Подъезд заперт. Конечно, ночью вход в больницу с другой стороны. Совсем замотался, если забываю простые вещи. По мокрому асфальту иду вдоль корпуса. Можно было и на машине сто метров проехать. Нет, надо пройтись по воздуху, расслабиться. Предстоит встреча с родителями. Подобные сцены требуют массы нервной энергии, особенно в такой тягостной обстановке.

Сгусток боли города – вот что такое больница «Скорой помощи». Кто считает это просто красивой фразой, пусть «погуляет» под утро по тихой дорожке больничного парка. Фонари почти не горят, так, едва тлеют. Сумрачно. Неестественно яркий свет в широких окнах операционной. Возможно, где–то там, за одним из этих окон, под яркими рефлекторами бестеневой лампы лежит на операционном столе та девушка?

Месяц назад, не споткнись я на лестнице, когда брали троих «гастролеров», и мне пришлось попасть туда. Это в лучшем случае…

Навстречу медленно идет санитар в зеленых хирургических штанах, неся в руках большой полиэтиленовый бак, полный окровавленных бинтов и ваты. Ему–то все равно, он привык, а мне, честно скажу, не по себе. Хорошо, что родители Светланы еще не приехали. Неизвестно, как бы они себя повели, столкнувшись с таким «мусорщиком»…

Вот–вот должны подъехать. Я им сам звонил. Как можно мягче и туманнее сказал, что, кажется, их дочь попала в больницу, и попросил приехать сюда. Как же, обманешь родителей. Мать буквально засыпала меня вопросами.

Только я подошел к дверям приемного покоя, как в ворота «влетел» автомобиль Горяевых. За рулем «сам». Лихо развернувшись, он резко тормозит и выскакивает из машины. Быстро осмотрев покрышки, переходит на другую сторону и подает жене руку.

В приемный покой входим вместе. Это я делаю быстро, чтобы пресечь вопросы. Эмоций получим еще более чем достаточно.

Дежурит пожилая женщина. Показываю удостоверение, объясняю, зачем мы здесь. Она, молча, берет трубку и набирает несколько цифр. Начинаются нудные переговоры. Потом набирается еще один номер. «Королева» со «Скорой», очевидно, не поинтересовалась фамилией. Приходится для уточнения тихо говорить о характере ранения, подробностях состояния. Но Горяева слышит. Вижу, как она бледнеет. У отца лицо непроницаемо–каменное. А запонка на месте.

– Больная в реанимационном отделении. Операция прошла нормально… – дежурная кладет трубку на рычаги, – можете подняться в хирургию. Вам разрешили.

Она встает и подходит к старому шкафу с облупившейся белой краской, открывает дверцу. Недолго роется в нем и, наконец, протягивает матери застиранный халат без завязок. Другой такой же халат получает Горяев. Я жду своей очереди. Но дверцы шкафа со скрипом закрываются.

– Нет–нет, – говорит дежурная, видя мой удивленный взгляд, – Только родители.

Безропотно сажусь на потертый диванчик. Нет, так нет. Пожалуй, даже спокойней.

…Не прошло и пяти минут, а уже возвращаются? Она быстро идет, почти бежит с потерянным лицом. Супруг тяжело шагает сзади.

Я, естественно, встаю им навстречу. Неужто произошло самое страшное?

Горяева чуть ли не натыкается на меня, секунду изумленно и зло смотрит и вдруг хватает за лацкан.

– Где моя дочь?! Где? Скажите правду, что с ней?

Она кричит и трясет меня, как тряпичную куклу. Он пытается ее оттащить. Я стою чурбан–чурбаном и ничего не понимаю. Это не их дочь? Тогда кто?

Дежурная дает несчастной матери выпить что–то остропахнущее из мензурки. Она залпом проглатывает лекарство и дает себя увести.

Выхожу следом за ними, муж усаживает ее в машину. Чуть помедлив у своей дверцы, он возвращается ко мне.

– Вы понимаете… это не она.

– Как это? – у меня, наверное, глупый вид, но сейчас не до этого.

Отец пожимает плечами.

– Не она и все… Жена говорит, что это подруга дочери, Люда Рюмина. Они со Светкой похожи… Извините, до свидания.

Сутулясь, делает несколько шагов к автомобилю, но, остановившись, опять поворачивается ко мне.

– Может быть, вам это пригодится… Жена не знает… – говорит мне, но смотрит куда–то вниз, в сторону. – Света иногда ночует у бабушки. У моей матери. Если нужно, я смогу дать вам адрес.