Глава 27. Ночной штурм и последующий кошмар
То ли от еды, то ли от избытка впечатлений, но после поглощения теплой творожной запеканки меня неожиданно сморило, и, облокотившись на подоконник, я сперва задремал, а потом и вовсе провалился в бездонный сонный омут.
– Просыпайтесь, – с трудом пробился к моему затуманенному сознанию женский голос, – нам пора-а! – Открыв глаза, я увидел тормошившую меня Татьяну: – Александр, уже без десяти полночь!
– Да-да, пора выдвигаться, – огромным усилием воли поднял я себя на ноги. – Только, Танюш, пристрой пока, пожалуйста, мои игрушки, – протянул я ей телефон и маузер, – и сумку с деньгами в своем мотоцикле…
– Ну где вы там застряли? – донесся из коридора приглушенный шепот Славика, и мы поспешили выскочить вслед за ним на улицу.
Прохладный ночной ветерок быстро провентилировал мои легкие, и, сидя в коляске мчавшегося к неизвестности мотоцикла, я окончательно избавился от опутавшего сознание морока.
Когда из непроглядного мрака навстречу выступила ограда старого кладбища, наш драндулет резко сбавил ход, потом, едва дыша цилиндрами, миновал кладбищенские ворота и осторожно двинулся по заросшей бурьяном центральной аллее. Однако вскоре мы въехали в столь плотные заросли, что Татьяна предпочла нажать на тормоз и выключить зажигание. Второй щелчок – и погасла фара, наш единственный источник света.
Попривыкнув к темноте, мы увидели, что погост озарен призрачным светом, словно бы изливающимся со стен монастыря.
– Похоже, костры ради праздника запалили, – сказал Слава.
– Радение – это не праздник, а своего рода крещение, посвящение в члены общины, – уточнила Татьяна. – С некоторых пор оно в нашем городе ежегодно «переселенцами» проводится…
– А по окончании молитвенной ночи, с первыми лучами солнца, – подхватил Владислав, – типа новые посвященные нарождаются. Так что зря мы, наверно, именно сегодня с кладом старца Игнатия решили связаться…
– Ничего, прорвемся, – утешил я юношу. – Мне вот, наоборот, кажется, что время мы выбрали на редкость удачное, ведь все «радетели» наверняка будут либо в храме, либо у храма тусоваться. – С этими словами я решительно подхватил мешок с самодельной лестницей и потащил его к стене.
Владислав не мешкая двинулся за мной, а Татьяна шепнула нам вслед:
– Возвращайтесь скорей, мальчики, а то мне одной тут страшно!
Признаться, мне тоже было слегка не по себе, но я, подавая пример юному напарнику, упрямо шагал вперед, на ощупь обходя ржавые ограды и попирая ногами полуразрушенные памятники. Обуреваемые жаждой наживы, мы миновали кладбище, перепрыгнули через ручей и, добравшись до фундамента Стрельбищенской башни, начали штурмовать стену. Вот тут-то я и пожалел, что не отрепетировал забрасывание лестницы с крюком на верхотуру заранее: несмотря на то что Слава добросовестно подсвечивал мне фонарем точку прицеливания, закинуть крюк на должную высоту не удавалось, как я ни старался.
– Лестница мешает, – первым догадался Владислав. – Якорь-то сам по себе легкий и поначалу летит вверх быстро. Но как только за ним начинают тащиться веревки с деревяшками, его тяга убывает и он падает вместе с ними обратно. – Передав мне фонарь, юноша тоже сделал несколько неудачных бросков, после чего предложил: – Может, отвяжем якорь от лестницы и присоединим его к одной лишь веревке?
– Попробуй, – согласился я, поскольку другого выхода все равно не было. – А когда зацепишься, привяжем лестницу к свободному концу веревки и подтянем ее кверху.
Конечно, идея была сырой как молодая осинка в весеннем лесу, но время, увы, работало против нас. Поэтому как только железный крюк надежно укрепился на верхушке стены, я подтянул лесенку до нужного уровня, закинул за спину торбу с мешками и прочими грабительскими инструментами и, уняв противную дрожь в коленках, полез наверх. Ведь хотя в разные «бабкины приметы» я и не верил, однако возникшие в самом начале пути непредвиденные трудности, казалось, отчетливо намекали, что дело наше дохлое и лучше всего от него отказаться.
Тем не менее лестница не подвела, и совсем скоро я уже лежал на знакомом каменном гребне. Осмотрелся. Прислушался. Прилегавшая к стене территория была безлюдна, но поодаль светились две группы огней: несколько костров полыхало в районе трапезной, и еще несколько, как назло, в районе пруда. Тут лестница нервно дернулась, и я понял, что Славик спрашивает разрешения присоединиться. Я, конечно же, разрешил, и вскоре он тоже укрепился на стене. Вдвоем мы втащили лестницу наверх и перебросили ее на другую сторону. Затем, на всякий случай перекрестившись, я начал осторожно по ней спускаться.
– Фонарик мой про запас возьмите, – заволновался юноша, – а то вдруг ваш откажет!
Приняв от него теплый пластмассовый цилиндрик, я тем не менее двинулся вниз в темноте, полагаясь в основном на осязание. Спрыгнув с лестницы на землю, опустился на четвереньки и стал пробираться сквозь сад, ощупывая дорожку перед собой ладонями. Достигнув садовой опушки, первым делом увидел четыре высоких масляных светильника, воткнутых по краям плотины. Света они давали хоть и немного, однако задачу мне осложняли изрядно. К тому же со стороны построенных нами некогда мостков доносился треск ломаемого дерева: там явно кто-то хозяйничал.
Поколебавшись, я все же пополз к колодцу, предварительно, правда, «замаскировавшись»: на голову натянул машинально прихваченную из Сбербанка канцелярскую резинку, под нее просунул несколько веточек и травинок, а на плечи накинул один из мешков, получив подобие маскхалата. Для передислокации сознательно выбрал темп черепахи, чтобы неловким движением не вызвать нечаянного шума и не поставить тем самым все предприятие на грань краха. Более того, каждый свой «шаг» вперед старательно согласовывал с ударами по дереву не видимого мне в темноте человека.
Добравшись таким манером до вожделенного колодца, я без промедления «трансформировался» из черепахи в ящерицу, бесшумно скользнул в каменную трубу и лишь на глубине порядка двух метров перевел наконец дух. Потом к одной из скоб-ступенек прикрутил изолентой фонарь Славика, а к другой подвесил заплечный мешок. Сам же осторожно, частями погрузился в противно пахнувшую гниющими водорослями воду и, нащупав заветный ларец ногой, решительно нырнул за ним прямо с головой. Схватил в охапку, вынырнул и, тихо отфыркиваясь от забившейся в нос тины, затолкал в подготовленную тару. Утопленный Толиком мешок с мелочевкой тоже нашел быстро. Вытащил его из воды, соединил с первым оставшейся от изготовления лестницы веревкой и, накинув свободный конец на шею, стал подниматься по скобам вверх. И вдруг рядом с колодцем раздалось чье-то тяжелое шарканье, и мужской голос громко произнес:
– Не пролей!
Бренькнула ручка ведра, забулькала какая-то жидкость, вновь прошуршали шаги. Высунувшись из колодца на полголовы, я увидел две прошествовавшие мимо тени.
– Когда доски понесем? – поинтересовалась ближняя ко мне тень.
– Прямо сейчас и понесем, – пробасила вторая.
«Черт, какие еще доски?! – чертыхнулся я мысленно. – Они тут совсем офонарели, что ли? Ночь на дворе, а они толкутся, строительство какое-то затеяли…» Пришлось спуститься обратно и обратиться в слух, дабы выбрать наиболее подходящий момент для вылазки. Однако к спешной эвакуации я на всякий случай подготовился: привязал веревку особым узлом к верхней скобе так, чтобы можно было развязать ее одним движением и выдернуть сокровища из воды в мгновение ока.
Повисев какое-то время на железных скобах, я почувствовал, что руки затекли, и нехотя вновь погрузился по грудь в опостылевшую прудовую ряску. Время тянулось безнадежно медленно, а активная деятельность наверху меж тем продолжалась: стучал топор, трещало раскалываемое дерево, что-то булькало и лязгало. Более того, к колодцу неожиданно прихлынули новые группы людей, и в голову поневоле закрались самые мрачные предположения. Да и как иначе, если время приближается к двум ночи, а суета возле плотины все нарастает?
Потом до слуха донеслись слова: «Скоро уже…», а вслед за этим светильники у пруда один за другим начали гаснуть, и вскоре наступил полный мрак. Голоса стихли, но люди не разошлись: я слышал и скрип песка под их ногами, и редкое приглушенное покашливание. Когда любопытство взяло верх, я снова чуть приподнялся над обрезом колодца. На том месте, где совсем недавно размещалась «моя» бытовка, спинами ко мне стояли люди, которые, судя по позам, кого-то ждали. Потом с холма, на котором возвышался храм, донеслось дружное скандирование, напомнившее мне армейское приветствие командира ротой пехотинцев.
В группе расположившихся на берегу мужчин тотчас произошло неуловимое движение. Потом чуть слышно щелкнула зажигалка, и через мгновение ярко вспыхнувший факел озарил четырех мужчин в странных одеяниях: двое из них были облачены в черные хламиды, а двое других – в белые. Один из «черных» сжимал в руке веревку с навязанными на ней узлами, а оба «белых» – деревянные крестовины. «Видимо, – подумал я, – готовится финальная часть религиозного местного карнавала. Однако странно, что подобные ритуалы практикуются в православном монастыре…»
Пока я ломал голову над этой дилеммой, со стороны сада к плотине начала извилистой змеей струиться с холма бесшумная, словно бы копошащаяся процессия. Меня охватил буквально первобытный ужас, и лишь благодаря спокойному поведению четверки странно одетых мужчин я удержался от панического возгласа. А «черные» и «белые» разбились меж тем попарно и быстро организовали своеобразную «полосу препятствий» из скрещенных больших светильников и отходящих от них в обе стороны более мелких зажженных факелов. Причем правый фланг этих факелов упирался в садовые заросли, а левый – в берег пруда, и оба они, подобно красным флажкам, направляли ползущую с холма процессию к скрещенным большим светильникам. Когда бесшумное непонятное скопище приблизилось, я увидел, что оно состоит из людей, передвигавшихся на коленях и со сцепленными за головами руками! Некоторые время от времени теряли равновесие и падали прямо лицом в землю, но, торопливо поднявшись, вновь продолжали свой странный «забег».
Наконец первые «ползуны» доковыляли до скрещенных светильников и стали протискиваться меж них, извиваясь по земле червями, а оба «черных» стража хлестко подгоняли их веревками с тугими узлами. Преодолев первое препятствие, «ползуны» попадали в гораздо более опасную ловушку «белых»: те перекатывали у них на пути предварительно подожженные и теперь жарко полыхавшие крестообразные станины…
Зрелище было настолько жестоким и одновременно завораживающим, что я невольно впал в состояние ступора. Очнулся, лишь когда первые из прошедших все испытания направились в мою сторону. Тотчас вспомнив о своем двусмысленном положении, я вновь юркнул в недра каменной трубы. Отвратительные испарения взбаламученной жижи вновь забили мои легкие удушливыми миазмами, и на какое-то время происходящее наверху перестало меня интересовать. Когда же притерпелся к удушающему липкому кошмару, заметил, что за пределами колодца наступила мертвая тишина. Не успел я сему факту порадоваться, как раздался зычный голос отца Аристарха: настоятель известил всех о завершении праздника. Причем, к безмерному моему удивлению, изъяснялся он не на малопонятном церковном диалекте, а на обыденном русском языке.
– Ничего, ничего, – подбадривал он новообращенных, – ожоги и ссадины скоро заживут, а вот навыки борьбы за жизнь навсегда останутся. А бороться нам с вами предстоит еще ох как много! Поэтому, надеюсь, сегодняшнее радение послужит вам на пользу. И хотя по правилам я должен вас сейчас благословить и отпустить на отдых до завтрашних трудов праведных, однако вынужден задержать еще ненадолго. Ибо истинный Бог явил нам сегодня неслыханную милость – уготовил подарок, о котором мы и мечтать не могли! Буквально через несколько минут, – голос настоятеля исполнился еще большего воодушевления, – каждый из вас сможет воочию узреть тайное сокровище, ожидавшее этого момента почти четыреста лет! И, следовательно, сбудутся пророчества, которые привели нас с вами сюда и о которых я вам много раз говорил. Стражи вечности, несите факелы!
Торжествующий гул обрушился на меня подобно цунами, но продлился, по счастью, недолго. А вот вселившееся вместе с этим гулом чувство тревоги обосновалось в душе накрепко. Судя по всему, отец Аристарх имел в виду те самые сокровища, которые находились у меня за спиной. Сердце бешено заколотилось, кровь прилила к вискам, однако выхода из создавшегося положения мозг категорически не подсказывал. Да и какой мог быть выход из каменной щели, окруженной толпой фанатиков-«переселенцев»?!
Меж тем грузные шаги настоятеля раздались уже у самой кромки колодца, и на мою макушку посыпались, как горох, мелкие камушки. Вслед за этим прямо над головой навис яркий факел, и мне в срочном порядке пришлось заслониться от него рукой. Однако в колодец пока никто не заглядывал: настоятель, тыча факелом в темную дыру как в преисподнюю, увлеченно и радостно продолжал просвещать свою паству. Я его речей уже не слышал и не понимал, ибо думал только об одном: как скрыть от посторонних глаз мешки с ценностями? Смекнул: если вниз сейчас заглянут, то увидят лишь скобы железные да мое из трясины торчащее грязное изваяние. Мешков не заметят – они ряской болотной надежно укрыты… И вдруг меня словно током ударило: веревка! Вернее, мой проклятый узел «бантиком» на одной из скоб!
В голове зазвучали колокола погребальные, и я полез наверх – развязывать злосчастный «бантик».
