Глава 21. Легенда о Бен-Газире и его перстне
– Примерно в 1370 году, то есть ближе к концу правления Ивана Грозного, на городской рынок Энска прибыл очередной караван: лошади, верблюды, погонщики-маньчжуры… В общем, все как обычно, только вместо привычных запыленных хламид на некоторых путниках красовались вызывающе богатые накидки и сверкавшие на солнце чалмы. Поначалу новоприбывшие обосновались в караван-сарае, но потом купили себе большой дом близ реки и, подобно прочим иностранцам, открыли на торжище несколько собственных лавок. Торговали преимущественно коврами и восточными сладостями, но вскоре выяснилось, что один из заморских гостей – молодой человек, на удивление быстро освоивший русскую речь, – владеет еще и искусством врачевания.
Полное имя лекаря местным жителям произносить было сложно, вот они и стали называть его сокращенно – Бен-Газир. Уважением он пользовался неслыханным! При встрече люди кланялись ему в пояс загодя. Он тоже вежливо всех приветствовал, не делая никакой разницы между богатыми землевладельцами и простыми смердами. Для тех времен это было удивительно и необычно. Впрочем, вел себя молодой эскулап тоже не совсем обычно: сверкающие в темноте диковинные одежды носил только дома, а по городу разгуливал в традиционном южнорусском платье. Так что если бы не восточная короткая борода да большие выпуклые глаза цвета антрацита, вполне мог бы сойти за местного жителя.
Позднее неподалеку от своего нового дома Бен-Газир воздвиг похожее на пирамиду каменное сооружение, в котором и пережил польское нашествие. К тому времени ему полагалось быть уже почтенным старцем, однако в бороде по-прежнему не было ни сединки. Из-за этого многие горожане стали считать его колдуном. Судачили, что черноглазый араб похищает из окрестных сел молодых девушек и сжигает их по ночам в своем каменном капище. Ну и, конечно, что он умеет летать, находиться в нескольких местах одновременно и убивать одним только взглядом.
Тем не менее, несмотря на подозрения в колдовстве и чернокнижии, при малейшем недомогании местные жители шли к чудодею. Каждый день у ворот его особняка выстраивалась длинная очередь страждущих, среди которых было немало и приезжих. Однако пребывание в очереди отнюдь не гарантировало получения помощи: отбор «счастливчиков», удостоившихся чести быть принятыми лекарем, ежедневно осуществляла хромая девочка. Она поочередно подходила к каждому пациенту, касалась его руки холодной как лед ладошкой и «избранным» вручала серебряную монетку. Те же, кому такого «пропуска» не выпадало, вынуждены были пытать счастья вновь и вновь.
Сведений о жизни и деятельности Бен-Газира во время польской оккупации не сохранилось. Лишь в летописи от 1438 года упоминается вкратце, что «персидский знахарь» с помощью колдовства поднял со смертного одра царского сотника Симона Защепу. А уж о смерти лекаря и вовсе остались только догадки да гипотезы, щедро подкрепленные народными домыслами да досужими вымыслами. Так, согласно одним из них Бен-Газира забрали с городской площади черти, причем якобы при большом скоплении народа. А согласно другим, он тайно покинул город вместе со всеми своими сокровищами. Третья же гипотеза связана как раз с этим перстнем: якобы Бен-Газир, обвиненный в каком-то заговоре, перед взятием под стражу подарил его сыну Салеху. И вроде бы на этом перстне имеется указание, как отыскать сокровища, которые он накопил за десятилетия врачебной деятельности.
Вот, собственно, и все, что мне известно, – закончил рассказ подполковник. Потом устало протянул мне перстень и лупу: – Осмотрите свою находку внимательнее. Может, какие-нибудь знаки обнаружите, чем черт не шутит? В конце концов подобные вещицы абы кому на глаза не попадаются, а вам вот перстень «открылся». Вам, значит, и карты в руки.
Я послушно взял протянутые мне предметы и навел фокус увеличительного стекла на перстень Бен-Газира. Увидел встроенное в основание чешуйчатое колечко и поднимавшиеся из него четыре миниатюрные, круто изогнутые финиковые пальмы. Только вместо фиников на верхушках их покоились змеиные головы. Казалось, что зеленоватый и изрядно поцарапанный камень вложен в пасти четырех ползучих гадов.
– Возможно, – осторожно предположил я, – уже сама форма изделия несет в себе некий скрытый смысл? Жаль, что я не знаю арабского языка. Может быть, фраза «Четыре змеи держат блестящий камень», произнесенная по-арабски, и открыла бы заложенное в перстне иносказание.
– Вряд ли, – возразил Лукавец. – Смысл – величина непостоянная, каждый понимает его по-своему. Вот, например, мой младший сын спросил у меня на днях, кто такой Хрущев, ему это для написания реферата потребовалось. Видели бы вы мое удивление! Вроде еще совсем недавно Никита Сергеевич был в Союзе и царем, и богом коммунистическим, а теперь его фамилия уже мало кому что говорит! Слова эфемерны, Александр Григорьевич, так что разгадку тайны перстня нужно искать в чем-то другом, я уверен.
Довод показался мне более чем убедительным, и я, стараясь скрыть смущение, принялся с удвоенным тщанием осматривать серебряную вещицу со всех сторон. В какой-то момент увеличительное стекло, прозрачный камень перстня и свисавшая из кружки подполковника этикетка от чайного пакетика выстроились в одну линию, и первые буквы в слове «Lipton» резко вдруг увеличились. «Выходит, сам камень тоже исполняет роль своеобразной линзы! – догадался я. – И если обе оптические системы совместить в точке общего фокуса, можно получить что-то вроде примитивного микроскопа!»
Попрактиковавшись в разглядывании лежавших на столе крошек, я перевернул «систему линз» обратной стороной и продолжил эксперименты, а Валерий Олегович тем временем поднялся и, подхватив на ходу чайник, направился к двери. Пока он отсутствовал, я добился некоторого успеха: когда поднес перстень к настольной лампе, на лежавшем под ней белом листе бумаги отразилась вдруг довольно любопытная картинка, образованная явно рукотворными царапинами на внутренней стороне камня. Картинка представляла собой относительно большой рубчатый круг, от которого в четыре стороны отходили постепенно расплывающиеся «дорожки». В центре же самого круга отпечатался квадрат со странными закорючками внутри него.
Воровато обернувшись на входную дверь, я схватил карандаш и, удерживая перстень в потоке света, торопливо обвел контуры высветившейся на бумаге картинки. Потом скомкал листок в шарик и зажал в кулаке. Поскольку под лампой лежала целая стопка бумаги, а я взял только верхний лист, вернувшийся с кипятком хозяин кабинета ничего не заметил. Гостеприимно «сообразив» чай на двоих, он уселся в свое кресло и миролюбиво произнес:
– Ну, уважаемый Александр Григорьевич, я вас рассказом на историческую тему побаловал, а теперь жду ответного отчета о работе в монастыре. Удалось найти что-нибудь на дне пруда?
– Увы, в основном технический мусор, – как можно искреннее ответил я. – Какие-то баллоны, трубы, насосы, обломки ящиков…
– Баллоны как выглядят? – жестом остановил он мое перечисление.
– По длине примерно такие, – развел я руки в стороны. – Просто одни чуть толще, типа бочонков, а другие чуть тоньше… как сосиски.
– Понятно, – делано безразлично кивнул Валерий Олегович. – И никаких военных боеприпасов?
– Ноль! Лично у меня создалось впечатление, что пруд вообще использовался в качестве свалки. Ни снарядов, ни гранат, ни даже патронов на дне обнаружено не было.
– Ясно. Сплошь бесполезные железки… Ржавые, поди?
– Ничего подобного, баллоны выглядят как новенькие! – опрометчиво ляпнул я. И вынужденно продолжил: – Наверное, толстый слой ила защитил их от окисления. Даже надписи сохранились…
– Какие именно?
– Что-то по-немецки написано, слова и цифры, – замялся я. – Не разобрал, к сожалению… Баллоны-то ведь в грязи все были, сами понимаете… Потом, правда, отец Аристарх самолично их водой отмывал, но на берегу, далеко от меня…
– И куда потом все находки отправили? – продолжал «допрос» начальник ОВД.
– Баллоны в бытовку перенесли, а прочий хлам так на берегу пруда и остался. Частично, правда, его в тракторной тележке куда-то отвезли. Видимо, настоятель завтра будет определяться, что с найденным железом делать.
– А перстень вы, значит, среди этих железок откопали? – сменил неожиданно тему разговора Лукавец. – Или он сам в руки прыгнул?
– Скорее уж в ноги, – усмехнулся я.
– Как это?!
– Когда спускали воду из пруда, – пустился я в пояснения, стараясь говорить предельно убедительно, – вместе с ней по неосторожности уплыли и мои джинсы. Сама по себе потеря вроде бы невелика, но поскольку в кармане лежали деньги – несколько тысяч рублей, – я на следующий день предпринял попытку их отыскать. Жалко, в общем, стало утраченных денежек. Понадеялся, что в реку их не унесло, что зацепились за кусты или траву у сливного отверстия в монастырской стене…
– Нашли? – нетерпеливо перебил подполковник.
– Нет, – удрученно вздохнул я. – Зато вместо штанов наткнулся случайно на этот перстень. Босой ногой на него наступил, когда в грязи копался…
– Рядом в этот момент был кто-нибудь? – испытующе воззрился на меня Валерий Олегович.
– Со мной никого не было, но могли из-за кустов подсмотреть, – соврал я, не моргнув и глазом, ибо впутывать в историю Толика не хотелось, а объяснить нападение на мою скромную персону у старого колодца как-то следовало.
– Считаю, что вам пора отсюда уезжать, – хмуро подытожил вдруг подполковник. – Готов даже оказать любезность – прямо сейчас отвезти на станцию. На ночной поезд успеете и через сутки с хвостиком будете уже в столице. Родная обстановка, домашние тапочки, телевизор на тумбочке… И, главное, никаких проблем!
Лукавец явно не шутил и не рисовался: его усталые глаза, с набрякшими синевой мешками под ними, смотрели на меня с неприкрытой жалостью. Но я помнил и о ларце в сливном колодце, и об оставленном в Лисовках чужом магнитометре, и о подаренном мне маузере, и много о чем еще. Расставаться со всем этим за «здорово живешь» меня совершенно не прельщало, поэтому я натужно улыбнулся и спросил:
– Надеюсь, вы не станете выпроваживать меня из города принудительно?
– Понятно, – вздохнул собеседник, – мое предложение вас не устроило. Значит, решили остаться… Что ж, воля ваша. Тогда прислушайтесь хотя бы к дружескому совету: оглядывайтесь почаще, чтобы целым и невредимым домой когда-нибудь вернуться. А теперь можете быть свободны, гражданин… задержанный.
Благодарно поклонившись, я потянулся было за лежавшим на столе перстнем, но подполковник тотчас накрыл его ладонью.
– Останется пока у меня. Как вещественное доказательство, – строго произнес он.
– Тогда, может, расписку черкнете? – заискивающе попросил я.
Лукавец нахмурился, но возражать не стал. Взял из-под лампы два листа бумаги, быстро под копирку что-то написал и протянул мне оба со словами:
– Распишитесь.
Я прочитал: «На временное хранение от гражданина (имярек) принят перстень: камень светло-желтого цвета в оправе из белого металла. Начальник ОВД г. Энска Лукавец В. О.». Расписавшись и искренне поблагодарив подполковника за спасение у старого колодца, я покинул его кабинет и уже без всякого конвоя вышел на улицу.
К ночи духота сгустилась. Над горизонтом полыхали яркие зарницы, то и дело затмевая редкие городские фонари. Почудилось, что подслеповатые, затаившиеся у заборов тени угрожающе сжимаются вокруг меня в кольцо, и я поспешил выскочить на центральную улицу: там все-таки и светлее, и многолюднее. До автобусной остановки добрался без приключений. А там вскоре подъехал и «Пазик», водитель которого, с треском распахнув дверь, гаркнул:
– Кому на Балуевку – загружайтесь!
Вместе с хлынувшей к единственной двери автобуса толпой я просочился в салон, сунул водителю десятку и плюхнулся на ближайшее свободное место. И вот уже завыл мотор, натужно заскрипели рессоры, закачались в такт дорожным ухабам пассажиры… Рассеянно скользя взглядом по темноте за окном, я осмысливал последний разговор с подполковником: «Не слишком ли быстро милейший Валерий Олегович "вычислил", что изъятый у меня перстень принадлежал некогда именно арабскому эскулапу? Неужто милицейский начальник изучает на досуге древние предания?…»
