III Книга игр

Как выяснено современной наукой, игровой элемент культуры присущ всем человеческим обществам, начиная с отдаленной и темной первобытности. Лучше всего известны и изучены в своей первоначальной магической, а затем политической подоплеке игры античного мира. Возникшие по подтвержденному археологией преданию в эгейскую эпоху, а затем с 776 г. до н. э. возобновленные и приобретшие регулярный характер знаменитые Олимпийские игры стали частью и нашего бытия. В городах древней Италии существовали игры, подобные Олимпийским, вобравшие в себя разнообразные культовые действия.

На латинском языке понятие «игра» передавалось словом ludus, созвучном этнониму lydoi – «лидийцы». И хотя это созвучие случайно, оно подкрепляло уверенность в этрусском происхождении игр, ведь этруски считались выходцами из Лидии. В Риме ежегодно отмечались Римские (или Великие), Таурийские, Таларийские, Троянские и другие игры этрусского происхождения.

Характер зрелища в Риме приобрели заимствованные у этрусков гладиаторские игры, первоначально связанные с человеческими жертвоприношениями во время тризны.

Вергилий в «Энеиде» не раз называет своих предков лидийцами, но происхождение игр он связал не с лидийцами, а с их соседями фригийцами или с троянцами. Пятая книга «Энеиды» целиком посвящена играм, перенесенным троянцами (т. е., в понимании поэта, этрусками) на италийскую почву. Однако первым местом этих игр Вергилий делает не Италию, а Сицилию, и сами игры связывает с тризной на могиле похороненного в западной части острова Анхиза.

В Гигиновом каталоге игр, восходящем к неизвестным нам, но, разумеется, в той или иной мере использованным Вергилием эллинистическим источникам, игры, устроенные Энеем, занимают заключительное, пятнадцатое место. Им предшествуют игры Приама в Трое на могиле Париса (в них он, оказавшийся живым, становится победителем) и знаменитые игры Ахилла на могиле Патрокла. По образцу последних и созданы сицилийские игры.

До Вергилия об Энее в Сицилии рассказывали греческие историки, мифографы и поэты. В их произведениях появляются сицилийские герои Эгест, Элим, Эрикс, которых Вергилий вводит в «Энеиду» и делает участниками древнейших этрусских игр. Во времена Августа эти игры, считавшиеся «римскими», отмечались с особой пышностью на императорском уровне как секулярные (вековые) игры. С ними связывалось представление о возрождении творцов нового политического режима, древнего «золотого» века Сатурна (этрусского Сатре). Древние игры, задолго до Вергилия бывшие предметом исследования римских антикваров, стали орудием политической пропаганды.

Едва берег ливийский скрылся из виду, как небосвод затянули тяжелые тучи. С каждым мгновением море становилось темней и гневливей. Волны грозно плескались о борт. И корабль гудел от могучих ударов. Эней, объятый тревогой, прошагал к корме и стал рядом с кормчим, опершись на его плечо.

– О, Нептун! – воззвал Палинур. – Что ты нам готовишь?

Приказав мореходам спустить снасти и поставить парус наискось ветру, он продолжал:

– Если бы сам Юпитер вдруг поручился, что мы при такой погоде достигнем Италии, и то бы я поостерегся оставаться в море. Видишь, как набирают мощь враждебные ветры, как сгущаются тучи. Нам не под силу ни против ветра идти, ни вынести натиска бури. Один у нас выход – двигаться к суше. Справа от нас берег сиканов, уже нам знакомый.

– Что ж! – подхватил Эней. – Вижу и я, что нам ветер велит уклониться с пути, какой нами избран. Разверни корабли. Они, утомленные, отдыха просят.

С силою кормчий повернул весло. Описав дугу, «Колесница Кибелы» двинулась вправо. Этот маневр повторили и другие суда. Мореходы развернули паруса, и корабли радостно полетели. Вскоре показалась громада горы, нависшей над плоским берегом.

– Эрикс! – сказал Палинур, вытирая лицо, мокрое от пены. – Под нами земли, какими владеет Акест , для нас сбереженный судьбой.

Вот уже волны белой каймой обозначили бухту, и едва в нее вошли корабли, как стал виден седовласый муж. Его могучие плечи покрывала шкура ливийской медведицы. В руке его было копье.

– Я – дарданец Акест. Я надеялся на встречу с тобой, – обратился незнакомец к Энею, когда тот спрыгнул на берег. – Могила Анхиза на моих землях. Отныне можешь считать их своими.

Затем показались люди Акеста. Они помогли троянцам втащить корабли на песок и повели их к плоским холмам, где виднелись среди деревьев кровли домов.

Наутро, едва лишь на востоке появилась заря, Эней со всего побережья собрал троянцев и обратился к ним с такими словами:

Хочу вам напомнить, потомки Дардана, что с той поры, как скончался мой отец и прах его в землю опущен, лун исполнился счет и годичный круг завершился. Горек и свят этот день для меня, и отныне, куда бы меня ни пригнала судьба, его посвящать я буду Анхизу. Ныне же мы, с соизволенья Всевышних, у могилы, нам ставшей святыней, среди друзей. Давайте же с ними вместе справим тризну по обычаям общих нам предков. Когда же воздвигнем новую Трою, этот обряд ежегодно мы будем справлять близ храма Анхиза. Мне Акест обещал выделить на каждое судно по два быка, чтобы достойно почтить мы могли душу Анхиза, а также богов и пенатов, которые чтимы Акестом. А на девятый день после тризны я состязанье устрою для всех, кто гордится силою рук и проворством. Сейчас же давайте обовьем наши головы миртом и в молчанье проследуем к алтарям близ отцовской могилы.

И тут же Эней обвил вокруг головы венок, сплетенный из цветов, угодных Венере. Сделали то же Акест и его провожатый Элим , а также Асканий и другие троянцы. Вслед за Энеем все безмолвно двинулись к могиле Анхиза. И вскоре пролил Эней на могильный холмик две чаши вина, столько же чаш молока и жертвенной крови. Могилу осыпав цветами, Эней обратился к Анхизу:

– Ты, мой родитель святой. Тебя из пылающей Трои я вынес. Но не дано было нам вместе с тобой берег увидеть, что нам богами обещан. Праху привет твоему, твоей тени и духу .

Едва он эти слова произнес, как, раздвигая цветы, с шипеньем показалась головка змеи. И вот уже вышло на свет упругое тело в темных разводах, тысячью разных цветов играя на солнце. Оползла змея все алтари, извиваясь между жертвенных чаш и кубков, и исчезла в могиле.

Радуясь, что молитва услышана, хотя и не зная, кто принял образ змеи , гений места или какой-нибудь спутник Анхиза, дал Эней знак к принесению новых даров. Тотчас же обвели вокруг алтаря, а затем закололи по паре овец, свиней и быков . Вскоре запылали костры. Задымились котлы с жертвенным мясом. Устроившись на траве, насыщались троянцы, наперебой вспоминая Анхиза.

И вот наступил девятый день после принесения даров духу Анхиза. Со всей Тринакрии собрался стар и млад – кто поглядеть на гостей, а кто и свои испробовать силы. На траве были выставлены награды – богато украшенные треножники, оружие, слитки золота и серебра, пурпурные одеяния.

Для состязания Эней отобрал четыре самых больших корабля – «Химеру», огромную, как город, «Кита», «Кентавра» и «Сциллу», а метой, которую надо было обогнуть, чтобы вернуться к цели, назначил небольшой скалистый островок, давнее прибежище крикливых чаек.

Устроились вожди на кормах, выделяясь богатством одежды. Гребцы заняли места на веслах и затаили дыханье. И дал Эней знак Мизену . Поднес он к губам свой серебряный рог, и послышался звук, будоражащий сердце. Разом рванулись вперед корабли. Надулись шарами мышцы, натертые маслом. И огласились прибрежные холмы ревом и рукоплесканиями мужей, поставивших ставку на каждое судно.

Разрезая килем волну, первой проскользнула «Химера», ведомая Гиантом , гордым своим дарданским родом. Высоко над волнами поднимается ее нос с головами льва, козла и дракона. Гребцы, сидя на трех ярусах, с силой гонят ее вперед, вздымая ряды весел. За «Химерой» неотступно несется «Сцилла» с носом в виде разинутой пасти. Судно ведет Клоант, родоначальник римских Клуенциев .

А сзади, попеременно обгоняя друг друга, мчатся «Кит» и «Кентавр». Нос «Кентавра» с человеческим лицом переходит в конскую шею. На нем укрепился пылкий Сергест, давший имя роду Сергиев . «Кита» ведет Мнесфей, предок Меммиев.

Между тем «Химера» и «Сцилла» приближаются к заветной мете. «Химера» впереди, но видит Гиант, как наседает соперник. Нос «Сциллы» вот-вот коснется ее кормы. И кричит он кормчему Меноту:

Они пугают его. Он выводит корабль на простор.

– Куда ты, упрямый! – в ярости кричит Гиант, видя, что нос «Сциллы» уже навис над кормой «Химеры». – К скалам!

В это время корабль Клоанта, срезая дорогу, круто берет влево и, проскочив между громадой «Химеры» и утесом, обходит победителя. Брызнули слезы из глаз Гианта. Не помня себя от гнева, сбросил он в море Менота и, схватив кормило, повернул корабль к побережью. А несчастный Менот плывет к островку и в мокрой одежде, из груди извлекая соленую воду, ползет по камням. Хохотом оглашается берег.

Потерял Гиант время, разворачивая свой громоздкий корабль. И загорелись дерзкой надеждой выйти вперед сердца вождей и гребцов на отставших «Ките» и «Кентавре». Почти вровень идут оба корабля, обгоняет Сергест соперника, но не может оставить его позади. В отчаянии взывает Мнесфей к своим гребцам:

– Вперед, славная рать Гектора! Вспомните, как вы налегали на весла у Малейской скалы, где сшибаются волны! Не награду боюсь потерять – пусть ее получит сильнейший, – но позорно последними стать!

До предела напрягаются мышцы. Пот ручьями струится по разгоряченным лицам, рты открыты, как у рыб, оставшихся без воды. Обшитый медным листом борт дрожит, и корабль звучит, как кифара, когда ее касаются быстрые пальцы.

Но вот гребцы испускают радостный рев: Сергест, пытаясь оторваться от «Кита», повернул слишком близко к утесу, и «Кентавр», войдя в неглубокое место, бьется о камни и ломает весла.

Ободренный, несется «Кит» в открытом море. Так из гнезда на распростертых крыльях летит встревоженная чем-то голубка. И вот уже позади остается не только «Кентавр», тщетно пытающийся сняться с мели, но и лишенная кормчего «Химера». Вот уже приближается корма скользящей впереди «Сциллы» – к ней «Кит» устремлен. Но не сдается команда «Сциллы», уже считавшая победу своей. Готова жизнь она отдать за успех. Совсем рядом «Кит», и пришли бы оба корабля одновременно, если бы Клоант, простирая руки к пучине, не взмолился ее владыкам:

– О владыки волн, по которым ныне я мчусь! На берегу, если первым приду, тельца белоснежного вам заколю и мясо его вместе с янтарным вином в море брошу!

Услышали этот обет ненасытные волны. И невидимая рука отца Портуна толкнула корму «Сциллы» с такой силой, что она полетела, как стрела, к глубокой бухте и под рев тех, кто ожидал ее победы, коснулась суши.

Дождавшись, пока причалят другие, вперед выступил Эней вместе с глашатаем. Украсил сын Анхиза остролистным лавром виски победителя Клоанта, а на плечи накинул золотом шитую хламиду. На ней был изображен Ганимед, бегущий по лесистой Иде вместе с царскою свитой и сворою псов за златорогим оленем, а над головою юнца огромный орел, готовый вот-вот его схватить когтями. Стяжавший вторую награду Мнесфей взял из рук Энея панцирь, сплетенный из золотых колец. Сам он его сорвал с Демолеона в битве под стенами Трои. Гианту достались медные блюда и кубки из чеканного серебра со множеством драгоценных камней, вделанных в металл. Победители на лоб надели повязки алого цвета и стояли, красуясь.

Но вдруг послышался смех. Узрели троянцы, как снялось с мели судно Сергеста и, подобно змее, перерезанной колесом, корчилось в море. И все же Сергест награду обрел. Эней был доволен, что корабль возвращен и команда цела.

Едва завершилось состязанье на водах, принесшее радость не только смертным, но и владыке морей со всей его свитой, как мысли Энея устремились к новой игре. Он выбрал ей местом лощину между лесом и двумя тра вянистыми холмами. Здесь издавна приносили жертвы богам первые обитатели острова – сиканы . Здесь Геркулес, посетивший остров, сокрушил в кулачном бою цвет их молодежи . Сюда по зову трубы собрались беглецы из Трои и сиканы, принявшие в земли свои чужестранцев.

Зрители уселись рядами на зеленых склонах холмов. В центре лощины Эней расставил дары для победителей в беге: копья из города критян Кносса прекрасной работы, двойную секиру с насечкой на серебре, колчан из страны амазонок на золотой перевязи, полный фракийских стрел, вывел коня в богатом убранстве. Состязаться за эти дары пожелали два юных троянца Нис и Эвриал , известные неразлучной чистой дружбой, Диор из царского рода Приама, акарнанец Салий , Патрон из аркадской Тегеи , а также Элим и Панопей из свиты старца Акеста (долго с ним блуждали они в лесах тринакрийских).

Бегуны заняли место, наступив на полоску из врытых в землю плоских белых камней, и устремили глаза к видневшейся вдали цели. Прозвучала труба, и бег начался. Первым вперед вырвался длинноногий Нис, оставив соперников за плечами. Следом бежал Салий, за ним – Эвриал. За Эвриалом несся Элим, за Элимом проворный Диор, едва ему не наступая на пятки. Была уже недалека цель, и Нис предвкушал награду. Но вот он поскользнулся на лужице крови принесенного в жертву быка и растянулся плашмя. Не забыв при всем своем огорченье об Эвриале, он подставил Салию подножку, и Эвриал первым достиг цели. За ним, запыхавшись, прибежал Элим. Диор добился третьей награды. Обиженный Салий, представ перед судьями, стал обвинять Ниса и Эвриала в обмане. Эней крикуна успокоил, вручив ему мохнатую шкуру льва, на которой сам восседал.

Едва улеглось возбуждение, как на поле спустился друг Энея Дарет , уже обнаженный для кулачного боя. В бою под стенами Трои в честь павшего Гектора всех одолел он и был удостоен награды. Глядя на мощные руки и плечи бойца и на вздувшиеся мышцы на груди, никто из сидящих не решился принять вызова. И зрители подняли крик, требуя вручить Дарету награду без боя. Но с мест, какие занимали сиканы, поднялся старец, и имя Энтелл прогремело над полем. Сойдя на траву, Энтелл бросил рядом с Даретом пару наручных ремней небывалого веса. Пронесся шум по рядам, и Энтелл обратился к Энею:

– Эти ремни надевал я, выходя на бой с Геркулесом, Эрикс, мой брат, да и сам я с ними сражался, пока виски мои сединой не покрылись.

Дарет при виде ремней, обшитых свинцом и железом, побледнел, и лоб его покрылся потом.

– Видел бы ты, – обратился к нему Энтелл, – с какими ремнями против брата сражался сам Геркулес! Я же готов тряхнуть стариной и надеть на свои кулаки иные ремни, какие предложат.

Эней приказал принести ремни равного веса. Их вынес на поле Асканий. Бойцы кулаки замотали ремнями и приготовились к схватке, головы в шею втянули, вверх подняли руки, защищая лицо от ударов.

Дарет был силен подвижностью и крепостью ног. Энтелл – весом и мощностью рук, но в коленях он чувствовал слабость и страдал от одышки. И потому он не двигался с места, отражая удары. Троянец подступал к нему то с одной стороны, то с другой, пытаясь удар нанести в лицо или в корпус. Но Энтелл был неколебим, как скала, и сам, улучив миг, первым выбросил правую руку. Увернулся Дарет от удара, и старый боец на траве распростерся. Двое мужей, на поле сбежав, подняли старца. Не утратил Энтелл от паденья воли к победе. Гнев возбудил его силы. Начал он гнать Дарета по полю, нанося удары попеременно то правой, то левой, не давая сопернику передышки. Были эти удары подобны граду, который порой сокрушает черепичные кровли. Но не сдавался Дарет, и Эней, привстав, укор ему бросил:

– Уступи, несчастливец! Неужто не видишь, что твой противник сильнее, что боги от тебя отвернулись?

И тотчас сбежались друзья и бойцов развели. Дарет уходил, качаясь как пьяный. Кровь у него лилась по лицу. Вместе с кровавой слюной он выплевывал зубы.

Эней вручил победителю кубок и сделал знак, чтобы привели быка для Энтелла. Взяв кубок в левую руку, правой Энтелл нанес удар между рогами быку, стоявшему рядом . Бык покачнулся и рухнул тушей на землю. Над холмами разнесся ликующий рев тринакрийцев и тевкров. Энтелл сбросил ремни, покрытые спекшейся кровью, и, повернувшись к горе, освещенной полуденным солнцем, обратился к душе брата:

– Эрикс! Эту жертву я посвящаю тебе взамен души троянца Дарета, которому жизнь даровал. Эта последняя схватка моя. Прощай, кулачного боя искусство!

С поврежденного судна снял Эней мачту могучей рукой и воткнул ее в землю. К вершине мачты привязан был голубь, вспорхнувший в небо, – цель для лучников. Прозвучала труба Мизена. Стрелки, которых жребий назначил, спустились на зеленое поле, чтобы испытать свое счастье. Гиппокоант, сын Гиртака, чей глазомер, испытанный в битвах, был известен троянцам. Его появление было встречено шумом. За ним шли Мнесфей, недавний победитель, еще увитый оливой. Эвримон был братом Пандара , того, кто под стенами Трои по наущенью Афины стрелою своей сорвал перемирие с войском ахейским. Попробовать силы свои в искусстве стрельбы решился и старец Акест. Он вышел четвертым.

Первой прорезала воздух стрела Гиппокоанта. Она в мачту вонзилась, и испуганно вздрогнула птица. Второю была стрела Мнесфея. Она угодила в льняную нитку, и свободная птица, взлетев, рванулась к тучам. Эвримон достал ее своею стрелою. И голубь упал на землю, дыхание жизни оставив звездам. Акест бесцельно стрелу свою в небо пустил. И, о чудо, она загорелась в воздухе, обозначив свой путь дымом, и исчезла подобно комете, которая смертным ужас внушает.

Не пренебрег мудрый Эней этим знаменьем. Обнимая Акеста, словно бы радуясь меткости старца, он осыпал его похвалами и первую вынес награду – кратер тончайшей работы. Эвримон, пронизавший птицу стрелой, награды лишился, но не роптал, ибо голубь, так рассудил Эней, – священная птица Венеры. К ней посылал мольбу прародитель, надеясь, что беду, возвещенную чудом, сможет она лишь одна отвратить.

Когда еще состязанье было в разгаре, Эней подозвал Перифаса, опекавшего его сына, и тихо шепнул ему на ухо:

– Возвести Аскания. Пусть готовится к играм.

Когда же бойцы разошлись, через Мизена дал прародитель знак толпе расступиться и очистить поле. Стало оно огромным цирком.

И вот, словно из-под земли, показалось облако пыли. Стали видны юные наездники. Не отличить троянца от тринакрийца. Все в коротких одеяниях. На головах шлемы, поверх их венки из свежих цветов. У отдельных героев с шеи на грудь спускаются витые гривны. И дивилась толпа блестящему конному строю. Гул одобрения слился с ровным стуком копыт и звоном оружия.

Юноши были разбиты на три отряда , скакавшие рядом. Каждый отряд возглавлял предводитель . Приам, сын Полита, удостоенный имени деда, скакал на фракийском коне, в белых яблоках и с белой звездою на лбу. Атис, друг Аскания, родоначальник римских Атиев , гарцевал на вороном. Под Асканием был горячий сидонский конь, дар царицы Дидоны, знак любви к Энею и восхищения его сыном.

После того как мальчики проскакали по полю, красуясь своим убранством и прытью коней, Перифас щелкнул бичом, и отделились отряды, и понеслись друг на друга, наставив копья из тонких стволов кизила, являя подобие битвы. Вот одна сторона отступает. На нее наступает другая, чтобы затем поменяться ролями и беглецам наступать, смыкаться и вновь размыкаться. Подобные повороты-зигзаги имел лабиринт на критских холмах , и там сотни путей меж глухими стенами сплетались в узор. Там люди выход к свету искали, безысходно блуждая во мраке. Также переплетались следы наездников юных, то расходившихся, то сходившихся, словно для боя. Не так ли дельфины игры свои затевают в многоводном море ливийском и в водах, омывающих остров Карпаф .

Позднее Асканий ввел эти игры, опоясав стеной Альбу Лонгу, и завещал их древним латинам. Их и доныне справляют в честь прародителя в Риме.

Скитания чужды женскому естеству. Девкалион , воссоздавая по воле богов после потопа человеческий род, говорят, выбирал для мужей острые камни, потоком снесенные с гор, а Пирра вырывала для женщин голыши, вросшие в землю. С той поры, если какая беда заставляет женщин покинуть жилище, они стремятся как можно скорее осесть на земле и привязать к ней искусством, какое им даровала природа, мужей, сыновей и отцов.

Не пригласил Эней женщин на игры. Оставшись у кораблей, они решили оплакать Анхиза. И как это нередко бывает, стенания об умершем перешли незаметно в жалобы о себе. Глядя на бесконечное море, жены сокрушенно вздыхали:

– Горькая наша судьбина! Сколько еще придется терпеть нам невзгод, словно бродягам морским? Когда же у нас будет дом, прочно стоящий, а не гонимый ветрами?

Тогда показалась старица в черном и, втесавшись в круг матерей дарданских, заговорила со страстью, для лет ее неподходящей. Узнали в ней жены Берою, вдову Дорикла. На корабле она оставалась, больная.

– Подруги! Боги вернули мне силы, чтобы я могла дать вам совет. Семь лет миновало, как мы покинули берег отчизны. Все это время мы настигаем нам обещанный берег, но он ускользает. Зачем нам участвовать в этом? Ведь мы не дети и не рабыни. Среди вас немало женщин, которые, как и я, могут гордиться знатностью рода. Пусть нам объяснят, чем этот берег хуже других. Ведь не случайно выбрал его наш земляк Эрикс и нас дружески встретил Акест! Почему бы здесь, где похоронен Анхиз, не построить новую Трою? Кротостью мы ничего не добьемся! Возьмем спасенье мужей в наши слабые руки. Если сжечь корабли, придет скитаньям конец.

Сказав это, Бероя выхватила головню из костра и метнула ее в ближайший корабль. И не промахнулась.

Старица Пирго, кормилица царского дома, разгадала обман:

– Не верьте ей, сестры! Не Бероя она! На лице ее знаки божественной красоты, а речь вдохновенна. Я лишь недавно ушла от захворавшей Берои. Горько она сожалела, что ей не удастся почтить манов Анхиза. Не добраться бы сюда Берое одной.

Но в это время вспыхнула и охватила полнеба радуга. Охваченные безумием, женщины ринулись к алтарям и, выхватывая головни и горячие ветви, стали кидать их в корабли. Мнимая Бероя, воспользовавшись суматохой, растворилась в воздухе. Ее образ приняла враждебная Энею Юнона.

Увидев из лагеря языки пламени и столбы дыма, Асканий решил, что напали враги. Собрав несколько юношей и вооружившись, он бросился к берегу. Навстречу бежали перепуганные пламенем и ощущением вины троянки. Поняв, что произошло, Асканий преградил им дорогу.

– Остановитесь! Это я, Асканий! – Он скинул шлем и бросил его себе под ноги. – Что вы наделали?

Образовав цепочку, мужчины передавали друг другу пифосы, стараясь усмирить огонь водой. Но пламя тлело под намокшей древесиной и в пакле. Лишились бы троянцы всех кораблей до одного, если бы с неба не ударил внезапно гром, сотрясая равнины и горы Тринакрии. Струями захлестал дождь, наполняя каюты и трюмы. Спасти всю флотилию не удалось. От четырех кораблей остались лишь головешки да медная обшивка носов.

Эней сидел в горестном раздумье, когда к нему подошел старец Навт, жрец Афины Паллады. Утешая вождя, он сказал:

– Богорожденный! Порой нам кажется, что, приняв решение, мы идем, а нас судьбы влекут. И противиться им невозможно. Рок победить удается, лишь отдавшись ему. Имеется друг у тебя – троянец Акест. Передай ему всех, кто стал помехой в пути к цели, – старцев, согбенных годами, матерей, уставших от моря. Пусть для них в Тринакрии будет воздвигнут город, носящий имя Акеста.

Тем временем ночь на черной своей колеснице заполонила небо. Из мрака возник образ Анхиза и предстал перед Энеем. И услышал он милый сердцу отцовский голос:

– Сын мой, бывший мне жизни дороже, покуда был жив! К тебе, в чьих руках судьба нашей Трои, я послан Юпитером, исполненным жалостью к тевкрам. Он ведь спас корабли, защитив их влагой небесной от пламени. Следуй совету Навта, мудрого старца: отбери из троянцев юношей, крепких телом и духом, могущих вынести тяготы странствий и битв. С ними в Италию мчись. Там тебе предстоит сломить суровое дикое племя. Но перед тем Аверн посети и через него проникни в глубины подземного мрачного царства, чтобы меня отыскать. В элизии светлом, селении праведных душ, я обитаю. Путь тебе укажет Сивилла, пожертвовав черных овец. Я тебе покажу весь род твой и город, который возвысит его. Пока же прости, что тебя покидаю: восток повеял влажным дыханием буйных коней нового дня.

Так он сказал, растворяясь в воздухе легком.

Жертвы богам принеся, Эней на ноги поднял друзей и передал им повеленье родительской тени. Акест, его здесь принявший, решил остаться в Тринакрии и возглавить тех, чьи помыслы чужды великой славы и кто страшится испытаний.

И тотчас нашлась работа для всех. Юношам на кораблях пришлось заменять обгоревшие бревна, строгать весла, ладить канаты. Готовых взойти на суда оказалось немного, но их доблесть умножила силу. Для решивших остаться Эней запряг белых быков и обвел сошником городскую черту, наметив, где Илиону быть, где Трое стоять , где Форум разбить. Акест же, созвав старейшин, объявил им законы. На вершине Эрикса, что вздымается к звездам, на виду у могилы Анхиза, был заложен храм Идалийской Венеры с рощей священной вокруг.

В душу Энея, объятую тревогой, входит нежданная радость. Продолжением ее стали команда его «В путь!», движенье на кораблях, шум голосов, скрежет донных камней, трущихся о борта. Немедленно были подняты мачты. Ветер-союзник на парусах морщины разгладил. Тронулась стая судов. Летел впереди корабль Энея. Палинур стоял за кормилом .

Влажная ночь на небе почти достигала срединной меты. Гребцы, подняв весла, прилегли на жестких сиденьях. И тогда с эфирных высот Сон соскользнул, сумрак развеял, тени рассеял. Приняв облик Форбанта , он на высокий выступ кормы опустился, и Палинур, ни в чем не повинный, жертвою стал наважденья.

– Палинур, сын Иаса! – бог к нему обратился. – Сами волны корабль твой несут. Тебе слышно дыхание ровное ветра. Наступило время покоя. Склони свою голову и очи смежи, от работы уставшие. Стану сам ненадолго я кормчим.

С трудом глаза открывая, Палинур отозвался:

– Мне ль не знать, что такое моря покой?! Мне ли этому чудищу верить? Сколько раз испытавшему неба обман, ему доверить Энея?

Головой он к кормилу припал, за звездою следить продолжая.

И тогда принявший облик Форбанта поднял ветвь, орошенную Летой и забвеньем стигийских утесов, и тряхнул ею над головой Палинура. И так сладко стало ему, так спокойно, как никогда не бывало. И не спорили больше очи с дремотой. Не отпуская кормила, Палинур выскользнул в море вниз головой. И тотчас Сон крылатый вознесся и растворился в эфире.

Флот по обещанию Нептуна шел, не ведая страха. И когда корабли уже подходили к утесам сирен, пробудился Эней и, увидев, что нет на корме Палинура, дал команду гребцам повернуть судно с помощью весел.

Скорбя, Эней размышлял: «Почему, Палинур, ты доверился небу и спокойному морю? На каком песке теперь лежит твое обнаженное тело?»