Порвав с «черной братией», Валентина предаваться пороку не перестала, с еще большим остервенением меняла партнеров. И, хотя каждый из них верил, что она принадлежит только ему, но ошибались все — она не принадлежала никому, всех разом считая своей собственностью.

При всем том Валентина физически ощущала одиночество. Оно пронизывало все ее существование, заблудшая душа требовала любви. Валентина мечтала о забытьи, которое приносит взаимная привязанность, и готова была, как лиана ухватиться за ближайшее дерево…

Как-то вечером, проходя мимо Центрального дома литераторов, Валентина обратила внимание на— афишу у входной двери. Объявлен был спектакль «Собака на сене» в постановке Марка Захарова. Среди прочих известных артистов был и… Олег Видов!

Разыгравшееся воображение рисовало ей недавнего возлюбленного героем всевозможных приключений. Тут смешались и отрывочные воспоминания о чьих-то любовных романах из книг, и смутные представления о нынешней артистической жизни Олега. Она видела его то в окружении томных красавиц, штатных персонажей королевского двора, то соблазнителем главной героини. Все они неизменно влюблялись в него…

Нет-нет, она должна обязательно добыть билет на этот спектакль! Ей привиделось, как она сядет в первом ряду и будет в упор смотреть на Олега, а он, конечно же, не в силах вынести ее взгляда, смешается от стыда и покинет сцену. Она бросится за кулисы, возлюбленный сомнет ее в своих объятиях, и у них вновь возникнет и любовь, и будущее…

Погруженная в свои думы Валентина, застыв, стояла перед желтой афишей, как вдруг заметила, что двое молодых людей, вышедших из здания, с интересом ее рассматривают. Сообразила, что, глядя на афишу, плакала, будто ей привиделся страшный сон.

Она развернулась, чтобы уйти, но молодые люди, преградив дорогу, стали наперебой предлагать влиться в их компанию — в их распоряжении дача на всю ночь, да и вообще, не к лицу плакать и убиваться такой сексапильной женщине, пока не перевелись ценители ее внешних красот…

Грубая прямота, с которой все это было сказано, вернула Валентину к реальности. Она вновь ощутила себя провинциалкой, как восемь лет назад, когда впервые приехала в Москву.

Тогда, как и сейчас, ее останавливали на улице мужчины, предлагая весело провести время на даче. Странно, ее негодование обрушивалось не на предложение, нет! — на собственную застенчивость и неспособность найти слова для категоричного отказа. Тогда она, юная и неприступная, спокойно и гордо проходила мимо, всем своим видом демонстрируя бесповоротное отрицание скабрезных предложений.

Скольких молодых, и не очень, мужчин она познала, сколько перечувствовала с тех пор! Теперь же она представлялась себе такой ничтожной и неприкаянной…

Валентина резко развернулась на каблуках и, не разбирая дороги, зашагала по лужам прочь. С ужасом она думала о том, что никогда ее жизненный путь не был освещен ни единым лучом того блеска, который озаряет жизнь Олега. И чем дальше она в мыслях уносилась в недоступные волшебные края, тем более жалкой казалась себе и недоумевала, почему так сложилось, что она бросила ВГИК, отказавшись от своих надежд на артистическую будущность?!

Беспрестанно Валентина задавала себе одни и те же выворачивающие душу наизнанку вопросы.

«Ну почему я так легко смирилась со своей судьбой?! Почему так быстро рассталась со своими юношескими идеалами?! Почему так беспечно прожила последние годы?! Кто в этом виноват?..»

И вдруг вспомнила, что самым досягаемым источником для ее жизненной энергии стала новая подруга.

«Прочь! Надо сейчас же пообщаться с Ланой. Кто-то же должен подпитывать меня своим оптимизмом!»

— Тиночка, можешь меня поздравить, я наконец получила паспорт! — услышала Валентина, едва переступив порог посольской квартиры. Она почувствовала легкое раздражение. Сделав над собой усилие, криво улыбнулась.

— Поздравляю… Красивый… паспорт-то?

— Сейчас покажу, проходи!

Светлана, пританцовывая, закружилась в прихожей. И вновь Валентина почувствовала досаду и зависть к восторгу подруги.

— И когда ты улетаешь?

— Через три дня, утром в четверг… А билет принесут вечером в среду.

— Ты уже уложила чемодан?

— Ну что ты! Еще прорва времени, успею… На, полюбуйся!

Лана протянула зеленокожую книжицу дипломатического паспорта.

— Тебе можно позавидовать… Счастливая! — с трудом выдавила из себя Валентина, возвращая паспорт. — Через три дня ты окажешься в цветущем раю, а здесь… Кстати, а почему паспорт не красного цвета, а зеленого?

— А потому, милая моя, что я — член семьи дипломата и мне полагается дипломатический паспорт, а он — зеленого цвета…

— Ну, тогда с тебя причитается вдвойне! — пытаясь разыграть восторг и радость за подругу, натянуто улыбнулась Валентина.

— А как же! Как только принесут билетик — сразу «на посошок»!

— Ну, положим, «посошком» ты не отделаешься… Есть еще «стременная», «закурганная» и прочая, прочая…

Автоматически произнесла Валентина, а про себя подумала, что лучше бы вообще не заглядывала сегодня к подруге. Быть свидетелем чужих успехов не было сил!

Посидев для приличия несколько минут, Валентина сослалась на нездоровье и ушла к себе. Пинком ноги открыла дверь, не зажигая света, бросилась к бару, выхватила початую бутылку коньяка и прямо из горлышка осушила ее.

После общения с новой подругой Валентина чувствовала себя обкраденной, будто все это время в Африку должна была лететь она, но в самый последний момент Судьба все перерешила и остановила свой выбор на Лане. Ей хотелось бы тоже иметь кого-то, кто в среду доставил ей билет в благословенные края.

«Черт подери! На месте этой беззаботной посольской дочки могла быть я, если бы… если бы… Ну почему я такая одинокая, такая несчастная, никому не нужная?!»

Внутри вновь стало вскипать недовольство против всех и вся, против живых и мертвых. И снова она проклинала своих погибших родителей, своего покойного супруга, Олега, Артура, Мальвину, Поля и всех его друзей-негров.

«Сколько женщин завидуют моей красоте, но что она значит, эта красота, без удачливости и счастья?!»

Известие о том, что ее соседка улетает в Сомали, заставило Валентину почувствовать себя жестоко обманутой. Ну почему туда летит Светлана?! Ведь туда, да и не только туда, могла бы лететь она, Валентина! Вместо этого она останется одна-одинешенька в пустой квартире, среди поблекших воспоминаний о бесцельно прожитой юности. Жизнь утекла меж пальцев, и ей, алчущей лучшей доли, остается либо уступать притязаниям самцов, истекающих слюной от вожделения, либо самой охотиться за достойным женихом! И вдруг Валентину осенило. В диком возбуждении она схватила фотографию, стоявшую на трельяже.

Месяц назад, когда они со Светланой прогуливались по зоопарку, к ним подошел человек с фотоаппаратом. Представился штатным фотографом и предложил сделать пару снимков. Бесплатно. Пояснил, что фото сестер-красавиц станет украшением его стенда. Тогда Валентина и Светлана просто рассмеялись, восприняв слова незнакомца о сестрах как неуклюжий комплимент. Сейчас же, лихорадочно всматриваясь в снимок, Валентина убедилась, как прав был фотограф.

«Да, внешне мы очень похожи… И если уж профессионал нашел между нами портретное сходство, что могут сказать другие, менее просвещенные люди! Для окружающих мы — сестры! Действительно, у нас много схожих черт: овал лица, нос, рот… Разнятся брови, цвет глаз и волос, но черт возьми! — пинцет и краска для чего?! И потом, разве разберешь на черно-белой фотографии паспорта, какие у человека глаза — карие, серые или зеленые?! Стоп! Но Лана моложе меня… Ну и что? Фотографию на паспорт я могла сделать еще три года назад! Нет-нет, этот шанс упустить нельзя! А Лана? А что Лана! Сделает себе еще один паспорт, подумаешь… Пришлю ей из Парижа покаянное письмо, она поймет, что у меня не было выхода… Стоп! А как же квартира, дача? Ведь их можно выгодно продать, за них можно выручить сумасшедшие «бабки»! Да, но на это уйдет уйма времени, а я потеряю свой выигрышный билет, упущу мой единственный шанс выбраться из «совка»! Нет-нет, сейчас, именно сейчас — тот случай, когда пуповину с прошлым надо рубить, не раздумывая, одним ударом, р-а-з — и в дамках, то есть — в Париже! Так, а с чем я прилечу в Париж? Ну-ка, ну-ка, сколько «баксов» в заначке? Всего семьсот? Ну и ну! Роскошествуете, Валентина Николаевна, ни в чем себе не отказываете, да? Все, заработанное непосильным постельным трудом, успели спустить и на черный день ничего не оставили?! А на что же вы собираетесь жить в Париже? На семьсот долларов?! Ну, на первое время можно одолжить у Мальвины, а потом? Потом жрать кошачьи кишки, а вечером на панель, так что ли?! Нет, не годится! Но и оставаться здесь — тоже не дело! Бежать, бежать отсюда без оглядки! От воспоминаний о Видове, об Артуре, о неграх, о КВД, обо всем сразу! У-у, черт!»

Возбуждение достигло крайней точки, Валентина откупорила новую бутылку коньяка — спасибо Полю и его землякам, уж чего-чего, а спиртного они натащили в дом в избытке!

Снова пила коньяк прямо из горлышка. Мысль о том, что через три дня ей придется сыграть, может быть, самую значительную роль в своей жизни, не давала покоя.

К утру план вызрел окончательно. Все — теперь спать!

Проснувшись в полдень, Валентина сразу позвонила в Париж Мальвине, чтобы удостовериться, дома ли эта непоседа, не болтается ли где-нибудь в Швейцарских Альпах — именно оттуда последнее время от нее приходили восторженные письма и открытки. В разговоре невзначай, как о чем-то давно решенном, обмолвилась, что в четверг прилетит ее навестить, поэтому было бы неплохо, если бы Мальвина встретила ее в аэропорту.

Сначала парижанка с радостью откликнулась на просьбу. Спросила, в какой из аэропортов прибывает самолет: Орли, Ле Бурже или Шарля де Голля.

— Не знаю, — коротко ответила Валентина, — ты сама наведи справки, куда прибывает рейс из Каира или Адена!

Мальвина, сбитая с толку зигзагообразным маршрутом, помолчав секунду, принялась расспрашивать, что это за поездка такая и почему во Францию Валентина добирается окольными путями, да и вообще, как ей удалось получить разрешение на выезд. Потом вдруг спросила:

— Послушай, Валя, а как ты себя чувствуешь после диспансера?

Для Валентины это был совершенно неожиданный сюрприз: ведь в письмах она об этом Мальвине никогда не писала — и вдруг! От кого же Мальвина об этом узнала?!

— А ты откуда знаешь, ты что, была в Союзе?

— Да, я ездила в Майкоп по приглашению мамы… А об остальном мне Поль в Москве рассказал, он теперь на два дома живет — один в Париже, второй — в Москве. Он еще иронизировал по твоему поводу, что, дескать, стоило тебе отказаться от негритянских ласк, как ты сразу и подзалетела — оказалась в КВД.

— Чушь какая-то! — ответила уязвленная Валентина. — Поль что-то перепутал.

— Ладно, девочка, оставь, Поль никогда ничего не путает! Говори, что с тобой стряслось! И каким таким макаром ты окажешься в Париже? Может, замуж вышла за дипломата? Или папика нашла крутого? Ну же, смелее, говори!

Валентина, вспомнив предостережения негров о прослушивании КГБ всех международных телефонных переговоров, от объяснений уклонилась.

— До встречи в четверг! — крикнула Валентина и повесила трубку.

Затем она позвонила Полю и, не сказав о разговоре с Мальвиной, — хотя ох как хотелось задать жару этому черномазому сплетнику, — попросила достать сильнодействующее снотворное.

После неудачной попытки самоубийства она более не доверяла люминалу.

Негр осторожно поинтересовался, не хочет ли Валентина повторить попытку и перейти в мир иной.

— Нет-нет, это не для меня, к старому возврата больше нет! Это нужно для дела…

Тут же последовал вопрос:

— А сколько с этого дела буду иметь я?

После долгих препирательств сошлись на 50 долларах.

— Хорошо, — сказал Поль. Белым — снотворное. Черным — деньги!

Привез два флакона… глазных капель стоимостью 32 копейки, которые приобрел в первой попавшейся аптеке. Почувствовав себя обманутой, Валентина попыталась отторговать обратно «баксы» — не тут-то было!

— Ты мне платишь не за лекарство — за знания и инструктаж! — пояснил негр. — У вас никто не знает, что в этих глазных каплях содержится клофелин — снотворное быстрого и сильного действия. Потому-то в ваших аптеках капли продаются без рецепта, не так, как на Западе. Кроме прочего, клофелин, по сравнению с другим снотворным, имеет одно неоспоримое преимущество. Он гарантирует глубокую утрату памяти, человек после пробуждения не может восстановить ход предшествовавших событий. Ты просто подливаешь его в спиртное — об остальном он «позаботится» сам. А твой партнер проснется только часов через пять-шесть и никогда не вспомнит, что был с тобой! Так что, девочка, — плати!

Именно это и нужно было Валентине, чтобы иметь выигрыш во времени. Пока Светлана оклемается, она будет уже далеко — поди, достань меня!

Следующие два дня Валентина ни на шаг не отходила от Светланы, ненавязчиво выясняя, какие вещи и предметы можно взять с собой в поездку. Расспрашивала о подробностях прохождения таможенного и пограничного контроля, о времени, необходимом для оформления документов в Шереметьево, о том, бывают ли задержки вылета…

Последнее обстоятельство имело для Валентины особое значение, чтобы определить правильную дозу снотворного.

Лететь в Сомали Валентина не собиралась — там Лану встречает отец, а рейс Москва — Могадишо следует через Каир и Аден, поэтому один из этих городов и должен стать ее трамплином для прыжка в Европу. По прибытии в Египет или в Йемен она собиралась пересесть на самолет, следующий в одну из европейских столиц. И лучше, если ей сразу подвернется рейс на Париж.

…Как и было обещано Светланой, накануне отлета она накрыла стол.

Как было накануне предложено Валентиной, за «посошком» последовали «отходная», «стременная», «закурганная» и прочие ритуальные тосты.

Засиделись до первых петухов.

До вылета оставалось шесть часов, и Валентина решила: пора! Улучив момент, плеснула в бокал подруги лошадиную дозу клофелина. В ожидании, когда Светлана заснет, злоумышленница порекомендовала подруге проверить, все ли вещи уложены в чемодан, на месте ли билет и деньги. Сама же подошла к телефону в прихожей и сделала вид, что заказывает такси.

Через пять минут Светлана, накачанная гремучей смесью коньяка, шампанского и клофелина, уронив паспорт на пол, заснула на диване…

Первый, кому позвонила Светлана, очнувшись от тяжелейшего сна и обнаружив пропажу документов и денег, был старинный друг семьи Молочковых… генерал Карпов.

— Успокойся, девочка, не надо паники! Дальше каирского аэропорта твоя подруга не улетит, это я тебе обещаю. Да, понимаю, все это очень неприятно. Особенно разочаровываться в человеке, которому доверял. Успокой себя тем, что она только заперла тебя снаружи, не догадавшись оборвать телефонный провод… Как фамилия беглянки? Борзых? Что-то уж очень знакома мне эта фамилия! Она, случайно, к кинематографу не имеет отношения? Ах, вот как, с Видовым встречалась… Все-все, вспомнил! Да-да, с билетом помогу… Не волнуйся! Отец, конечно, будет переживать. Будет тебе звонить. Скажешь, что пропустила рейс, потому что проспала… Подробностей не надо, незачем старика расстраивать. Не забудь от меня привет передать! Да-да, перезвоню. Все!

Положив трубку, Карпов вынул из сейфа тоненькую папочку с материалами изучения Борзых Валентины Николаевны.

«Ну, вот и пробил час свидания, летунья… Куда ж это вы, Валентина Николаевна, лететь собирались? Впрочем, куда бы вы ни собирались, — уже прилетели и… сели. В Лефортово!»