Книга: Золотой Лингам
Назад: Глава 11 ПРЕДАНЬЯ НОГИНСКОЙ СТАРИНЫ
Дальше: Глава 13 СУТЬ ИНДУКТИВНОГО МЕТОДА ГОРИСЛАВА КОСТРОМИРОВА

Глава 12
ПРОКЛЯТЫЙ БАРИН

Промочив горло, Костромиров продолжил:
– Достойный Филагрий Иванович пишет о некоем наследственном проклятии, якобы тяготеющем над их родом. Будто бы из-за этого самого проклятья в каждом втором поколении Павловых старший наследник непременно лишался разума и заканчивал свои дни в желтом доме. Виновником сего несчастия наш мемуарист считал одного из своих предков, навлекшего беду на последующее потомство собственным безбожием и жестокосердием. Вкратце его рассказ сводится к следующему.
С 1773 по 1819 год, то есть без малого полвека, владетелем сих мест и безраздельным властелином здешних крестьян являлся ногинский помещик Лев Аркадьевич Павлов, отставной секунд-майор. По воспоминаниям его правнука, это был человек нрава крутого, сурового, даже злобного, не привыкший отказывать себе ни в каких прихотях, а кроме того, отличавшийся изрядным сластолюбием. Во всяком случае, при живой супруге он ухитрялся содержать до десятка конкубин, которым был отведен целый флигель его барского дома в Ногино. Конечно, гарем его состоял по большей части из дворовых девок, но около 1800 года очередной жертвой его страсти стала дочь здешнего священника – именем Лизавета (фамилию ее Филагрий Иванович не упоминает), которую старый сатир, вопреки воле родителей, силком умыкнул из дому и почтил званием своей любовницы.
И хотя Льву Аркадьевичу стукнуло к тому времени шестьдесят годков, он умудрился обрюхатить несчастную девицу, и в положенный срок та родила ему двойню – мальчика и девочку.
К сожалению, как их звали, Филагрию Павлову было неизвестно. Во всяком случае, в его записках сведений о том нет, но, забегая вперед, скажу, что, порывшись в документах, я обнаружил метрическую запись о том, что в ноябре 1801 года в сельце Ногино некая вдова Лизавета Храмова произвела на свет сына Савву и дочь Анфису, записанных под фамилией Богдановых.
Тут, друзья мои, мне придется сделать небольшое морфолого-семантическое отступление, – сообщил Костромиров, поднимаясь из-за стола и с наслаждением потягиваясь. – Но прежде я, с вашего позволения, ненадолго отлучусь, ибо мне необходимо проветриться или, как сказано в китайской «Книге перемен», восстановить равновесие и целостность мироздания, вернув животворящей природе то, что ты у нее на время позаимствовал.
Возвратясь через пару минут, Игоревич с удовлетворением констатировал, что теперь «цюань шэн» восстановлено и, попросив Татьяну приготовить ему зеленого чаю, продолжил:
– Итак, я хотел пояснить, как я пришел к выводу о том, что в упомянутых мной документах и в записках Филагрия Ивановича речь идет об одних и тех же людях – поповской дочери Лизавете и ее детях от старика Павлова.
Это довольно просто. Во-первых, тот факт, что Лизавета – дочь священника, со всей очевидностью явствует из ее фамилии – Храмова. Дело в том, что православное духовенство в России было единственным сословием, систематически вводившим в употребление искусственные фамилии. У всех прочих сословий и социальных групп фамилии сформировались в результате естественного исторического процесса, в котором по большей части личные крестильные имена или отчества индивидуумов постепенно трансформировались в наследственные прозвища. Ну или в более редких случаях фамилии возникали от профессий (например, Скорняков) и географических названий, как у тебя, Рузанов. Последнее, кстати, более всего характерно для старинного дворянства. Бывали, конечно, и исключения. Например, в 1725 году бывшему кучеру государя императора Петра Алексеевича – Андреяну было пожаловано дворянство, и в этой связи присвоена фамилия Вожжинский (как вы понимаете, от слова вожжи).
Что же касается духовенства, то в XVIII–XIX веках во всех духовных училищах России широко применялась практика присвоения ученикам выдуманных фамилий, зачастую как-то связанных с религией и церковью (всякие там Победоносцевы, Магдалинские, Крестовоздвиженские, Минеевы, Гумилевы и прочие), но бывало, что и образованных совершенно произвольно. Это, прежде всего, относилось к ученикам, происходившим из семей, социальное положение которых не давало права на наследственную фамилию (а таких в бурсе было большинство). Причем данные раз фамилии запросто менялись по одному лишь произволу руководства духовного училища, семинарии или высшей духовной академии, что нередко приводило к курьезам. Так, известен случай, когда в Тамбовской семинарии семинарист Ландышев в одночасье превратился в Крапивина, дурно ответив урок. Но, это к слову.
Так вот, в этой связи происхождение фамилии Храмовых, я думаю, очевидно.
Во-вторых, Богдановы – тоже фамилия искусственная. Чтоб вы знали, имя Богдан не использовалось как русское крестильное имя, хотя оно и есть не что иное, как перевод с греческого имени Федор или Федот. Патроним Богданов (Богом данный) давался именно незаконнорожденным детям. То есть, Савва и Анфиса были прижиты Лизаветой Храмовой вне брака. И тут вот еще какой нюанс: в метрике Лизавета поименована вдовой, а вдовами в документах того времени называли не только лишившихся законного мужа, но и тех, у кого появлялись на свет такие вот «богоданные» дети.
Таким образом, как видите, мне удалось установить достоверность приводимых нашим мемуаристом сведений о шалостях его не слишком почтенного предка.
Но продолжу о наследственном проклятии рода Павловых.
Филагрий Иванович пишет далее, что прадед его, неожиданно не на шутку прикипел душой к новой пассии, так что вскоре, ко всеобщему удивлению, разогнал весь свой обширный гарем, а Лизавету поселил уже не во флигеле, а в собственных покоях, одел как барыню и даже соседям-помещикам без всякого смущения наносил совместные с нею визиты. Благо, законная супруга его вскоре преставилась, «нечаянно» покушав какой-то отравы.
Шли годы, старик стал подумывать уже и о женитьбе и об устройстве прижитых им с Храмовой детей, как вдруг разразилась гроза: верный холоп его, Архипка Прохоров, донес барину об измене, поведав тому, будто спуталась Лизавета с родным сыном Льва Аркадьевича от покойной супруги – Василием Львовичем! Старик вначале не поверил своему рабу, отнесясь к словам его, как к навету, но, получив неопровержимые доказательства преступной связи, впал в неописуемую ярость и дал полную волю своей природной свирепости: Лизавета была отправлена на съезжую, бита кнутом, а после заточена в холодный погреб; с собственными же своими незаконными отпрысками злодей управился еще круче, противно всем правилам записав сына в рекруты, а дочь насильно выдав замуж за крепостного – того самого Архипия Прохорова!
Результаты зверств сего уездного Гелиогабала были трагичны. Несчастная Лизавета Храмова, каким-то образом бежав из своего узилища, бросилась в омут и утопилась, а через недолгое время сын самодура – Василий, узнав о том, повредился рассудком.
Однако, по словам нашего мемуариста, расплата настигла и самого злодея. Отец Лизаветы – приходской священник апухтинского храма Успения Пресвятой Богородицы, не найдя на него управы у властей предержащих, будто бы принародно предал старого барина анафеме, обрекая его смерти без покаяния, и, заодно, проклял всех его потомков, призвав Господа «сокрушить разум их».
Конечно, о том было доложено архиерею, священник лишился прихода и был сослан в дальний монастырь, но тем же летом Лев Аркадьевич Павлов утоп в пруду, а безумие стало косить его наследников с необыкновенной регулярностью.
Впрочем, признаюсь, о гибели своего прадеда Филагрий Иванович рассказывает довольно неправдоподобные, на мой взгляд, вещи, тем самым заставляя усомниться и в достоверности описанных им предшествующих событий: по его словам, старик едва ли не стал жертвой некоего апокалиптического Зверя!
Якобы все тот же дворовый человек Архипка, сыгравший столь зловещую роль во всей этой истории, незадолго до собственной смерти в 1859 году, поведал автору о случившемся летом 19-го года и перед святыми образами побожился в правдивости своих слов.
По его свидетельству, старый барин, несмотря на преклонные уже лета, не изменял похвальной привычке к физическому моциону и ежевечерне до поздней осени, даже в холод и непогоду, по несколько раз переплывал из конца в конец обширный парковый пруд.
И вот как-то раз, когда во время очередного заплыва своего хозяина, Архипий Прохоров дожидался его на берегу с сухой одеждой и благовонными маслами для умащения тела, он стал очевидцем престранного и жуткого зрелища. Едва доплыв до середины пруда, барин неожиданно пронзительно закричал и ушел с головой под воду, затем столь же внезапно появился из-под воды совершенно в другой стороне пруда и, не переставая громко вопить, невероятно быстро помчался по водной глади к берегу, при том что руки его в это время были воздеты вверх и он отчаянно размахивал ими, будто пытаясь взлететь! Оказавшись почти у самого берега, он успел крикнуть Архипу страшным голосом: «Руку! Руку дай, хамово отродье!» – и немедленно вновь исчез будто в водовороте. Так повторялось несколько раз, причем старик внезапно выныривал то в одном, то в другом месте пруда, словно неведомая сила таскала его под водой с нечеловеческой скоростью. Наконец, он последний раз показался в центральной, самой глубокой части водоема, хрипло выругался и уже навсегда погрузился в пучину.
Тогда только Архипий очнулся от поразившего его со страху столбняка и бросился бежать к дому за помощью.
Ну а дальше, если верить словам того же Прохорова, когда он вместе с подмогой вернулся к пруду, бездыханное тело его барина, грузно покачиваясь, плавало в прибрежных камышах. Вытащив его из воды, пораженная ужасом дворня обнаружила, что все оно носит страшные отметины чьих-то острых зубов; особенно пострадали ноги, которые были прокушены в некоторых местах едва ли не насквозь.
Спустя короткое время все в округе судачили о том, что старый греховодник был растерзан неким Зверем из Бездны, в которого не иначе как вселилась неприкаянная душа несчастной самоубийцы – Лизаветы Храмовой, дабы отомстить своему мучителю, погубившему ее и собственных чад.
Вот такая вот легенда о проклятии рода Павловых, – закончил свой рассказ Костромиров, устало откинувшись на спинку стула. – Не слишком-то правдоподобная, зато вполне в духе излюбленного тобой жанра, – продолжил он, обращаясь к Рузанову, – не находишь? Кстати, дарю название: «Проклятие рода Павловых», или, лучше, – «Проклятый барин», по-моему, ничего, а?
– За название спасибо, – отозвался Алексей, – а вот что касается неправдоподобия, тут я готов с тобой поспорить. Думается мне, что не далее как сегодня я имел удовольствие воочию лицезреть сего пресловутого монстра.
Назад: Глава 11 ПРЕДАНЬЯ НОГИНСКОЙ СТАРИНЫ
Дальше: Глава 13 СУТЬ ИНДУКТИВНОГО МЕТОДА ГОРИСЛАВА КОСТРОМИРОВА

Оксана
Прикольный детектив! Читается влёт.