Полковник Сидоров, отец будущего олигарха, в камнях разбирался. С ростом содержимого схрона в Ярославской области росли и его познания в любимом деле. Благодаря партшколе он разбирался и в камнях преткновения (мог отличить правый уклон от левого), и в камнях за пазухой… Были в московской милиции сыскари и получше него, но начальником над ними был, однако ж, он…

Коллекционирование драгоценных камней со временем стало его любимым делом. Книги на эту тему заняли свое место на этажерке полковника Сидорова, где-то между «Далеко от Москвы» Ажаева и «Молодой гвардией» Фадеева. На Фадееве алфавит его библиотеки заканчивался. Раньше была еще книжка Емельяна Ярославского. Но после очередной партийной чистки Сидоров почистил свою библиотеку. Емельян Ярославский в связи с нечеткой идеологической ориентацией уехал в Ярославскую область и там, от греха подальше, был сожжен в печи вместе с другими буквами алфавита.

Что касается книг, то полковник Сидоров полагал: сыну Володьке десяти книг, рекомендованных партией, для образования хватит.

Сын Володька рос послушным, но тут наказ родителя нарушил: приобрел первое после долгих лет забвения и запрещения издание воспевателя крестьянской вольницы, Сергея Есенина.

Имея наследственную склонность к созданию схронов и не имея пока что других сокровищ, Владимир Михалыч в своем тайнике на чердаке многоэтажного дома на улице Серафимовича, где проживали сотрудники милиции от полковника и выше, хранил светло-зелененькое издание небольших книжек со стихами Есенина. Когда удавалось незаметно выбраться на чердак, он читал стихи Есенина и плакал.

Он всегда стыдился своей внешности. Однажды хорошенькая и сердобольная одноклассница Зина Кац сказала ему в утешение, что он похож на прекрасного русского поэта Есенина. Это запало в душу. Евреев он не любил. Даже не знал, почему. Может потому, что родитель в домашних условиях многократно высказывался о вреде, наносимом этой нацией экономике и культуре пролетарского государства… При этом он на минуту задумывался и добавлял:

– Но одного приличного еврейчика я знал. Звали его Соломон Израилевич Рутгайзер. Изумительных познаний в своей области был человек.

– Какой области? – спрашивал его сын. – Ярославской?

– Дурак, – привычно ставил сына на место Сидоров. – Не твоего ума дело.

Сидоров-старший знал, в какой области докой был старый Рутгайзер. В ювелирной. Огромных познаний был специалист Соломон. Знания его и сгубили. Он слишком много знал о «коллекциях» людей заметных и в обществе влиятельных. Знал и об источниках создания этих коллекций. Если бы Сидоров не поспособствовал перемещению ссохшегося тела Соломона из Москвы в Воркуту, это сделали бы другие коллекционеры.

Володя запомнил из того разговора, что евреи бывают хорошие и плохие, полезные и бесполезные. Но плохих и бесполезных гораздо больше…

– У тебя и глаза голубые (хотя были они скорее всего бесцветные), и волосы льняные (хотя на ощупь они были как пакля), и выражение глаз мечтательное. Как у Есенина.

Слова милой жидовочки из «7б» класса ему запомнились на всю жизнь. Так – через мифическое сходство, пришла к нему первая любовь. К Есенину.

Оказалось, что скрытный и достаточно жестокий с детских лет (например, ничего не стоило долго и старательно топить котят в неглубокой луже), Вовка Сидоров рос человеком сентиментальным.

В грустные минуты жизни он, открыв дверь на чердак умело сделанной отмычкой (руки у него были золотые), забирался в светлый угол чердака и часами читал Есенина.

В жизни у Володьки Сидорова никакой такой романтической любви не было. Но так хотелось, чтобы была… Увы, кроме Иды, никто не говорил ему о его достоинствах. Дети часто жестоки. О недостатках Володьки – его угреватой толстой физиономии, его косолапой походке, его жестких, как пакля, волосах, его косноязычной речи и невразумительных ответах, особенно на уроках истории и литературы – дети не только не забывали, но старались при каждом удобном случае напомнить…

Вначале была ненависть к отдельным одноклассникам. Потом пришла ненависть ко всем.

Надо сказать, что Сидоров-старший кроме огромной ценности коллекции в ярославском схроне обладал и неплохой по тем временам зарплатой. Плюс жена работала в райкоме партии и имела кроме зарплаты «конверт» и продуктовый набор. В то же время Сидоров-старший был не то чтобы прижимист, но экономен. Однажды родителей заставили купить детям спортивные костюмы и лыжные ботинки. Про остальное приказа не было. Даже форменную одежду в конце 50-х годов носить рекомендовали, но не приказывали. И был куплен Володьке серый фланелевый костюм и лыжные ботинки из толстой жесткой кожи. В этом Сидоров и ходил в школу. Круглый год. Неизменно. Чем вызывал насмешки даже тех, что были из менее обеспеченных семей.

Однако ж жизнь шла своим чередом. Когда Володька учился в седьмом классе, Сидоров-старший решил резко поменять жизнь.

Одним из самых ярких моментов в его жизни был тот давний визит на Старую площадь к весьма влиятельной даме.

– Это ж надо… Вот кто никого не боится. Отсыпала, как сахарного песка из бумажного пакета, горсть бриллиантов и вернула банку. Начальник стал комиссаром милиции III ранга, ему, Сидорову – благодарность в приказе. А ей…

Имея за спиной партшколу как базовое образование, чин полковника – как результат лояльности начальству в щекотливых ситуациях, решил Сидоров провести сложную комбинацию в кадровом плане. В результате после полугода интриг стал он заведующим отделом административных органов в райкоме КПСС. Ничем себя прославить на этом посту не успев, дождался он 1956 года, «разоблачительного» съезда партии и очередной, но уже с другого боку, чистки.

Он всегда называл себя верным учеником Ленина – Сталина. Оказалось, что самых верных учеников Сталина в ходе чистки и поперли. На него вышла такая разнарядка, и его… проводили на пенсию по состоянию здоровья. Хотя до этого момента как раз на здоровье Сидоров-старший не жаловался. Но послушно сделал, как сказали.

Стал болеть. Поначалу к месту и не к месту бормотал при людях:

– Что-то опять мотор барахлит.

При этом крупной ладонью касался то ли желудка, то ли скорее всего учитывая природную склонность к народным забавам, печени.

И действительно, через год умер. От инфаркта.

Когда в печати появились стихи Евтушенко про верных сталинистов, которые умирают от инфаркта, врагов у Сидорова-младшего прибавилось.

В вечные враги он записал поэта «Евтушенку», а заодно всех, кто критиковал Сталина, включая Хрущева, хотя сам Сталина не видел и работ его выдающихся не читал.

Кроме того, Сидоров-младший получил в наследство от отца природную слабость сердца и ярославскую коллекцию, которую Сидоров-старший, предчувствуя свой скорый уход, с отвращением завещал нелюбимому сыну.

Сыну, однако ж, хватило ума не строить свою биографию на наследстве, а нарисовать ее на чистом листе…

В анкетах он писал: «Родился и вырос в семье старых большевиков». Хотя под эту категорию не подходили ни дед, ни тем более – отец.

Но искренние анкеты с орфографическими ошибками на кадровиков впечатление производили.

Сидоров-младший строил карьеру. Он на троечки закончил Институт культуры. Не в Москве, а в Питере, где брат матери занимал какой-то пост в КГБ. Потом – аспирантура. Написал кандидатскую диссертацию «Роль КПСС в руководстве народными творческими коллективами».

Он давно не ходил в сером фланелевом костюме и лыжных ботинках. Но, даже владея уникальной коллекцией драгоценных камней, оцениваемой в миллионы долларов, одевался скромно. Не потому, что ему не нравились дорогие и хорошие вещи. Просто был осторожен.

Ни наука, ни собственно художественная самодеятельность его не привлекали. Но талант дорогу найдет. У него оказались гениальные способности управленца. Особенно по работе с персоналом…

Общение с опытными кадровиками подсказало ему дальнейшую цель. Оказывается, звания и степени ценятся не только в вузах и научных учреждениях. Для госслужащего это тоже украшение. И он защитил, еще до крушения СССР, диссертацию на тему «Экономическая модель клубного учреждения». Там было много сказано про направляющую роль КПСС, но степень уже вне политики – доктор экономических наук.

Из политэкономии он помнил только гениальную формулу Маркса: «Товар – деньги – товар». Для того, чтобы заставить эту модель работать, не нужно быть выдающимся ученым.

В Контрольно-ревизионное управление администрации президента он пришел уже доктором и профессором (удалось применить марксову формулу к конкретной ситуации и ускорить утверждение в BАКе ученого звания «профессор»).

Первый президент не любил работать с документами. Его письменный стол всегда был девственно чист. Он любил работать с людьми. Любил, чтобы ему говорили правду. Пусть даже горькую. Кто по наивности верил этому заявлению, потом горько жалели. Потому что правду он любил исключительно сладкую.

Вот почему, работая секретарем горкома, он так любил бывшего полковника милиции, начальника отдела административных органов Мишку Сидорова… Тот, бывало, такое говорил, что хоть убивай. А присмотришься – правда. Когда случайно (случайно ли?) узнал, что в администрации президента на скромной должности работает доктор экономических наук, профессор Сидоров, поручил выяснить, не родственник ли. А то у нас в стране этих Сидоровых… Оказалось, не однофамилец – сын.

Сын первому президенту глянулся. Вылитый отец. Такой же внешне корявый, но – правдолюб.

Карьера Владимира Михалыча стала стремительно развиваться. Пока не достиг он уровня практически максимального. То есть не только он сам мог войти в кабинет президента в любое время… В зависимости от уровня взаимоотношений с Сидоровым, это мог сделать любой гражданин, и не только России. Это обстоятельство создавало уникальные условия для проявления благодарности к Владимиру Михалычу.

Коллекция камней, давно перевезенная из Ярославской области в Москву и надежно укрытая за стальными дверями солидного банка, постепенно пополнялась.

Иногда за «доступ к телу», плюс вовремя сказанное доброе слово «правды» клиентам было удобнее расплачиваться процентами от сделок или акциями… Коллекция росла. Теперь значительная ее часть, благодаря техническому содействию, переехала в один из банков Лондона.

Сидоров одним из первых в окружении босса понял, что срок его командирства на исходе. Окружение без паники и фанатизма, но целеустремленно готовили себе новые позиции. Кто-то мог усидеть и при новом президенте, тем более что, как поговаривали, между старым и новым заключено соглашение относительно сохранения кадрового «потенциала». А кто хотел уйти на заранее подготовленные позиции, уже паковал чемоданы.

Приватизация при поддержке «лично» первого президента открыла новые перспективы. Сидорову, который, в отличие от президента, «работать с документами» и любил, и умел, удалось сделать даже больше, чем он мог мечтать.

Сидорову удалось в течение короткого времени стать одним из самых богатых людей страны. В собственность к нему (реже в аренду на 99 лет) перешли, как в известных стихах классика, заводы, пароходы, газеты и телевидение, нефтяные промыслы и месторождения природного газа. И все это – в рамках существовавшего на тот момент российского законодательства.

– Места надо знать, – говорят бывалые грибники.

– Закон надо соблюдать, – говорят в одночасье ставшие миллиардерами нынешние олигархи.

Ну и – надо уметь оказываться в нужное время в нужном месте…

Сидоров это умел. Впрочем, он уже не был Сидоровым. Вся его приобретенная на службе у первого президента собственность была записана на фамилию Осинский. Узнав, что все документы, кроме докторских и профессорских дипломов, при перемене фамилии можно поменять, перед защитой докторской диссертации по экономике Сидоров без лишнего шума стал Осинским. Так что пришлось проявить изобретательность, чтобы перестать носить эту вульгарную фамилию, но при этом сохранить все идущие от нее радости. Особенно сложно было слить информацию о том, что нынешний профессор и толковый чиновник из КРУ администрации президента – сын того Сидорова, который когда-то служил в райкоме партии под непосредственным руководством нынешнего президента. Ну, и не такие задачки были теперь по плечу Владимиру Осинскому. «Тоже мне, бином Ньютона», как говорил классик.

В отличие от некультурного деда и малокультурного отца, Владимир Михалыч был человеком начитанным.

Любимым чтением для него были каталоги международных аукционов «Сотбис», «Кристи» и «Дома Друо». Разделы, посвященные драгоценным камням.

При новом президенте он с почетом ушел «на другую работу», орден даже дали. Хотели «Дружбы народов», но он постеснялся (а по правде говоря, ни в какую «дружбу народов» не верил), добавил бабла кому надо и получил «За заслуги перед Отечеством» 4-й степени. Тот факт, что такой же орден в этот день получил всемирно известный дирижер Георгиев, его не раздражал: в конце концов, он, Осинский, конечно, покруче будет, но и этот питерский осетин тоже пользу Родине приносит.

Фамилию Владимир Осинский выбрал не для красоты: дерево это скромное и неприхотливое. Зато именно оно дает материал для «осиновых колов», которые Владимир предназначал всем своим врагам, а их было порядочно.

Он потом как-то подсчитал – приблизительно, конечно – сколько же удалось заработать на госслужбе… Оказалось, прилично: 4,5 миллиарда долларов, не считая 5 миллиардов, которые уже были вложены в камушки.

Первое, что он сделал в «новой жизни» – основал огромный многопрофильный холдинг «Трилогия», корпорацию «Медиа Народ-пресс» и «ТВ плюс». Второе – создал Структуру, чтобы сохранить уже созданное.

В итоге незаметно сложилась империя Осинского. К этому же времени возникли империи Холковского, Утинского, Ребинского.

К большому неудовольствию Владимира Михайловича, большинство олигархов оказались с еврейскими корнями. Поскольку, стесняясь своей нефотогеничности, он избегал появляться на телеэкране (даже по «своим» каналам, где подхалимы обещали поставить такой свет, что мелкие недостатки его внешности были бы сглажены опытным художником по свету и гримером), то его русскость, совершенно очевидная при взгляде невооруженным глазом, была народу неочевидна. И по фамилии простые люди ассоциировали его с ненавистным «иродовым племенем». Однако менять фамилию обратно он не стал.

Умерла, так умерла. Осинский, так Осинский.

С другими миллиардерами Владимир Михалыч не дружил. С новым президентом был корректен. Никогда не напоминал, какую финансовую поддержку оказал ему на выборах. Но тот и так помнил.

Когда Генпрокуратура нашкандыбала на него уголовное дело (все в кучу собрали – и некорректную приватизацию недр и ископаемых, и «черное рейдерство», и подвиги его «Структуры»), президент наложил «вето» на все попытки привлечь Осинского к ответу. Ответы он давал лично президенту. А тот не любил, когда ему напоминали о «благодеяниях»…

И это было первой ошибкой Владимира Осинского.

Вторая была связана с недоработками «Структуры».

Он собрал в свою «службу безопасности и юридической защиты» лучшие кадры, ушедшие в отставку по старости, выслуге лет, а то и сбежавшие от безденежья и слабой социальной защищенности из МВД, ФСБ, Генпрокуратуры и ГРУ Генштаба. За большую зарплату указания «шефа» здесь ловились на лету. Иногда пожелание или мысли вслух воспринимались как приказ…

Стоило ему высказать критические замечания в адрес не поддающегося интеллектуальному нажиму владельца предприятия, шахты, прииска, упрямого генерала-силовика, как с этим человеком случались всякие непонятности. Чаще всего – трагические и необратимые. Они умирали. Причем при таких таинственных обстоятельствах, что следствие вскоре заходило в тупик.

Профессионалы из Структуры были столь виртуозны в разработке сценариев «исчезновения» или «ухода в иной мир», что ни разу возбужденные прокуратурой дела не были объединены в одно.

Разрозненные факты никак не складывались во внятную, понятную мозаику…

Однако перспектива выхода на «Структуру», а вместе с тем и на его корпорацию стала вполне реальной, когда Генпрокурором России стал человек с пытливым умом – профессор Кожин, а заместителем по следствию – Борис Кадышев.

Генпрокуратура наступала на пятки.

Дважды президент не подпускал их к своему любимцу. Это еще первый президент. Да и второй, сохраняя верность данному офицерскому слову, защищал креатуру их общего босса до последнего.

Потом, видимо, он посчитал, что все обещанное исполнил. Над группой генералов из «Структуры» явственно замаячило «пожизненное». Тут Осинский сделал свою третью ошибку.

Управление «К» «Структуры» гарантировало ему защиту «Дома приемов» на Ленинградском проспекте от прослушивания. Но то ли именно в тот день не так тщательно проверили помещение, где на ночь глядя собирался «Клуб миллиардеров», возглавляемый Осиной, то ли предатель скрывался в родном коллективе, но на следующее утро высказывания Осины стали известны второму президенту.

Какие-то его слова руководителю страны показались забавными, но два высказывания вызвали такой прилив гнева, что у него, человека спортивного и умеющего владеть собой, случился гипертонический криз.

Первое высказывание в распечатке «прослушки» он подчеркнул красным фломастером:

«Конечно, господа, наш президент далек от идеалов демократии. Вы спросите, а что в идеале? Я отвечу: демократическая республика. Вы спросите, что же делать с президентом в демократической республике? Мой ответ: мы найдем ему почетную и высокооплачиваемую работу или дадим адекватную его потерям денежную компенсацию. Вы спросите: кто же возглавит правительство республики? Отвечу и на этот вопрос: я. Вы спросите: почему? Я отвечу: потому что я дам на реализацию этого плана больше денег.

Но не спрашивайте, почему я иду на эти хлопоты. Иду, потому что знаю, что нужно России. Недавно меня избрали академиком РАН. Российская академия наук просто так в академики не берет. Правильно, господин Холковский – если только за очень большие деньги. Так вот, как ученый я изучил ситуацию и полагаю, что от реализации моего плана выиграют все. Ваше тихое сопение и молчание воспринимаю как согласие».

Этот пассаж президент еще мог переварить, посчитав проявлением обычной глупости и недалекости Осины (знаем мы, какой он академик)… Но благодаря словам, брошенным как-то даже мимоходом, как нечто само по себе разумеющееся, Осина нажил во втором президенте смертельного врага.

«Холковский: Не боитесь, Владимир Михалыч что в схватке победителем будете не вы?

Осинский: А кто же?

Потугин: Президент…

Осинский: Это ничтожество?

Ребинский: Неосторожненько… Даже если прослушка исключена, я скажу что думаю: он очень серьезный человек, и на политической сцене он очень надолго, я бы всем нам рекомендовал учитывать это и искать пути для долгосрочного с ним сотрудничества.

Осинский: Перестаньте сказать, как говорят, господин Ребинский, у вас в Бердичеве. Еще раз повторю: жалкая посредственность. Он будет смотреть всем нам в рот, пока не заметит, что его время кончилось…»

Гнев президента был ужасен:

– Ну, все… Он переходит все границы. Это его время кончилось. Идиот. Он не понимает, что сейчас уже иной век на дворе. И ничто его не защитит. И никто…

Президент позвонил тогдашнему Генпрокурору Ульянову.

– Что у вас на Осинского?

– А что надо? – боясь попасть впросак спросил тот.

– Что у вас на него? Кожин еще первому президенту докладывал, что для возбуждения уголовного дела достаточно.

– Извините, Василь Василич, я не в курсе. По-моему, по указанию первого президента дело было «рассыпано».

– Так соберите его заново. И доложите. Если материалов достаточно, я дам вам разрешение… Санкцию на арест подпишете лично. И – на ваш личный контроль. Кстати, как там с материалами на Ребинского? Много, говорите? Его не трогать. С ним мы общий язык найдем. Что же касается Осинского… Не тяните с этим. Не забывайте, что от вашей расторопности зависит ваше будущее.

Ульянов это понял мгновенно. И тут же по защищенной от прослушивания линии перезвонил Осинскому, слив весьма дорогую информацию, от которой действительно зависело его будущее.

На следующее утро, дав за ночь множество указаний своим сотрудникам, Осинский вылетел в Лондон. Там его ждал особняк в центре столицы, огромное поместье под Норфолком, веками принадлежавшее лордам Ротфильдам, купленное полгода назад, счета в «Сити-банке» более чем на 15 миллиардов фунтов стерлингов, и сейф с драгоценностями в «Банк оф Лондон».

Ночь прошла беспокойно и для президента. Когда он утром перезвонил в ФСБ, Генпрокуратуру и МВД, чтобы скорректировать свое вчерашнее решение и узнал, что Осинский час назад вылетел в Лондон «по срочному делу», он впервые за эти годы подумал, что уход из Генпрокуратуры Ильи Юрьевича Кожина был не так уж и целесообразен. Да и Кадышеву напрасно дали возможность уйти, затаив обиду на президента. При них такое произойти не могло бы.

Президент приказал принести ему последние материалы на Кожина и Кадышева, включая «прослушки».

– Говорят, что нельзя дважды вступить в одну и ту же реку. Ho кто сказал, что нельзя дважды вступить на одну и ту же должность?

Тогда у него и зародилась гениальная мысль о «двойной рокировке на вершине власти», которая даст стабильность, как он полагал, всей России на долгие годы. Конечно, если он больше не будет делать таких фатальных кадровых ошибок…

Осинский тем временем успокоился, принял ванну, плотно позавтракал, подсчитал чистую прибыль и возможные убытки. По проверенным каналам связи он дал указание перевести «Структуру» на нелегальное положение, «Корпорацию», Медиа-империю закамуфлировать подставными владельцами.