Чтобы постичь безусловную символичность, нам надо понять промежуток пустоты в работе нашего ума и то, как мы начинаем проецировать себя в эту точку без отсчёта.

 

Без понимания основ буддийской психологии нам не понять символичность. Поэтому мы готовим почву с достоинством и не спеша. Мы не хотим представлять тантрическую символичность по-калифорнийски. Наоборот, мы пойдём медленно, шаг за шагом.

Символичность связана с переживанием явлений, различных сфер явлений, которые можно пережить посредством пяти органов чувств, в частности, особо мощные слуховые и визуальные восприятия. Согласно традиции, явления порождаются исключительно пятью органами чувств. Мы также пытаемся соединять, записывать и компоновать их в своём уме, который в буддизме считается шестым органом чувств. Например, если в детстве нас отшлёпали родители, данное явление отпечаталось в нашем уме; поэтому когда в следующий раз у нас возникнет желание сделать то же самое, нам будет ясно, что за этим последует, – нас снова отшлёпают. Это такое юношеское переживание явлений, в котором присутствует ориентир, отношение. Когда мы становимся старше, идём в школу, возникают новые явления, нам рассказывают всевозможные факты, нюансы и истории о мире. Мы дальше выстраиваем свой опыт явлений во всех его возможных проявлениях: как мы взаимодействуем с другими детьми, обмениваемся информацией, смотрим мультфильмы – что угодно. Во всех этих деталях присутствует переживание явлений.

Мы продолжаем расти и начинаем взаимодействовать с философией и духовностью, и тут подходы могут быть разными. Наш опыт явлений становится всё более усложнённым, хотя и в детстве-то он был не совсем уж простым. Постоянно присутствует какая-то неявная коммуникация, мир явлений становится крайне сложным, запутанным, а иногда и утомительным. А иногда мы жить без него не можем. Нам необходимы всевозможные переживания. Если нам мало обычных переживаний, мы идём и покупаем газеты, смотрим телевизор, идём в кино или даже отправляемся в путешествие за границу, чтобы увидеть, как живут другие люди, а это уже феномены высшего уровня.

Вначале, когда мы только растём, мир явлений основывается всего лишь на выживании и потребности в коммуникации и взаимодействии с нашими жизненными обстоятельствами. Чтобы попросить маму приготовить яйцо, суп или кашу, нам необходима некоторая символика в уме: мы думаем «суп, яйцо, каша». Сначала мы не говорим собственно слова, а думаем. Мы полностью и всецело себе это представляем. Затем мы произносим слова «яйцо, суп, каша». Когда мы выдавливаем из себя эти слова, родители очень гордятся нами, потому что мы начинаем разговаривать и общаться. Восприятие символичности – взаимодействие с любой символичностью вообще – основано на этом развитии опыта явлений. Он проявляется вовне на всех уровнях: на уровне взрослого, старика, юноши, подростка, ребёнка такие переживания происходят постоянно. Конечно, мы могли бы назвать опыт таких переживаний явлений символичностью, но это скорее относительная символичность, чем абсолютная.

Важно понимать, что эти маленькие переживания явлений порождаются беспокойством, поисками, чем бы ещё развлечься, исследованием нашего мира. Из чего сделан мир? Что такое мир вообще? Мы задаём всевозможные вопросы своим родителям, профессорам, друзьям, пожилым людям, дядям, тётям, психотерапевтам. Мы стараемся выяснить, что это за мир. Нам неудержимо хочется узнать, зачем всё это. Некоторые думают, что они что-то поняли, что у них есть такие-то и такие-то возможности. Но мы всё равно зависим от возможности найти ответ, и в этом смысле мы все – младенцы. Это совершенно не связано с биологическим возрастом. Просто у нас недостаточно опыта символичности или понимания того, что значит символичность, поэтому молоды мы или стары, мы всё равно подобны младенцам. Это проблема – а может статься, и благая весть.

Чтобы понять абсолютную символичность, мы сначала должны разобраться с относительным миром явлений, или относительной символичностью. Поэтому попытайтесь понять этот момент. В данный момент наше личное видение мира не очень сложное; и в то же время оно крайне запутанное и непростое. Нам бы хотелось иметь доступ к нашему миру сей же миг, как если бы это была гигантская детская бутылочка с соской и мы могли бы из неё напиться. Мы хотим, чтобы нас постоянно кормили, хотим сосать, а не сидеть. Звучит грубо, но здесь нет намерения унизить ваше достоинство. Я уважаю ваше достоинство и великолепие, но давайте признаем: все хотят быть большими младенцами. Некоторые из нас так голодны и нахальны, что им хотелось бы засунуть себе в рот целую бутылку с огромной соской. Иные более вежливы и не хотят большую бутылку, ведь тогда их начнёт грызть совесть, поэтому у них маленькая, скромная бутылочка. Если не считать политических и социальных вопросов, всё сводится к тому факту, что все мы – младенцы, и довольно милые.

Начиная понимать относительную символичность, ты осознаёшь, что она похожа на сосок. Тебя постоянно кормят. Если ты беспокоен и напряжён, то сосёшь неистово; если злишься, можешь и укусить. Мы привязаны к этому большому соску, большому вместилищу комфорта, постоянно. Это удушает. Относительная символичность зиждется на страсти, которая также означает беспокойство, требовательность и агрессию. Нас кормят духовной жидкостью, или временной домашней жидкостью, в зависимости от нашего мировосприятия и чувств. А поскольку определение Дхармы, согласно буддийской традиции, – это бесстрастность, то относительная символичность не есть настоящая Дхарма.

Сейчас я хотел бы сделать шаг в сторону от нашей позиции больших младенцев и обсудить абсолютную символичность. Надеюсь, вы к этому готовы. Абсолютная символичность – это вовсе не мир грёз, а реалистичный мир. С точки зрения языкознания «абсолютный» значит «не нуждающийся в точке отсчёта». Иначе абсолютное станет относительным, потому что ему надо будет соотноситься с чем-то ещё. Итак, абсолютное значит лишённое точки отсчёта, безотносительное. Оно здоровое, ни от чего не зависит и существует само по себе.

В идее абсолютной символичности также нет места эго и страсти. Как мы к этому пришли? На самом деле если речь идёт об абсолютном, ты не приходишь, а идёшь. Это «идти», а не «приходить», не мышление собирателя, где ты сносишь всё в большой банк с маячащей за ним кучей денег, или себе в большую банку. Абсолютная символичность лишена эго, потому что ты уже отказался от своего психологического ориентира. Это не значит, что ты отказался от родителей, от своего тела или чего-то такого. Так что же это за ориентир? Это некое утешение, помогающее тебе чувствовать себя лучше. Это как в ситуации, когда ты плачешь, и приходят друзья, обнимают тебя и говорят: «Не плачь, всё будет хорошо. Не стоит волноваться. Мы о тебе позаботимся. Попей молока. Давай прогуляемся по лесу, давай выпьем чего-нибудь». Такого рода психологический ориентир основывается на идее относительной истины.

Абсолютной истине отсутствия эго такие удобства не нужны. Но говорить об этом на данном этапе вообще-то очень опасно. У меня есть определённые соображения по поводу того, говорить ли об этих вещах, а так как у меня теперь нет наставника, мне не с кем посоветоваться. Поэтому я решил рассказать вам об этом. Когда мы теряем свой ориентир, возникает некая пустота в сердце. Если у тебя нет вообще никакого ориентира, тебе в своей системе совершенно не с чем работать, не с чем сравнивать, не с чем бороться, нечего вычитать или складывать. Ты оказываешься совершенно нигде – просто пустое сердце, огромная дыра в мозгу. В некоторых кругах эту пустоту сердца сочтут атакой бесовских сил, а в других – переживанием сатори, внезапного просветления.

На самом деле люди понятия не имеют, что такое переживание отсутствия ориентира, отсутствия точки отсчёта. Когда ты отказываешься от всякой возможности любого ориентира, который бы тебя успокоил, сказал, что надо делать, помог всё ясно увидеть, сделал бы тебя лучше и возвеличил, – когда ты теряешь все эти точки отсчёта, включая собственные амбиции, происходит престранная вещь. Обычно люди думают, что если потерять всё – амбиции, самопоглощённость, целостность и достоинства, – ты станешь овощем, медузой. Но это не так. Ты не становишься медузой. Вместо этого ты оказываешься подвешенным в пространстве, в какой-то огромной дыре. Это довольно приятное щекотливое ощущение. Большая дыра подвешенности! Это как если бы ты повис в открытом космосе без скафандра или ракеты. Просто паришь и вращаешься вокруг планет до скончания времён.

Согласно такому безориентирному взгляду на абсолютную символичность, эта подвешен-ность и есть опора. Это ощущение подвешенности – холст или доска, на которой ты пишешь свои картины, свою символичность. Это изначальная основа. Начать можно только отсюда. Это пустая сцена, на которой можно играть. Я не говорю, что ты внезапно переключаешься, входя в такое состояние ума, и до конца своей жизни тебе уже от него не избавиться. Но у нас есть такое состояние ума; такое переживание возникает постоянно. Всю нашу жизнь то тут, то там возникают переживания этой чёрной дыры, этой подвешенности в пространстве без точки отсчёта. Как бы мы ни брыкались, как бы ни напрягались и ни дышали, мы ничего не добьёмся. Мы просто подвешены в вакууме. Такое переживание случается со всеми людьми, постоянно. Но никто не понял, что из такого опыта можно выращивать свой потенциальный художественный талант, визуальное восприятие дхармического искусства и вообще начинать переживать символичность. Эта идея пришла лишь к очень немногим людям. Она пришла только к нашим праотцам, держателям линии преемственности, людям, которые создали символы и пережили их лично. Они по-настоящему реализовали их на практике, и это не столько догма, сколько личный опыт наших дедов и прадедов, которые часто переживали этот опыт чёрной дыры. Из этой чёрной дыры отсутствия беспорядочных мыслей и собственного «я» возник цвет, возник символ, или часть символа.

Согласно традиции, символ возникает потому, что он нерождённый, непрекращающийся и его природа подобна небу, или пространству. Таковы три принципа абсолютной символичности. Нерождённый означает, что символичность невозможна, пока нет места, которое могло бы её родить. Родить символичность может пространство, потому что символичность не существовала и не существует. По причине её несуществования есть огромная энергия и сила для создания образа несуществования. Поэтому возникают образы невероятной ясности, предельно чёткие, кристально ясные. Непрекращающийся значит, что символичность, будучи рождённой на уровне несуществования, не может умереть. Символичность не может умереть; она остаётся в сердцах всех людей – по сути, всех чувствующих существ. Символичность вечна, но никому не надо её питать, ухаживать за ней или держаться за неё. В-третьих, поскольку её природа подобна небу, или пространству, люди могут осуществить такую символичность из собственного опыта, собственного восприятия. Поэтому для того, чтобы породить абсолютную символичность, требуется отсутствие ума, то есть большой ум, великий ум. Это может звучать как полная абракадабра, но в этом сокрыт большой смысл. Идея того, что несуществование очень даже существует, существует вечно – эта идея весьма непроста. Это очень сильное утверждение.

В этой проекции в пространство нет материалов, нет составляющих, из которых ты творишь свои символы. Например, ты можешь смотреть на умирающего пса, и всё это восприятие есть опыт того, что ничего не происходит. Мы говорим не о психологическом функционировании святого, просветлённого или будды. Мы говорим о собственном восприятии: мы тоже можем это пережить, это рядом с нами, мы на это способны.

Когда ты переживаешь, как из мёртвой собаки течёт кровь, зубы оскалены и грязные, её шерсть в пыли, медленно вываливаются внутренности, шкура разорвана, кровь растекается по земле – если смотреть на это с концептуальной точки зрения, это ужасно. В разговоре о таком ужасном предмете нет никакого искусства. Я уверен, что нам не стоит о таком говорить; для этого мы слишком изящны. Даже упоминать о смерти или крови не стоит; это можно делать, только когда клянёшься. Однако это именно пустой ум проецирует видение мёртвого пса, лежащего на земле. Оно может быть отталкивающим, иногда с интересной цветовой гаммой, в ожидании возможностей, которые сулит будущее. Тем не менее за всем этим есть пространство, где в действительности ничего не происходит, потому что ты ошеломлён.

Мы можем посмотреть на прекрасную розу, её мягкие лепестки, бархатистые, но не такие грубые, как сам бархат. Она так нежна и прекрасна, как язычок младенца. Она изумительно свежа, красива, источает аромат. Мы видим крохотные слёзы росинок, которыми она усеяна: там утренняя роса медленно тает и, наконец, становится украшением этого дивного цветка. Время от времени ветер покачивает розу из стороны в сторону, и нам кажется, будто она живая. Прекрасный цветок розы. Ты зачарован; этот образ вызывает у тебя огромную благодарность. Когда ты смотришь на эту розу, у тебя в точности такой же взгляд пустого ума, как и когда смотришь на мёртвого пса.

Хоть я и уверен, что вы не хотите связывать эти две вещи – такую ужасную и такую прекрасную, – вы всё же постоянно это делаете. Смотришь ты на прекрасную розу или на мёртвого пса, в крови и с выпотрошенным нутром, – происходит одинаковое переживание пустоты. Именно здесь в состоянии твоего ума и начинает по-настоящему проявляться символичность. При первом восприятии объекта возникает потрясение от того, что концептуальный ум вообще не функционирует. Затем что-то начинает происходить. Ты начинаешь воспринимать: нравится тебе это или нет, но ты начинаешь видеть цвета, образы, начинаешь открывать свои глаза. Так что этот ум без ориентиров может стать очень мощным и чрезвычайно восприимчивым.

Это интересная точка зрения, и она может быть полезна в обычных человеческих ситуациях. Например, мои собственные ученики любят выискивать, где и что идёт не так. У них множество жалоб – и не просто жалоб, а очень разумных и обоснованных жалоб. Поэтому их разумность начинает повышаться, а их жалобы становятся не обычными жалобами, а выражением ясности, или ясного ума. Так что мы говорим не о восприятии Будды, архатов, бодхисаттв или великих мастеров тантры. Мы говорим о принципах восприятия. Чтобы постичь безусловную символичность, нам надо понять промежуток пустоты в работе нашего ума и то, как мы начинаем проецировать себя в эту точку без отсчёта.