7. Ближний боярин Артамон Матвеев
В тринадцать лет Артамон — сын дьяка Сергея Матвеева, выдвинувшегося на дипломатической службе при царе Михаиле Федоровиче, — был взят во дворец. Будучи старше наследника престола царевича Алексея Михайловича на четыре года, он рос и воспитывался вместе с ним. Позднее они даже состояли в некотором родстве. Дело в том, что Артамон Матвеев был женат на Евдокии Григорьевне Гамильтон, происходившей из знатного шотландского рода, обосновавшегося в России еще при Иване Грозном, а родной дядя царицы Натальи Кирилловны Нарышкиной, второй жены Алексея Михайловича, был женат на племяннице Евдокии Григорьевны — тоже из семьи Гамильтонов.
В 1653 году Артамон Матвеев — особо доверенное лицо — направляется Алексеем Михайловичем на Украину для приведения малороссиян, как тогда было принято говорить, в подданство России. В последовавшей за этим войне с поляками он способствовал освобождению Смоленска, начальствовал в битве против поляков при Каменец-Подольском, осаждал Львов и вместе с князем Ромодановским отвоевал Чернигов. Впоследствии он дважды направлялся в Литву и Польшу для конфиденциальных переговоров с гетманом Гонсевским об избрании царя Алексея польским королем. В 1669 году он направляется царем на Глуховскую раду, где успешно отстаивает невозвращение Киева полякам. Позднее Алексей Михайлович назначает его главой двух важнейших царских приказов — Малороссийского и Посольского, из думных дворян жалует в окольничие, а затем и в ближние бояре.
Современники отмечали его особое умение ладить с людьми, не задевать самолюбие строптивых придворных бояр, уходить от конфликта, его верность и преданность Алексею Михайловичу. Но не только это сделало его царским любимцем.
Артамон Матвеев был одним из наиболее видных лидеров нарождающейся новой России. Крупный государственный деятель, выдающийся дипломат, военачальник, разведчик, писатель, историк, основатель русского придворного театра — вот лишь неполный перечень многогранных ипостасей этого человека. Наряду с такими известными деятелями, как Ордин-Нащокин, он входил в образовавшуюся вокруг царя «избранную думу» преобразователей, «западников», людей новых, в основном «худородных», которые служили при дворе своеобразным противовесом родовитым представителям старины. Трудами преобразователей укреплялась государственная система, создавалась дипломатическая служба, значительно расширялись контакты с зарубежными странами, реформировалась армия по западному образцу, все чаще стали говорить о необходимости выхода к морю и создания собственного флота.
Но какое отношение имел Артамон Матвеев к делам государевых тайных служб? Самое прямое. На протяжении всей жизни он, например, был связан со стрельцами: сначала стрелецкий голова, глава московских стрельцов, а потом — и всего Стрелецкого приказа. В обязанности стрельцов входила охрана царского дворца и дипломатического корпуса. Как это выглядело на практике?
При особе государя в качестве телохранителей постоянно находились 200 человек — выходцев из дворянских семей. Ночью подле царской спальни дежурил главный спальничий с одним или двумя приближенными царедворцами. В соседней комнате находились шесть телохранителей, а в следующей располагались еще 40 человек. Кроме того, у каждых ворот и дверей дворца стояли отборные молодцы. К постоянной дворцовой страже принадлежали также 2000 стремянных стрельцов, которые поочередно стояли день и ночь с заряженными пищалями и зажженными фитилями — по 250 у дворца, на самом дворе и у казначейства.
Что касается зарубежных представительств, то в Москве их окружали самым пристальным «вниманием». При дверях иностранной миссии ставились «караульщики»; особые «приставники» (т. е. сотрудники службы наружного наблюдения) сопровождали иностранцев, если они выходили в город, что, впрочем, не дозволялось без уважительной причины. Никому также нельзя было, не навлекая на себя опасного подозрения, приходить к послу и говорить с ним по частным делам. Если кто-то из сотрудников посольства заболевал, то к нему не допускались или редко допускались придворные лекари из числа иностранцев (других врачей тогда в Москве не было).
В середине XVII века недалеко от Кремля был построен специальный Посольский двор с просторными сенями, золототкаными обоями и мебелью, покрытой красным сукном. Теперь, как отмечал посланец Шлезвиг-Гольштинского двора Олеарий, неоднократно посещавший Москву, послов принимали с большей вежливостью. После первой аудиенции послы со свитой могли без труда выходить из квартиры и осматривать город, даже без провожатых. «Оттого, — отмечал Олеарий, — европейские государи не боятся теперь посылать в Москву послов, а некоторые даже имеют там постоянных резидентов». При Олеарии в Москве жили шведский и английский резиденты; во второй половине XVII века кроме них упоминаются резиденты датский, польский и персидский.
Но до первой аудиенции послов держали по-прежнему в самом строгом заключении. Тот же Олеарий свидетельствует, что, едва гольштинское посольство разместилось в своей квартире, пристава принесли ему суточное содержание и, удаляясь, заперли ворота и приставили к ним 12 стрельцов, строго приказав никого не пускать ни со двора, ни на двор!
Одни только пристава приходили к послам каждый день, чтобы развлекать их и справляться, не имеют ли они в чем нужды.
Нужды особой они, по всей видимости, не испытывали, по крайней мере по части съестных припасов. Гольштинскому посольству, свита которого состояла из 34 человек, в Москве ежедневно выдавалось по 62 каравая хлеба, по четверти быка, по 4 барана, по 12 кур, по 2 гуся, по одному зайцу или тетереву, по 50 яиц, по 10 копеек на свечи и по 5 — на мелочные расходы по кухне, по четверти ведра испанского вина, по два ведра меда, по три четверти ведра пива и несколько меньше водки; кроме того, посольским слугам отпускалось по бочке пива, по бочонку меда и по бочонку же водки. Сверх всего этого выдавали на неделю пуд масла и столько же соли, три ведра уксусу, а по воскресеньям прибавляли по 2 барана и одному гусю. В дни прибытия посольства в Москву, а, также в дни больших праздников и придворных торжеств содержание посольства удваивалось…
Что касается развлечений, то на сей счет имеется немало свидетельств о том, что пристава были большими мастерами устраивать застолья. Это называлось «поить посла», причем «как можно пьянее». Пили за здоровье великих государей, потом их братьев, сыновей и прочих родственников и важных лиц обоих государств. Известный русский историк В.О.Ключевский так писал по этому поводу:
«Пристава часто вполне достигали своей цели — напоить посла, причем дело не обходилось часто без печальных историй. Но при этом достигались иногда и другия важные цели: подпивший посол не раз проговаривался о том, что ему приказано было держать только на уме».
Справедливости ради надо сказать, что к концу XVII века некоторые варварские обычаи в обращении с иностранными послами стали постепенно принимать более цивилизованные формы. Подозрительность уже не обнаруживалась так резко, хотя полностью и не исчезала. По-прежнему зорко следили за тем, чтобы сотрудники посольства не входили в слишком короткие отношения с жителями Москвы, особенно с иностранцами. Послам говорили, что их могут посещать все, кому будет угодно, но на самом деле устраивали так, что немногим удавалось поддерживать такой контакт на официальной основе. Стража подвергала строгому допросу всех желающих видеть посла и своей бесцеремонностью у многих отбивала охоту к подобным посещениям. Если иностранец, служивший в русском войске, просил у своего начальника разрешения повидаться с посольскими людьми, ему не отказывали, но внушали при этом оставить свое намерение, чтобы не возбудить подозрения при дворе.
Женщинам контакты с иностранцами вовсе запрещались. Например, английский представитель в Москве Карлайль не мог добиться позволения для своей жены видеться с английскими купчихами в Немецкой слободе. Из отряда стрельцов, ежедневно стороживших Посольское подворье, несколько человек размещались по потаенным углам с целью предупреждения и пресечения нежелательных посещений. Есть сведения, что эти стрелецкие добры молодцы не только прятались по темным углам, но и открыто «несли службу» прямо под окнами подворья.
В.О. Ключевский, ссылаясь на свидетельства иностранцев, сообщает о том, что письма, направлявшиеся из-за границы послам в Москву, якобы вскрывались, прочитывались и потом уничтожались. Видимо, нельзя исключать, что в «дипломатической» практике имели место и такие случаи. А если имели, то только с ведома главы Посольского и Стрелецкого приказов ближнего боярина Артамона Сергеевича Матвеева.
Были у Стрелецкого приказа и другие функции: участие в сыскном деле и пыточных допросах. Приказ тайных дел для удобства царя помещался рядом с его покоями, то есть в верхних кремлевских палатах — «в Верху», как было принято говорить тогда. Поэтому всякие сыски и расследования по подозрению в угрозе государевой безопасности назывались «государевым верхним делом». Попавших под подозрение частенько пытали: тащили в застенок, делали «стряску» — били кнутом или жгли огнем, а то и на дыбу ставили, чтобы «язык развязался». Вся эта «черная и грязная» работа проделывалась уже не по соседству с царскими покоями, а в Стрелецком приказе.
Способы следствия были настолько жестокими, что многие, «не истерпя пытки», наговаривали на себя, предпочитая невыносимым мукам скорую смертную казнь. Заподозренные в преступлении, пытаясь избежать следствия, нередко кончали жизнь самоубийством. Поэтому предписания Тайного приказа часто сопровождались припиской: взятых под стражу «беречь накрепко, чтобы над собой какого дурна не учинили». Охрана задержанных по «государеву верхнему делу» поручалась стрельцам.
Личная причастность Артамона Матвеева к важнейшим государевым делам подтверждается многими примерами. Он, в частности, доказал свою преданность царю в «деле» патриарха Никона, пытавшегося поставить себя выше царя. Известно, в частности, что 12 октября 1667 г. А.С.Матвеев по личному указанию царя выехал для встречи патриархов Александрийского и Антиохийского соборов, прибывших в Россию по делу Никона. В задачи Матвеева входило убедить патриархов в виновности Никона. С подобным поручением царь мог направить только особо доверенное лицо; знающее всю подоплеку дела и обладающее даром убедительной аргументации. Матвеев успешно выполнил эту миссию. 4 ноября патриархи были приняты царем. Во время аудиенции присутствовал стольник, полковник и голова московских стрельцов Артамон Матвеев. Для разбора дела был созван церковный Великий собор, который объявил Никона простым монахом и отправил в заточение в Ферапонтов Белозерский монастырь.
Аналитические способности Матвеева, его умение правильно оценивать ситуацию и прогнозировать ее дальнейшее развитие ярко проявились во время восстания Степана Разина. В челобитных на имя царя в 1669 году он предупреждал, чтобы разинцев не выпускали из Астрахани, иначе к ним присоединятся посадские люди, крестьяне и народы Поволжья, и появится тыл, который будет поставлять оружие, продовольствие и людей для войск бунтовщика. После ареста Разина и его брата в 1671 году Матвеев сообщал царю: «А в том деле работишка моя, холопа твоего, была».
В деятельности Артамона Матвеева особенно выделяются события, связанные с Украиной. Именно здесь наиболее ярко проявились его способности разведчика и дипломата. Украина середины XVII века представляла собой сложнейшее переплетение самых противоречивых общественных сил. Представители разных национальностей (украинцы, русские, поляки, литовцы, евреи), разных вероисповеданий (православные, католики, униаты), разных социальных слоев (шляхта, мещанство, казацкая старшина и «голота») находились в постоянном движении, противоборстве. На украинские богатства и земли с известной долей вожделения поглядывали из Крыма, Турции, Молдавии, Польши да и со стороны северного соседа. Наибольшие притязания на украинские земли предъявляла польская шляхта.
В это время в казацкой среде появляется новая яркая фигура — Богдан Хмельницкий, человек неизвестного происхождения, объявивший себя «гетманом» Украины, вступивший в вооруженную борьбу с Речью Посполитой и обратившийся к Московскому царю с просьбой принять его со всем войском казацким в российское подданство.
Царь в ответ направляет на Украину посольство во главе с Артамоном Матвеевым. Задача перед посольством очень непростая. Прежде всего необходимо разобраться, с кем конкретно имеешь дело.
Сейчас все кажется очевидным. В Киеве на высоком постаменте стоит огромный бронзовый памятник с гетманской булавой, во время Великой Отечественной войны был учрежден орден Богдана Хмельницкого… Но триста с лишним лет назад было много сомнений. И Артамону Матвееву первому предстояло решить: кто же он, этот новоявленный атаман, — авантюрист или крупная историческая личность?
Были сведения, что Хмельницкий происходит из мелкопоместных дворян. Но эти слухи не подтвердились. Были другие сведения, что отцом «гетмана Украйны» был еврей, мясник из города Хмельника в Подолии по имени Берко, крещенный Михаилом. Он поселился в деревне Субботово и содержал там кабак, затем какими-то неведомыми путями Богдан попадает в плен к крымским татарам. Не воспользовались ли крымчаки его пребыванием в плену для обращения будущего гетмана в свою «бусурманскую» веру? Известно было еще и другое: учился Богдан у иезуитов, но, кажется, только в первых классах, хоть вроде бы и освоил латынь… Как же все-таки понимать высказанную в Москве просьбу посланцев Хмельницкого, «чтобы великий государь их пожаловал, для православные христианские веры велел гетмана их со всем войском запорожским принять под свою государеву высокую руку»? Нет ли здесь какого подвоха?
Матвеев уже в пути приступил к выполнению тайного царского наказа. Проезжая по городам и весям, люди Матвеева да и сам посол подробно беседовали с местными жителями. Их интересовал широкий круг вопросов. Много ли войска у гетмана? Есть ли в нем иностранные наемники? Много ли войск крымского хана у гетмана и как они ведут себя на Украине? Хочет ли польский король заключить союз с Хмельницким? Согласится ли на это Рада? Поддержит ли она стремление Хмельницкого воссоединиться с Россией?
Не доверяя полностью Хмельницкому, царский эмиссар хотел понять мотивы, движущие им, особенно интересовался его связями с Речью Посполитой. Известно, в частности, что Матвеев имел тайную встречу с неким монахом Феофилом, который был послан гетманом Потоцким с письмом к Хмельницкому. От Феофила Матвеев узнал, что польские магнаты сильно обеспокоены военными приготовлениями России. В близком окружении Хмельницкого Матвеев установил доверительные отношения с писарем Иваном Выговским, через которого стало известно о попытках Турции присоединить к себе Украину…
Уже из этих скудных сохранившихся свидетельств вполне ясно, что поездка Матвеева к Хмельницкому и состоявшиеся с ним 4 июля 1653 г. секретные переговоры выходили далеко за рамки ныне принятой обычной дипломатической практики.
Посольство Матвеева подтвердило желание украинского народа воссоединиться с русским. Люди Матвеева собрали важный стратегический материал: «сколько ныне у гетмана полков ратных людей учинено и кто у них полковников имена». Большое значение имела добытая информация о приготовлениях Речи Посполитой, Турции, Крыма к военным действиям против России.
8-9 января 1654 г. в Переяславле состоялась казацкая рада, на которой было торжественно провозглашено воссоединение Украины с Россией. 11 января Артамон Матвеев, присутствовавший на Переяславской раде, направился с отчетом к царю.
После смерти Богдана Хмельницкого на Украине начинается продолжительный период брожения, снова различные социальные и религиозные силы и группировки вступают в междоусобное противоборство. В 1669 году царь Алексей Михайлович назначает Матвеева главой Малороссийского приказа. Историки отмечают, что в период правления Матвеева сведения о внутренних и внешних событиях поступали в основном от многочисленных агентов, специально направлявшихся на Украину. Ими часто были служащие Малороссийского приказа — дьяки и подьячие.
В 1673 году Матвеев внимательно следил за отголосками разинского восстания в Запорожье, где действовал некий самозванец, выдававший себя за царевича Симеона, сына Алексея Михайловича. Матвееву удалось подкупить казацкую верхушку и заполучить самозванца. Матвеев принимает личное участие в его допросах и все полученные материалы направляет царю. 17 сентября 1675 г. Матвеев объявляет царский приговор самозванцу: «казнь вершить на Красной площади, четвертовать и по кольям растыкать…»
Мог ли всемогущий вельможа тогда предчувствовать, что в скором времени его ждет почти та же участь?
После смерти Алексея Михайловича в 1676 году Артамон Матвеев оказался в опале, в ссылке, а затем был лишен боярского чина, поместий и всего имущества. Только в мае 1682 года после смерти Федора и назначения новым царем 10-летнего Петра его мать Наталья Кирилловна Нарышкина, воспитанница Матвеева, принимает срочные меры для его приезда в Москву. Чины, власть и богатство снова возвращаются к нему. Но всего на несколько дней…
Сторонники Милославских — родственников первой жены Алексея Михайловича — поднимают в Москве стрелецкий мятеж. 15 мая стрельцы с пушками двинулись в Кремль, требуя престолонаследия для царевича Ивана и назначения царевны Софьи правительницей до его совершеннолетия. Среди стрельцов распространили слух, что царевич Иван якобы убит. Тогда они потребовали немедленной казни всех Нарышкиных. Вышедшему к толпе Матвееву в какой-то мере удалось утихомирить страсти. Но сторонники Софьи вновь стали провоцировать стрельцов, пугая их расправами в том случае, если они поддадутся уговорам. Отряд стрельцов ворвался во дворец. Артамон Матвеев был схвачен разъяренной толпой, выведен на Красное крыльцо и сброшен на пики.
Так была поставлена последняя точка на периоде правления Алексея Михайловича Тишайшего с его заботами об укреплении авторитета и могущества государства Российского, с его делами, явными и тайными, без которых едва ли стали бы возможны великие преобразования его сына Петра.
