Термин «профессиональный» имеет два значения. Им определяются вещи, сделанные ради денег, его также употребляют, когда говорят об искусстве, гордости, совершенстве. Оба значения применимы к драме времен Елизаветы и Якова I в ее высочайшей фазе развития. До этого создание и постановку пьес рассматривали как чисто финансовую операцию. И предпосылкой для столь узкого подхода, существовавшего не один век, было отсутствие профессионализма.

Возникновение драмы — своего рода волшебство. Церемонии, которые древние совершали, пытаясь вызвать дождь, приход весны, возвращение к жизни погибающего урожая, составляли важную часть их жизни. Когда-то силы, определявшие ход времен года и плодородие земли, персонифицировались в богов, затем возникли определенные магические законы драмы. В самое темное время года, когда солнце надолго исчезает, не обладавшие еще научными знаниями люди пытались помочь заболевшему богу огня на небе, используя соответствующую этому настроению магию. Актер, представлявший темные силы, борется с актером, наряженным богом солнца; бог солнца одерживает победу, тьма погибает. То, что сейчас представляется чистой символикой, согласно законам соответствующей этому настроению магии, воспринималось как реальность. И конечно, зима проходит, и солнце возвращается к жизни, и кажется, что магия действительно срабатывает.

Да что древние — даже некоторые наши современники в цивилизованных странах верят в подобные чудеса. Клерки, утратившие веру в свои силы, пытаются навредить деспотичным боссам, втыкая булавки в их восковые изображения. Между реальностью и изображением реальности существует взаимосвязь. Большинство из нас расстраивается, когда рамка с фотографией любимого человека падает с полки.

В более сложном виде примитивной магии-драмы бога или символ плодородия убивают на представлении только для того, чтобы затем вернуть его к жизни. В рождественской пьесе, которую все еще иногда разыгрывают в английских деревнях, есть святой Георгий, убивающий дракона, Турецкий рыцарь и Гигант Терпин, разбойник. Доктор входит «с маленькой бутылочкой аликумпейна», возвращает умершего к жизни и предлагает им снова сражаться. Это представление явно восходит к какой-то древней церемонии пробуждения растений к жизни. Иногда в представление вторгается жертвенный элемент, так что термин «трагедия», которую по традиции соотносят с осенью и смертью какого-то героя ради всеобщего блага (например, Эдипа), можно проследить до греческого слова «tragos», которое означает «козел». Козел всегда был амбивалентным животным: символом вожделения и плодоношения, но также и существом, на спину которого взваливали грехи людей перед тем, как совершить ритуальный забой или, как в случае с древнееврейским козлом отпущения, отводили его голодать в пустыню. Комедия, коль скоро мы рассуждаем об определениях драматического искусства, ведет происхождение от komos, сельского празднества в честь Диониса, бога виноградарства и виноделия, который страдает, умирает, а потом возвращается снова к жизни.

От магии до религии всего шаг. Священная драма соединила в себе два начала — ритуал и врожденный актерский инстинкт человека, что и стала использовать христианская церковь для обслуживания церемоний или нравственных догм. Греческая трагедия выполняла нравственную функцию, а также, как учил Аристотель, психологическую. Грехопадение великого человека показывало, что боги не доверяют его величию: приступы hubris, или высокомерия, самонадеянного презрения к установленному богами духовному порядку возникали у великих людей, и за это их наказывали. Но зрелище наказания и страдания, возложенное на трагического героя, вызывало в зрителях жалость и ужас. Сильное эмоциональное переживание очищалось в процессе, называвшемся катарсис. Для цивилизованных людей это было полезным опытом, способом избавления организма от тех элементов, которые в примитивном обществе вызывались и очищались физическими действиями. Деятельность греческих комедиографов имела также общественный характер. Благодаря гротеску и фантазии автора недостатки цивилизованного человека заведомо выпячивались. Иногда дело доходило до абсурда, а абсурд вызывает смех. Смех — другой вид катарсиса: в цивилизованном обществе он тоже приносит временное облегчение, снимая напряжение. Комедия и трагедия не полярны, они просто стороны одной монеты.

Римляне создали оригинальную комедию, хотя и Теренций, и Плавт находились под влиянием греческого комического реалиста Менандра. Сенека писал трагедии для чтения, они многим обязаны Софоклу и Эсхилу, но в них возникает и новый элемент: стоическое достоинство трагического героя, которое является разновидностью сдержанного hubris, ощущения человеческой самобытности, продолжающей существовать перед лицом божественного наказания. Боги могущественны, но они не всегда справедливы. Сенека оказал влияние на популярных драматургов эпохи Возрождения в Италии, Франции и Англии, но он был в свое время поставщиком текстов для аристократических забав — игры-чтения: на его пьесы не ломилась публика. Драма, которая была представлена публично пресыщенным особам последних императоров, была драмой жестокости и непристойности, которые ужаснули бы даже человека нашего испорченного века. Потому что сексуальный акт и самая настоящая, а не разыгранная казнь преступников могли происходить на сцене, если таков был сюжет. Традиция показа на сцене реальности, в противоположность нормальному сценическому реализму, существовала в эпоху раннего христианства, и церковь осуждала подобные представления. Если это была драма, церковь не хотела принимать такую драму.

Но хотела она того или нет, драма уже присутствовала в церкви. Месса представляет жертвоприношение Христа символически, но используя драматические приемы. Там присутствует диалог, цвет, кульминация. Уже в IX веке мы с некоторым удивлением обнаруживаем, что в некоторые церковные праздники допускаются случайные драматические вставки. Пасха, к примеру:

Подобные драматические представления давали на Великую пятницу и Рождество. Вот рукопись XIII века из Франции, которая содержит незамысловатые драматические сцены, все они построены на библейских событиях: провозглашении ангелами рождения Христа, приходе волхвов, убийстве Иродом невинных младенцев, в ней также представлены чудеса Николая Угодника, чудесное обращение Павла, чудесные деяния Христа на пути в Иерусалим. Язык латинский; мы уверены, что актеры были монахами, а не мирянами.

 

^{Поскольку средневековые актеры носили маски животных, которые доходили им почти до пояса, они непреднамеренно становились кентаврами наоборот}

 

^{В дни молодости Шекспира акробаты со средневековой импульсивностью завязывали себя в узлы на глазах публики}

 

Норманны ввели священную драму в Англии. Сначала она была тесно связана с церковными церемониями; позднее драма обособилась и переместилась сначала в церковный двор, а позднее и на улицы города. Потом произошло и вовсе отделение драмы от церкви; отрывки из Священной истории исполняли в основном миряне, и вскоре в этой ранней драме искали, наряду с наставлениями, также и развлечений. В 1264 году Папа Урбан IV установил праздник Тела Господня. Но его не отмечали до 1311 года, пока Церковный совет не издал постановление о том, что он должен сопровождаться соответствующей церемонией. В Англии постановками религиозных пьес занялись гильдии ремесленников. Их часто называют мистическими пьесами, и термин «мистерия», очевидно, взят не столько для обозначения таинств христианской веры, сколько для указания на их жанр. В таком смысле это слово больше не используется в английском, но оно все еще есть в итальянском — mestiere и во французском — métier.

Гильдии должны были выбирать для постановки эпизоды из Библии, и выбирали они обычно те эпизоды, которые имели какое-то отношение к их деятельности. Так, Честерские гильдии ставили «Тайную вечерю», сыгранную булочниками, «Страсти и Распятие Христа» ставили изготовители стрел (или мастера по изготовлению луков и стрел), бондари и торговцы скобяными изделиями, а «Сошествие в ад» — повара. Каждая гильдия имела свою собственную разукрашенную повозку, называвшуюся pageant, своего рода передвижную сцену, которую возили по городу, устанавливали в разных местах и в конце длинного дня представления увозили обратно в сарай до следующего года. Верхняя часть повозки представляла собой некое подобие круговой сцены, так что публика могла наблюдать за действием отовсюду. Пьесы представляли в прямой хронологии, начиная с падения Люцифера или сотворения мира и кончая днем Страшного Суда. Общее число пьес, поставленных в Честере на праздник Дня Тела Господня, обычно приближалось к двадцати четырем, в Уэйкфилде их было тридцать три, в Ковентри — сорок две, а в Йорке — пятьдесят четыре. Для столь продолжительного представления необходим был долгий летний световой день.

Все участники представления были любителями, но они надеялись получить оплату из фондов гильдии. Гильдия кузнецов в Ковентри, судя по отчетам за 1490 год, затратила на это некоторые суммы:

Роль Ирода была важной, ее нужно было играть громко, она содержала множество напыщенных сентенций. В рождественской пьесе в Ковентри он объявляет себя царем Иудеи и Израиля и продолжает:

Весьма похоже, что Шекспир видел роль изрекающего напыщенные сентенции Ирода на каком-то представлении гильдии или, по крайней мере, слышал от своего отца о том, как обычно ее играют. В «Гамлете», когда принц озвучивает мнение автора о технике игры, содержится сильное порицание тех, кто «рвет страсть в клочки, прямо-таки в лохмотья, и раздирает уши партнеру». Такие актеры, говорит ненавидящий переигрывание Гамлет, «готовы Ирода переиродить».

Все пьесы гильдий анонимны, и поэтому в них редко встретишь истинно художественную выразительность, вряд ли найдешь следы поиска словесной мощи. В них есть реализм и есть юмор, но мало того, что, по нашим представлениям, могло бы понравиться благородной публике. Однако драма гильдий просуществовала почти три столетия и исчезла только потому, что ей был враждебен дух английской Реформации. Но благодаря этим пьесам традиция народной драмы прочно укоренилась в городах Англии, и некоторые черты изощренного лондонского театра не так далеки от мирской привлекательности мистических пьес. Тамерлан и Варавва у Марло являются примерами большого современного макиавеллевского персонажа (зло, и интрига, и абсолютное безбожие), но на них лежит отблеск Ирода или Понтия Пилата. Грубая клоунада, которую Шекспир изгнал вместе с Уиллом Кемпом из своих поздних работ, уходит корнями в такие пьесы, как «Вторая пьеса волхвов» из Уэйкфилда, где Мак ворует овец, или «Честерская пьеса Всемирного потопа» (поставленная лоцманами и перевозчиками реки Ди), с ее комической перепалкой между Ноем и его женой. Но елизаветинская драма не могла произрасти непосредственно на почве народной традиции. Она нуждалась в традиции светских сюжетов и игре профессиональных актеров.

Светские сюжеты прокладывают себе дорогу в английской драме через новый вид религиозной или полурелигиозной пьесы — моралите. Моралите не была пьесой гильдии и не заимствовала свои сюжеты из Библии. Вместо этого она пыталась через аллегорию, через представление нравственных абстракций преподать нравственный урок. Моралите большей частью скучны, дидактичны, плохо сделаны, совершенно лишены действия и характеров. «Разум, Воля и Понимание», «Всякий человек», «Замок Стойкости» — эти и подобные им названия представляют их эфемерные персонификации: Мудрость, Зло, Удовольствие, Глупость, Злословие, Негодование, Стойкость, Злобу, Месть, Разногласие и так далее.

 

^{Чертеж XV века для пьесы «Замок Стойкости» подтверждает, что актеры и публика общались на имеющих форму круга подмостках; такие представления напоминают нам современный театр}

 

Однако из существующих рукописей мы можем извлечь кое-что ценное. Мы узнаем, например, что «Замок Стойкости» был поставлен труппой актеров, которые путешествовали из города в город, сооружая временные сцены, как шапито, и давая представления за деньги. Профессиональная драма в своем первоначальном финансовом обличье является, наконец, перед нами. И если мы внимательно приглядимся к ней, то заметим, что закваска грубого юмора нужна, чтобы приступить к созданию образа Шута (которого напоминает Фесте в «Двенадцатой ночи», а также принц Хел в «Генрихе IV») — персонификации бессмертной возможности, с течением времени и благодаря гениальности сделаться Фальстафом.

В последние дни XV века становится трудно провести границу между моралите и интерлюдией. Основное различие, кажется, лежит не в теме и обработке, но в месте и поводе представления. Интерлюдия была, как видно из названия, короткой пьесой, которую разыгрывали в середине чего-то еще, возможно, праздника — своего рода случайное развлечение. Публика, вероятно, хотела каких-то развлечений, помимо нравоучительных моралите. Итак, народное и аристократическое развитие одной и той же драматической формы начинает сосуществовать рука об руку. Знать в своих красивых домах смотрит утонченные моралите, поставленные актерами, которые являются как бы прислугой высокого ранга и носят ливреи своего господина; простые люди во дворах таверн или на деревенских лужайках смотрят более грубые моралите, поставленные неумелыми бродягами, которые рады были бы оказаться под защитой ливреи. Обе половинки нуждаются сейчас в соединении.

Аристократическая пьеса моралите, интерлюдия, часто приписывалась определенному автору, и начинают появляться имена вроде Рассела, Медуолла и Бейла. Бейл в «Интерлюдии Божественного промысла» горячо защищает ученые диспуты относительно свободной воли и добродетели в духе истинно реформаторской проповеди, но язык его пьесы тщательно отшлифован, пьеса имеет какую-то форму, и автор уже изучил преимущества разделения на акты. Медуолл написал пьесу «Фульгент и Лукреция», ее заглавие уже наводит на мысль о елизаветинской пьесе и использовании древней римской истории, чтобы проиллюстрировать спор о природе подлинного благородства. Она находится на полпути к елизаветинской практике. Но тюдоровские интерлюдии доставляют мало радости, им на смену приходят подчеркнуто лишенные нравоучительности безделушки Джона Хейвуда, который умер, когда Шекспир покинул школу. «Четыре Р» — всего лишь болтовня, надуманное состязание между паломником (palmer), продавцом индульгенций (pardoner), аптекарем (pothecary) и бродячим торговцем (pedlar), не отягощенная нравственной назидательностью. «Действо о погоде» — просто мыльные пузыри, но она и не пытается стать чем-то большим, действуя как прохладительный напиток, внося закваску чистого развлечения в тяжелое дидактическое тесто.

Английская драма нуждается в другом материале, благодаря которому возникнет елизаветинская традиция, займет свое место в ней и Шекспир, который видоизменит и увековечит ее. Во-первых, она нуждается в театре. Специально построенные здания, которые имели «Лебедь», «Роза», «Глобус» и «Фортуна», возникли на базе елизаветинской гостиницы, из постановок в гостиничном дворе, затем появились бродячие актеры моралите, которые задерживались на одном месте не больше дня. Квадратный двор гостиницы окружала верхняя галерея, на которую выходили спальни. На свободном пространстве во дворе гостиницы тогда располагались случайные невзыскательные зрители, они могли только стоять, а наверху, на некотором подобии балкона, располагались зрители познатнее, дамы и господа, остановившиеся в гостинице. Сценой служила импровизированная платформа в одном конце гостиничного двора, прочную верхнюю галерею также использовали как пространство для действия. Представления увеличивали продажу вина и эля, и с возрастанием интереса к ним некоторые их организаторы превратили гостиницы в постоянные театры. Сцена теперь стала законченной структурой: то была платформа или утрамбованная площадка, выступающая в публику; крыша, которую поддерживали колонны, защищала актеров от дождя; верхняя галерея над сценой — необходимая ее часть, хотя когда-то ее использовали просто случайно, а сейчас она называлась террасой; пара дверей для входа и выхода; укромный уголок позади площадки удобен для интимных сцен и назывался местом для занятий. Происхождение от двора гостиницы заметно в уличных театрах даже в мелочах, и продажа прохладительных напитков является прибыльным добавлением к искусству. Когда «Глобус» Шекспира горит дотла в 1613 году, ревизор, чьи ягодицы опалил огонь, охлаждает их бутылкой эля.

Если театр возник во дворе гостиницы, его пьесы появились в Судебных Иннах (школах барристеров в Лондоне). Давняя народная традиция проложила себе путь в общедоступную драму Лондона окольными путями. Образованные любители показывали профессионалам, что делать. В 1561 году, как нам известно, был написан «Горбодук», белым стихом, который изобрел граф Сарри. Его авторами были Томас Нортон и Томас Сэквил, и пьеса была поставлена в школе барристеров Иннер Темпл. Сюжет заимствован из «Истории британцев» Джофри из Монмауда, средневекового летописца; в нем рассказывается о ссоре между Феррексом и Поррексом, сыновьями короля Горбодука и королевы Видены, из-за раздела королевства Британии. Поррекс убивает Феррекса, и королева Видена убивает Поррекса. Герцог Элбани пытается завоевать страну, и начинается гражданская война. В пьесе достаточно ужасов, как во всех елизаветинских трагедиях, но Нортон и Сэквил отдают дань уважения традиции Сенеки, который предпочитает рассказывать обо всех ужасных событиях, а не показывать их на сцене. Точно так же поступали и афинские трагики: если герой подвергается насилию, получает увечье или его убивают, то об этом провозглашает вестник.

На самом деле елизаветинские трагики создавали пьесы в манере Сенеки тремя способами. Они могли обратиться непосредственно к латинскому тексту Сенеки и попытаться передать его дух на английском. Так делали любители, которые писали для Судебных Инн. Вторым способом было обратиться к французскому драматургу Гарнье и использовать водянистый язык подражателя Сенеки как менее оскорбительный для публики, чем суровая риторика самого римлянина. Таким способом нельзя было добиться успеха ни в гостиной, ни в общедоступном театре. Самюэль Дэниэл опередил Шекспира, написав трагедию под названием «Клеопатра» для удовольствия интеллектуалов, которые группировались вокруг графа Пемброка. Она невыносима, особенно если перечитать ее прямо после «Антония и Клеопатры» Шекспира, потому что пьеса лишена особого аромата языка, что не компенсирует насыщенное ароматами действие. Третий способ был тот, которому следовало большинство популярных драматургов: имитация итальянской традиции, тех драматургов, которые называли себя последователями Сенеки, но засоряли сцену обезглавленными трупами. Это была традиция, которую Шекспир использовал в полную силу в «Тите Андронике», где есть изнасилование, убийство, увечье и, наконец, каннибализм.

Нам известно, что в свои первые годы в Лондоне Шекспир усердно учился, меньше у любителей Сенеки, больше у магистров искусства Оксфорда и Кембриджа, которые поставляли пропитанный потом материал для профессиональных театров. То, что было хобби для драматургов Судебных Инн, чьей первейшей обязанностью было изучение закона и блеска придворной жизни, было способом зарабатывать на жизнь для тех выпускников учебных заведений, которые не имели склонности ни к церкви, ни к судебной скамье и презирали искусство педагога. До того как отец Елизаветы распустил монастыри, монастырская и монашеская библиотека была готова принять ученого, не имевшего ни пенса в кармане, но теперь этот ученый, не имевший ни пенса, жил как хотел. Такие молодые люди, как Грин, Нэш, Пил и Кид, умели писать только скандальные памфлеты и пробовали свои силы в драме (если им, конечно, не взбредало на ум заняться шпионажем, подобно Марло, и закончить дни с кинжалом во лбу. Но Марло пришлось также писать пьесы). В то время это была достаточно тяжелая жизнь для человека, не имевшего ученой степени, подобно выходцу из Стратфорда, появившемуся на сцене и писавшему лучше самых лучших. Мы впервые встречаем имя Шекспира-драматурга в глумливой пародии, дымящейся горечью, завистью и негодованием.