Некоторые рассказывали, что Валаам, сын Беора был не только пророком, но и первым царем. Его родным городом был город Данхаба. Давным–давно правил он арамеями. А после его смерти царем арамеев стал Хадад. Он основал город Дамаск и стал царем в этом городе. Хадад приобрел большую власть. Он разгромил мадианитян и подчинил себе Моав, а затем установил свое господство над всей Сирией, кроме финикийского побережья. И не было другого царя, который сравнился бы с Хададом славой и могуществом. Среди войн, которые вел Хадад, была и война с израильским царем Давидом. В этой войне произошло несколько сражений, и в последнем из них, которое произошло около берега Евфрата, Хадад потерпел поражение. Но он остался царем Дамаска. А после его смерти Дамаском правили его потомки, и все они носили имя Хадад. Третий из них восстановил былую славу и захватил северную часть Палестины, называемую Самарией. Всего Хадады царствовали в Дамаске в течение десяти поколений.

Когда-то землю населяли огромные великаны Эмимы. Они были дерзки, беззаконны и развратны, не подчинялись воле богов и презирали все их заповеди. И боги истребили их, а вместе с ними и других людей, которые тоже были заражены грехами. И был среди них только один праведный человек — Лот. Поэтому боги решили его спасти. Явился их посланец Лоту и повелел как можно быстрее покинуть свое жилье. У Лота не было сыновей, а лишь дочь, и он рассказал зятю о велении богов. Но зять только посмеялся над Лотом. Тогда и Лот заколебался, ибо не хотелось ему покидать насиженное место. Но посланец богов все же вывел его с дочерью, и они направились в горную местность к востоку от Мертвого моря и спрятались в пещере. После этого боги уничтожили остальных людей. Но что же делать дальше, и кто будет продолжать человеческий род? И тогда дочь Лота решила зачать ребенка от собственного отца. Она напоила его вином, а когда он опьянел, то легла с ним на ложе. Дочь забеременела и затем родила сына, которого назвала Моав, что означает «От отца моего». А от Моава уже пошел могучий и славный народ моавитян, в жилах которого текла только своя кровь.

Хадад страдал от проказы. Он обратился к Атаргатис, и та послала к нему некую Элишу, но и сама тоже помогала этой Элише вылечить Хадада. Ей это удалось. Но потом заболела дочь Хадада Сайм, и Хадад снова обратился к Атаргатис. На этот раз Атаргатис направила на излечение Сайм свою дочь Белат (или Белти), которая уже прославилась как замечательная врачиха и кудесница. Когда Белат осмотрела Сайм, она поняла, что причиной болезни было питье нечистой воды из источника, зараженного демонами. Этот источник находился около города Бамбики. Демоны были слишком сильны, чтобы Белат могла с ними справиться. И она призвала себе на помощь двух волшебников — Хадрана и Набу. Те сказали Сайм, чтобы она принесла чистой воды из моря и не только сама очистилась, омывшись этой водой, но и очистила ею зараженный источник. И когда Сайм принесла чистую морскую воду и вылила ее в источник, демоны с воем выскочили из него. А Сайм зачерпнула уже очищенную воду, омылась ею и тотчас выздоровела.

Могущественным врагом Бела был страшный змей. И когда Бел ехал на своей священной колеснице, змей напал на него. Завязалась страшная битва. Все боги со страхом смотрели на это сражение. Но в конце концов Бел все же поразил змея своей стрелой, и тот пал бездыханным. Боги, присутствовавшие при этом, радостно приветствовали Бела и признали его своим господином.

Обязательной составной частью любой религии является культ, то есть совокупность предусмотренных традицией, регулярно повторяющихся действий, имеющих целью расположить сверхъестественные силы к оказанию желательного влияния на физическую (при–родную) и социальную (общественную) реальность, от которой зависит существование людей и общества, а также на посмертную судьбу человеческой души. Развитый культ нуждается в целом наборе самых разнообразных предметов, называемых культовыми, поскольку они применяются в культе как его непосредственные объекты (культовые изображения, реликвии и т. д.), орудия или средства оформления. Как правило, культ нуждается и в специальных культовых постройках — храмах, часовнях, погребальных и поминальных сооружениях.

Культ, равно как культовые предметы и культовые сооружения, был чрезвычайно важной составной частью жизни древних народов, и в этом смысле народы Восточного Средиземноморья не составляли исключения. Поэтому далее мы будем говорить о культе угаритян, финикийцев и сирийцев, его участниках и материальных средствах.

В Угарите, как и в других регионах Передней Азии, главными местами культа были святилища, причем двух видов. В городе (в самом Угарите и других поселениях его царства) это были преимущественно храмы. Вне городов места религиозного культа часто располагались на горах или других возвышенностях, чем-либо в глазах местных жителей замечательных. В Библии такие святилища называются «высотами».

В Угарите еще в самом начале раскопок были обнаружены два храма. Тут же найдены посвятительные столбы, и по имеющимся на них надписям удалось выяснить, каким богам эти храмы посвящены. Один из них оказался храмом Балу, а другой — его отца Дагану.

Храмы Балу и Дагану находились на самой вершине холма, на котором располагался Угарит. Они были видны издалека, и не только со всех концов города, но и с моря, служа, таким образом, своего рода маяками и ориентирами для моряков, плывущих в Угарит. Балу и Дагану считались, видимо, главными богами в Угарите, и их храмы занимали поэтому центральное место.

Располагались они недалеко друг от друга, и оба были ориентированы с севера на юг.

Высокий постамент храма Балу еще больше поднимал все здание над городом. Храм состоял из прямоугольной постройки (собственно храма), которая воспринималась в некотором смысле жилищем бога, и примыкающего к ней вестибюля. В углу храмового здания находилось небольшое помещение, точное назначение которого пока неясно, но очень вероятно, что это было нечто вроде Святая Святых, то есть место, где, как считалось, пребывает само божество. Здание храма было довольно высоким, с плоской крышей, похожей на террасу. На крышу вела мощная лестница, по которой поднимался жрец, чтобы наверху возносить молитвы богу. В плане храм имел размеры около 18 на 22 метра и поднимался на высоту примерно 18 или даже 20 метров. Это придавало ему вид башни, возвышающейся над городом.

Перед храмом располагался обширный двор, и из него в вестибюль вела большая монументальная лестница. Во дворе перед храмом находился алтарь, на котором приносили жертвы богу. Поскольку сам храм считался в первую очередь жилищем божества, то доступ в него имели обычно только жрецы и другие храмовые служители. А различные религиозные церемонии с участием рядовых верующих разворачивались во дворе. И двор, и сам храм были огорожены мощной каменной стеной, отделяющей священное пространство от остального города. Все это пространство было вытянуто с севера на юг, но вход во двор из города располагался с западной стороны. К этому входу вела особая дорога, по которой в праздничные дни двигались пышные религиозные процессии. К стенам, окружавшим храм и двор, примыкали небольшие помещения — в них жили жрецы.

Храм Дагану занимал еще более высокую точку холма, поднимавшуюся на 20 метров над окружающей местностью, да и сам он высился приблизительно на столько же. Так что он воспринимался как много более высокий, чем соседний храм, посвященный его сыну. Располагался он на одной оси со входом в порт, а значит, его было видно с моря издалека. Построен был этот храм по тому же плану, что и храм Балу, — собственно храм с вестибюлем и большой двор перед ним, обнесенные мощной стеной. Вокруг храма Дагану тоже находилось множество небольших помещений, непосредственно с храмом не связанных и служивших, видимо, жилищами.

К западу от храма Дагану располагалось здание со двором в центре. С севера во двор вели широкие ворота, в крыльях здания, окружавших двор с остальных сторон, размещались обширные комнаты. В них-то археологи и нашли множество глиняных табличек с различными мифологическими текстами, а также с упражнениями, дву- и даже трехъязычными словарями и т. п. Видимо, здесь располагались храмовая школа, в которой готовили писцов и представителей других профессий, требовавших образованности, и своеобразная библиотека, где хранились священные тексты, читавшиеся жрецами перед публикой во время празднеств. Там же, вероятно, жил и верховный жрец.

Храмы Балу и Дагану были, однако, не единственными святилищами в самом городе. Недалеко от царского дворца найден еще один храм — по–видимому, «придворный». Он состоял из ряда помещений и по всем признакам имел плоскую крышу для вознесения молитв богу. Видимо, угаритяне считали, что оттуда, с высоты храма, поднимающегося над крышами обычных зданий, молитвы легче достигнут ушей божества. Возможно, эти молитвы возносил богам (или какому-то божеству, имя которого нам неизвестно) не жрец, а сам царь, как это делал известный нам Карату.

В «нижнем городе», расположенном по склонам холма, найден еще один храм, однако совершенно иного типа. Этот храм был включен в общую городскую застройку и внешне походил на обычный дом. Небольшая дверь с улицы вела в столь же небольшой вестибюль, откуда узкий коридор вел в большой зал размером 7 на 6 метров. У восточной стены этого зала находилась невысокая платформа, на которой были сложены раз–личные предметы, имевшие отношение к культу. Вдоль стен располагались скамьи. Имелся и еще один доступ в зал, но в отличие от того, что вел через вестибюль, — очень тесный и неудобный, скорее всего потайной. Из зала можно было пройти в маленькую комнату размером всего в 2,5 квадратных метра (вероятно, Святая Святых). В святилище найдены различные культовые предметы, в том числе ритоны, то есть особые сосуды в виде конуса, многие из которых — не угаритского, а кипрского или греческого происхождения. Поэтому святилище было условно названо «храмом с ритонами». Какому божеству оно было посвящено, неизвестно. Но в нем обнаружена статуэтка бога Илу, и можно думать, что это именно его храм. Но почему его здание скрывалось среди общей городской застройки, почему вход в него был несколько затруднен и почему имелся еще один, по–видимому потайной, — все это пока загадки.

Археологическое исследование Угарита далеко не завершено. В городе явно имелись и другие святилища, о которых мы пока еще ничего не знаем. Были ли они похожи на гордо возвышающиеся храмы Балу и Дагану или на скрытый среди домов относительно скромный «храм с ритонами», неизвестно. От тех, что найдены, сохранились только каменные фундаменты, позволяющие археологам определить планы священных зданий и прилегающих сооружений, но нет даже следов деревянных конструкций, которые, несомненно, использовались в святилищах Угарита. Уже в древности эти храмы были разграблены, и грабители унесли с собой золото, серебро, драгоценные и полудрагоценные камни. Но даже то, что осталось в развалинах, дает представление о богатстве утаритских святилищ.

Так, в храме Балу были найдены две золотые чаши, явно использовавшиеся в религиозном культе. Одна из них имеет диаметр 19 сантиметров и борта высотой 3 сантиметра. На дне ее изображены четыре козла, а также представлена сцена охоты: бородатый охотник стоит на колеснице, запряженной двумя лошадьми, и готовится стрелять из лука. За колесницей бежит собака. Охотник явно собирается застрелить убегающего козла. Три быка то ли являются целью охоты, то ли, наоборот, помогают охотнику. Обычно всю сцену называют царской охотой. Но поскольку чаша найдена в храме Силача Балу, а он выступает в мифе тоже как охотник, можно думать, что здесь изображен именно этот бог (и тогда быки, священные животные Балу, помогают ему в охоте на дикого козла). Вторая чаша несколько меньше (ее диаметр — 17 сантиметров), ее дно украшают три сцены. Центральная представляет двух козлов, стоящих у так называемого дерева жизни, и это изображение повторяется трижды. На средней, более широкой полосе изображены два льва и два быка. И наконец, третья, самая большая сцена показывает охоту льва, нападение его на других зверей. Здесь есть также изображения грифона, керуба и крылатого быка.

Кроме этих золотых чаш в развалинах храма найдены и другие предметы, имевшие отношение к культу. Среди них — серебряные и бронзовые статуэтки (причем последние были покрыты золотом), специальные сосуды для ритуальных возлияний и многое другое. В «храме с ритонами» археологи обнаружили бронзовые треножники, ларцы из слоновой кости, алебастровые вазы, ритуальные бронзовые гвозди с золотыми головками. Главным источником храмовых богатств были дары, которые приносили верующие.

В храмах служили жрецы во главе с верховным жрецом. Последний носил титул «главного пастыря». Таким «главным пастырем» был Аттинпарлану, под диктовку которого писец Илимилку записал мифологические поэмы Угарита. Жрецы жили в своих комнатах, расположенных рядом с храмом. Некоторые религиозные церемонии могли совершать цари.

Главным религиозным действием было жертвоприношение. Жертвы могли быть кровавыми и бескровными. Главным видом бескровных жертв являлось возлияние. В честь божества из специальных сосудов лились вино, молоко, мед или масло. Применялись даже особые длинные сосуды с отверстиями в боковых стенках; эти сосуды вкапывали в землю и наполняли предназначенной для пожертвования богам жидкостью (вероятнее всего, вином), которая, в свою очередь, из боковых отверстий и на разных уровнях впитывалась землей. Тем самым угаритяне, по–видимому, хотели задобрить божества, связанные с плодородием земли. Кровавая жертва предполагала принесение в дар богам животных. Специальные жрецы убивали их, а затем сжигали на алтаре. Жертвенное животное сжигалось целиком или частично. В последнем случае оставшееся получали жрецы и хозяева жертв. Чаще всего жертвовали овец, баранов, ослов, быков и коров, но нередко также птиц, особенно голубей. Наиболее важные жертвы, те, от которых, по представлению угаритян, зависела судьба общества или царя, сам царь или жрец приносили на городской стене, что еще ближе поднимало жертвователя и жертву к миру богов. Перед принесением жертвы руки омывали, а затем мазали их кровью жертвы. Во время жертвоприношения люди распевали религиозные гимны, прославляли богов, громко рассказывали, что же происходит в это время на алтаре или в храме. Сами жертвоприношения и время совершения их были тщательно расписаны, и все подчинялось раз навсегда установленному порядку. По–видимому, в Угарите сохранялась и практика человеческих жертвоприношений: приносили в жертву перворожденных сыновей, и делалось это обычно при закладке какого-нибудь очень важного здания или в случае чрезвычайной опасности. Считалось, что такой великой жертвой можно особенно повлиять на бога, дабы избегнуть грозной опасности или навеки сохранить заложенное строение.

Важной частью религиозного культа были молитвы. Обычно молитва состояла из двух частей: сначала молящийся просил бога или богиню что-либо сделать для него, а затем обещал божеству, что отблагодарит его, если тот выполнит его мольбу. В случае невыполнения человеком своего обещания божество, как считали угаритяне, могло сурово наказать его. Так в известном нам сказании поступила Асирату, когда Карату после успешного завершения своего предприятия и приобретения жены забыл пожертвовать богине обещанные ей серебро весом в две трети и золото весом в одну треть веса новой супруги. Молились и обычные люди, и царь как глава города–государства, и конечно же, более всех других — жрецы. Для молитвы часто поднимались на плоскую крышу дворца или обычного жилого дома, чтобы быть ближе к миру богов. При этом, как уже сказано, царь мог для молитвы взойти на городскую стену, а жрецы возносили молитвы с крыш высоко поднятых над городом храмов. Молящиеся обычно принимали специальные ритуальные позы, воздевая руки к небу.

В честь богов в Угарите устраивались различные празднества. Специальные процессии двигались в храм того или иного бога, чтобы воздать ему благодарность и умолить о помощи. Именно в таких случаях приносились особо значительные жертвы. Во время религиозных праздников жрецы читали собравшимся религиозные тексты. Распевались (скорее, читались нараспев) гимны в честь богов. Например, гимн в честь свадьбы бога луны Йариху и богини Никкаль, дочери бога лета, начинался так: «Воспою Никкаль, дочь Хархаббу, царя плода лета, Хархаббу, царя времени свадеб, когда склоняется Шапашу. Йариху охватывает и обнимает ту, которая произведет на свет с помощью богинь Косаратум. О богини Косаратум! О дочери Зари, ласточки! Здесь дева произведет на свет сына Йариху! Позаботьтесь о нем, из своих рук поддержите его, дайте ему мясо с кровью, напитайте его, сделайте его сильным, когда супруга Йариху произведет его на свет!» Особенно важным считался праздник в честь наступления нового года, отмечавшийся осенью после уборки нового урожая. Он был, вероятно, посвящен Балу, и во время этого праздника публично исполнялись повествования об этом боге.

Подобные церемонии проходили не только в храмах. Так, во время праздника, отмечающего рождение богов Шахару и Шалиму, процессия двигалась из города к берегу моря. Еще до ее начала собравшиеся, а это могли быть все или почти все жители Угарита, прославляли богов, а затем молили их, чтобы они даровали мир Угариту, мир его царю и царице, царским слугам и стражникам. После этого выносили статую бога смерти Муту со скипетром бесплодия и вдовства, и жрец резал и связывал виноградную лозу и призывал на Муту судьбу этой лозы: пусть он падет, как пала эта лоза. Но одного такого заклятия считалось мало, и собравшиеся семь раз повторяли: «Это поле — поле богов, поле Асирату и Рахмайу». Затем юноши готовили еду для богинь: семь раз варили козленка в козьем молоке и ягненка в масле. А затем уже процессия двигалась к морскому берегу, и там разворачивалась сцена так называемого священного брака. Две девушки (возможно, жрицы) представляли Асирату и Рахмайу. Они шли по берегу к жрецу, а может быть, и к самому царю, изображавшему тем временем Илу, охотящегося на птиц и равнодушного к судьбам мира. Но «Асирату» и «Рахмайу» убеждали его вступить с ними в брак. А после этого — по–видимому, в конце церемонии — показывались представления о рождении благих богов Шахару и Шали му и дальнейшей истории этих богов. Вся церемония, по убеждению угаритян, должна была способствовать плодородию земли и получению богатого урожая. Такие церемонии основывались на старинной вере в силу различных заклятий и магических действий. Вообще заклятия играли большую роль в жизни угаритян. Заболев, люди считали, что в них вселилось какое-то злое существо, которое нужно изгнать. И они произносили различные заговоры и заклятия наподобие такого: «Пусть слова юного бога изгонят тебя, пусть речи Балу изгонят тебя, и ты выйдешь на голос жреца, как дым через отверстие, как змея через основание стены, как горные бараны на вершину, как львы в чащу. Пробудись, Посох, приблизься, Посох. Пусть мучения будут на твоей спине, страдания на твоем теле. Пусть Харану изгонит этих спутников, пусть Юнец изгонит их. Ты же — унизься! Пусть запинается твой язык, пустись в бегство, да, пустись в бегство. Если ты одет, пусть бог тебя прогонит; если ты гол, пусть бог тебя прогонит. Ради людей то, чем ты дышишь, пусть будет изгнано с земли, ради людей пусть будет выгнано в бессилии». Если человека укусила змея, обращались к Шапашу, которая собира–ет яд, как солнце в полдень собирает тень; но и она одна не в состоянии полностью излечить укушенного, поэтому обращались и к другим богам: «Пусть Илу и Харану удалят яд. Пусть Балу и Дагану удалят яд. Пусть Анату и Астарта удалят яд. Пусть Иариху и Рашапу удалят яд». Перечень богов продолжался. И с их помощью Шапашу излечивала беднягу: «Она удалила яд изо рта того, кто кусает». Злые силы, как представлялось, подстерегают человека постоянно, и их надо всячески остерегаться. Они могут послать змею или какого-либо хищного зверя (например, льва), чтобы те напали на человека. Даже собственный дом — защита ненадежная, потому что зло могло проникнуть в него через различные отверстия, особенно окна. И дом надо очистить от злых сил.

Специальные очистительные церемонии совершались с целью обеспечения благополучия всего государства. В этом случае в них участвовали все жители Угарита, по крайней мере самого города, включая иностранцев. Возглавлял эту церемонию, вероятно, царь. Прежде всего приносили жертву богам, взывая, чтобы она поднялась к Илу и его сыновьям. Потом вели барана и его тоже приносили в жертву. Затем граждане Угарита пели специальный гимн в честь богов, и позже глава угаритских граждан (скорее всего, царь) и главы иностранных общин, имевшихся в Угарите, совершали особое очищение (по–видимому, особое омовение) ради избавления от гнева, нетерпения и междоусобия. И при этом все время воспевался Илу, его сыновья и совет сыновей, то есть общее собрание угаритских богов. Совершались и другие общественные церемонии, главным содержанием которых опять же были жертвоприношения богам. Особые жертвоприношения делались в первый и четырнадцатый дни месяца. В определенное время люди собирались в роще, посвященной Балу, и там совершали покаяние.

Наряду с общественными религиозными ритуалами существовали и частные, среди них те, что сопровождали свадьбу. Предварительно жених давал выкуп семье невесты. Сама свадьба начиналась жертвами и молитвами, в которых и новобрачные, и их родственники, и гости просили богов дать новым супругам счастье и плодовитость. На голову невесты лили специаль–ное масло (елей) в знак отрешения ее от прежней жизни в отцовском доме и перехода в дом мужа. Затем устраивалось пиршество, и если человек был богат и знатен, то оно могло продолжаться несколько дней. После этого жена переходила из дома отца в дом мужа, который и считался главой семьи. Муж и жена не должны были быть родственниками. Жена приносила с собой в новую семью приданое, которое ей выделяли родители и которое оставалось ее собственностью.

В семьях особенно заботились о плодовитости жены. Считалось, что если боги покровительствуют семье, то и детей в ней будет много. Приход в этот мир нового человека тоже был обставлен соответствующими церемониями. Среди них очень важной было обрезание, как бы устанавливавшее связь между новым человеком и богом, которому этим актом приносилась благодарственная жертва. Знаком тесной связи между божеством и человеком считалось присвоение новорожденному имени; в этом имени присутствовало имя божества, под покровительство которого ставился новый человек. Когда ребенок достигал совершеннолетия, приходило время еще одного обряда, означающего вступление во взрослую жизнь. При этом отец благословлял его и вручал ему вещи, нужные в новой, теперь уже взрослой жизни, — например, лук будущему охотнику.

И смерть обставлялась особым ритуалом.

Заупокойный культ был важной частью утаритской религиозной жизни. Угаритяне обычно хоронили своих мертвецов под собственным домом или, в крайнем случае, поблизости от него. Умершие члены семьи, таким образом, как бы оставались вместе с живыми. Саму гробницу сооружали одновременно со строительством самого дома. Такая гробница должна была быть достаточно большой, чтобы принимать постепенно всех покойников. Так, одна такая гробница имела 3 метра в длину, около 2,5 метров в ширину и 2,35 метра в высоту. Гробница была прямоугольной формы с отвесными стенками и перекрывалась либо плоскими каменными плитами, либо так называемым ложным куполом, состоявшим из сужающихся концентрических рядов камней. В любом случае она находилась под землей, так что сверху ее не было видно. В гробницу вели лестница или небольшой коридор, через которые можно было легко в нее войти. Коридор отделялся от самой гробницы деревянной дверью и довольно высоким порогом, служившим как бы границей между убежищем мертвецов и миром живых. Рядом с покойником оставляли некоторые предметы, нужные, как предполагалось, в загробной жизни. Такие предметы часто клали в специальные колодцы, вырытые в полу гробницы. В стенках делались небольшие ниши, в которые помещали лампы, с тем чтобы осветить покойнику его новое жилище.

Когда недуг человека считался смертельным, около постели больного начинался плач. И он продолжался семь дней после смерти человека. При этом могли приглашать специальных плакальщиков. И плакальщики, и родственники покойного в знак траура бичевали себя, наносили себе порезы и другие раны. Близкие покойного садились на пол или на землю, посыпали свои головы пеплом, надевали власяницы. Его родственники преподносили дары различным людям, надеясь такого рода жертвоприношениями облегчить участь скончавшегося. А затем устраивали тризну, которая тоже могла продолжаться несколько дней. Масштаб всех этих церемоний, естественно, разнился в зависимости от материальных возможностей и положения семьи покойного. Погребение царя было общегосударственным мероприятием.

Когда в начале XII в. до н. э. Угарит погиб, то и его культы исчезли вместе с ним.

Финикийцы, как и угаритяне, почитали своих богов прежде всего в святилищах. Само понятие «святое», «святилище» (в финикийском языке это обозначалось одним словом) играло очень важную роль в их жизни. Оно прилагалось ко всему, что имело отношение к божеству. И прежде всего, конечно, к святилищам. Очень древними были природные святилища. Как и угаритяне, финикийцы обожествляли некоторые горы и саму такую гору («высоту») воспринимали как святилище того или иного божества. Такими горами были Цафон на севере и Кармел на юге. В других случаях почитали не всю гору, а только пещеру в ней. Пещерное святилище было найдено в самой Финикии в гроте Васта между Сидоном и Тиром. Здесь обнаружены различные культовые предметы и надписи на стенах, сделанные посетителями пещеры. На западе финикийского мира, у берегов Испании удалось найти подобное пещерное святилище Эс'Куйрам, которое существовало не менее четырех–пяти веков. Пещера Эс'Куйрам была расположена недалеко от морского побережья на высоте приблизительно 200 метров. Проникали в нее через узкий вход, ориентированный на восток. После небольшого вестибюля еще один вход открывал доступ в основной зал, где и совершались различные культовые действия. Были в этой пещере и другие помещения, ныне разрушенные. В пещере найдены надписи, свидетельствующие, что здесь поклонялись сначала богу Решеф–Мелькарту, а затем в особенности богине Тиннит. Археологи обнаружили там около 600 целых статуэток, изображавших эту богиню, и более тысячи фрагментов. Все эти фигурки довольно однообразны: они представляют собой бюсты Тиннит со сложенными на груди крыльями и в головном уборе. Когда-то статуэтки были ярко раскрашены и даже покрыты тонкими листочками золота. В западной части Сицилии около города Панорм (современный Палермо) тоже найдено подобное святилище в Гротта Реджина на самом берегу моря на высоте 180 метров. Там обнаружены различные надписи, нарисованные на стенах знаки и фигуры, в том числе «знак Тиннит» и корабль египетской богини Исиды. В этой пещере почитали и Тиннит, и Исиду, и Шадрапу.

Другим видом святилищ, тоже довольно древним, были святилища под открытым небом. Такое святилище представляло собой место, особым ограждением отделенное от остального, «светского» мира и воспринимавшееся как святое. Здесь не было ни статуи, ни храма, а стоял только алтарь, на котором совершались жертвоприношения. Верующие приносили различные дары богу, делали посвятительные надписи, воздвигали священные камни. Такие святилища найдены в различных местах финикийского мира, как на востоке, так и на западе. Иногда богам и почтенным обожествленным героям, как, например, братьям Филенам, пожертвовавшим собой ради родины, ставили отдельные алтари. Особым видом святых мест были маленькие часовни размером порой не больше одного квадратного метра с собственным двориком и лабиринтом загородок, образовывавших проход к ним.

И все же наиболее значительным и важным видом святилищ были храмы, располагавшиеся в основном в городах. Каждый храм был довольно сложным комплексом, существенной частью которого являлся храмовой двор. Важнейшее место во дворе занимал алтарь. Здесь же могло расти так называемое священное дерево, то есть дерево, посвященное тому или иному божеству. В глубине двора поднималось само здание, которое обычно состояло из трех частей: вестибюля, собственно храмового помещения (целлы) и недоступного для верующих помещения — Святая Святых. Если в храме отправлялся культ нескольких близких божеств, то могло быть две или даже три целлы. Храмы ставились на высоких подиумах или террасах, к которым вели лестницы. Весь храмовой участок ограждался стеной, отделяющей священное место от обычного мира. Финикийцы обозначали храм словом bet, что означает «дом». И он действительно считался домом бога, а не местом совместной молитвы. Сам бог или богиня должны были присутствовать в своем храме либо в виде статуи, либо в виде особого священного камня — бетила. Доступ в Святая Святых, где, как полагали, обитает божество, был разрешен только жрецам, да и то лишь в определенные дни. Вход в храм отмечался высоким порогом, перешагнуть через который означало перейти из обычного, «светского» мира в мир священный, божественный.

Храмы сопровождали всю историю Финикии и ее колоний. С течением времени они видоизменялись, но в целом соответствовали установленному образцу. Самые древние храмы, относившиеся еще к III тысячелетию до н. э., обнаружены в Библе. Один из них, храм богини Баалат–Гебал, поднимался рядом со священным озером. Другой располагался к востоку от него, и его «хозяином» было мужское божество, вероятнее всего — Решеф. Этот храм имел довольно сложную архитектуру. В большом дворе находилась целла, к нему примыкал другой двор с несколькими помещениями, и все вместе они образовывали сооружение, в плане напоминавшее латинскую букву L. В начале II тысячелетия до н. э. над частью этого храма был построен другой храм, посвященный Решефу, имевший более простой план и уже совершенно соответствовавший общему архитектурному принципу, по которому строились финикийские храмы, то есть состоял в основном из двора и целлы в его глубине. В центре этой целлы поднимался высокий бетил (сохранилась только его нижняя часть), перед которым находился небольшой бассейн для совершения возлияний вином или какой-либо другой жидкостью. Более низкие бетилы стояли в углу здания, здесь же имелась и специальная платформа, на которую возлагались пожертвования богине. Подобные вертикально стоящие священные камни в большом количестве наполняли двор. Все они напоминали египетские обелиски, и поэтому археологи назвали свою находку «храмом с обелисками».

И в I тысячелетии до н. э. в финикийских городах сооружались значительные храмы. Финикийские мастера построили и храм Йахве в Иерусалиме, полностью соответствовавший принципам культовой финикийской архитектуры. Весь храм был длиной приблизительно в 30, шириной в 10 и высотой в 15 метров и состоял из трех частей. Перед ним располагался двор шириной, равной ширине храма, а длиной в 5 метров. В основном помещении храма разворачивались различные культовые действа, а в его задней части была Святая Святых, отделенная от остального помещения доходившей до потолка стеной, и вход туда закрывался богато украшенной деревянной дверью. Помещение Святая Святых имело форму куба со стороной примерно 10 метров и было обложено золотом. Там находился Ковчег Завета. Весь храм изнутри был облицован ценными породами дерева, потолок и пол были изготовлены из кедра. Дерево покрывала богатая резьба. В украшении храма изобиловало золото. По поручению своего государя прибыл в Иерусалим и активно участвовал в постройке храма тирский мастер Хирам, тезка царя. Он, в частности, поставил около входа в храм два медных столба высотой около 9 метров, соорудил огромный медный бассейн для омовения жертвенных жи–вотных, изготовил множество ритуальных предметов. Вокруг храма располагались различные подсобные помещения, в том числе жилища жрецов.

В планировке иерусалимского храма был использован, по–видимому, план храма Мелькарта. Храмы этого бога имелись и в Тире, и во многих тирских колониях. Тирский храм был первоначально построен одновременно с городом, то есть в XXVIII в. до н. э. Царь Хирам в X в. до н. э. перестроил его. В этом храме тоже было два столба (из золота и смарагда), и его украшали многочисленные приношения верующих.

Еще раньше, в XII в. до н. э., большой храм Мелькарта появился в Гадесе. Храм был построен из камня и сверху покрыт кедровыми досками, привезенными с гор Ливана. Он поднимался на подиуме, у подножия которого находился источник пресной воды. Основу святилища составлял открытый двор с алтарем в глубине. Это было священное пространство, окруженное стеной с башней. Внутри него имелось два колодца. Впереди был притвор, длина которого равнялась ширине главного двора. По периметру двора располагались капеллы (в одной из которых стояла статуя бога), а также жилые помещения жрецов и другого храмового персонала. Вероятно, там же как символ священного леса стояла золотая олива с изумрудными плодами. Вход в это священное пространство открывался воротами. На них, как мы уже знаем, были изображены девять подвигов Мелькарта, а также сцена его смерти и воскресения. Здесь же находились два бронзовых столба, покрытые древними надписями, понять которые в римское время уже никто не мог.

В глубине двора располагался сам храм прямоугольной формы. Внутри храма не было никаких изображений и стояли лишь два бронзовых алтаря, на которых горело негасимое пламя. В задней части храма находилось особое помещение, доступ в которое был дозволен только жрецам. Это помещение было слегка приподнято, в него вели три двери. Здесь и располагалась гробница Мелькарта. Надо отметить, что гробница Мелькарта в Гадесе была одной из самых почитаемых всеми финикийцами (а порой и не только ими) святынь. В храме и священном дворе хранились дары верующих.

Жрецы Мелькарта ходили босыми, облачались в белые льняные одежды и брили головы. Во время жертвоприношений они надевали более торжественную одежду, отделанную широкой полосой. Жрецы давали обет безбрачия. Во главе жрецов храма Мелькарта стоял верховный жрец. От Мелькарта ожидали прорицаний о будущем. Считалось, что бог делал это обычно во сне того человека, который просил о пророчестве. Желающие его получить располагались в особых помещениях вокруг священного двора, там они спали, а утром храмовые ясновидцы толковали эти сны и предсказывали будущее.

Важнейшей частью служения богу являлись жертвоприношения. Алтарь Мелькарта должен был обагряться кровью жертв ежедневно. Призывы к богу сопровождались особыми ритуальными танцами.

Жрецы Мелькарта поддерживали строгое соблюдение отеческих обычаев. В самом здании храма тщательно сохранялись балки, оставшиеся от первоначального строения. Моряки, возвращавшиеся после долгих странствий, именно здесь приносили благодарственные жертвы богу. Чужеземным морякам разрешалось заходить в храм лишь ненадолго, и они не могли там даже заночевать. Женщины вообще не допускались в святилище.

Храм Мелькарта в Гадесе был очень богатым. Многие люди считали важным для себя принести в храм те или иные дары и посвятить их богу. Еще важнее было то, что в этом храме хранилась казна Гадеса. Может быть, и тирский храм Мелькарта играл роль казнохранилища.

Храмы Мелькарта были не только в Тире и Гадесе, но и в других городах. Такие храмы имели, однако, чисто местное значение и занимали второстепенное положение, как, например, храм Мелькарта в Карфагене.

Сами карфагеняне особо почитали храм в Тире, признавая его высокий авторитет. Туда, а не в свое городское святилище они посылали десятую часть всех своих доходов, в том числе и военной добычи. Туда же ежегодно отправлялись из Карфагена «священные посольства».

Когда в III в. до н. э. карфагенские полководцы из знатной семьи Баркидов (к этой семье принадлежал знаменитый Ганнибал) приобрели доминирующее влияние в Карфагене, то своим покровителем они избрали именно Мелькарта, поместив его изображение на монетах. Эта семья вообще связывала себя с Мелькартом. Известные нам ее члены носили имена, включавшие имя этого бога (собственное или баал — «владыка»). Такое имя носил Ганнибал («милостив ко мне Баал»), а его отец звался Гамилькаром («раб Мелькарта»).

В Сидоне одним из главных храмов был храм Эшмуна (площадью в 3500 квадратных метров и высотой около 20 метров). Его украшали колонны с резными базами и капителями. Храм этого бога в Карфагене стоял на высокой террасе, куда вела лестница в 60 ступеней, и вмещал он до 50 тысяч человек.

Финикийские храмы были очень разнообразными. Примечателен в этом отношении храм в небольшом городке Марат (современный Амрит) около северофиникийского города Арвад. Здесь брали свое начало две реки, текущие в противоположные стороны. Третий источник питал само святилище. Священное место представляло собой обширный прямоугольный двор, окруженный стеной, по бокам входа стояли две башни. Во дворе было вырыто искусственное озеро и поднималось весьма скромное по площади (немногим больше 13 квадратных метров), но довольно высокое монументальное здание самого храма. Этот храм был, вероятнее всего, посвящен одному из богов–врачевателей, а искусственное озеро предназначалось для ритуальных омовений с целью облегчить излечение.

Построив в каком-либо месте свой храм, финикийцы его уже никуда не переносили. В случае разрушения или какого-либо другого повреждения святилища они старались его восстановить там же. Особое значение придавалось сохранению остатков прежнего храма. Все, что сохранилось от старого святилища в случае какого-либо ремонта или полного восстановления, старательно включалось в новое сооружение. И финикийцы верили, что даже деревянные стропила и балки могли сохраняться в храме в течение многих веков. При основании нового города сразу же сооружался храм главного божества этого города. Например, на том же холме, где строился Карфаген, его основательница Элисса воздвигла храм Эшмуна. Много позже карфагенский полководец Гасдрубал, основав в 226 г. до н. э. в Испании Новый Карфаген, также создал там храм этого бога. Иногда храм мог быть построен еще до основания самого города. Например, храм Мелькарта в Гадесе, как считали его жрецы, старше города лет на семьдесят. А на острове Фасос, когда там в течение некоторого времени жили финикийцы, разрабатывавшие золотые рудники, финикийского города и вовсе не существовало, а был лишь храм того же Мелькарта. Когда же на тех местах, где обосновывались финикийцы, уже до их прихода существовали местные святилища, они порой создавали свои там же. Мы уже упоминали финикийский храм на острове Мелита (современная Мальта), возведенный на месте святилища времен неолита.

В те времена разработанного и всеми признанного международного права не существовало, и положение каждого чужеземца в принципе считалось весьма опасным — он мог быть убит, ограблен, захвачен в плен и продан в рабство. Храм же был святым местом, нарушить его неприкосновенность многие не решались. Поэтому пребывание в храме давало купцам и другим людям определенную, хотя и временную гарантию неприкосновенности. И те, в свою очередь, отвечали храму не только уважением и почитанием, но и различными приношениями, в том числе довольно дорогими дарами. Существовали и обязательные приношения. Так, и в самом Тире, и в его колониях принято было отдавать храму Мелькарта десятую часть своих доходов.

Храмы были очень богаты. К сожалению, те из них, которые дошли до нас, были весьма основательно разграблены. И судить о богатстве финикийских святилищ лучше всего по описаниям древних авторов. Так, о храме Решефа в Карфагене древний историк Аппиан (II в. н. э.) говорит, что его целла была покрыта огромным количеством золота, а внутри ее стояла тоже позолоченная статуя бога. Еще богаче храма Решефа был храм Эшмуна, самый знаменитый и роскошный в Карфагене. Храм Астарты на Мелите был украшен изделиями из слоновой кости и необыкновенными слоновыми бивнями. Многочисленные изделия из этого материала найдены в храмах самой Финикии. Неприкосновенность храмов делала их идеальным местом для хранения сокровищ. Часто храм выступал своеобразным казначейством финикийского города. Храмы могли иметь и свое хозяйство. В храмах хранились архивы, а также записи священных преданий.

Персонал храма был организован в коллектив, во главе которого стояли верховный жрец или верховная жрица. Эти люди, как правило, относились к аристо–кратии. Верховный жрец Мелькарта в Тире, Ахерб, был зятем тирского царя Мутона (IX в. до н. э.) и считался вторым лицом в государстве. Иногда такие люди наряду с жреческими должностями могли занимать и светские. Основную массу жрецов составляли рядовые жрецы и жрицы. Были люди, которые занимали еще более низкие ступени в храмовой иерархии.

Ниже их находились гадатели и пророки, музыканты, священные брадобреи, писцы и другие люди, обслуживавшие храм и приходивших туда «мирян». А на самой низшей ступени стояли храмовые рабы. Некоторые жрецы могли иметь семью и детей, другие давали обет безбрачия. У финикийцев, по–видимому, наследственного жречества как института не существовало, но на практике особо ценимые жреческие должности могли передаваться по наследству. Вокруг храмов собирались поклонники данного божества, которые объединялись в особый культовый союз, находившийся, как считалось, под божественным покровительством.

Существенной частью религиозного культа были праздники и церемонии. В отдельных финикийских государствах существовали, вероятно, разные праздники. На юго–востоке Малой Азии находилось царство Самааль, бывшее под сильным финикийским влиянием; там, в частности, использовали финикийский язык (наряду с местным) и почитали многих финикийских богов. В этом царстве отмечалось по крайней мере три праздника: новый год, праздник подрезания деревьев (в конце зимы) и праздник сбора винограда (осенью). В финикийских городах Кипра праздником отмечали начало месяца и полнолуние. Большим праздником Тира и его колоний, особенно Гадеса, где находилась гробница бога, был праздник в честь пробуждения (то есть воскресения) Мелькарта, установленный в X в. до н. э. тирским царем Хирамом. Во время праздника из города удаляли всех иноземцев, ибо только «подданные» «царя города» (Мелькарта) могли в нем участвовать. Праздник отмечался несколько дней.

В Тире всеми церемониями руководил царь, в Гадесе — суффет (глава управления городом).

Само празднество разворачивалось как четырехактная драма. В первом акте создавалось изображение бога, сидящего на гиппокампе, которое затем сжигалось. При этом почитатели Мелькарта плакали и ударяли себя ножами и копьями. Во втором акте остатки сожженного изображения торжественно хоронили. Затем праздновался «священный брак»: жрица (а в Тире, может быть, царица), изображавшая Астарту, и царь либо суффет как бы вступали в брак, символизируя скорое новое рождение Мелькарта. Наконец, в четвертом акте разыгрывались воскресение бога и его новое явление в мир. Во время праздника распевались гимны в честь Мелькарта, его смерти и воскресения (недаром позже греков и римлян поражало, что гадитане воспевают смерть). Тогда же, видимо, читались священные тексты о трудах Мелькарта.

Подобный ежегодный праздник отмечался в Библе в честь Адониса. Он начинался, когда вода в реке Адонис, протекающей недалеко от Библа, окрашивалась в красный цвет, что воспринималось жителями Библа как наполнение реки кровью погибшего Адониса. Одновременно на небосклон восходила звезда Сириус, а с моря начинали дуть постоянные ветры. И город погружался в траур. В знак траура люди бичевали себя и ранили свое тело ударами ножей и копий. Женщины обрезали волосы. Все плакали и обращались к погибшему богу: «Приди, благодетельный, принеси твоим поклонникам плоды земли!» Совершался, по–видимо–му, и обряд, имитирующий торжественное захоронение тела Адониса. Специально изготовленную большую куклу клали горизонтально в особую могилу, находившуюся в ограде храма Баалат–Гебал. Затем, возможно, женщины возлагали на эту могилу цветы и фрукты и в знак поминовения погибшего, и в знак надежды на его возвращение с новыми плодами. Приносились и погребальные жертвы, как это было обычно при похоронах. Собравшиеся пели торжественно–памятный гимн, в котором вспоминали об обстоятельствах гибели Адониса и о скорби Баалат–Гебал. Считалось, что сама Баалат–Гебал горюет вместе с жителями города. Траур продолжался три дня, пока из Египта не приходила весть о воскресении Адониса.

Библ был издавна связан с Египтом, и праздник в честь Адониса отмечался одновременно и в стране Нила, где полагали, что Адонис — тот же египетский Осирис, супруг богини Исиды. Там во славу Адониса–Осириса приносили различные драгоценные дары, изысканную еду. На следующий день говорили, что Адонис нашелся и воскрес. Египтянки выходили на берег моря и спускали на воду особый сосуд, в который клали записку к женщинам Библа, сообщая о воскресении Адониса. По другим рассказам, в море выпускали сделанную из папируса голову Осириса–Адониса, и это тоже было знаком воскресения. И когда эти сведения достигали Библа, траур там заканчивался. Все радовались воскресению юного бога. Из гробницы доставали его изображение и уже в вертикальном положении торжественно выносили под открытое небо. И вновь начинались торжественные процессии и пение гимнов, но уже радостных, восхваляющих возвращение Адониса в его город и вообще в этот мир.

Свои праздники были в Карфагене — например, в честь богини Тиннит, и какой-то другой праздник, продолжавшийся не менее пяти дней. В ходе праздничных торжеств, посвященных Тиннит, разыгрывались представления, восхвалявшие эту богиню плодородия и любви и сопровождавшиеся такими неприличиями, что наиболее стыдливые дамы отворачивались.

Когда же и к западным и к восточным финикийцам проник культ египетской богини Исиды, то и в честь этой богини стал справляться пышный праздник. Этот праздник отмечался в самом конце зимы, когда кончалась непогода, стихали зимние бури и море становилось доступным для судоходства. В этот день на воду спускали так называемый священный корабль богини, только что построенный. К берегу направлялось торжественное шествие, возглавляемое жрецами. Все были празднично разодеты, вели жертвенных животных, несли изображения богов, которые тоже должны были радоваться празднику Исиды. Особо выделялись люди, специально этой богине посвященные: они были одеты в белые льняные одежды, при этом у женщин были умащены и покрыты прозрачной тканью волосы, у мужчин — полностью обриты головы. Все это сопровождалось музыкой и пением.

Возможно, у финикийцев существовал и еженедельный праздничный день, в течение которого вообще ничего нельзя было делать.

Частью всех финикийских праздников были театрализованные представления. Вероятно, со временем для них стали создавать специальные сооружения, подобные греческим театрам. Много исполнялось музыки на различных инструментах, особенно на разного рода флейтах, и танцев. Такие танцы устраивались в храме Эшмуна в Сидоне. Жрецы и пророки Мелькарта танцевали вокруг жертвенника, взывая при этом к богу и нанося себе уколы ножами и копьями. Тирские купцы под звуки флейты плясали в честь Мелькарта, то подпрыгивая ввысь, то приседая и извиваясь всем телом. Рассказывали, что сам Адонис играл на особой флейте — гингре, звучавшей очень печально.

Еще более важной частью финикийской религиозной жизни были молитвы и жертвоприношения, как во время праздников, так и по различным другим случаям. С молитвой обращались к тому или иному божеству, выражая в конце надежду, что божество услышит голос молящего и благословит его. При этом поднимали левую руку на уровень рта, а в правой протягивали воображаемому божеству (видимо, его статуе) какой-либо предмет, предназначенный ему в жертву. Иногда поднимали в умоляющем жесте обе руки, а иногда, наоборот, обе руки сплетали, прижимая их к груди, подчеркивая смирение молящего. Молитвы воспринимались верующими как видимая связь между человеком и богом.

Другим видом такой связи считались жертвоприношения. Их могли совершать полководцы во время войны или перед отправкой в военную экспедицию. Карфагенский полководец Гамилькар, отправляясь в 237 г. до н. э. в поход в Испанию, совершил жертвоприношение богу Баал–Хаммону и при этом приказал своему сыну Ганнибалу поклясться в вечной ненависти к Риму. Тот принес клятву и не изменял ей в течение всей жизни. В самой Финикии обряд жертвоприношения порой совершали сами цари. Но в основном это было делом жрецов. Жертвователями могли быть и отдельные люди, и целые семьи, и профессиональные или иные объединения, и союзы поклонников данного бога. Существовало три вида жертв: кровавые, бескровные и жертвы богу в виде различных предметов. Часто те, кто имел для этого средства, ставили статую бога или воздвигали стелу с указанием своего имени. Многие дары хранились в храмах, и когда таких даров накапливалось столь много, что новым уже не хватало места, или когда уже имевшиеся приношения от времени приходили в негодность, то их складывали в специальные хранилища в пределах храмовой территории. Разновидностью бескровных жертв были различные воскурения, когда на специальном треножнике в особом сосуде (курильнице) сжигали вещество, имевшее сильный и приятный запах, и в этом случае ароматный дым поднимался к небесам, услаждая обоняние богов и богинь. Богам жертвовали также различные овощи и фрукты, особые лепешки, возлагая их на алтарь. Вино, молоко, мед выливали из специальных сосудов тоже на алтарь или лили на землю.

На алтаре также приносили кровавые жертвы. В особо важных случаях практиковалось так называемое всесожжение (то, что греки называли холокаустом), когда всю жертву целиком сжигали на алтаре. Но чаще богам сжигали только часть туши животного, а остальное делилось между жрецами и человеком, принесшим жертву, при этом жрецам доставались грудь и бедра животного, а хозяину жертвы — шкура, бока и нижние части ног. Приносили в жертву богам быков и коров, баранов и овец, ягнят и козлят, оленей и различных птиц. Перед совершением жертвоприношения алтарь украшали гирляндами, а если дело происходило ночью, то по бокам ставились два особых светильника. Жертвенных животных обмывали, кормили и в торжественной процессии вели к алтарю. В процессии несли различные ритуальные предметы, как, например, специальные ножи и топоры, чаши с вином и медом. Впереди шли флейтисты, игравшие в течение всей церемонии. Перед алтарем жертвователь клал руку на голову жертвы и передавал ее затем жрецу. После этого жертву убивали и сжигали (полностью или частично) на алтаре. Во время сожжения жрец покрывал голову полой своей одежды, поднимал правую руку к небу, а левой рукой бросал на алтарь пахучие зерна, распространявшие при сжигании благовонный аромат. При этом жрец произносил особую молитву. Все эти действия жрецы совершали далеко не бесплатно. Жертвователи платили жрецам оговоренные суммы. При принесении в жертву быков жрец должен был получать 10 сиклей серебра за каждого, коров — по 5 сиклей, мелких животных или птиц — по три четверти сикля и 2 зара.

Древних греков и римлян особенно поражали человеческие жертвоприношения, имевшие место у финикийцев. Часто в жертву приносили военнопленных, выбирая для этого самых красивых, считая, что так бу–дет угоднее богам. Есть сведения, что финикийцы, жившие на Сардинии, убивали в честь богов стариков, а те при этом смеялись, и отсюда якобы пошло выражение «сардонический смех». Людей жертвовали различным богам, а также душам погибших предков. Но чаще всего (по крайней мере, в Карфагене) такие жертвы приносились Баал–Хаммону.

Особенно известна практика принесения в жертву детей, главным образом первенцев — мальчиков, но часто и девочек, притом в основном из аристократических семейств. Это была тяжкая обязанность тех, кто возглавлял общество, обеспечить ему милость богов ценой поступка одновременно и самоотверженного, и беспощадно жестокого. Особенно важной считалась такая жертва в дни тяжелых испытаний и страшных опасностей, грозящих государству. Большинство приносимых в жертву были младше шести месяцев, нередко это были новорожденные, но иногда возраст таких несчастных достигал и четырех лет. Ребенка сначала умерщвляли, а затем сжигали на бронзовых руках статуи бога. Происходило это ночью при звуках флейт, тамбуринов и лир. Финикийцы считали, что в результате этого душа жертвы поднималась непосредственно к богу, входила в царство Баал–Хаммона и становилась там главным защитником интересов родины и собственных семейств. Такое жертвоприношение обозначалось словом «молк» (или «молек», «молок»). Это слово было неправильно понято уже соседями финикийцев, и появилось представление о кровожадном боге Молохе, пожирающем человеческие жизни.

Отдавать богам своих первенцев было, естественно, тяжело, поэтому в Карфагене многие аристократы стали покупать чужих детей и под видом собственных отдавать их богу. Но когда над Карфагеном нависла смертельная опасность, карфагеняне восприняли ее как гнев божества на нечестие «лучших людей государства» и решили вернуться к старым обычаям: они сожгли более 500 детей, из которых 200, сыновья знатных родителей, были определены властями, а не менее 300 — пожертвованы добровольно. Эти добровольные пожертвования явно происходили из разных слоев общества. С течением времени круг жертвователей расширился вплоть до рабов. Однако при всей своей на–божности многие карфагеняне пытались уклониться от принесения этой жестокой жертвы. Так, например, поступил знаменитый полководец Ганнибал, который взамен своего сына пообещал роскошные жертвы после победы над Римом.

Останки сожженных детей помещали в специальные урны и хоронили в особом святилище, которое современные ученые называют тофетом.

Тофеты располагались обычно на самом краю города, рядом с городскими стенами, а иногда и за стенами, но недалеко от них. Сам тофет представлял собой закрытый двор, внутри которого находились небольшая часовня и лабиринт загородок. Двор был заполнен урнами с прахом жертв. Над каждой жертвой ставилась стела с именем жертвователя и призывом к богу или богине принять этот дар. Когда двор заполнялся, он мог выравниваться, и в новом слое вновь располагались урны с останками несчастных детей.

Порой этот ужасный обычай все же смягчался. В жертву богам могли приносить не родившихся детей, а результаты выкидышей. В практику входили и так называемые жертвы замещения, когда вместо ребенка убивали и сжигали ягненка. Замещение основывалось на формуле «душа за душу, кровь за кровь, жизнь за жизнь». Известно, как проходила такая церемония. Группа людей, держа ягненка, двигалась к культовому зданию и входила в него. В самом здании ягненка убивали и сжигали, а жрец, которому помогали два или три ребенка, вливал в пламя душистое масло. Постепенно «жертвы замещения» все более распространялись, хотя финикийцы (по крайней мере, те, что жили в Центральном Средиземноморье) от жертвоприношений детей никогда окончательно не отказывались.

Все эти обряды и жертвы должны были обеспечить и государству, и отдельным людям милость богов и сносное существование. Но одних этих средств казалось недостаточно. И финикийцы широко применяли магию, различные гадания. Например, при постройке дома в фундамент клали бронзовые фигурки скорпионов, надеясь таким образом обезопасить обитателей дома от настоящих ядовитых насекомых. На специальных пластинках писали заклятия против своих врагов. При себе носили амулеты, владельцы которых видели в них защиту от злых сил и верили, что они помогают человеку в его действиях. Амулеты содержали призывы к богам и демонам помочь хозяину амулета или, наоборот, оставить человека в покое.

Тщательно заботились финикийцы о своих мертвецах. Естественно, что наибольшую заботу они проявляли об умерших царях. В Библе раскопаны гробницы царей II тысячелетия до н. э. Когда-то их местонахождение было отмечено небольшими пирамидами, но теперь эти пирамиды исчезли, и археологам остались только подземные помещения, вырубленные в скале. Такая погребальная пещера была очень глубока — до 10 метров. На ее дне в саркофаге покоился погребенный царь, покрытый дорогими украшениями и окруженный другими ценными предметами. И позже царей хоронили в каменных саркофагах. На их стенках вырезали различные cцены и надписи. В I тысячелетии до н. э. стали распространяться саркофаги, повторявшие очертания человеческого тела, причем особо выделялось лицо, которое, правда, не было портретом. Подобные саркофаги использовались при захоронении не только царей, но и жрецов, а иногда и простых смертных, но, по–видимому, достаточно богатых.

Хороня своих умерших, финикийцы применяли два способа: и трупоположение, когда мертвое тело кладется в могилу, и трупосожжение, когда это тело сначала сжигается, а затем уже пепел вместе с несгоревшими остатками в специальной урне помещается в назначенное место. Восточные финикийцы предпочитали трупоположение, на западе было довольно широко распространено трупосожжение. В любом случае тело сначала обмывали, одевали в лучшие одежды, обмазывали душистыми маслами, причесывали, украшали драгоценностями. Финикийцы особенно заботились, чтобы никто не нарушил покой мертвеца, они призывали проклятья на голову тех, кто решится на такой святотатственный поступок. Не надеясь только на проклятья, сами могилы они устраивали как можно глубже. Финикийские могилы были разнообразны. Там, где имелась возможность, финикийцы использовали естественные пещеры, несколько расширяя их. В других случаях вырывались глубокие колодцы (иногда глубиной до 20 метров), и на их дне делалось расширение, в которое и клали тело или ставили урну; сам колодец после этого заваливали камнями и засыпали землей. Третьим видом могил были прямоугольные ямы размером в человеческое тело. Известны и погребальные камеры, в которые вели специальные наклонные коридоры. Создавались даже целые подземные сооружения, довольно сложные, с различными нишами. Такие гробницы, принадлежавшие семьям, постоянно пополнялись новыми захоронениями. Но обычно могилы предназначались для одного мертвеца, редко — для двух (по–видимому, мужа и жены). Над могилой финикийцы ставили стелу или памятный камень. А позже для знатных людей они начали строить настоящие мавзолеи. Один такой мавзолей в Африке был двухэтажным, он поднимался на трехступенчатом постаменте, а перед ним располагался алтарь, на котором горело пламя, пожирающее погребальную жертву.

При всем почтении к мертвецам финикийцы боялись их слишком близкого соседства. Поэтому кладбища (некрополи, то есть «города мертвых») располагались в отдалении от городов. Если поселение лежало на берегу реки, то могилы находились на другом берегу, если на холме, то кладбище устраивали на другом холме. А если город стоял на острове, то некрополь занимал соседний остров; если же это было невозможно, то кладбище помещали на другую сторону острова. Существовали и другие варианты. Но в любом случае могилы находились в отдалении от жилищ.

Похоронить мертвеца, соорудить ему могилу считалось святой обязанностью каждого финикийца. И не менее святой обязанностью было снабдить мертвеца всем необходимым в загробной жизни. А растительная душа, которая оставалась в могиле, нуждалась, по мнению финикийцев, во всем том же, что и живой человек, то есть как минимум в пище, питье и свете. Поэтому в могилу обязательно помещались лампа на чаше, оставленная светящейся, два кувшина или две амфоры с едой и два кувшина с питьем. Иногда плоды и пироги, положенные в могилу, изготовлялись из глины. Видимо, на этот случай существовали какие-то магические обряды, которые должны были, по мысли совершавших их, сделать эту пищу съедобной. Кроме самого необходимого в могиле могли оставляться и другие предметы, число, виды и качество которых зависело от имущественного положения, места в обществе, вкусов и верований семьи покойного. В могилу клали также различные амулеты, которые должны были отвратить от мертвеца недоброжелательных демонов. У западных финикийцев при захоронениях часто использовались погребальные маски сравнительно небольшого размера с утрированными, иногда даже карикатурными чертами лица — тоже для отвращения злых сил. Магическое значение имели и сосуды из скорлупы страусовых яиц с нарисованными на стенках разными изображениями.

Финикийские культы существовали довольно долго. Постепенно под влиянием греков и римлян они видоизменялись. Греческие и римские обряды смешивались с финикийскими и часто вытесняли их. Но когда наступали тяжелые времена, финикийцы вспоминали старые культы. Так, в III в. н. э. во время тяжелого кризиса, потрясшего Римскую империю, жители финикийского Гадеса в Испании снова обратились к старинным и к тому времени запрещенным человеческим жертвоприношениям. И еще в начале V в. н. э. в Африке потомки финикийцев совершали «бесстыдные», с точки зрения христиан, обряды в честь Астарты.

На Востоке финикийцы жили в окружении народов с родственной культурой и очень близкими религиозными представлениями. Расселившись на Западе, финикийцы оказались в окружении местного населения, которое находилось, как правило, на более низком уровне культурного развития. Поэтому неудивительно то большое влияние, которое оказали на это население финикийцы. Много взяли от финикийцев народы, населявшие Испанию. В их среде распространились некоторые финикийские боги и их культы, которые смешивались с местными; в могилах часто обнаруживаются следы финикийского влияния. Более того, сами могилы порой оборудовались по финикийскому образцу. В них клали амулеты, похожие на финикийские или сделанные финикийцами же, различные финикийские или подражающие им сосуды, изображения богов. В Африке нумидийцы, которые в III-II вв. до н. э. создали могучее царство, восприняли очень многое от финикийской религии. Здесь были широко распространены пришедшие из Карфагена культы Баал–Хаммона и Тиннит, а также греческих Деметры и Коры. Нумидийские цари и вельможи создавали по карфагенскому образцу гробницы и целые мавзолеи. После разрушения Карфагена римлянами те передали нумидийскому царю находившиеся в разрушенном городе библиотеки, в которых явно хранились и священные тексты. Значительным было влияние финикийцев и на жителей Сардинии. Там культ финикийского Цида слился с местным культом Отца Сарда. И даже в III в. н. э. сардинский храм этого бога был построен по финикийскому образцу.

Окончательно финикийские культы и на Востоке и на Западе исчезли только с победой христианства, а затем и ислама.

Повествование о богах, героях и городах

Арамейский культ был очень похож на финикийский, что конечно же объясняется близким родством и общим происхождением этих народов. Как и финикийцы, арамеи активно поклонялись священным камням — бетилам. Сами арамеи такие камни и столбы называли словом «кам» (qam) и обожествляли их. Знали они и слово «бетил» (бет–эл). У них, как и у финикийцев, был бог, которого уже много позже именовали Симбетилом, и он каким-то образом был связан с божеством–предком Сайм, образуя вместе с ним и львиным богом (чье сирийское имя неизвестно) триаду. Этот бог, видимо, олицетворял ту божественную силу, которая жила в священном камне. И сама эта божественная сила воспринималась как особое божество, под покровительство которого люди могли ставить своих детей, включая в их имена элемент «кам» или «цур» — скала. Библия называет предка арамеев Камуилом. Это имя, несомненно, заимствовано из арамейских преданий: недаром библейский текст просто перечисляет детей Нахора (брата Авраама), а упоминая Кемуила, уточняет, что он— отец Арама. Вероятно, Столб Ила олицетворяет самого Ила. Видимо, и другие боги могли воплощаться не только в человеческом или животном образе, но и в виде камней, столбов, скал, гор. Порой такие бетилы могли помещаться в святилища.

В более раннее время арамейские храмы были довольно простыми. Своими размерами и украшениями они уступали царским дворцам, и это, видимо, объяснялось известным консерватизмом, свойственным религиозным представлениям; относительная скромность жилищ богов могла напоминать прежнюю эпоху кочевой догосударственной жизни, в то время как дом царя должен был свидетельствовать о новом времени. Часто это было лишь огороженное пространство, в котором находился бетил. Иногда внутри этого пространства воздвигали небольшое строение, в которое помещали либо бетил, либо статую божества. В северной части Сирии, где еще сильны были хеттские традиции, строились храмы больших размеров, их стены украшали вертикальные плиты с рельефами. Такие плиты называют ортостатами.

При всем своем консерватизме арамейская религия развивалась, и позже стали строить более обширные и более украшенные святилища, вполне сравнимые с храмами других стран и народов. Таким был, например, храм Атаргатис в городе Бамбике, или Священном городе, как его еще называли, в Северной Сирии. В нем почитали не только эту богиню, но также Хадада и Сайм. Но главной богиней там была все же Атаргатис. Этот храм находился на высоком холме в центре города. Священный участок был огорожен высокой оградой, вход в которую был оформлен огромными украшенными воротами высотой несколько менее 18,5 метра, а в них стояли колонны размером около 5,5 метра. Во дворе стоял бронзовый алтарь, украшенный различными мифологическими сценами, а уже дальше находился сам храм. Во дворе перед храмом бродили прирученные жрецами животные, посвященные богам. Если вход в священный участок располагался с севера, то само храмовое здание было обращено к востоку. Храм поднимался на площадке высотой в 3 метра, на которую вела каменная лестница. Вход в храм открывался дверями, покрытыми золотом. И само храмовое помещение, даже его потолок, было украшено золотом.

В храме стояли статуи богов. Хадад восседал на троне, по бокам которого находились быки. Позолоченную статую Атаргатис, украшенную драгоценными камнями, несли фигуры львов. Между ними находилась статуя Сайм с золотой фигурой голубя на голове. Кроме них слева от входа в храм находился трон солнечного бога Шамаша, хотя самого изображения бога не было; такое положение относительно часто в западносемитских культах (например, пустой трон мог у финикийцев символизировать Астарту). Вероятно, симметрично ему стоял подобный трон бога луны Шаггара. За тремя главными статуями находилась статуя какого-то бородатого бога, которого греческий автор называет Аполлоном. В Пальмире, как мы видели, с Аполлоном сравнивали месопотамского бога Небо. Может быть, и в Бамбике речь шла о нем же. Некоторые ученые думают, однако, что это был Ил. Стояли в храме и статуи некоторых других божеств.

Небольшой вход открывал доступ в отдельное помещение, доступ в которое был зарезервирован только для некоторых жрецов. Это явно была Святая Святых— особое помещение, характерное и для финикийских храмов, и для построенного по их образцу Иерусалимского. Вероятно, статуи в главной части храма, доступ куда был открыт не только для жрецов, но и для всех верующих, служили лишь символами божеств, в то время как в Святая Святых непосредственно обитала сама Атаргатис, и поэтому только те жрецы, которые ее непосредственно обслуживали, и могли туда входить. Важным элементом святилища являлся бассейн, в котором плавали рыбы, посвященные Атаргатис. Несмотря на его глубину, в его центре был воздвигнут большой столб, увенчанный алтарем, так что казалось, что этот алтарь плывет по воде бассейна.

С течением времени роскошь храмов увеличивалась, и их устройство становилось все сложнее. В Дамаске был сооружен самый обширный храм арамейской Сирии. Там высокое ограждение окаймляло обширное пространство, вход в которое украшали две огромные квадратные башни. За этим входом открывался двойной двор, за котором уже поднималось само святилище. В нем стояла статуя не только Хадада, но и Атаргатис, которая, правда, появилась там позже, чем изображение главного бога. Еще пышнее были пальмирские храмы; они многое заимствовали из римской архитектуры, но сохранили при этом основные черты сирийских храмов. Так, храм триады Бела — Йарихбола — Аглибола состоял из обширного двора, окруженного высокой оградой, бассейнов для ритуального омовения и очищения, алтарей и, наконец, самого храмового здания. Вход был украшен восемью колоннами и фланкирован башнями и состоял из трех дверей. Огромный двор был размером 200 на 220 метров. На выступах колонн, идущих вдоль внутренней стороны ограды, стояли бюсты почетных граждан. Это были «спонсоры» строительства, богатые люди, на чьи средства храм воздвигался. Стены двора и само храмовое здание были украшены различными рельефами, представлявшими различных богов и богинь. Как и в Бамбике, сам храм стоял как бы поперек двора, так что вход в него не соответствовал входу во двор. Храм был разделен на три части, и каждый член триады имел в нем собственное помещение.

Ярким примером сирийских храмов первых веков нашей эры является храмовой комплекс в Баальбеке на пути между Дамаском и Тиром. Он состоит из трех храмов. Большой храм сам представляет собой целый огромный комплекс связанных друг с другом сооружений. Широкая и высокая лестница из 42 ступеней вела к мощным воротам, украшенным 12–колонным портиком, треугольным фронтоном и двумя башнями по бокам, а из ворот через три арочных проема открывался вход в шестиугольный двор. Между воротами и двором располагался высокий порог, разделявший эти два сооружения. Этот порог, как и в древних финикийско–палестинских храмах, отделял священное пространство двора от «светского» окружающего мира. Общий план двора и храма напоминает план Иерусалимского храма, построенного финикийским архитектором. Об этом же говорят две отдельно стоящие колонны и два бассейна. За этим двором тоже через три арки человек проходил в огромный прямоугольный двор размером 88 на 100 метров, в центре которого находились два алтаря: сначала более монументальный, а затем на единой оси с ним менее крупный. Двор был окружен высокой стеной с колоннадой, вдоль продольных стен располагались два бассейна, а недалеко от них стояли две отдельные, ни с чем не связанные колонны. В глубине двора, возвышаясь над ним, поднимался сам храм, также окруженный колоннадой, размером 40 на 90 метров. Общая высота храма достигала 40 метров над уровнем двора. В храме на высоком постаменте стояла статуя бога. Статуя стояла на постаменте, по бокам которого находились два быка, которые ясно говорят, что это был древний Хадад, хотя в то время уже приравненный к греческому Зевсу и римскому Юпитеру. Бог был одет в узкую, еще более сужающуюся книзу одежду, украшенную розетками и бюстами мужских и женских божеств. Голову украшал особый головной убор — калаф в виде слегка расширяющейся кверху корзины, украшенный растительными мотивами. В левой руке, прижатой к телу, он держал сноп колосьев, а правой размахивал бичом.

Малый храм раньше был посвящен, скорее всего, какому-то молодому богу, сравнимому с римским Меркурием. Вероятнее всего, это был Сайм. Этот храм был воздвигнут рядом с Большим храмом строго параллельно последнему. Он тоже достаточно большой — 34 на 66 метров, со всех сторон окружен колоннами, в нем широко использована Ордерная система, его подиум не столь высок, как у Боль-шого храма. Но местные черты ясно видны и в этом сооружении. К ним относятся трехнефная недоступная Святая Святых (греческий адитон), размеры промежутка между колоннами, каменные плиты потолка, украшенные плоским геометрическим орнаментом. Но, пожалуй, самое яркое проявление восточного наследия — это огромный дверной проем размером 12,6 на 6,3 метра с богато орнаментированными боковыми наличниками, ведущий во внутреннее помещение храма. Этот величественный вход, абсолютно не требуемый никакими реальными нуждами, призван был подавить человека и подчеркнуть его ничтожество перед величием божества, как это было обычно в финикийских и других ближневосточных святилищах. Круглый храм стоит несколько особняком и как будто вне общего ансамбля. Он самый поздний и, пожалуй, самый «римский», хотя богиня, там почитаемая, видимо, Атаргатис. Храмовая архитектура Сирии теряет свои оригинальные черты.

Место, на котором стоял храм, было священным. И поэтому переносить храм на другое место было нельзя. Если храм по каким-либо причинам ветшал, его могли отстроить заново, но на том же самом месте. Так, когда в Пальмире старый храм Бела и его триады то ли пришел в негодность, то ли показался современникам слишком скромным, новый и более пышный был воздвигнут на руинах старого. Святость места распространялась на все, связанное с храмом. В Дамаске за счет храма рядом с ним были построены лавки, и они тоже считались священными, и на них, как и на храм, даже распространялось право убежища. И память о святости места оставалась даже тогда, когда сменялась сама вера. В Дамаске на месте храма Хадада позже был построен собор Святого Иоанна, а после арабского завоевания на месте этого собора была воздвигнута главная мечеть города, известная под названием мечеть Омейядов (от имени арабской правящей династии).

Главной частью служения богам были жертвоприношения. Жертвы могли быть кровавыми и бескровными. В жертву приносились различные животные за исключением свиней, которые считались нечистыми. В жертву могли приносить злаки и уже испеченный хлеб. И все это сжигалось на алтаре. Иногда жертву сжигали целиком, и это называлось всесожжением. А иногда часть жертвенного мяса доставалась самому жертвователю. Если жертвовали воду или вино, то это возлияние совершалось около алтаря. Так что алтарь оказывался главным элементом святилища. В Дамаске, возможно, первое время даже не было храмового здания, а стоял только алтарь. Регулярные жертвоприношения совершались дважды в день. Жертвы Хададу приносили в полном безмолвии, а Атаргатис — под музыку флейт и тимпанов. Как и в Финикии, в Сирии сохранились и человеческие жертвы, когда в жертву богу родители приносили собственных детей. Их за руку проводили в храм, а затем сажали в мешок и сбрасывали с высоты храмовых колонн. Если финикийцы жертвовали богам младенцев, то арамеи — более взрослых детей, которые уже могли сами вместе с родителями идти в храм. Это было самой великой жертвой, какую человек мог принести богу. В Моаве такую жертву Камошу принес царь Меша: когда были исчерпаны все возможности отбить врагов, наследник престола был выведен на стену города и там на виду и у собственных воинов, и у наступающих врагов был убит в честь Камоша и сожжен как жертва; враги, увидев такое жертвоприношение, отступили, и Моав был спасен.

Особой жертвой было приношение юношами первого пушка на их щеках и подбородке, а девушками — пряди своих длинных волос, которые отращивались со дня рождения. Отрезанные или обритые волосы не сжигали, а прятали в серебряный или золотой сосуд, который прикрепляли к стене храма. В храмах Атаргатис практиковалась священная проституция, когда женщины жертвовали богине плодородия свое тело, а юноши публично оскопляли себя специальными мечами, кружась в исступленном танце под музыку флейт. Такие оскопленные юноши назывались галлами, как это было в культе малоазийской богини Кибелы.

Кроме жертвоприношений, важной частью богослужения были молитвы. Паломник, приходя в храм и желая вознести молитву божеству, выполнял определенные предписания. Так, приходящий в храм Атаргатис в Бамбике предварительно сбривал все волосы на голове, включая брови, и только потом входил в храмовой двор. Принеся в жертву овцу, он становился на колени на разостланной шкуре только что пожертвованного животного и молился богам, обещая в следующий раз принести более обильную жертву. Два раза в год на одну из колонн, стоявших в воротах храма, взбирался с помощью веревки человек и оттуда в течение семи дней без сна молился богам, выпрашивая у них благополучие для всей страны. Считалось, что на такой высоте молящийся находился ближе к богам, и те могли лучше слышать его молитвы. Мольбами о стране он не ограничивался. Привлеченные этим действом люди приносили к подножию колонны золото, серебро, медь, и находившийся наверху молился и за них, чьи имена сообщал ему стоявший внизу специальный жрец. При жертвоприношениях, при молитвах и других культовых действиях широко применялись различные благовония, особенно миро, так что приятные запахи разносились довольно далеко от самого храма.

Существенной частью богослужений являлись различные праздники. В храме Бела (точнее, триады, им возглавляемой) в Пальмире торжественно отмечалась дата освящения храма, которая совпадала с новым годом, отмечаемым весной. В начале весны справлялся и главный праздник храма Атаргатис в Бамбике. На него собирались паломники из различных мест не только Сирии, но и других стран. В этот день во дворе храма наваливали огромную кучу срубленных больших деревьев, на которых вешали живыми принесенных в жертву животных, и в эту кучу помещали птиц, одежду, различные золотые и серебряные изделия, а затем все это поджигали. Пока огромный костер пылал, вокруг него обносили различные культовые предметы, в том числе изображения богов. Другое празднество совершалось у ритуального бассейна в храмовом дворе. В этот день статую Атаргатис выносили из храма и приносили к берегу бассейна, чтобы богиня полюбовалась на посвященных ей рыб. Затем на берег приносили статую Хадада, но ставили ее так, чтобы изображение Атаргатис заслоняло от этой статуи вид на бассейн. Считалось, что богиня умоляет своего супруга не смотреть на рыб, которые в противном случае все погибнут, а затем и просит его вовсе удалиться в храм. Статуи обмывали священной водой. После этого статую Хадада уносили обратно, а через некоторое время за ней следовала и статуя богини. Вода вообще играла большую роль в культе Атаргатис. И в один из праздников в честь этой богини торжественное шествие отправлялось к морю. Во главе процессии несли, однако, изображение не Атаргатис, а Сайм. Там участники шествия набирали воду, а сосуды с водой запечатывали воском. Вернувшись в храм, они относили эти сосуды к специальному жрецу, живущему около бассейна. Возможно, это был один из оскопивших себя галлов. Тот принимал сосуды, проверял печати и вскрывал их, за что получал особую плату. Затем он возвращал сосуды их хозяевам, которые относили их в храм, где совершали возлияния и жертвоприношения. Во время праздников, которые совершались в храмовом дворе, музыканты играли на флейтах и тимпанах, певцы распевали священные гимны в честь богов, танцовщики кружились в ритуальном танце. Иногда и собравшиеся здесь зрители приходили в экстаз и тоже пускались в священную пляску.

Боги могли предвещать будущее. Такой оракул имелся и в храме Атаргатис. Статую божества снимали с ее трона и торжественно выносили во двор, где уже собирались верующие. Верховный жрец задавал богу вопросы, а тот качался либо назад, если хотел ответить отрицательно, или вперед, когда соглашался с вопрошающим. Кроме таких церемоний, проходивших по мере накопления вопросов, оракулы давались и по инициативе самого божества (явно его жрецов) раз в год на целый предстоящий год и также на отдельные времена года. Своим оракулом славился храм Хадада (Юпитера) в Баальбеке.

Храмы были довольно богатыми, особенно те, что пользовались большой известностью. Так, в храм Атаргатис в Бамбике стекались люди не только из Сирии, но и со средиземноморского побережья, из Месопотамии, Малой Азии и Аравии. Все они по мере собственных средств приносили в храм различные дары, в том числе дорогую одежду, разные драгоценные предметы и деньги. Кроме того, храмы получали «первинки», то есть первые плоды каждого нового урожая, а также серебро (а иногда лишь медь), видимо, как часть доходов какого-либо лица или государства. Дамасскому храму явно приносили доход построенные им лавки. Все скапливалось в специальных хранилищах, доступ в которые был разрешен лишь особо доверенным лицам.

Коллектив храма состоял прежде всего из жрецов и был довольно многочисленным, достигая нескольких сот человек. Жрецы носили белые одежды и высокие войлочные колпаки, и такой наряд сохранялся в сирийском обществе в течение многих веков. Во главе этого коллектива стоял верховный жрец, избираемый из числа жрецов сроком на один год. Вместо белой одежды он носил пурпурную, а вместе войлочного колпака — золотую тиару. Жрецы занимали довольно высокое место в общественной иерархии Сирии. По крайней мере, некоторые из них находились на уровне высших чиновников государства. Впрочем, по тем или иным причинам и сами жрецы могли занимать высокие должности в царской администрации. Между жрецами храма были распределены их обязанности. Одни жрецы совершали жертвоприношения, другие — возлияния, третьи прислуживали при алтаре, четвертые должны были носить священный огонь и т. д. В некоторых культах, как, например, в культе Атаргатис, существовали особые странствующие жрецы, которые ходили по городам и весям, распространяли почитание своей богини и, что было особенно важным, собирали пожертвования для храма. Кроме жрецов, в храмовой коллектив входили служители более низкого ранга, а также музыканты, певцы и певицы, оскопившие себя галлы, женщины, посвятившие себя божеству и на этой почве сошедшие с ума, и их особо почитали, ибо казалось, что, отказавшись от земного разума, они оказываются ближе к богам. При храмах имелись храмовые проститутки, то есть женщины, которые жертвовали богине свое тело, и они тоже весьма почитались.

Как уже говорилось, боги пророчили будущее, и их волю толковали жрецы. Но существовали и пророки, для которых возвещение людям божественной воли являлось главным содержанием деятельности. Существовало несколько групп пророков. Были так называемые провидцы, через которых тот или иной бог говорил непосредственно с человеком, особенно с царем, и возвещал ему свою волю или обещал свершение того или иного дела; так, через провидца бог обещал (и, естественно, сдерживал обещание) сделать этого человека царем. Существовали люди, которые принимали божественное послание, но само это послание передавалось людям уже другим человеком. Порой, однако, и тем и другим занималось одно и то же лицо. Впрочем, наши знания еще очень малы, чтобы точно определить функции того или иного участника пророческих действий.

Большое значение имел культ предков. Умершие предки уходили в царство богов. Их души участвовали в пирах, которые устраивали в потустороннем мире Хадад и Шувала. Правда, точно не известно, души ли всех людей удостаивались такой чести или только души царей либо других членов правящей элиты, включая жрецов. Но возможно, что и души простых смертных тоже каким-то образом возносились в царство богов. И самым страшным проклятием звучало; «Пусть мой господин Хадад не примет его хлеб и его воду из его рук; пусть Шувала, моя госпожа, не примет его хлеб и его воду из его рук». Видимо, в потусторон–нем мире люди все-таки оказывались лишь слугами богов. А чтобы они могли предложить богам хлеб и воду, это все помещалось в могилу. Более приниженное по сравнению с богами положение людей не мешало их причастности к божественному миру, а значит, они могли тем или иным образом воздействовать на мир живых. Поэтому умерших предков всячески почитали, им поклонялись. Свое имя каждый род получал по имени своего предка (неважно, реального или чисто мифического). А некоторые знатные роды стремились возвести свое происхождение непосредственно к богам. И своих детей члены таких родов называли, например, Аммиастар («мой предок Астар») или Астарамму («Астар — мой предок»), или Аммибаал («мой предок Баал», подразумевался при этом, скорее всего, Хадад).

Поэтому заупокойный культ играл в жизни сирийцев огромную роль. Создание гробницы и забота о ней были чрезвычайно важной обязанностью оставшихся в живых. После захоронения устраивался погребальный пир, и считалось, что только что ушедший в иной мир покойник незримо участвует в этом пире, а сам пир являлся земным отражением того небесного, в котором теперь участвует душа умершего. Но при захоронении равенства между людьми не было. Знатные покойники, особенно члены царского рода и высшего жречества, подвергались кремации, то есть их тела сжигались. Тела простых людей клались в могилу без сожжения. Тела некоторых знатных людей могли хорониться непосредственно под частью дворца, в то время как остальные погребались отдельно от домов живых. Такие могилы чаще всего располагались за пределами городов и поселений, но порой могли находиться и внутри города. Иногда сооружались гробницы для только что умершего человека, но чаще потомки стремились поместить тело или прах в уже существующую гробницу, чтобы разные поколения одного рода или одной семьи могли воссоединиться в загробном мире.

Сами могилы могли быть и подземными и надземными. Так, гробница нескольких знатных женщин, цариц или верховных жриц, представляла собой глубокую шахту, на дне которой находилась погребальная камера; в эту камеру ставили урны с прахом и предметы, сопровождавшие мертвецов в загробный мир. Сверху эта шахта тщательно закрывалась, и над ней ставилась статуя в виде сидящей женской фигуры. Возможно, это было символическое изображение знатных покойниц или фигура богини, например Шувалы. Надземная гробница строилась из кирпича; она могла состоять из вестибюля и одной или нескольких погребальных камер. Все это перекрывалось особым сводом. Такие гробницы служили не только местом памяти умерших предков, но и являлись священными: там совершался культ в честь этих предков. На могиле часто ставилась статуя в виде стоящей или сидящей фигуры, которая символизировала либо предка, либо божество.

Особым способом хоронились оскопившие себя галлы. В их похоронах участвовали только их же сотоварищи. Покойника на носилках уносили за город и там оставляли. Затем сопровождавшие тело забрасывали его камнями. Никакого пира при этом не устраивали. Вернувшиеся галлы должны были в течение семи дней не входить в святилище, ибо это было бы нечестием, а родственники соблюдали это запрещение тридцать дней, да и после этого вход в храм был им разрешен только после обрития головы в знак глубокого траура.

Через много веков Пальмира испытала довольно сильное греческое и римское влияние. Но культы, в том числе и погребальные, остались в основе своей теми же самыми. Могила оставалась местом не только погребения, но и поклонения умершим предкам. Тело покойника, особенно знатного, помещали на верблюда и везли из города живых в город мертвых — некрополь. Вместе с ним везли различные священные предметы и пожертвования. Процессию сопровождали плакальщицы, закутанные с головы до ног, которые воспевали заслуги умершего и оплакивали его уход из этого мира. Важным элементом погребального обряда, как и раньше, являлся поминальный пир. В нем участвовали все члены семьи покойника, и считалось, что он сам тоже незримо принимает в нем участие. Для него ставилось специальное ложе, на котором только что ушедшая в иной мир душа возлежала. Живые же люди скромно сидели на специальных табуретах.

В Пальмире гробницы тоже могли быть и подземными и надземными. Последние представляли собой высокие, слегка сужающиеся кверху башни, некоторые из них достигали 20 метров. Строились они уже не из кирпича, а из песчаника, обработанного в виде мощных квадр. Они довольно скромно украшались снаружи, ибо самым главным было внутреннее помещение. Сами башни были многоэтажными. Собственно гробница находилась на нижнем этаже. Там в специальных нишах располагались саркофаги с мумифицированными телами мертвецов, так что эти гробницы также были семейными или родовыми. Ниши закрывались плитами с рельефными портретами захороненных. На верхних этажах находилось святилище культа предков. Подземные могилы вырубались в скалистом грунте. Вниз вела специальная лестница, в конце которой ставилась каменная дверь. За дверью устраивался коридор, который вел непосредственно к погребальным камерам, где в нишах, как и в надземных гробницах, находились останки. Камеры и коридор пышно украшались, и позже стены даже стали расписываться фресками. Украшения могил не уступали украшениям дворцов и других жилищ живых людей. И сами саркофаги порой довольно пышно украшались. Излюбленным мотивом был погребальный пир. Особенно тщательно украшались захоронения основателей данной гробницы, в то время как погребения его потомков были уже более скромными. Видимо, основатель особенно почитался как предок данной семьи.

Культы Сирии развивались с ходом времени, практически мало изменяя своей сути. Радикальное изменение произошло тогда, когда сюда пришло христианство. Сирия относительно быстро христианизировалась, но все-таки некоторые культы еще долго сопротивлялись новой религии. А их остатки сохранились до сих пор в виде различных суеверных преданий и обрядов нынешнего населения этого региона.