Прекрасным утром я, отоспавшись, свежий, начисто выбритый, в элегантном костюме бодро вхожу в отдел. Лицо мое выражает оптимизм и жизнелюбие, чувства, которые еще не успели испортить служебные заботы.

Огромный Саша Бойцов, друг и сосед по кабинету, мрачно оглядев меня, наверное, он не так хорошо выспался, сообщил не без злорадства:

– Тебе уже звонили…

В интонациях его голоса явно слышится: «Подожди, голубчик, и получаса не пройдет, как дела вернут тебя в первозданное состояние!»

Сам знаю, что так оно и случится, потому обреченно спрашиваю:

– Кто?

– Парень какой–то, – поводит мощными плечами Паша. – С безводной фамилией. Сухофруктов, что ли?

– Сухоруков?

– Во–во, он самый, – сказал и углубился в бумаги.

С Сашкой мы подружились сразу, как он пришел к нам в отдел. Бывает так – увидишь человека и чувствуешь – свой! Вот так и у нас. Спокойный, ироничный, необыкновенно сильный, отец двух прелестных девчушек, он, говорят, положительное начало в нашем творческо–розыскном тандеме. Это в противовес мне – увлекающемуся, и, временами, взрывному.

Но почему Сухоруков звонил? Ему вчера вручили повестку. Под расписку. Там все ясно сказано, куда прийти, зачем и к кому. Какие еще могут быть вопросы?

Виктор перезванивает сразу после пятиминутки, которая сегодня длилась действительно недолго – всего четверть часа. Голос у него какой–то настороженный, неуверенный, Скороговоркой выпаливает:

– Сегодня прийти не могу, извините… Можно в другой раз?

– В чем дело? – не понимаю я. – Заболели?

Он отвечает не – сразу, обдумывая ответ. Наверное, решает: соврать или не стоит?

– Нет, здесь вот что… Тут… В общем, появились некоторые обстоятельства.

– Послушайте, Сухоруков, – говорю я строго. Притворяться не приходится, он действительно начинает меня злить. Где оно радужное утреннее настроение отдохнувшего человека, – у вас есть на руках официальная повестка?

– Есть… Но…

– Вероятно, вы не поняли? Это не приглашение на просмотр в Дом кино, а вызов в Московский уголовный розыск. Разницу ощущаете?! В чем дело?!

– Ну… Я не могу сегодня… Лучше завтра…

– Почему?

– Ну, мне не хотелось бы…

– Слушайте, Виктор, надо поймать преступников. Как раз тех самых, которые и вам доставили неприятности. А вы тут бормочете что–то невнятное!

– Простите меня.

Саша, прислушиваясь, невозмутимо роется в бумагах. А я уже «завожусь». Детский сад! И это потерпевший! Какая шлея ему под хвост попала? Чего он боится?

Стоп! Боится? Конечно, боится! Кого он сейчас может так опасаться, что даже не хочет прийти в уголовный розыск? Вот мы сейчас и проверим.

– Виктор, они вам позвонили?!

Не отвечает, только сопит. Кажется, в точку.

– Как вам сказать, – на том конце провода явно с трудом подбирают слова. Отвечать не хочется, и молчать нельзя. В какой–то – степени… Ну…Звонили! – решается он, в конце концов.

– Угрожали? – кажется, я впервые «колю» человека по телефону, интересная идея. И какая экономия времени.

– Сначала, да…

– Только сначала? Потом перестали? Что они оказали?

Черт бы побрал этого горе–студента! Тряпка! Тянешь из него клещам, когда ему в собственных интересах надо выкладывать мне все, как на блюдечке. Ну, самому не надо – так помоги другому, кого завтра те друзья могут пырнуть ножом.

– Они предложили мне документы и часы выкупить… За триста рублей.

Того и гляди, сейчас от страха помрет у телефона.

– Ты согласился?

– Не сразу, товарищ следователь, не сразу…

«Следователь»… Безграмотная молодежь пошла. Ладно, пусть хоть прокурором называет, лишь бы говорил.

– Значит, в конце–концов, согласился?..

– Часы–то жалко. Только они предупредили, чтобы никому не говорил.

– А ты никому и не говори. Кроме нас. Отвечай кратко и точно, где они тебе назначили встречу и во сколько?

– В четыре, у церкви, на «Парке Культуры», – выпаливает он. И тут же интересуется, – знаете?

Знаю ли я?! Это для него, который из баров не вылезает, родной город, что твоя Антарктида – край неведомый.

Церковь Николая Угодника в Хамовниках! Вот это настоящая Москва… Словно расписной ярмарочный пряник или кокетливая девчушка в солнечный день. Свежепобеленная, с яркими изразцами, ажурной звонницей и кованым шатром над входом. Стоит как игрушечка среди скучных от своей функциональности (или как там, у архитекторов?!) современных домов. И удивленно смотрит на урчащие стада автомобилей, несущихся по проспекту…

А ведь преступление совершено неподалеку. Думаю, не из лирических побуждений выбрано именно такое место встречи. Интересно, живут здесь или работают рядом? Район они, безусловно, знают хорошо. Там старые переулки с запутанными проходными дворами, в домах – подъезды — «сквозняки», три станции метро и, как пишут в отчетах, «развитая сеть наземного транспорта». Ко всему прочему, у древней церквушки редко бывает много народа. Ждущего или наоборот, подходящего – видно издалека. Есть возможность определить – один он или нет. Эти парни начинают мне все больше и больше не нравиться. На дилетантов не похожи. Но если так, то почему связываются с такими мелочами? Цепочки, часы? Нет, не сходится…

На место встречи мы приехали заранее. Сухоруков нервничает, суетится, вертит головой. Я пытаюсь по–отечески успокоить его. Но мои слова до него совершенно не доходят. Саша (я отпросил его у начальника на сегодня) присаживается к пенсионерам на лавочке. Через пять минут он там свой человек. Деловито стучит костяшками домино и, как третейский судья, решает кризисные вопросы. Просто прирожденный пенсионер. К половине четвертого появляются ребята из отделения. Мы быстро растворяемся в окружающем пространстве. На виду остается один Сухоруков. Он бестолково топчется на месте, вытирает пот, хотя сегодня скорей прохладно, чем тепло, поминутно на себе что–то одергивает, поправляет. Прямо Наташа Ростова перед первым балом. Проходя мимо, зло шепчу:

– Не суетись… Здесь мы… Ничего с тобой не случится, – он затравленно смотрит на меня. Делаю на секунду страшное лицо. Он отворачивается. Хорошо, хоть сообразил, что ничего спрашивать нельзя.

Осмотримся еще раз. Стоим как раз на повороте тротуара. Здесь начинается кривой переулок, ведущий к проходной комбината «Красная роза» и дальше, к домам, что стоят в глубине. Впереди станция метро, слева остановка троллейбусов и автобусов.

Время почти вышло. Бойцов встал, лениво направился к стендам с газетами. Подход к метро заблокирован. Остальные ребята тоже на позициях.

Откуда он появится? Приедет на этом троллейбусе, который сейчас раскрывает двери, или на такси, что подрулило к тротуару?

Три минуты опоздания. Автобусы и троллейбусы идут один за другим. Надо бы туда еще пару человек.

Пять минут опоздания. Ну что за дела? В серьезных вопросах такая расхлябанность. Я начинаю злиться.

Семь минут в минусе. От проходной комбината повалил народ. Вот дьявол, – кончается смена! Ладно, в конце концов, и нам легче укрыться в толпе.

Сухоруков вдруг забеспокоился, начал судорожно оглядываться. Заметил кого? Найдя меня взглядом, замахал руками, показывая на кого–то в потоке людей.

– Вон он… Вон, вон, – закричал он визгливо, – видите?.. Скорей!

Люди удивленно оглядываются и на него и на меня. Теперь это уже не имеет значения. Пытаюсь схватить взглядом движущийся поток.

Вот он! Парень в темном джинсовом костюме и черной рубашке. Густая шевелюра, узкое лицо. Все, что я успеваю рассмотреть, прежде, чем сорваться с места. Он бросается в сторону дворов. Мы, расталкивая толпу, – за ним. Поздно! Слишком поздно!

Вечером надо идти в «Ровесники». С Саней пойду. Все веселее. Где это мой утренний оптимизм?