунглями и болотами, где обитают голодные ягуары, пумы и прочие змеи-крокодилы.
– Захват, – буднично, как на полигоне или на тренажере, доложил Симонов и почти без паузы добавил: – Пуск, однако!
С крайнего правого подкрыльевого пилона нашего «Грача» сорвалась еще одна ракета.
Взрыв, вспухший перед нами, начисто снес хвостовое оперение американской машины.
Транспортник резко опустил нос, его горящее крыло наконец переломилось в промежутке между пилонами двигателей, а падение приобрело явно неконтролируемый характер.
– Все, падает, слоняра! – сказал Симонов и добавил: – «Моска», видишь эту балдень?
– Ага, – отозвалась Кристинка. – Видю.
– Следи за парашютистами. Как только они появятся – поднимай «Майю» и «Вилли».
– Вас поняла, – ответила Дятлова. – Парашюты вижу! Позади вас наблюдаю взрыв в воздухе!
Где-то в той стороне как раз был Зиновьев.
Симонов начал разворачивать машину. В этот момент сильно полыхнуло в джунглях под нами – обломки транспортника достигли грешной земли, и недогоревший керосин из его баков взорвался довольно впечатляющим фейерверком.
– «Рата», ты там как? Жив? – спросил я, не особо надеясь на ответ.
– Пока да, – ответил сдавленный голос Зиновьева и добавил: – Снаряды почти все….
– «Чато», «Рата» слева ниже вас! – доложила «Избушка». – Одна малоразмерная цель, похоже, сбита, а две оставшихся атакуют «Рату»! «Чато», выше вас малоразмерная цель, похоже, заходит на вас!
И практически без паузы: – «Майя» и «Вилли» в воздухе!
«Майя» и «Вилли» – это наши вертолеты. «Майя» – позывной Машки, а «Вилли» – Светки. Почему-то девки сразу согласились на эти позывные из старого немецко-австрийского мультика про одноименную пчелу, хотя я предложил их чисто в порядке прикола.
– «Моска», прикрывай «пчелок» и наводи их на купола! – отдал я приказ Кристинке и спросил Симонова: – Давай за «Ратой».
– Даю, – ответил он.
– «Чато», на вас заходит малоразмерная цель. Похоже, истребитель! – доложила взволнованная «Избушка».
– Понял, – ответил Симонов и резко бросил «Грач» через крыло. – Ща он у меня схлопочет!
У меня желудок поднялся к самому горлу в момент, когда земля и небо за стеклом кабины поменялись местами.
– Не понял, почему нас не облучают радаром, – сказал озабоченный Симонов, ни к кому особо не обращаясь. – У меня вся аппаратура исправна, а ни черта не фиксируется. Уж давно «Рита» должна была орать…
«Рита» – это, если кто не знает, встроенный речевой информатор, автоматически предупреждающий летчиков в бою о всякой бяке. Приятным женским голосом.
В этот момент выше, над самым нашим килем мелькнули две бледно-желтые пушечные трассы. Наш противник то ли промазал, то ли особо и не стремился попасть в нас.
А потом я увидел, как выше нас проносится стремительный силуэт серо-голубого F-16. Кроме подфюзеляжного бака, никаких подвесок на нем видно не было.
– Ракет на нем не видать, – сообщил я. – Так что ты прав.
– Ага, – согласился Симонов. – И радар у него, похоже, неисправен. Нашли кого на сопровождение посылать, уроды. Держись, майор!
Последовал доворот и резкий маневр, после которых наш «Грач» выровнялся.
– Захват, – сказал Симонов без намека на эмоции. – Пошла ракета!
Последовал взрыв впереди нас, рядом с «Файтинг Фалконом».
– Не падает, – констатировал Симонов. – Но ПТБ сбросил, задымил гуще, отворачивает и явно уходит со снижением. Стало быть, задели, подыхать полетел… «Рата», ты где там?
– Здесь я, – ответил Зиновьев.
– Где это «здесь»?
– А буй его знает, я вас не вижу!!
– Снижаемся. Держись, мы щас, – сказал Симонов, доворачивая штурмовик.
– «Чато», «Моска», внимание, – возник в наушниках голос Георгиева. – Три цели правее вас. А с востока на предельно малой высоте подходят на дозвуковой скорости еще четыре малоразмерные цели!
Ну, ни фига же себе! Им тут что, Кубань образца 1943-го или «Битва за Британию», чтобы масштабные воздушные сражения устраивать?
– Ого, – только и сказал Симонов тоном очень занятого человека.
– «Моска», как там «пчелки»? – спросил я Кристинку.
– Подбирают парашютистов.
– Ты еще четыре цели видишь?
– Покамест нет.
– Смотри внимательно.
В этот момент впереди нас наконец возникла дымящаяся точка – «элка» Зиновьева, на хвосте которой висел небольшой, разрисованный серо-зеленым камуфляжем прямокрылый штурмовик А-37 (тоже, видимо, добытый местными ВВС непонятно как и где). От всей души паливший по L-39 из своего встроенного «Минигана» – четко было видно, как трассы пуль зацепляют «элку», только калибр этих самых пуль был явно маловат, и оттого пилотируемый Зиновьевым «продукт социалистического содружества» все еще держался в воздухе. Чуть позади держался еще один «Дрэгонфлай», явно ведомый первого.
– Ну, милые, здравствуйте, – сказал Симонов, приникая башкой к прицелу. – Щас будет общее прогревание организма!
– Я «Моска», – сообщила в этот момент Кристинка. – В натуре, тут еще четверо. Теперь я их вижу. Странные какие-то. Попробую отвлечь их от «пчелок».
– Держись, «Моска», мы щас, – ответил я ей.
Как ни торопился Симонов, мы все-таки не успели. В момент, когда «Су-25» наконец завибрировал от огня четырех стволов встроенной и подкрыльевых пушек, «элка» Зиновьева вспыхнула и перевернулась кабиной вниз, после чего ее полет стал неуправляемым, переходя в падение. Видно было, как улетел фонарь кабины и выстрелило кресло катапульты.
Ведомого А-37 наш огонь буквально разодрал на атомы – маленький штурмовик исчез в облаке взрыва. В обрабатывавшего Зиновьева ведущего попало несколько меньше снарядов, но ему вполне хватило. От левого крыла оторвались какие-то куски, потом из сопел повалило пламя, а затем пилот А-37, решив не испытывать судьбу, катапультировался.
– Кто с чем к нам придет, тот от того и погибнет, – констатировал Симонов и спросил: – Надеюсь, наш героический штрафник остался жив. «Моска», ты где там?
– Киря, я тут, под вами, – доложила Кристинка. Голос у нее был несколько напряженный.
– «Чато», «Моска» на шесть часов левее вас, – доложила «Избушка». – «Майя» и «Вилли» уходят в зону ожидания!
– Вон она, – констатировал Симонов, опрокидывая «Грач» на крыло.
– И что это за хрень? – вырвалось у него через секунду.
Перед нами открылась следующая картина – серебристый «Мустанг» с красной звездочкой на киле висел на хвосте у более чем странного темно-серо-зеленого самолетика (размеры меньше чем даже у А-37, крыло с обратной стреловидностью, горб единственного движка сверху фюзеляжа, никаких номеров и эмблем). Хе-162? «Фольксягер», он же «Саламандер»? В 1945-м и даже чуть позже это был вполне перспективный аэроплан, вот только в воздухе его с конца 1940-х никто не видел. А тут они вдруг свалились на нашу голову, да еще и в таких количествах. Ну ни фига же себе! На хвосте у Дятловой висел второй «призрак из прошлого», а еще два однотипных агрегата держались позади, чуть выше них.
– «Моска», у тебя «Хейнкель» на хвосте! – сообщил я Дятловой.
– «Чато», чего-чего? – не поняла Кристинка. – Мужики, вы там чего курите?
– Эльфийский лист, – ответил Симонов. – Чего те непонятно? «Двадцатка», «мессер» справа, совсем как в кино. Давай, маневрируй энергичнее, я их буду глушить своим главным калибром!
– Шас-щас! – слышал я Кристинкин голос. – Ну иди сюда, мля!
Через секунду она дожала-таки того, кого преследовала. Пулеметные контейнеры под крыльями «Мустанга» замерцали вспышками. «Фольксягер» взорвался, вспучившись облаком обломков.
– Давай в сторону, подруга! У тебя на хвосте еще один «индеец»!
– Поняла!
После этого «Мустанг» выполнил классический в такой ситуации маневр – встал в крутой вираж. Сидящий на хвосте у Кристинки Хе-162, выстрелив несколько раз и не попав, тупо полез за ней, но его пилот явно не читал книжек и не рубился в компьютерные «леталки». «Хейнкель» был маломаневренен и имел скорость много больше «Мустанга». Я с удовлетворением наблюдал, как он наконец закономерно проскакивает вперед истребителя Кристинки. Та не растерялась, последовал доворот и точный огонь пулеметов – и противник потянул к земле дымный след.
В этот момент Симонов уже поймал в прицел вторую пару Хе-162 и прежде, чем они успели что-либо понять, вдарил по ближнему из них из всех точек. Тот красиво взорвался, а его напарник, поняв, что ему больше ничего не светит, на большой скорости спикировал вниз, явно имитируя падение.
– Последний уходит, – доложила «Избушка».
– Фу-у-у! – сказал Симонов тоном крестьянина после молотьбы, выравнивая самолет.
– «Чато», я «Майя», – услышал я в наушниках Машкин голос. – Сообщите, каковы наши дальнейшие действия?
– Спасшихся с «большого» подобрали?
– Троих. Четвертого нашли мертвым.
– Молодец, «Майя». Место падения «Раты» наблюдала?
– Да более-менее.
– Тогда идете туда и подбираете нашего человека, без разницы – живого или мертвого… Поняла?
– Вас поняла, выполняю.
– «Моска», сопроводи «пчелок» до места.
– «Чато», вас поняла, выполняю, – ответила Кристинка.
– Мы уходим или еще поболтаемся? – спросил я у Симонова.
– Горючка пока есть, повреждений нет, – ответил он. – Правда, снарядов мало, но ничего. Думаю, есть смысл покараулить девчонок, а то мало ли.
– Не возражаю, – согласился я и проверил окружающий радиоэфир. Там Эдита Пьеха по-прежнему разорялась про то, как «встретились в водах болгарская роза и югославский жасмин, с левого берега лилию в росах бросил вослед им румын» и «от Украины, Молдовы, России дети советской страны бросили тоже цветы полевые в гребень дунайской волны».
Эта песня помаленьку начинала меня доставать…
Мы нарезали круги в воздухе еще минут двадцать. Но никаких сюрпризов не было.
Потом я увидел идущую над самыми верхушками деревьев пару наших «Беллов», над которыми вился серебристый «Мустанг».
– «Майя» и «Вилли» задание выполнили! – доложила Машка.
– Жив? – спросил я.
– Когда поднимали, пульс был, – ответила Машка. – Сейчас без сознания. Так что скорее, наверное, жив, чем мертв.
– И то ладно, – сказал я и добавил: – Всем бортам! Идем домой! «Избушка», как сядем, сразу вырубай этот концерт по заявкам радиослушателей. Не забудь.
– Так точно, – ответил Георгиев.
Только когда наш «Грач» сел и отрулил к месту, откуда мы стартовали, и мы с Симоновым выбрались из кабин на щербатую бетонку, я понял, как устал за этот вылет.
Хотя я, по идее, ничего такого не делал, а летал фактически в качестве пассажира, мой комбез был мокрым от пота, шея совершенно онемела, а в голове все как-то плыло.
Едва мы вылезли из самолета, как к нам бросились механики донны Ларки. Подцепив штурмовик к грузовику с «водилом», они повлекли его на соседнюю стоянку, где предполагалось оперативно отстыковать «Грачу» консоли и, погрузив его на закрытый трейлер с мощной лебедкой, отвезти аппарат в другое место. По этой площадке не исключался «удар возмездия».
– Поздравляю, Кирилл Михайлович, – сказал я Симонову, снимая шлем. – За один-единственный боевой вылет ты стал асом-Покрышкиным.
– В смысле? – не понял тот, в свою очередь снимая шлем и расстегивая ворот комбинезона.
– По общепринятой во Вторую мировую методике человек, достигший пяти побед в воздушных боях, считается асом…
– А я здесь при чем? – удивился он.
– При том, что у тебя сегодня как раз пять побед – транспортник, F-16, два А-37 и непонятный «Хейнкель».
– Четыре, если по чесноку, – уточнил Симонов, явно что-то припоминая. – «Шестнадцатого» ракета задела, но как он «рухнул, объятый пламенем», мы не видели…
– Да ладно тебе, не мелочись. Транспортник в любом случае за три считается.
– Оно так, – согласился Симонов и добавил: – А интересно, кого все-таки завалил наш штрафник?
Я на это только пожал плечами.
Чуть позднее люди донны Ларки выяснили кое-какие подробности. Оказалось, что «Кузнечик» действительно завалил «мессера» – наш Зиновьев сбил в лобовой атаке вертикально взлетающий AV-8B, он же «Харриер», старый, но довольно грозный аппарат.
Этот «Харриер» попал к местным военным неизвестным способом и долго торчал где-то в ангаре. Приведен в порядок он был за счет товарища Сантоса. Сантос же нанял пилота для этого самолета (и подозреваю, что не только для него одного) – какого-то американца, когда-то служившего в авиации Корпуса Морской Пехоты. Кстати, пилот этого AV-8B так и не сумел воспользоваться катапультой, поскольку был убит в кабине – Зиновьев стрелял довольно точно.
Но это мы узнали потом.
А пока низко над нашими головами прошел «Мустанг» с выпущенными щитками и шасси.
Через несколько минут F-51D, место в кабине которого оперативно занял местный перегонщик, уже взлетел и направился на другой, незасвеченный, аэродром.
А навстречу нам побежала Кристинка, очень напоминавшая в своем подогнанном по фигуре голубом комбинезончике с пистолетом на поясном ремне и белых кроссовках типичную «пин-ап-герл» из старых западных реклам. Довершали сходство волосы, подвязанные косынкой в красно-белый горох.
– Киря! Тарищ майор! – радостно кричала она. – Получилось! Прям как в кино!
Ага, тоже мне «заслуженная ночная ласточка» Татьяна Альбертовна Арнтгольц… Буря эмоций, блин…
– Да не шуми ты так, младший лейтенант Дятлова, – сказал я ей, когда она наконец остановилась рядом с нами и перестала орать. – От лица командования объявляю тебе благодарность и поздравляю с двумя сбитыми…
– Тарищ майор, а чо это были за самолетики? Вы когда сказали, что «Хейнкель» на хвосте, я подумала, что вы шутите…
– Да какие тут шутки. По-моему, самые натуральные «Хейнкели-162», он же «Саламандер», он же «Народный Истребитель». Когда-то – последняя надежда Германа Геринга и всей его гоп-компании…
– А откуда они здесь взялись?
– А эхо войны. Просыпаемся мы, и грохочет над полночью… Ничего удивительного. Если этот наш главный противник Сантос потомок недобитых нацистов, то сдается мне, что это не последний из его сюрпризов. Возможно, у него в поместье танк «Королевский Тигр» припрятан или пара-тройка штурмовых орудий.
– Правда, что ли, тарищ майор? – искренне удивилась Кристинка, сделав большие глаза.
– Да не тупи ты, – сказал ей Симонов. – Не видишь, дядя шутит…
– Увы, – усмехнулся я. – У этого запасливого поганца много чего еще может найтись, раз он уже нашел ранцевые двигатели и реактивные истребители. Но это пока только мои предположения. А ты, младший лейтенант Дятлова, свою пару звездочек честно заслужила, если не на фюзеляж, то на погоны уж точно…
– В смысле? – не поняла Кристинка.
– В том смысле, что по возвращении отпишу на тебя представление о внеочередном звании «лейтенант». Не факт, конечно, что наверху это сразу утвердят, но свое слово я скажу. В общем, как в той песне – вон покатилась вторая звезда к вам на погоны…
– Спасибо, тарищ майор! – все так же радостно отреагировала Кристинка.
Как мало девочке надо для счастья…
В этот момент стал слышен отчетливый звук вертолетных двигателей, и спустя пару минут над полосой зависли выскочившие из-за кромки недалекого леса два «Белла» – один серый, второй серо-зеленый, наши «Майя» и «Вилли».
Подняв тучу пыли, вертушки сели неподалеку от нас. Из них выбрались фигуры в камуфляже. Возглавляли процессию снимавшие на ходу бронежилеты Машка со Светкой в своих пижонских панамках, следом за которыми неспешно тащились Хамретдинов, Алалыкин, Итенберг и Киквидзе, навьюченные снятыми из дверных проемов вертолетов пулеметами и прочей снарягой. Вид у личного состава был несколько усталый.
К вертолетам тут же рванули наперегонки местные механики и резво порулил бензозаправщик.
Работа, что называется, закипела, и не успели экипажи наших «пчелок» поздороваться с нами, как оба оперативно дозаправленных борта уже взлетели в небо и, управляемые ручными молодцами донны Ларки, быстро ушли на другую точку.
– Ну, здорово, красавицы, – приветствовал я Тупикову с Пижамкиной. – Как самочувствие? Порох не подмочили? Пленных сдали?
– Сдали и не подмочили. Их теперь наша ненормальная Анжелка, то есть подполковник Дегтярева на пару с хозяйкой уже, наверное, допрашивают на всю катушку, – доложила Машка. – Очень может быть, что при помощи плоскогубцев и газовой горелки…
– Понятно. А с нашим Зиновьевым чего?
– Чего-чего. Ничего хорошего. Он почти все время без сознания был, хотя крови на нем особо не было. Наверное, поломался при катапультировании. Медики, которые его принимали, сказали, что шансов мало, хотя эти местные коновалы с пэтэушным образованием могут и ошибаться. Мальчишки говорят, что когда его поднимали на борт, он чего-то успел им сказать… Рустик!
– Ну, чего тебе? – поинтересовался Хамретдинов, подходя ближе.
Замечательное соблюдение субординации в разговоре офицера с сержантом, если подумать. Я этот момент отметил для себя, но вслух ничего не сказал – это же Машка, персонально для нее уставов еще не написали…
– Ты когда этого Зиновьева лебедкой на борт поднимал, он чего говорил?
– Сказал – передайте майору, чтобы он семью. Он, мол, обещал…
– И все? – уточнил я.
– Все, и этого-то слышно не было, у него язык, считай, совсем не ворочался.
– Это он про что говорил, тарищ майор? – спросила Светка. – Про какую семью?
– Про свою, ясный перец. Они же у него сосланы за Можай. Боится, что его гибель будет напрасной и родные так и сгниют на киче. Ну, это он, положим, зря волнуется. Представление на снятие судимости мы на него напишем, хоть прижизненное, хоть посмертное… А пока всему личному составу объявляю благодарность от лица командования!
– Служим Российской Федерации! – нестройно произнесли мои подопечные.
– Да, вот еще чего, тарищ майор, – словно вдруг вспомнила что-то Машка. – Один из пилотов с транспортника погиб уже на земле. Он отстреливался от каких-то вооруженных хмырей, которые его окружали. Мы, когда подлетели, окатили их из пулемета. Так они отступили, но этому пилоту все же успели залепить прямо в лоб. Похоже, из снайперской винтовки или чего-то типа того…
– Что за хмыри? – уточнил я.
– По повадкам точно не местные, да рожи у всех косые, азиатские…
– Это китаезы, суки, – констатировал я явный факт.
Опять этот гребаный мастер шаолиня Сэнг из монастыря Фудрянь…
Приятного тут было мало, но этого следовало ожидать. Если этот фигов полковник Сэнг заранее знал о нашей акции на дороге, то и здесь его информаторы вполне могли сработать. Надо донне Ларке доложить, чтобы устроила чистку рядов, что ли. А то прямо-таки невозможно работать из-за стука этих дятлов…
В общем, на этом операция «Воздушный мост», как ее проименовали в документах, была закончена.
Мы погрузились в подъехавшие машины и отбыли «в расположение». То есть в поместье донны Ларки. Чуть позже вслед за нами уехал весь техперсонал, бензозаправщик и прочие машины технических служб, дальновидно отведенные донной Ларкой на другую «точку». На аэродроме осталось несколько часовых по периметру и заранее выкаченный на стоянку и укрытый маскировочной сетью сколоченный загодя из пластика и жести макет «Су-25УБ» (настоящему «Грачу» сразу же отстыковали крылья и увезли его на трейлере), камуфлированный один в один со своим летающим собратом. Метров с пятидесяти и дальше макет был практически не отличим от «живого» аппарата.
Как выяснилось позже, подобная предосторожность оказалась не лишней.
Ближайшей ночью по этой полузаброшенной взлетной полосе ударили две или три крылатые ракеты, засыпавшие аэродром дождем мелкой кассетной гадости с осколочно-шрапнельной и зажигательной «начинкой».
Запущены ракеты были то ли с В-52, то ли с подводной лодки, то ли с наземной установки – штабные эксперты так и не разобрались. Все-таки в условиях отсутствия спутников и прочих средств глобального контроля отслеживать воздушные и морские цели в другом полушарии довольно затруднительно. Явно было только одно – местная армия, похоже, внесла свои пять копеек в успех этого удара. Пара мелких армейских вертолетов висела у горизонта, возможно, подсвечивая цель. А потом они пролетели над объектом удара, видимо, оценивая ущерб. По идее, они должны были удовлетвориться, поскольку макет «Су-25УБ» и кое-какие сохранившиеся строения старого аэродрома ракеты разнесли в щепки. Жертв, к счастью, не было, если не считать одного часового, которого слегка контузило.
Н-да, насолили мы им всем (и пиндосам, и местным армейцам), похоже, серьезно.
Кстати говоря, проверка показала, что подбитый Симоновым F-16 оказался поврежден очень серьезно. До такой степени, что на нем надо было полностью менять двигатель. Ну а поскольку запасного в наше время взять неоткуда, сие означало полное выведение истребителя из строя. То есть про титул аса и пять побед я Симонову ничуточки не соврал.
По прибытии в поместье я привел себя в порядок, наскоро поужинал и, переодевшись в гражданское, направился в большой старый гараж на отшибе, где донна Ларка обычно держала пленных. Требовалось оперативно узнать, что дал допрос захваченных сегодня пиндосов. Если допрос вообще имел место и не остался лишь Машкиной фантазией.
Местный караульный закрыл за мной ворота и скрылся за ведущей внутрь гаража дверью – потопал докладывать обо мне.
А я остался в гаражном боксе, наедине с отодвинутым к дальней стенке, прикрытым чехлом небольшим автомобилем округлых очертаний. Было в его силуэте что-то знакомое. Я подошел ближе и приподнял брезентуху на капоте. Точно, «Фольксваген Жук», старой классической модели из 1960-х. Как много у них тут раритетов рассовано по старым бабушкиным сундукам, и военных и не очень. Кто бы мог подумать, хотя их же тут по лицензии клепали чуть ли не до 1990-х…
За моей спиной скрипнула дверь, и в боксе возникла подполковник Дегтярева. Несмотря на поздний вечер, выглядела она оживленной и, кажется, даже вполне удовлетворенная.
Одета она сегодня была довольно своеобразно. Во всяком случае, я впервые видел ее без традиционного «бронекупальника». Черные туфли практически без каблуков. Волосы зачесаны назад и закреплены то ли гребенкой, то ли заколкой, распахнутый, явно тесноватый, черный пиджак на атласной подкладке с подвернутыми рукавами и укороченные черные брючки с растянутым поясом длиной до щиколоток, удерживающиеся на ее бедрах исключительно с помощью цветастых, стиляжного вида, подтяжек. Ширинка брючек была демонстративно (а может, и вынужденно, по причине несходимости) расстегнута – оттуда наружу торчал тяжелый округлый живот с капельками пота и тянувшейся по его загорелому куполу слева-вверх тоненькой канавкой давно затянувшегося шрама, словно речное русло на рельефном глобусе. Кроме черного кружевного лифчика и таких же трусишек под пиджаком и брючками у Дегтяревой не было ничего. Интересно, она что – в таком виде и пленных допрашивала? Прям порнофильм какой-то, ей-богу…
– Здравствуй, майор, – приветствовала меня Дегтярева и поправила правой рукой полу пиджака на животе – но ее похожее на дыню чрево все равно осталось на виду. Ее левая рука, как обычно украшенная черной перчаткой протеза, неподвижно висела вдоль туловища.
– Вот шляпу вам – и будете вылитая Марлен Дитрих или какая другая актриса из времен Великой депрессии, чечетки и сухого закона, – сказал я вместо приветствия. – И очень бы вы смотрелись, танцуя или даже совокупляясь с мулатом, на фоне, скажем, белого рояля… Если бы не ваше пузо…
Я живо представил и тут же отогнал от себя эту картинку. Ну не любитель я подобной, специфической порнухи, ничего тут не поделаешь…
– И не говори, майор, – вздохнула Дегтярева, присаживаясь на капот того же зачехленного «Фольксвагена» (мебели-то вокруг не было никакой). – Сплошная зеркальная болезнь…
– Какая болезнь? – не понял я. Отчего-то в мозгу вдруг всплыло название «стеклянная болезнь» из старого и дебильного фантастического фильма «Петля Ориона».
– Зеркальная болезнь, – пояснила, мило улыбаясь, Дегтярева. – Это когда свой собственный половой орган можешь видеть только в зеркале. Как в моем случае, из-за мешающего спать и ходить огромного живота, который тяжело и неудобно таскать. Но чего не сделаешь, чтобы доказать кое-кому, что я еще что-то могу… Во всяком случае, майор, я рада, что ты оценил мой внешний вид.
– Да чего я. Это вы тут все умные, а я так, погулять вышел… Вопрос скорее в том, оценили ли ваш обалденный прикид допрашиваемые…
– Оценили, ты уж не сомневайся.
– Ну-ну. И как результаты? Судя по тому, что вид у вас вполне цветущий и довольный, пленных вы убили не сразу или не всех?
– Боже упаси, майор. Пока что мы никого из них пальцем не тронули…
– И что дал допрос? Я имею в виду допрос того, кто нас изначально больше всего интересовал – «представителя заказчика».
– Так я в основном его и допрашивала.
– И что сказал покойник? Надеюсь, доброе слово и развязывающая язык химия сделали свое дело?
– Да он пока что никакой не покойник, и без всякой химии поет как соловей. С одной стороны, на него сегодняшний воздушный бой и прыжок с парашютом на джунгли явно произвели неизгладимое впечатление. А с другой стороны – боится, дурилка, что мы его кокнем.
– А вы, типа, не кокнете?
– Может, и кокну, но позже, если будет такой приказ. Пока пущен слух о том, что экипаж сбитого транспортника в плену у «сапатистов». Нашей хозяйке он все равно не нужен, ни живым, ни мертвым. Или, если наверху вдруг решат, что живой он нам полезнее, переправим его с оказией на нашу милую Родину. Пусть его там крутые спецы плющат и выворачивают наизнанку.
– Садюга вы, товарищ секретный подполковник. И, между прочим, «в плену у сапатистов» звучит почти как «в плену у каннибалов», если не хуже…
– Ну, какая же я садюга. А вот они все тут – да. Однозначно, – усмехнулась Дегтярева и погладила правой ладонью свой живот. Какая-то она слишком веселая была сегодня…
– Понятно. И чего рассказал клиент по сути нашего дела?
– Некоторый запас этих самых зомбированных «универсальных солдат» и «живых мин» наличествует у Сантоса в поместье.
– «Некоторый запас» – это примерно сколько?
– По оценкам американцев, сотни две-три. В основном в состоянии спячки…
– Не слабо. А где он такое их количество держит, интересно знать?
– А у него там оборудованы серьезные подвалы, рассчитанные на атомную войну. Его папаша-параноик то ли рассчитывал пережить всех в случае глобальной войнушки, то ли боялся, что его когда-нибудь будут штурмовать. Придут и будут предъявлять ордер на арест… Во всяком случае, все лабораторное хозяйство Сантос, судя по всему, прячет там. А значит, вам, майор, может прибавиться работенки…
– То есть?
– То есть вам, видимо, надо настраиваться на то, что всех, кто наверху, мы гарантированно выбьем электромагнитным импульсом, а вот то, что под землей, при этом может мало пострадать. Так что готовьтесь вскрывать и выковыривать.
– Ковыряние ковырянию рознь, – сказал я на это. – Можно подумать, Сантос в своем поместье «Линию Маннергейма» построил…
– В смысле? – удивилась Дегтярева. – Ты про какую линию, майор?
– Я про то, что дотов и прочих укреплений у него в поместье, наверное, нет? Или ваши сексоты таки докладывают о бронеколпаках и «спиралях Бруно» под током?
– Да нет, что ты, майор, откуда… Нет там ничего подобного.
– А раз нет, то особых проблем не будет. Вскрыть ничем не прикрытый, пусть даже минированный вход в любое, даже самое мощное, противоатомное убежище не сильно сложно. Особенно при наличии набора необходимых в саперном ремесле средств. У меня такой опыт еще с Долгой Зимы есть, и у нас здесь этих самых средств хоть отбавляй. Так что, если до этого дойдет – вскроем, не сомневайтесь. Меня другое беспокоит – а вдруг ваш заклятый друг Сантос разбудит сотню этих хреновых зомбаков, да и выпустит на нас. Это-то проблемка точно посерьезнее бункеров…
– Это вряд ли, майор.
– Что, даете гарантию?
– Полной гарантии сейчас никто дать не может. Но по всему выходит, что эти «универсальные солдаты» и «живые мины» у Сантоса не имеют, говоря языком недавнего прошлого, никаких «баз данных».
– Это как?
– Их метода, видимо, такова – Сантос поставляет подготовленный материал с настроенными на нейролингвистическое или еще какое подобное программирование мозгами. А вот конкретные установки «настраивают» уже непосредственно в Штатах. Их же там по-разному используют – кого за границей в каком-нибудь воздушном или морском десанте, кого на своей территории в качестве охранников или зондеркоманд. Ты, по-моему, и с теми и с другими уже сталкивался. А «живые мины» они вообще используют избирательно. Так что их применение здесь и сейчас маловероятно…
– А если его припечет? Задействовал же он этих уродов для убийства сестры донны Ларки и ее людей…
– Это не он, а американцы, поскольку их местные кадры из посольства решили, что это «целесообразно для сохранения секретности». Они об этом до сих пор жалеют, поскольку эффект получился прямо противоположный…
– Хорошо. А автоматизированных боевых систем у Сантоса тоже нет? А то ему американские друзья могли их хоть несколько десятков привезти, и эти консервные жестянки – тоже гемор неслабый…
– Про это никто никогда не упоминал. Сантос что – совсем того? Ведь эти автоматические хреновины надо обслуживать, а у него для этого никаких возможностей. Да и не запрашивал он америкосов ни о чем подобном. За это я могу ручаться…
– Ладно, коли так. А о самом главном вы что-нибудь узнали?
– Самое главное – это, по-твоему, что?
– Их пункт назначения. Место базирования на территории США.
– Узнали. Военная база Форт-Браунвуд. Штат Техас, между Эль-Пасо и Хьюстоном. Очень секретная точка, построенная неизвестно во имя чего в 1990—2000-е.
– И что там интересного, на этой базе?
– ВПП высшего класса, чуть ли не пятикилометровая. Базируются транспортные самолеты и несколько стратегических бомбардировщиков. Все транспортные самолеты, прилетавшие за «товаром» к Сантосу, взлетали и садились именно там. Оттуда же «товар» развозится по конкретным местам применения – воинским частям и прочее. Кроме этого там батальон охраны, лабораторный комплекс и правительственный бункер, способный вместить население небольшого города, который, согласно последним данным, законсервирован и не используется. Примерно такое хозяйство.
– После сегодняшнего следующий самолет точно будет?
– А куда они денутся? Вывозить «товар» им все равно надо. Вот только на согласование у них может уйти до двух недель.
– Тогда выходит, что штурм поместья Сантоса придется подгадывать под дату прибытия очередного борта. Ну и планировать заранее захват самолета. Кстати, а чего это пиндосы не пользуются морским транспортом? Приплыли бы солидным конвоем под прикрытием боевых кораблей, погрузили-разгрузили все, что им нужно, и уплыли восвояси.
– Во-первых, это не набеговая операция, как, например, тогда, в Анголе. Тут нужно не просто вторжение в чужую страну, но и захват обширной территории на довольно длительный срок. Прикинь, сколько кораблей и войск надо, чтобы захватить и удерживать порт на период, как ты выражаешься, погрузки-разгрузки, а также на прикрытие транспортных колонн? Ты ведь сам знаешь, что у них (да и ни у кого в мире) сейчас нет возможностей, чтобы перевезти морем и высадить даже бригаду морпехов полного состава. Да и минировано здешнее побережье, ты же про это тоже в курсе…
– Ну да, плюс «неопознанные» подводные лодки и самолеты. Как же, помним, как они пытались отправить на боевое задание авианосец «Рональд Рейган» и он чуть ли не на выходе из порта схлопотал непонятно чью крылатую ракету прямо в полетную палубу. То-то они далеко от побережья никогда не суются и всегда стараются смотать удочки в течение двух-трех дней…
– И ты не забывай, майор, что от ближайшего порта до поместья Сантоса километров сто пятьдесят, да все по непонятно каким дорогам и по местам, где, считай, полное безвластие…
– Это понятно. Получается, такие предположения являются глупыми изначально, поскольку времена не те. Создание условий для захвата самолета нам гарантируют?
– А это уже не наша забота, а хозяйкина. Хотя она обещала, что все будет в ажуре. К тому же на днях Дана должна прилететь. Она и будет координировать финальную стадию операции.
– Ну-ну. Вы только не забывайте, что окончательные цели у нас с вами немного разные. Вам нужны материалы исследований Сантоса, лаборатория, зомбаки и прочее. А нам желательно проникнуть на территорию США и устроить им там похохотать, до полного усеру.
– Про это я как раз помню, майор. Вот только Сантос для нас все же важнее, чем нанесение ущерба америкосам. Все равно глобально с ними без ядерного оружия не разберешься…
Ладно, майор, – добавила Дегтярева, давая понять, что разговор окончен, и, держась за поясницу, тяжело поднялась на ноги. – Поздно уже, а я с этими гадами еще не договорила. Если будет что-то интересное – утром сообщу…
На том мы с ней и разошлись.
Вернувшись в расположение, я с порога увидел, прямо скажем, неожиданную картину – весь личный состав, включая девчонок, сидел за большим столом в служившей нам столовой гостиной особнячка и явно ждал только меня.
На столе я узрел наполненные стаканы с прозрачной жидкостью и разнообразную закуску – открытые мясные и рыбные консервы, местную ветчину с перцем и прочее. Судя по наличию на столе маринованных огурцов и помидоров из числа привезенных нами с собой (стратегический запас!), а также тому, что подчиненные были одеты почти по форме (если тельники и прочие майки в сочетании с камуфлированными портками можно считать за форму), произошло нечто экстраординарное.
– Так, – сказал я. – Старший лейтенант Тупикова, по какому случаю…
И тут я увидел стоящий в конце стола накрытый хлебушком стакан. Причем не каким-нибудь местным изделием из кукурузной или маисовой муки, а российским ржаным сухарем из наших сухпайков. В последний раз я наблюдал такое во вверенном подразделении после гибели Наташки Метельской…
Практически сцена из «В бой идут одни «старики», где мне только оставалось спросить придушенным голосом капитана Титаренко у механика Макарыча: «Кто?»
Но я такого вопроса не задал, поскольку кандидат на роль убиенного Смуглянки у нас нынче был только один….
Так оно и вышло. Оказывается, пока я беседовал по стратегическим вопросам с Дегтяревой, донна Ларка сообщила печальную новость – наш Зиновьев умер-таки в больнице, от обширного внутреннего кровотечения. Организм у него был не особо крепкий, сильно подорванный длительной отсидкой – так что это катапультирование его, по-видимому, доконало. Собственно, катапультироваться не любят и крутые летчики-профессионалы, находящиеся в хорошей физической форме, ведь любое катапультирование неизбежно приводит к травмам и порой очень серьезным. А здесь, да еще с кое-как отремонтированного самолета, кресло никто не проверял лет десять – вообще верная смерть. Да и местные эскулапы те еще «спецы», одно слово – не Военно-Медицинская Академия…
Пришлось мне идти к себе в комнату и облачаться в камуфло с гвардейским знаком на груди, дабы соответствовать моменту.
– Ну что, – сказал я, когда все подняли стаканы со спиртягой. – Помянем нашего покойного товарища. И хотя по прошлой жизни, в которой он носил на погонах большие звезды, мы его не знали, за те недели, что он был вместе с нами, он проявил себя как солдат не хуже других и погиб честной солдатской же смертью…
– А в каком он звании был в прошлой жизни? – поинтересовался Симонов после того, как мы, стоя и не чокаясь, осушили первую. Как я и предполагал, это был слегка разбодяженный спирт, из числа того, что в нашей армии выдают для протирки электрических контактов и оптических осей. У Симонова было какое-то особое, грустно-задумчивое выражение лица, вполне знакомое мне. Летчики и вертолетчики всегда особенно склонны к обдумыванию происшедшего и примериванию обстоятельств прошедших боев на себя. Для них, как ни для кого другого, война – базарная лотерея. Вот они и прикидывают все время – а что, если бы не его, а меня? Интересно, что в глазах сидящей рядом Кристинки Дятловой я особой задумчивости, кроме дежурной скорби, не увидел. Оно и понятно – девочка видела еще мало смертей, и ей, как говаривал Мюллер, наши игры еще нравятся…
– Подполковником он был, – ответил я ему. – А он что – не рассказывал?
– Нет, – сказала сидящая справа от меня Светка, разливая по второй из передаваемого по кругу пузыря. – Он вообще был дядька неразговорчивый, иной раз из него слова лишнего не вытащишь…
– Это оттого, что он в свое время был даже слишком разговорчивым, – пояснил я. – В том числе и на допросах в ГТП…
Все, похоже, все поняли и выпили вторую в полном молчании…
Как говорится, и каждый думал о своей. Ну, или о своем…
– Кстати, – спросил я, хрустя огурцом. – А покойный вообще-то выпивал? А то, может, он на том свете не одобрит подобной тризны по своей персоне?
– Это же обычай, тарищ майор, – сказала Машка. – Так любого погибшего солдата поминать положено. А сам он почти не пил. Говорил, что у него застарелая язва и желудок, потрепанный баландой да хлебом из опилок. Вот поесть он любил, да и табак хороший уважал…
– Стало быть, про баланду он вам все-таки рассказывал, – уточнил я. – А про обстоятельства, в результате которых его занесло в ряды поедателей этой самой баланды, умалчивал? Интересный тип, однако…
– А мы его особо не расспрашивали, а сам он не рассказывал, – сказала Светка. – Кто же про такое спрашивает? От этого же никто не застрахован…
– Что да, то да, от ГТП и вечной мерзлоты зарекаться себе дороже, – сказал я и добавил: – Давайте, товарищи офицеры и сержанты, за то, чтобы нас в эту самую вечную мерзлоту никогда не заносило!
Возражений сей тост не встретил.
В общем, сказать, что мы мало выпили за упокой души рядового Зиновьева, я не могу, но и в серьезную пьянку эти поминки, к счастью, не превратились, в отличие от прошлого раза, когда, помянув Наташку, личный состав сначала пытался петь шлягеры типа «Черный ворон, я не твой», «Что же ты, собака, вместе с танком не сгорел?» или «Хмелел солдат, слеза катилась, хрипел трофейный саксофон, а на груди его светилась медаль за город Вашингтон». А потом Машка Тупикова, нарезавшись в дрова, стала орать, что «пойдет пустить кровь этой фиговой мадам Вейдер!».
Это они так после гибели Метельской начали величать Дегтяреву: «Мадам Вейдер».
В тот раз Светка с Кристинкой повисли у Машки на руках (а она уже успела достать из кобуры ствол), а я, как мог, объяснил пьяной вдребезину девушке, что, во-первых, в роду Скайуокеров была традиция отрубать правую руку, а не левую, как в случае с Дегтяревой, а во-вторых, наша подполковник Дегтярева – в общем-то несчастная женщина, потерявшая на этой войне практически всю семью, на которую давит куча откровенно тупого начальства и запретительных документов и которая вдобавок согласилась на использовании себя в качестве, по сути, морской свинки для научных опытов. И коли так, ее стоит не мочить, а пожалеть…
Как бы там ни было, а Машка, хоть и бухая, этим аргументам вняла. Ладно хоть поминки были в этом же особнячке и спавшая в это время в «женском бунгало» Дегтярева вроде бы ничего не слышала (разумеется, если она не использовала прослушку или ей потом не доложили хозяйкины соглядатаи)…
В общем, все прошло на удивление пристойно, и можно считать, что собственную посмертную реабилитацию и последующее послабление своей семье наш штрафник все-таки заработал, на все сто…
