КАК ЛУНА НА ЗЕМЛЮ ПРИХОДИЛА
Давным–давно жила–была старая женщина. Занималась она домашним хозяйством, готовила пищу. Однажды вечером старая хозяйка затопила чувал и стала готовить ужин. Жила она с внуком и внучкой в деревянном доме. Ребятишки вышли ночью на улицу и стали смеяться над луной, стали рожицы корчить луне, показывать на нее пальцем. И луна тут очень рассердилась на ребятишек–проказников, стала спускаться на землю. Тут баловники со страху забежали домой.
Бабушка взглянула на них, вышла из дома. Посмотрела на небо и видит: на небе нет луны. Смотрит: почерневшая луна спускается на землю. Старая женщина зашла домой, вытряхнула из рукодельного мешка свое рукоделие, затолкала в него внучат, зашила мешок и запрятала его подальше. Затем старая хозяйка поставила на стол берестяную чашку с солью и хлеб. Недолго ждала она, и вот рассерженная, почерневшая луна подошла к двери ее дома. Луна с шумом и грохотом влезла в дверь и спросила старую женщину:
— Где теперь те ребятишки–баловники, что смеялись надо мной и строили мне рожицы?
Соль, услышав голос луны, сказала:
— Малые дети посмеялись над тобой, луна, а ты сразу и рассердилась, спустилась на землю. Меня вот человек в котел для пищи бросает, а я и не сержусь.
Затем заговорил хлеб на столе:
— Ты, сердитая луна, и так съела безвинных детей, теперь снова на землю спустилась. Человек меня на горячей воде замешивает, печет в горячей печке. Вытащив из печки, режет меня на кусочки, я и то не сержусь. А ты, луна, на детей рассердилась.
Тут луна с шумом и грохотом вышла из дома и поднялась на небо, на свое место. А старушка вышла на улицу, посмотрела вверх: луна снова светит в ночном небе. Зашла она в дом, распорола рукодельный мешок, выпустила своих внучат. Они и теперь живут.
ОХОТА НА ШЕСТИНОГОГО ЛОСЯ
Жил человек с женой, был у них маленький сын, в колыбели еще лежал. Однажды женщина пошла за водой и видит: менкв гонит шестиногого лося. Приходит домой, муж ее спрашивает:
— Что сказать имеешь?
— Ничего нет, видела, как менкв шестиногого лося гнал.
Мось–хум услышал это, выскочил из колыбели и побежал. Погнался за лосем. Долго, коротко гонялся за лосем, догнал и отрубил ему две задних ноги. Остались две передних да две средних. Дорога, по которой бежал Мось–хум, видна и теперь: это Млечный Путь. Также виден и лось — Большая Медведица. Раньше, когда лось имел шесть ног, его люди не могли догнать.
ПРО СЕВЕРНЫЙ ВЕТЕР
Луи–вот–ойка — Северный ветер. Старик в низовой стороне за морем жил. День и ночь не переставая дул. Оттого на земле очень холодно было. Люди от Северного ветра страдали. И зиму и лето все дул и дул. Каждый день люди от холода умирали. Однажды один человек сказал:
— Пойду в низовую землю на Северного ветра. Буду с ним биться.
Собрался и пошел. Долго, коротко шел, до низовой земли добрался, к Северному ветру пришел, биться его зовет. Северный ветер лук и стрелы схватил, из дома выбежал.
Долго бились, долго друг в друга стрелы пускали. Под конец человек изловчился, лук натянул, стрелу пустил. Стрела Северному ветру половину нижней челюсти разбила.
С этой поры ветер дуть перестал. Стало тепло. Такая жара настала, что люди от нее болеть стали. И зиму и лето все тепло. Каждый день люди от жары умирали.
Много, мало времени прошло, снова ветер подувать начал. Челюсть у него заживать стала.
Челюсть у него хоть и зажила, прежней силы все же не осталось. Вполовину прежней силы все же не осталось. Вполовину прежней силы лишь дует. Людям с той поры хорошо жить стало.
ОПОЯСЫВАНИЕ ЗЕМЛИ
Йоли–Торум–сянь на землю спустилась, Крылатая Калм на землю спустилась. На земле стали жить.
Однажды Йоли–Торум–сянь говорит Крылатой Калм:
— Поднимись к своему отцу, Нум–Торуму. Так ему скажи: «Кожистая земля наша все качается, на месте не стоит. Когда появятся на земле люди, как они будут на ногах держаться? Нум–Торум, отец мой, укрепи нашу землю!» Может быть, каким–нибудь поясом он ее опояшет.
Крылатая Калм поднялась к Нум–Торуму. Вошла в его дом. Нум–Торум за столом сидит, правой щекой о посох опирается. Спрашивает дочь:
— Крылатая Калм, какое слово ты принесла, с какою речью ко мне пришла?
Крылатая Калм отвечает:
— Нум–Торум, отец мой, наша земля, как ни велика уже стала, а все еще движется, на месте не стоит. Когда появится человек, не устоять ему на ногах. Ты укрепи нашу землю, опояшь ее каким–нибудь поясом.
Нум–Торум голову опустил. Пока он так сидел, котел с рыбой вскипел. Потом голову поднял и сказал дочери:
— Я сделаю, как ты сказала, землю опояшу.
Крылатая Калм вышла из дома Нум–Торума, спустилась обратно на землю. Йоли–Торум–сянь спрашивает ее:
— С чем пришла, какую весть принесла?
Крылатая Калм отвечает ей:
— Нум–Торум, отец мой, обещал укрепить землю; сказал, что опояшет ее.
После этого Нум–Торум спустил на землю свой пояс. Его пояс был украшен тяжелыми пуговицами. Земля глубоко осела в воду и стала неподвижной. На том месте, где лег пояс, теперь Уральский хребет. Это самая середина земли.
КАК СОЗДАЛИ ЧЕЛОВЕКА
Прошло некоторое время, и опять Йоли–Торум–сянь посылает Крылатую Калм:
— Пойди к Нум–Торуму, скажи ему: земля теперь крепко стоит; надо создать человека, чтоб он на ней жил.
Крылатая Калм отправилась к своему отцу. Долго, коротко летела, про то никто не ведает. Однажды прилетела она к Нум–Торуму и говорит:
— Землю ты укрепил. Теперь нужно сделать человека.
Нум–Торум голову поднял, на дочь посмотрел:
— Я человека сделаю и на землю спущу, а вы его там оживите.
Крылатая Калм улетела. После этого Нум–Торум позвал Топал–ойку, приказал ему сделать человека.
Топал–ойка вырубил из лиственницы семь человеческих фигур. За это время Хуль–отыр вылепил из глины семь человеческих фигур. Говорит Топал–ойке:
— Давай, братец, поменяемся, а?
— Нет, не буду меняться, — отвечает Топал–ойка, — твои люди глиняные, худые.
— Ну, поменяемся, — уговаривает Хуль–отыр.
— Не хочу отдавать своих людей. Вон сколько я с ними бился!
— Ия над своими поработал, — говорит Хуль–отыр. — А ты души для них откуда возьмешь? Нум–Торум тебе душ не давал.
Сидит Топал–ойка, голову почесывает.
— Верно, — говорит, — душ–то у меня нет. Ну а ты моих деревянных людей сделаешь живыми?
— А то как же! Я их оживлю. А из глиняных людей пусть будут менквы.
Топал–ойка деревянных людей отдал Хуль–отыру, себе глиняных взял. Хуль–отыр деревянные фигуры отнес к Нум–Торуму. Нум–Торум поставил их спинами к себе, дунул на них: куда девались? Топал–ойка руки расставил, да ни одного не поймал.
Топал–ойка почесал у себя в затылке. Взял глиняных людей, посмотрел на них. Что же? Глина, и только.
Нум–Торум ему говорит:
— Глиняных людей отнеси к нашей сестре Калтась–экве. Корс–Торум души для них отдал ей. Пусть она их и оживит.
Топал–ойка отправился к Калтась–экве. Пришел, говорит ей:
— Сестра, этих людей сможешь оживить?
— Оживлю, — отвечает Калтась–эква, — только ты отсюда уходи.
Топал–ойка ушел. С тех пор, когда дети на свет появляются, мужчинам при этом быть нельзя.
Глиняные люди стали живыми. Только век их недолог: куда годятся их глиняные руки, глиняные ноги? В воду упадет человек — тонет, жарко станет — из него пот выступает. Люди, сделанные из лиственницы, были бы крепче и в воде не тонули бы.
Когда люди на земле появились, Крылатая Калм снова полетела к Нум–Торуму. Сказала ему так:
— Ну вот, люди на нашей земле появились. Теперь скажи, чем они будут кормиться, чем прикроют от холода свои тела?
Нум–Торум голову опустил, долго думал. Потом так ответил:
— Крылатая Калм, лети обратно на землю. В тайге, в лесной чаще будет много сохатого зверя; на болота, в тундру я пущу оленей. Там они будут жить, пищу для себя искать, а люди пусть ходят туда на промысел.
Крылатая Калм спустилась на землю. Йоли–Торумсянь спрашивает ее:
— Какую весть ты принесла от своего отца?
— Нум–Торум так сказал: в тайгу, в лесную чащу, на болота и в тундру я пущу оленей и сохатых зверей: туда будут ходить люди добывать себе пищу.
КОМИ НАРОДНЫЙ ЭПОС
МЛАДШИЙ ТЫНГОС
Жил–был один богатый человек, богатый человек [Младший Тынгос] жил–был. Много оленей имел он, тридцать чумов имел, много работников имел. Живут они. У него, [богатого человека], был зять.
Сноха и зять живут,
Младший Тынгос живет,
Жену имел он,
Вторую жену купил.
Так живем–поживаем.
Так живя–поживая,
однажды на улице днем сидим. Вдруг айка–хозяин [Младший Тынгос] говорит: «Давай, дети, игру сыграем. Пас–знак поставьте в ста саженях, Тропалу–колотушку!»…
Тропалу–колотушку отнес я на сто саженей,
Отнес я.
Когда я отнес,
Хозяин [говорит]:
«Зять мой, попробуй выстрели,
Попадешь ли в пас–знак,
Зять мой, попробуй!»
Зять из передка нарт
Лук–стрелы достал.
Как только лук–стрелы достал,
Стрелу приладил,
Струну–тетиву натянул,
Пустил стрелу,
Возле самого снега
Та стрела
Тропалу–колотушку пополам расколола.
сын хозяина красных оленей,
Работник–хозяин,
Он снова,
снова отнес пас–знак на двести саженей. «Мой работник–хозяин, сын Хозяина Красных оленей, может, теперь ты начнешь [состязаться]?»
Он, [работник–хозяин], нехотя взял с нарты лук–стрелы.
«Ну, земляк, давай, начинай стрелять!»
Он выстрелил и тоже возле самого снега
в пас–знак попал.
«Давай еще на триста саженей пас–знак отнеси!»
На триста саженей
Отнесли пас–знак.
Теперь моя очередь [настала].
Тропалу–колотушку я тоже
пополам расколол,
Пополам
Расколол.
«Еще раз попробую!»
Три раза стрелял он и три доски расколол.
«Еще четвертую доску [знак–пас] отнеси
на пятьсот саженей!» Поставили [пас–знак].
Я стрелу выпустил,
прямо в тропалу–колотушку попал…
Я говорю:
«Хватит, —
Оказывается, все мы метко стреляем!»
Зять и работник–хозяин тоже не обижены…
Завтра отправимся Царя убивать!
А то у нас ни хлеба, ни соли нет. Его, [царя], убьем, тогда хлеб будет, соль будет, вино будет, [все] добудем!»
Ночь мы спали,
Утро настало.
Я проснулся,
Амдер–подстилку отряхнул,
Крикнул: «Дети,
Дети, вставайте!
Вчера ведь я сказал:
Царя убивать поедем, хлеба и соли добудем!»
Все встали.
Приказ я отдал,
Кому [нарты] готовить,
А кому [нарты] готовить не надо,
тот не поедет с нами. Кто едет с нами, тот торопится, [тот, довольный, говорит]:
«Теперь у нас и хлеб будет, и соль будет!»
Те, кто остаются, те обижаются, [завидуют].
«Вы счастливые, вас берут!» — говорят те, которых не берут. Хозяин велел пригнать оленей, привязать олених к вожже…
К аргишу–обозу привязали,
Как только привязали,
Как только привязали,
Стали [ездовых оленей] запрягать.
Он, [хозяин говорит], остающимся [на стойбище]: «Пока мы не вернемся, никуда отсюда не трогайтесь. Пусть чумы тут стоят. Места не меняйте!»
Целую неделю едем,
Так едем мы,
Мы едем,
Целую неделю едем,
Ровная, как плаха, сопка
Перед нами показалась,
На ровную, как плаха, сопку
Мы взобрались.
На сопку они взобрались. Вперед я глянул. Ну беда! Прямо–таки солнце сверкает! А на самом деле это были церкви и дома. Целый город показался. В том городе большие люди жили.
«Ну вот, — сказал [хозяин] товарищам, —
вот мы и прибыли!»
Вперед направились…
Ближе к городу мы подъехали.
Аргиши–обозы,
аргиши–обозы в стороне мы оставили. Каменная стена виднеется.
«Давайте каменную стену стрелами
вдребезги разнесем!»
А стрелами каменную стену
как вдребезги разнесешь?..
Мы стрелы пускаем,
Метко стреляем,
А стрелы от стены
Назад отскакивают,
Прямо над нашими головами
назад отскакивают. Каменную стену стрелами разве разнесешь?
«Ну, дети мои, еще ближе к стене [подойдем]!»
Так мы стреляем,
Крики–стоны слышны,
То тут, то там крики–стоны.
Назад я гляжу:
…три человека осталось. Остальных из пищалей убили, мертвые лежат…
Так я стреляю…
«Не бойтесь! Метко стреляйте! Скоро мы всех врагов прикончим, убьем!» [— так я товарищей подбадриваю].
Мои [товарищи] стреляют. А что сделают трое? Три человека, три стрелы! Все остальные работники убиты. Гляжу:
Нас окружили солдаты,
Только груди сверкают.
У солдат — у кого сабля, у кого винтовка [сверкает]. Я ни о чем не думаю. Несколько солдат я вроде бы тоже уложил. Черт знает. Один человек на меня накинулся. Я увернулся, на лыжи стал…
На лыжи я стал,
Недалеко отбежал,
Оглянулся:
Большой сильный русский солдат
За мной гонится,
Меня догоняет.
Мы долго бежали.
До реки добежали. Зима, а тает. Это течением снег сносит, так и несет. Полынья саженей двести или триста будет.
Бегу,
Сам думаю:
«Что делать?
Если мне суждено жить,
Пусть я эту реку перепрыгну!
Я реку перепрыгнул,
На другой берег упал,
Назад оглянулся:
Русский [солдат] за мной
Гонится.
Вот какой преследователь.
Я стрелой его лоб прошиб, так он в реку и рухнул. Куда мне деваться?..
Домой я отправился.
Всех моих, [там оставшихся],
Все равно убили.
Домой я отправился
К устью Неручи,
к устью Неручи, где наше стойбище было.
В сторону стойбища
Я зашагал,
К Неруча–ю я прибыл,
Слышно, собаки лают,
Все на улицу высыпали.
Что же видят?
Собаки… [лают].
«Хозяин наш вернулся
Почему–то пешим,
На лыжах вернулся?»
Прыгая через реку, я как–то удержал лыжи, не уронил их.
В чум я зашел.
Жена спрашивает:
«Почему пешим явился?
Или олени разбежались?»
Она думает, что няпои–олени разбежались! Жена в чуме оставалась, не знает, что случилось. Он рассказал ей о беде. Спрашивает жена: «Много ли пастухов в живых осталось?»
Я ответил:
«Привести назад их не смог,
Хлеба–соли
Так мы и поели!
Я один едва спасся. Ой, беда, русский дошлым оказался. Какую широкую реку я перепрыгнул, а он за мной следом. Назад я не вернусь. Все равно мои товарищи убиты».
Все же [спустя немного] я в путь отправился…
В хановей–птицу я оборотился,
В хановей–птицу я оборотился,
оборотился я в кречета, на место побоища полетел. Все там побито–разрушено. А он не человек ведь, а птица, поэтому, видимо, на него внимания никто не обратил, никто не опасался. Может, заметить и заметили…
Домой я вернулся.
Работник–хозяин…
там один работник–хозяин оставался. Другого–то работника–хозяина застрелили, на поле и погиб. Говорит зятю: «Никогда, дети мои, не пытайтесь царя убить, не отправляйтесь в ту сторону.
Других игр, что ли,
Нет на свете?»
Ну и смелые же [солдаты], а поймать меня все же не смогли.
Там мы стали жить–поживать. До сих пор на том месте живем.
СЫН ОЛЕНЕВОДА
Однажды отправили солдат, [послов], за Ернатэтой, отправили их на конях.
«Ладно, я на ваших конях не поеду, я сам прибуду. Сам на оленях приеду».
А сам–то и не думал ехать. Снова спустя немалое время солдаты, [послы], за ним прибыли — три солдата на трех парах коней. Хотят везти его с собой. Один солдат схватил его за плечи, чтобы усадить в сани…
«Сам прибуду!»
Те назад уехали.
Я снова не еду следом.
Снова прибыли,
Снова зовут.
В третий раз
Снова прибыли
Трое солдат,
Меня увезти хотят.
Один схватил Меня за плечи,
Хочет меня приподнять,
А я с места не двинулся.
Говорит [солдат] товарищу:
«Беда какой тяжелый!
Как такого–то [везти?]»
Я говорю им:
«Не возитесь со мной,
Сам прибуду».
Послушались меня, уехали назад. Они уехали назад, а я оленей велел пригнать…
Как только пригнали оленей,
Я оленей в загон загнал,
Оленью упряжку запряг.
Как только упряжку запряг,
Так сказал:
«Пока не вернусь,
С места не трогайтесь,
Ненадолго еду», —
Так я сказал
и в путь поскакал.
Как только туда я прибыл,
Сальеру
Так говорит мне:
«Ернатэта, сын оленевода,
Очень долго ты собирался!»
Я так ответил:
«Не сразу понял я!
Что мне делать,
На войне–то Что мне делать?»
«Ну ладно, ночь поспишь,
а завтра поймешь».
Утро настало,
Как только утро настало,
На улицу я глянул:
Кругом люди собрались,
Ружья–пищали Так и сверкают,
Солдат много собралось.
В поход отправились.
Долго ли, коротко ли
По морскому берегу
Походом мы идем.
Коренной [певец] остановился, на море глядит: корабль с тремя мачтами плывет. Корабль с тремя мачтами прибыл и…
Люди на берег высыпали.
Как только на берег высыпали,
Стрелять начали
Прямо в нас.
Вскоре
Ни один человек на ногах
не остался стоять.
В обратный путь собираются,
Все вместе собираются…
Сигнал подали, а я в яму кинулся, в их одежду переоделся.
Как только я переоделся,
Следом бегу,
Руками размахиваю.
Те меж собой говорят:
«Гляди, товарища своего
Мы чуть не оставили на берегу,
Живым еще оказался».
Остановили корабль.
Я подбежал к берегу.
Как только подбежал к берегу,
(на корабль] взобрался,
Корабль поплыл
В обратный путь.
Так и плывем.
Долго ли мы плыли,
Город вдали показался,
Город на морском берегу,
[К городу] мы подплыли,
Как только подплыли,
У берега остановились.
Как только у берега остановились,
Все товарищи
Куда–то разбрелись,
Один я остался,
Ночь я спал.
Как только ночь проспал,
На другое утро —
Никого нигде нет.
А в городе том слышно,
Где–то кузнец кует.
Я подумал: видно, кузница близко, там кузнецы что–то куют. На шум кузницы я отправился…
В ту сторону отправился,
В ту сторону отправился,
Белоголовый старик стоит.
О большой камень
Кувалдой
Стукнет,
Так тут же солдат [из–под кувалды]
Выскочит.
Старик вспотел.
Я говорю ему:
«Дедко, я помогу тебе!»
Отвечает тот:
«Ладно, помоги,
Если поможешь,
То помогай!»
Дал мне в руки Кувалду.
Раза три–четыре
Кувалдой о камень я стукнул.
Напоследок по голове самого [старика] я стукнул, череп вдребезги разнес…
Я отправился
На корабль,
В ту сторону отправился.
Думу думаю:
«Скоро ли соберутся?»
Мало–помалу
собираться начали, все собрались. Команда слышна — с якорей сняться,
Так мы отплыли,
Опять туда же прибыли,
Где я на корабль садился,
Туда же прибыли.
Как только мы прибыли,
Наверх я поднялся,
Следом идут.
На языке отца своего крикнул собравшимся: «Не бойтесь!» — тем, которые из Салехарда прибыли, войску этому [я крикнул].
Всех, кто к берегу прибыл,
Кто на корабле прибыл,
Всех перестреляли,
А у меня в руках ничего нет.
Никакого оружия в руках нет. Чем стрелять? Ни один человек с корабля не сошел на сушу. Дал я команду:
«Давайте назад возвращаться. Теперь некого бояться. Теперь кузнеца, ковавшего солдат, больше нет».
Так я прибыл
К самому Сальеру.
Как только к нему прибыл,
Тот спрашивает:
«Что так быстро,
Быстро назад прибыли?»
Рассказал он Сальеру, как дело было. А остальные еще не прибыли.
Должны прибыть,
Долго что–то едут.
Тут Сальеру говорить начал:
«Пусть прибудут».
Наконец прибыли. Отец мой сватает мне невесту. Тут и оленьи упряжки прискакали. Сальеру говорит:
«Ну и молодец ты, Ернатэта. Бери мою дочь замуж. Ты, оказывается, доброе дело сделал».
«Она в нашем чуме жить будет?»
«Ты сам от меня не уезжай. Меня заменишь, когда я состарюсь».
Так и остался [Ернатэта].
ЯКУТСКИЕ СКАЗАНИЯ
ПЕРЕЛЕТ ПТИЦ
В незапамятные времена все птицы, прилетающие ныне сюда на лето, не делали этого, а жили постоянно на юге. Но когда им сделалось тесно и жарко, они созвали собрание и начали говорить:
— Нам сделалось тесно, корму недостает, от жары яйца наши гниют, число детей не увеличивается; необходимо найти другое место для летнего времени. Для этого нужно послать кого–нибудь высмотреть хорошие, удобные места.
С этим все согласились и выбрали журавля, птицу важную, почтенную, умную, осторожную, умеющую хорошо летать и отлично ходить благодаря длинным ногам. Дали журавлю три года сроку, ибо ему нужно было облететь и осмотреть три страны: запад, север и восток. Журавль улетел.
Утка–чирок была красивее всех птиц; перья ее блестели ярко–зеленым цветом; кроме того, чирок отличался юркостью, веселостью и волокитством. Когда улетел журавль, чирок сейчас же начал ухаживать за журавлихой и очень ей понравился. Зажили они знатно, и чирок даже поселился у журавлихи.
Прошло три года. Как–то ночью прилетел журавль — и сейчас же к своей жене; чирок едва успел спрятаться под гнездо.
Журавль и говорит своей жене:
— Прекрасные места нашел я на севере — обширные, привольные, прохладные, изобильные кормом. Там можно много расплодить птенцов. Но я не дурак. Завтра на общем собрании птиц я заявлю, что на севере хуже, чем где–либо, а потом мы с тобой полетим на север и там заживем на славу; никто не помешает!
— Чирк! чирк! — закричал чирок и вылетел из–под гнезда.
— Что это такое? — спросил журавль у жены.
— Ах, друг, — сказала журавлиха, — здесь чудится. После того как ты улетел, я ни одной ночи не провела спокойно; все чудится, кричит, свистит, поет, хохочет, стонет, плачет!
— Да, да, всегда так бывает, — сказал журавль.
Маленькая бойкая утка–богоргоно, родственница чирка, отличалась невоздержанностью языка. Чирок прилетел прямо к богоргоно и говорит:
— А знаешь? Журавль вернулся!
— Ну и что же? — спрашивает богоргоно.
— А то, что журавль хочет погубить весь наш птичий род!
— Не врешь ли? Этакая почтенная птица, как журавль, не сделает дурного дела!
— А вот сделала же! Слушай, сейчас я случайно слышал разговор журавля с его женой; он говорил, что на севере есть прекрасные места для летовки, а собранию хочет доложить, что на севере скверно; хочет улететь туда только сам с своею женой.
— Смотри, какой мерзавец! — сказала богоргоно. — Но постой! Наделаю я ему стыда; пусть вспомнит он, как однажды при многих женщинах он смеялся над моими короткими ногами!
Вот собрались все птицы, большие и малые, на совет. Журавль рассказывает о том, что видел он во время своего полета.
— Был я, — говорит, — на западе и на востоке; там все одно, как и здесь; тесно, жарко, корму мало; потом я полетел на север и едва–едва вернулся оттуда живым; там ужасно холодно; вечные туманы, нет лета, постоянная зима; растительности нет никакой, вдобавок там водятся огромные хищные птицы с клювом, как коса и с такими же когтями; они прожорливы и жестоки; если лететь туда, никто не воротится.
— А как же ты вернулся? — вдруг спросила богоргоно и затем, обратясь к собранию, продолжала: — Не верьте ему, он врет. Прошлою ночью он жене своей рассказывал совсем другое; он один хочет воспользоваться удобствами севера, он один хочет расплодить птенцов. Я случайно узнала о его злом умысле.
— Как ты смеешь пред таким почтенным собранием позорить меня? — вскрикнул журавль и, вскочив с своего места, бросился на богоргоно. Не успели крупные птицы броситься защищать богоргоно, как большая птица журавль до полусмерти избила маленькую птицу богоргоно, вывихнула ей ноги и, вероятно, убила бы, если бы собрание не спасло ее.
Птицы сказали журавлю:
— Старик журавль, ты напрасно так разгорячился, напрасно так избил бедную богоргоно. Мы этого не одобряем, она ведь птица семейная. Смотри, она чуть жива. Нет, мы тебе теперь не верим!
Несколько успокоившись, птицы снова обсудили вопрос и решили: если бы журавль говорил действительно правду, то не ожесточился бы так сильно на малую птицу. Ясное дело, что бедная богоргоно не удержалась и сказала слышанное. Поэтому надобно послать снова кого–нибудь на север. Пусть полетит туда орел, птица умная, дальнозоркая, храбрая и скорополетная. Дадим ему год сроку. А богоргоно пусть лечится и кормится на счет журавля, который пусть вперед не расправляется своей волей; на то есть собрание!
Орел полетел на север. Ровно через год, весной, вернулся орел. Опять собрались птицы. Орел доложил, что он на севере нашел прекрасные обширные, прохладные и обильные кормом места; для вывода птенцов места как нельзя более удобные. Никаких страшных птиц, о которых сказывал журавль, там нет.
Не теряя времени, птицы собрались для полета на север и только что хотели тронуться, как явилась пред ними богоргоно, хромая и с вывихнутым крылом.
— Старики, — сказала она, — я имею слово сказать. В прошлом году при вас же журавль избил меня безвинно и за правду: сами вы теперь видите. Вы теперь улетаете, а куда я денусь, больная и притом семейный человек? Без общества я здесь останусь на верную погибель. Посмотрите на меня теплым глазом, отцы; решите мою участь, пока не улетели!
— Да, она правду говорит, — сказали все птицы. — Действительно, она погибнет без посторонней помощи, а дать погибнуть своему брату–птице будет для нас срамом. Так как в ее беспомощности виноват журавль, который виноват и тем, что врал перед нами, то он и должен нести наказание: пусть он отныне и до века таскает к северу и обратно на себе птицу богоргоно.
И с тех пор при полете на север и обратно богоргоно садится на спину журавля. Журавль поэтому и редко долетает до дальнего севера, ибо ранее других птиц устает, так как летит с тяжестью на спине. А орла за его заслугу зовут тоен.
КАК ВЕТЕР К ВЕЛИКОЙ ГОРЕ ХОДИЛ
Жили у глубокого озера гордый якут с дочкой и добрый якут с сыном. Совсем рядом их юрты стояли, а никогда они друг к другу в гости не ходили. Встретятся, бывало, на берегу, добрый якут почтительно кланяется, а гордый якут и не смотрит на него. Добрый якут сядет на улице курить лицом к юрте соседа, а тот спиной повернется. Добрый якут идет ловить рыбу на ближний берег, а гордый якут — на самый дальний. Так вот и жили.
Однажды пробегал мимо глубокого озера большой Ветер. Посмотрел он на людей, как они в неладу живут, и думает: «Дай–ка попробую их одинаковыми сделать».
Подкрался Ветер к тому месту, где гордый якут с дочкой рыбу ловили, да как подует! Полетела вяленая рыба в ту сторону, где добрый якут с сыном рыбачили, и попадала на их берегу. А Ветер забрался на сопку и смотрит, что люди дальше будут делать. Собрали добрый якут с сыном рыбу, перенесли ее в лодку и гордому якуту повезли. Увидел он, что соседи рыбу везут, велел дочери в другую сторону смотреть и не разговаривать.
Подплыли отец с сыном к берегу, вытащили из воды лодку и говорят:
— Принимай, сосед, рыбу, которую от тебя Ветер унес.
А гордый якут с дочерью как немые стоят. Обидно стало добрым соседям за такое неуважение, высыпали они из лодки на берег рыбу и обратно поплыли.
Подождал гордый якут, пока соседи к своему берегу пристанут, а потом побежал к оставленной на берегу рыбе и всю ее в воду побросал. Увидел это Ветер и еще пуще рассердился. «Подожди, — думает, — я сейчас собью твою гордость».
Только сел гордый якут в лодку, чтобы снова сеть закинуть, Ветер как рванет по озеру волной. Ударила высокая волна о лодку и выбросила ее у самой рыбалки доброго якута. Подбежали отец с сыном к гордому соседу, а он еле дышит. Положили его на крепкую сеть и в юрту понесли. Прибежала дочь, забилась в угол, плачет и разговаривать ни с кем не хочет. Стали добрый якут с сыном за больным ухаживать. Дрова готовят, воду носят, чай варят, по ночам у очага дежурят, а Ветер потихоньку вокруг юрты ходит и ждет, что же дальше будет?
В одно прекрасное утро здоровым гордый якут стал. Поднялся он на ноги, поманил за собой свою дочь и на рыбалку повел, даже спасибо добрым соседям за заботу не сказал. Тяжело вздохнули отец с сыном, а Ветер в этот день совсем злым стал. Лег он на высокий камень и ждет, когда якут с дочкой домой пойдут. Только они к юрте подошли, Ветер как выскочит из–за камня, как закрутит столб черной земли. Сорвал он юрту гордого якута, деревянный остов в щепки превратил, а оленьи шкуры за сопки унес.
В это время добрый якут с сыном с работы шли. Посмотрели они на то место, где юрта соседа стояла, и ахнули. Глубокая яма там образовалась. Жалко им стало гордого якута с дочкой, которые без крова остались, подошли они к ним и говорят:
— Идите в нашу юрту, а мы себе другую поставим.
Опять не поблагодарил гордый якут доброго соседа, даже теплым взглядом его не порадовал, вошел в чужую юрту и по–своему хозяйничать там стал. Увидел Ветер, что добрый якут с сыном из прутьев юрту собирают, а гордый якут идет и по–прежнему нос кверху поднимает, и решил Ветер к великой Горе сбегать, совет попросить: какой силой заставить людей породниться?
Много дней и ночей бежал по долинам Ветер, пока до великой Горы дошел. Остановился у Горы и спрашивает:
— Скажи мне, великая Гора, вся ли земля тебе видима?
— Как есть вся, — отвечает Гора.
— Посоветуй, великая Гора, — продолжал Ветер, — чем людей породнить можно?
— Дружбой, — говорит Гора.
— А как найти эту дружбу?
— Беги на свою старую землю, колыхни от края до края большие и малые деревья в тайге, подними в широких реках и морях седую воду, разгони в небе черные тучи и дай дорогу ясной заре. Тогда увидишь, как дружба рождается.
Пропел большой Ветер великой Горе свою благодарность и обратно побежал. День бежит, два бежит — что ни дальше, тем больше силы чувствует. Влетел в широкую тайгу и уняться не может. Ходит из конца в конец и все, что есть на земле, поднимает. Смотрит и не верит: гудит земля, столько его сила дел наделала, что поверить трудно. Обходит Ветер долины и любуется. Олени, что рассеявшись по тайге бродили, в одно большое стадо перешли. Люди все вместе у большого костра сидят, одну работу выполняют. Шумит Ветер и вместе с людьми молодеет. Подошел он рано утром к глубокому озеру, а там много народа ясную зарю встречать вышли. Гордый якут с добрым соседом новый дом рубят, а их веселые дети вместе большую сеть к озеру несут. Посмотрел большой Ветер на равных в счастливой доле людей, радостно ему стало, и запел он над миром могучую песню: как великая Гора научила его пронести по земле небывалый ураган, от которого развеялась рознь и навечно воссияла дружба.
МИФЫ ЧУКЧЕЙ
ОБРАЗОВАНИЕ ПРОЛИВА
Говорят, в прошлом, когда еще европейцев не знали, острова Инетлин и Имегелин одним островом были. Возвышались на том острове две горы, а между ними шла маленькая протока, через которую китовые позвонки для перехода были переброшены.
На том острове эскимосы жили. Много моржей и нерп добывали. Некоторые в тундре у хозяев оленей пасли.
Самый богатый хозяин был Тэпкэлин. Сильный был и удачливый. Много пищи имел. Погреб у него всегда был мясом заполнен. Они жили одни с женой.
Однажды летом охотился Тэпкэлин в каяке. Погода была очень хорошая. Вокруг то и дело выныривали нерпы. Но Тэпкэлин не гарпунил их. Ждал, когда лахтаки появятся. Не дождавшись лахтаков, дальше в открытое море направился. Скоро уже селение на берегу едва виднелось. Остановился Тэпкэлин, стал ждать, когда лахтаки появятся. Через некоторое время впереди большой лахтак показался. Совсем близко вынырнул. Тэпкэлин сразу бросил в него гарпун. Наконечник гарпуна прямо в шею лахтаку вошел. Тэпкэлин быстро спустил на воду пузырь. Нырнул лахтак, а пузырь не пускает. Поплыл Тэпкэлин вслед за лахтаком. Стал лахтак постепенно силы терять. Наконец подтянул Тэпкэлин ослабевшего лахтака к каяку и закрепил на пузыре.
Солнце уже спускалось. Темнеть стало. Тэпкэлин к берегу заспешил. Солнце село, когда он еще далеко в море был.
Вдруг выскочил из воды какой–то зверь и впился когтями Тэпкэлину в спину. Не смог Тэпкэлин оторвать его от спины. Стал к берегу изо всех сил грести. А зверь давай кухлянку царапать. Тэпкэлин еще сильнее заторопился. Разорвал зверь кухлянку, до спины добрался, стал кожу когтями рвать. Тэпкэлин от боли чуть не упустил весло.
Опять попробовал зверя от спины отодрать, не смог — крепко зверь вцепился. Из ран уже кровь течет. Скорее бы до берега доплыть — только там спасение! Еще сильнее стал Тэпкэлин грести, превозмогая боль. Вот уж близко земля. На берегу люди сидят, ждут. Очень ослабел Тэпкэлин. Как приблизился каяк к берегу, крикнул лкдям:
— Вцепился мне в спину неведомый зверь! Отдерите его от меня, только живым оставьте!
Ткнулся нос каяка в песок, вытащили его люди тотчас на сушу. Видят — впился в спину Тэпкэлина какой–то неизвестный зверь. Отпустил зверь Тэпкэлина и бросился было к морю. Поймали его люди и отнесли Тэпкэлину в ярангу. А самого охотника еще раньше туда отвели. Ужинает Тэпкэлин, а спина у него вся этим зверем изранена.
Говорят люди Тэпкэлину:
— Вот мы поймали твоего мучителя! Что нам теперь с ним сделать?
Велел Тэпкэлин содрать с него шкуру и отпустить в море.
Наступила ночь, все люди уснули. И Тэпкэлин уснул. Проснулся ночью, слышит — шум прибоя совсем близко. Сильный ветер дует, а вокруг селения по низинам уже волны гуляют.
Быстро оделся Тэпкэлин и вышел наружу. Волны уже до первых яранг докатились. Собираются люди на гору бежать. А вокруг собачий вой, крики людей, шум прибоя. Скоро волны и к яранге Тэпкэлина подступили. Тэпкэлин вошел в ярангу, велел жене собираться, на гору идти. Только немного замешкался. Накатилась огромная волна, разбила ярангу и утащила вместе с людьми в море. Погибли Тэпкэлин с женой в морской пучине.
Всю ночь бушевал ветер. Много людей погибло, много собак утонуло, яранги волнами в море смыло. Маленькая полоска земли только осталась.
На рассвете еще сильнее стал ветер. Наступила мгла. Горы заволокло тучами. Но вскоре посветлело. Ветер стал утихать.
Оставшиеся в живых люди смотрели с горы в сторону своего селения. Взошло солнце, и увидели они на его месте море. Всю косу, где селение было, поглотили волны.
Так вот образовался пролив. А две горы — Инетлин и Имегелин — и сейчас есть. Только они островами стали. Конец.
ШАМАН КЫКВАТ
Жил–был в селении Нэтэн шаман Кыкват. С севера тогда страшная болезнь шла. Везде люди умирали. Но в Нэтэн болезнь еще не дошла.
Сказал Кыкват жителям Нэтэна:
— Сегодня ночью не надо спать, сегодня ночью дойдет до этого селения болезнь. Я буду следить. Как услышите мой голос, скорее ко мне бегите.
А сам оделся в шаманские одежды и поздно ночью вышел из яранги. Выкопал неподалеку от яранги яму в снегу и сел там на корточки. Как только настала полночь, показался огромный кэле. Вместо нарты байдара в одну собаку запряжена. Подъехал, увидел сидящего Кыквата и спрашивает:
— Ты что здесь делаешь?
Кыкват отвечает:
— Не пускают меня к себе эти люди, негде мне ночевать!
Кэле сказал:
— Если негде тебе приютиться, будь моим помощником! Я тебя кормить буду. Есть будешь, что хочешь. У меня разное мясо есть.
Кыкват говорит ему:
— Что ж, согласен, а то я голодный!
Выстроил кэле из шкур ярангу, и вошли они туда.
Кэле сказал Кыквату:
— Там в байдаре мясо есть, иди поешь какого хочешь мяса.
Пошел Кыкват к байдаре. Видит: на носу мертвецы, и еще живые люди есть, ремнями связанные, а на корме несколько диких оленей. Поел Кыкват оленины и вошел в ярангу. Тут кэле стал его спрашивать:
— Я давно слышал, что Кыкват — большой шаман. Ты, наверное, знаешь, где он. Может быть, он здесь и живет?
Кыкват ему отвечает:
— Не знаю! Наверно, умер, что–то не слыхать о нем.
Сидит в яранге Кыкват и думает: как бы лучше расправиться с кэле.
Думал, думал и говорит кэле:
— Очень мне приспичило по малой нужде выйти.
— Чего там выходить! — говорит Кыквату кэле. — Не стесняйся меня. Тут все и делай!
— Ох нет, не привык я!
Вышел Кыкват. Как только вышел, бросился на собаку и убил. Потом развязал пойманных кэле людей. Стал по одному на ноги ставить. Поставит, ударит по заднице и говорит:
— Беги скорее домой, туда, где поймали!
Те, у кого еще душа цела, сломя голову домой бросились. А у кого кэле уже душу съел, не могли стоять, подали.
Вот наконец все до одного разбежались. А в яранге кэле стал беспокоиться: «Где же мой помощник? Не пошел ли за Кыкватом? Ох, если Кыквата позовет, плохо мне будет!»
Послал тогда кэле свою жену посмотреть, где Кыкват. Вышла женщина–кэле. Поймал ее Кыкват и убил. Потом в ярангу вошел, бросился на кэле и во весь свой голос закричал:
— Скорее, скорее ко мне бегите!
Прибежали тотчас жители Нэтэна, все копьями вооружены. Связали кэле крепко–накрепко и в рот ему палку засунули, чтобы рот был открыт все время.
И целое лето с самой весны все нэтэнцы лили ему в рот помои. Только к осени стало изо рта течь, только тогда наполнилось его брюхо.
Спросил тогда Кыкват у кэле:
— Будешь еще издеваться над людьми?
— О нет, больше не буду. Даже близко к этому селению не подойду, — отвечает кэле.
Кыкват говорит ему:
— Ну смотри, пока я жив, не будет тебе пощады!
Сказал и отпустил кэле на волю.
С тех пор кэле перестал в Нэтэн ходить. Конец.
ЛЯВТЫЛЕВАЛ
Говорят, жил когда–то Лявтылевал, нетелинский оленевод. Очень хороший человек был, очень сильный и ловкий. Давно уже он воевал. Враги его с противоположного берега Колымы пришли. А пришельцы те с Колымы были русские.
Однажды опять пришло много оленей и нарт караваном. Снова была большая война. Пришли ночью. Стадо Лявтылевала тогда другой мужчина сторожил. Близко подошли враги. Услышал мужчина, что враги идут. Прибежал в дом Лявтылевала. Говорит:
— Где Лявтылевал?
Высунулся из полога Лявтылевал, спросил:
— Что случилось?
Ночной пастух говорит:
— Кажется, опять вражеские воины пришли.
Лявтылевал поспешно оделся, обулся. Вышел на улицу. Спрашивает:
— Как стадо? Олени на старом месте? Все было в порядке, когда уходил?
Мужчина отвечает:
— Да, все.
Лявтылевал говорит:
— Ну что ж, пойдем проверим, как стадо!
Ветра совсем не было. Луна взошла. Как раз полнолуние было, светло кругом. Отправились.
Гора. Ущелье. В этом ущелье прятали стадо.
И все же враги обнаружили стадо. Пришли Лявтылевалины в ущелье, а стада нет. Угнали его враги. Отняли.
Ну и дрался с врагами Лявтылевал! Из лука стрелял, на копьях сражался. Много врагов убил. Испугались враги, убежали.
У врагов тоже было двое ловких. Продолжают с Лявтылевалом сражаться. В конце концов начал Лявтылевал уставать.
А дом Лявтылевала находился у реки, что у Нетелина.
Всю ночь сражался Лявтылевал. Наконец немного отступил. Боевой крик Лявтылевала стал еще слышнее. В русле реки уже оказался Лявтылевал — устал он.
Был у него нетелинский товарищ по имени Айван. Проснулась жена Айвана и вышла на улицу. Было очень тихо. Вдруг услышала жена крик Лявтылевала: «Ыгыыч!»
Бросилась она в дом, закричала. Айван говорит жене:
— Ты чего кричишь?
— Страшно мне. Там наш мужчина кричит. Наверное, война пришла!
— Пойду послушаю, — говорит Айван.
Вышел. Послушал. Действительно, Лявтылевал кричит. Взял Айван копье. Пошел на крик. Видит: наседают на Лявтылевала враги с двух сторон, к реке прижали.
Айван сказал:
— Ыыч, я пришел!
Лявтылевал на высокий берег прыгнул. Стали сражаться двое на двое: Лявтылевал с одним врагом, Айван — с другим. Лявтылевал не убивал врага. Нотайван же убил своего противника. Лявтылевал увидел, что Нотайван перестал биться, говорит:
— Где твой мужчина?
Говорит Нотайван:
— Уснул!
Лявтылевал говорит ему:
— Зачем же ты его усыпил?
А Нотайван на самом деле убил его.
Перестал и Лявтылевал сражаться. Отдыхают все трое: Лявтылевал, Нотайван и вражеский воин. Лявтылевал говорит врагу, с которым сражался:
— Ладно, уходи, не буду тебя убивать. Отправляйся к своим. Только стадо верните.
Говорит этот мужчина:
— Хорошо, пойдем за твоим стадом!
Отправились, к стаду подошли. Вдруг бросился вражеский воин бежать. Опять пришлось Лявтылевалу сражаться. Отнял он свое стадо, да еще и у врагов оленей захватил.
Убежали враги. Все мужчины убежали. Двух мужчин он копьем заколол, головы отсек, через мозжечок вздел на копье. Машет ими и говорит:
— Не убегайте, еще повоюем!
На следующий год снова пришли караваном. Яранга Лявтылевала все там же стояла, на прежнем месте, у Нетелинской реки.
Пришли враги. Говорят:
— Ой! Яранга Лявтылевала на прежнем месте стоит. Давайте–ка обойдем ее подальше! Да к тому же у него теперь четыре яранги стало. Пусть живет Лявтылевал спокойно, нам с ним не совладать. А то опять недосчитаемся многих мужчин.
С этих пор перестал воевать Лявтылевал. Говорит:
— Хватит нам воевать! Со всеми этими мужчинами будем дружно жить. Если долго воевать, то оставшимся в живых и детям нашим плохо будет после войны: ни друзей, ни земли, ни мужчин у них не будет. Послушайтесь меня, перестаньте воевать! Пусть будет с этих пор всем хорошо!
Вот с тех пор войны прекратились. Все.
Назад: СЕВЕР
Дальше: КОРЯКСКИЕ ЛЕГЕНДЫ[80]
