Глава 7. Сотрудник уголовного розыска
Почему до сих пор никто не написал оду московским зевакам? Нет, серьезно. Это же просто уникальное явление… Они бывают везде и всегда, независимо от времени суток, сезона, погодных условие и характера происшествия. Даже реальная опасность не может победить их тяги к совершенно бесполезным знаниям.
Сегодняшняя ночь не исключение. Нормальные люди уже пятый сон добросовестно досматривают, а несколько старушек и пожилых мужчин, терпеливо мокнут, глазея на нас и на «скорую». Пока, правда, им скучновато – ни тебе пожара, ни автомобильной катастрофы. Ничего, сейчас Жданов выведет своего молодого крокодила и сразу станет веселей.
Спешу к «скорой». Потом в больнице, пока прорвешься через заслоны врачей – потеряешь массу времени. Теперь надо поговорить, теперь. Не мне это необходимо – делу.
Только собираюсь взяться за ручку, как дверь машины сама открывается. Внутри салона вижу неестественно яркий с мертвенно синим оттенком свет, колбочки, резиновые трубки и еще черт–те что. Снаружи страшно, а изнутри совсем… Приходилось «пользоваться услугами», после встречи с одними неспокойными «клиентами».
Ладно, пока бог миловал, можно на все медицинские страсти смотреть со стороны. К тому же, есть объект для наблюдения поинтереснее. Хороша доктор! Глаза огромные, копна золотисто–рыжих волос. Королева! Отмечаю, что обручального кольца нет. Я разведенный и среди друзей считаюсь убежденным холостяком, но мысль о необходимости обзаведения семейным очагом меня нет–нет и посещает.
Улыбаюсь, как можно приветливее. Для дела полезно и вообще располагает, чисто по–человечески.
– Доктор, как там потерпевший?
– Плохо.
– Поговорить можно? – вкрадчиво спрашиваю я. Она пристально смотрит на меня. Ясно, разрешать разговор с пациентом ей не хочется. Улыбаюсь еще обаятельней. Надо, девушка, позарез мне задать несколько вопросов. Может тот тип с ножом где–то поблизости бродит. А если он не один?
Вдруг доктор тоже улыбнулась и, сразу же спрятав улыбку, распорядилась:
– Минуту дам. Не больше. У нее полостное, проникающее… У нее? Значит, ранена женщина. Влезаю в машину и тут же натыкаюсь на взгляд расширенных от боли глаз. Лицо грязное, потное, слипшиеся волосы. Совсем девчонка. Лет 17, не больше.
– Я из уголовного розыска, – говорю тихо, низко наклонившись к носилкам. Как же тяжело она дышит. – Где Вас ранили, кто?
– …В кафе… были… Потом нас провожали… Эти подошли… Меня потащили. Я рвалась, потом закричала… Дальше не помню!
Слова не произносит – выталкивает. Трудно ей. Но я не могу уйти ни с чем. Она – единственная ниточка.
– С кем вы были? Кто вас провожал? Имена, адреса, телефоны…
– С подругой…, Алик и Виктор… – потерпевшая обессилено закрывает глаза.
Меня трогают за плечо. Время прошло. Но я же так ничего и не знаю! Ну хотя бы еще один вопрос!
– В каком кафе вы были? В каком? Бело–синие губы медленно разжимаются:
– На Комсомольском проспекте… Фрунзенск… – договорить сил не хватает.
Выходя из машины, оглядываюсь. И только теперь замечаю, что на раненой девчонке – пусть грязный, но светлый плащ, и платье в крапинку, о котором вполне можно сказать – в горошек!
– Как ее фамилия? Документы при ней были? – поворачиваюсь на удине к симпатичной докторше, – Обнаружили одну? Подруга где?
– Не знаю. Никого здесь не было, когда мы приехали. Только сторож, который ее нашел. Документов я не спрашивала. Что еще?
«Королева» начинает сердиться? Понятно, ей тоже сейчас не до разговоров.
– Спасибо, все. Куда сейчас?
– В первую городскую, – она пожимает плечами и поворачивается к машине.
– Простите! – окликаю я ее. – Где вас можно найти?
– На станции «Скорой помощи». Доктор Шамрай…
Бело–красная машина, сверкая маячком, уезжает. Провожаю ее глазами и иду к сторожу. А информации пока практически никакой – только предположения.
Сторож – старичок при исполнении служебных обязанностей – шмыгает носом и солидным басом представляется.
– Рожков наша фамилия. Федор Степанович.
– Очень хорошо, – говорю я по привычке, хорошего–то пока мало, – когда вы обнаружили раненую, где? И прошу вас, Федор Степанович, подробнее. Во сколько, что делали, что видели, что слышали?
– Вон тут и нашел, – он кивает на край тротуара. – Я рядом здесь нахожусь. Ну, а так часу во втором слышу – кричат. Честно скажу – не отреагировал. Думай, покричат – перестанут. И вправду перестали. Потом стон. Стонет и стонет. Вроде раненый, думаю. Я ведь на фронте санитаром был, это дело ой, как знаю, как стонут–то. Вот и вышел. А она тутось и лежит…
– Кричал–то кто? Мужчина? Женщина?
– Ну… Поначалу вроде как мужчина чего–тось крикнул. Не разобрал. Радио у меня играло. Приемничек. Потом уж она, девчонка эта. Тонко так, вроде птицы.
– Она лежала как?
– Обыкновенно лежала. На боку. Рука под ней подвернутая. Кровь–то я поначалу и не заметил. Темно…
Старичок продолжает подробно рассказывать. Я киваю головой, уточняю детали, но думаю о другом. Рожков больше ничего интересного не расскажет. Главное изложил. Судя по описанию позы раненой, ее сначала развернули к себе, рванув за руку, а потом ударили ножом. Коротко, без замаха, чуть снизу и в бок. Вполне профессионально.
За что? Оказала сопротивление преступнику? Слишком много знала или не то увидела? Может, просто так, для забавы? Такое в последнее время тоже встречается. Тогда тот, с ножом, еще страшней. Какую еще новую забаву он придумает?
– Так можно или нет?
Вопрос Рожкова прерывает размышления.
– Что «можно»?
– Идти мне можно? Я на посту.
– Нет, Федор Степанович, нельзя пока… Пойдемте со мной.
Завожу его в салон УАЗика, где терпеливый Прокопыч пытается поговорить со старухами, которые сидят рядком перед ним и, стараясь привлечь внимание милицейского начальника, галдят все разом, не слушая никого, кроме себя. Теперь к ним прибавится еще и Рожков.
В салоне тесно. Я киваю доктору Токареву, забившемуся в угол, чтобы выходил.
Отрешенно слушавший старушек, Прокопыч вдруг настораживается и властным движением руки прекращает нестройное гудение. Одна из женщин сказала, что остался платок потерпевшей, когда санитары уносили ее. Это уже зацепка. Вдруг еще что осталось? Прокопыч кивает мне. И я с Токаревым иду на то место. Надо искать…
