ЛЕГЕНДЫ И СКАЗАНИЯ ФРАНЦИИ

Книга: Мифы и легенды народов мира. Центральная и Южная Европа

Назад: Мифы и легенды народов мира Центральная и Южная Европа

Дальше: Ренар–лис Пересказ Е. Балабановой и О. Петерсон

Песнь о Роланде
Пересказ Е. Балабановой и О. Петерсон в редакции И. Токмаковой

ПРЕДАТЕЛЬСТВО ГАНЕЛОНА
САРАГОСА. ВОЕННЫЙ СОВЕТ У КОРОЛЯ МАРСИЛИЯ

Семь долгих лет провел в Испании король Карл. Великий император завоевал ее от края и до края, аж до самого моря. Непокоренным оставался только город Сарагоса; владел им король Марсилий, не веровавший в истинного Бога и служивший Магомету.

Марсилий возлежал на мраморном крыльце своего дворца в тени деревьев и держал совет со своими приближенными. Как спастись ему от Карла, как избежать смерти и позора? Пожалуй, один лишь Бланкандрин, мудрейший из язычников, мог дать ему разумный совет.

— Пошли Карлу побольше драгоценных подарков, — сказал он Марсилию, — чтобы было ему чем расплатиться с войском. Уговори его, чтобы вернулся он к себе во Францию, в свой Ахен. При этом обещай, что ко дню святого Михаила ты последуешь туда за ним и примешь христианство. Чтобы Карл легче поверил этому обещанию, надо дать ему знатных заложников, и я первый жертвую своим сыном. Конечно, может статься, что, когда наступит день святого Михаила и Карл не увидит тебя в Ахене, он в гневе велит казнить наших заложников, они погибнут лютою смертью, но зато Испания будет избавлена от бед и страданий.

Совет Бланкандрина был принят, и король Марсилий, приказав оседлать десять мулов, полученных им в подарок от короля Сицилии, отправил к Карлу послов с масличными ветвями — знаком покорности и мира. Так должны они были явиться к Карлу и обмануть его, несмотря на всю его мудрость.

КОРДОВА. ВОЕННЫЙ СОВЕТ У КАРЛА ВЕЛИКОГО

У императора было достаточно причин для радости и веселья: он взял Кордову и разрушил ее стены и башни; воинам его досталась богатая добыча, а неверные либо погибли от меча, либо крестились.

В саду, в тени деревьев, на белых коврах расположились воины Карла и забавлялись игрою в кости и шахматы. Сам же Карл сидел в своем массивном золотом кресле под сосной, около куста шиповника. В это время явились к нему послы короля Марсилия с масличными ветвями в руках и, сойдя с мулов, выказали ему всяческое почтение.

Бланкандрин заговорил первым. Он сказал Карлу:

— Привет тебе во имя великого Бога, которому ты поклоняешься! Вот что велел передать тебе храбрый король Марсилий: хорошенько разузнав о твоей вере, ведущей к спасению души, он захотел поделиться с тобою своими сокровищами. Ты получишь львов, медведей и собак, семьдесят верблюдов и тысячу ястребов, четыреста мулов, навьюченных золотом и серебром, и пятьдесят повозок. Но довольно долго оставался ты в нашей стране, и пора тебе возвращаться в Ахен. Мой повелитель последует за тобою ко дню святого Михаила, примет твою веру, признает себя твоим вассалом и из твоих рук получит Испанию.

Император не привык говорить наспех, и теперь он опустил голову и задумался.

— Хорошо сказано, — отвечал он наконец послам, — но король Марсилий — мой заклятый враг: как могу я положиться на ваши слова?

— Мы дадим тебе сколько угодно знатнейших заложников, — отвечали послы.

— Ну, так, пожалуй, Марсилий еще может спастись, — сказал Карл. Однако он не стал торопиться с решением.

Вечер был тих и ясен. Карл приказал отвести в конюшню мулов, раскинуть в саду шатер и поместить в нем на ночь послов, приставив к ним двенадцать слуг. На заре послы отправились в обратный путь.

Император, проснувшись очень рано, присутствовал на обедне, а затем, с удобством усевшись под сосной, созвал на совет своих графов и баронов.

— Безумие верить Марсилию, — обратился Роланд к своему дяде, королю, — Марсилию, успевшему уже доказать нам свое вероломство! Вспомни, что сделал он с твоими послами Базаром и Базилем, которых ты отправил к нему, поверив его миролюбию? Он отсек им головы! Нет, прошу тебя, продолжай войну, веди свое войско к Сарагоссе и не снимай осады, пока не отомстишь за тех, кого убил этот негодяй Марсилий!

Глубоко задумавшись, император молча теребил усы и бороду. Безмолвствовали и остальные, и только Ганелон обратился к Карлу с взволнованной речью.

— Остерегись верить безумцам! — воскликнул он. — Тот не думает о своем смертном часе, кто советует тебе отвергнуть предложение Марсилия, готового стать твоим вассалом, из твоих рук получить Испанию и принять нашу веру!

И герцог Нэмский, преданнейший из вассалов, согласился с Ганелоном.

— Марсилий побежден, — сказал он, — и молит о пощаде. Остается только послать к нему одного из твоих баронов, чтобы прекратить эту бесконечную войну.

— Но кого же мы пошлем в Сарагоссу? — спросил император.

Мудрый советчик герцог Нэмский, храбрый Роланд, его благородный друг Оливье и даже реймский епископ Тюрпин вызвались принять на себя поручение к сарацину. Но Карл остановил их и приказал выбрать только одного из баронов.

— В таком случае пусть отправится мой отчим Ганелон, — сказал Роланд, — лучше него не найдете!

— Да, да, он справится с этим делом! — подтвердили остальные. — Пусть идет Ганелон.

Ганелон, услыхав, что первым назвал его Роланд, вспыхнул от гнева.

— Это Роланд посылает меня на гибель? — воскликнул он. — Что ж, тем самым он навсегда утратил мою любовь, так же как и его друг Оливье, и все двенадцать пэров, так ему преданных. Ну хорошо же, я пойду, но, если Господь приведет мне вернуться, пусть он будет готов к моей «благодарности». Он не забудет ее до своего смертного часа.

Император подал Ганелону перчатку в знак возложенного на него поручения. Нехотя протянул за ней Ганелон руку, и перчатка упала на землю.

— Дурной знак… дурной знак, — пронесся шепот среди присутствующих. — Это поручение, видно, причинит нам большие беды.

ПОСОЛЬСТВО. ПРЕСТУПЛЕНИЕ ГАНЕЛОНА

Ганелон, подвигаясь по дороге, осененной высокими маслинами, настиг послов Марсилия, нарочно замешкавшихся в пути в ожидании ответа от короля Карла. Они продолжали путь вместе с Ганелоном. Дорогой Бланкандрин разговорился с Ганелоном, желая выведать истинные намерения императора.

— Удивительный человек ваш Карл! — сказал он. — И сколько земель успел он покорить! И зачем ему преследовать нас даже в нашей собственной стране? Ваши герцоги и бароны напрасно советуют ему продолжать войну: они готовят только гибель как ему самому, так и многим другим.

— Никто не дает ему таких советов, за исключением разве Роланда, да и тот советует на свою же погибель, — отвечал Ганелон. — Надо бы смирить его гордость! Одна его смерть может возвратить нам мир.

Ох, как ухватился за это Бланкандрин! Всю дорогу раздувал в Ганелоне злобу против Роланда, точно тлеющие угли. Уговаривал предать Роланда в руки сарацин, обещал несметные сокровища. Не устоял Ганелон, согласился в конце концов предать пасынка.

Король Марсилий сидел на своем троне под сосной, окруженный двадцатью тысячами сарацин, с затаенным дыханием ожидавших вестей, привезенных Ганелоном и Бланкандрином. Бланкандрин представил Ганелона Марсилию как посла Карла, присланного с ответом. Собравшись с духом, Ганелон повел искусную речь.

— Привет тебе во имя Бога, — сказал он королю, — вот что возвещает тебе Карл Великий: ты примешь христианство, и Карл милостиво пожалует тебе половину Испании: другую же получит барон Роланд. (Ну, приятный же будет у тебя товарищ!) Если же ты не согласишься на это условие, император возьмет Сарагоссу, а ты сам будешь схвачен, связан и доставлен в Ахен, столицу империи. Там устроят над тобою суд, и ты погибнешь бесславно и позорно.

При таких словах король Марсилий задрожал от гнева и схватился за лук, но Ганелон, взявшись за рукоять меча, выступил вперед, бесстрашно закончил свою речь и подал письмо, присланное Карлом.

Марсилий взломал печать, одним взглядом прочел письмо и помертвел от ярости.

— Владетель Франции Карл советует мне попомнить Базара и Базиля и ради спасения моей собственной жизни послать ему калифа, моего дядю!

— Ганелон за столь необдуманную и дерзкую речь заслуживает смерти! — воскликнул в негодовании сын Марсилия. — Отдай его мне, отец, я с ним расправлюсь!

Тут Ганелон выхватил из ножен свой меч и прислонился к сосне. Поднялся страшный шум, однако наиболее благоразумным удалось скоро успокоить Марсилия. Бланкандрин увел его в сад. Там он поведал о том, что Ганелон на его стороне. Марсилий призвал к себе Ганелона.

— Извини мне мою несдержанность, — сказал он, — и в знак прощения прими этот дорогой мех куницы.

Затем он повел такие речи:

— Ваш Карл, вероятно, уже очень стар, а ведь ему, кажется, более двухсот лет, и тело его изнурено бесчисленными битвами. Когда же перестанет он воевать?

— Не в Карле дело, — отвечал Ганелон, — он выше всех похвал, и я скорее готов умереть, чем покинуть его.

— Да, удивительный, необыкновенный человек ваш Карл! Но когда же, право, прекратит он свои войны?

— Ну, этого не случится, пока жив его племянник: Карлу некого бояться, имея в авангарде Роланда с его другом Оливье и двенадцатью пэрами во главе двадцати тысяч всадников.

— Благородный Ганелон! — сказал тогда Марсилий. — Нет народа отважнее моего, и я могу выставить сто тысяч всадников против Карла и его французов.

— И не думай победить его! — возразил Ганелон. — Ты только погубишь своих людей. Продолжай так же умно, как начал: дай императору столько сокровищ, чтобы у наших французов разбежались глаза, дай ему двадцать заложников — и Карл вернется в милую Францию, оставив за собою арьергард, в котором, я уверен, будет и Роланд со своим другом Оливье. Поверь мне, тут найдут они могилу, и у Карла навсегда пропадет охота воевать.

— Благородный Ганелон, — опять обратился к нему Марсилий, — что же мне делать, чтобы погубить Роланда?

— Я научу тебя, если хочешь. Когда Карл минует горы и в узких проходах останется один арьергард, напади на него со ста тысячами своих воинов. Много погибнет там французов, но и ваших бойцов погибнет не меньше, зато Роланд не минует смерти, и вы навсегда избавитесь от войны.

Услышав это, Марсилий от радости бросился на шею Ганелону, а затем осыпал его щедрыми дарами и предложил закрепить их уговор клятвой. И они поклялись: Ганелон — мощами, заключенными в рукояти его меча, в том, что Роланд будет в арьергарде, а Марсилий — над книгой Магомета, что не выпустит Роланда живым.

Тут сбежались все приближенные Марсилия, с радостью обнимали они Ганелона и старались перещеголять друг друга роскошным подарком, и даже королева подарила ему золотые запястья для жены.

Тогда Ганелон, забрав с собою заложников и подарки, предназначенные Карлу, отправился в обратный путь.

* * *

Между тем Карл был уже на пути домой и подходил к городу Вальтиерра, когда–то взятому и разрушенному Роландом. Тут он должен был ожидать вестей от Ганелона и дани с испанской земли. И вот, в одно прекрасное утро, на рассвете, в лагерь явился Ганелон.

Рано проснувшись и помолившись, император расположился на зеленой травке перед своею палаткой. Рядом были Роланд, Оливье, герцог Нэмский и остальные. Коварный Ганелон передал королю ключи от Сарагосы, сокровища, присланные Марсилием, и двадцать заложников: калифа же он не мог привезти, так как тот будто бы на его глазах погиб со своим кораблем в море у испанского берега: недовольный решением Марсилия принять христианство, он навсегда покидал Испанию.

— Слава Богу! — воскликнул Карл. — Ты хорошо исполнил свое поручение, Ганелон, и я щедро награжу тебя.

Затрубили в трубы; французы снялись с лагеря, навьючили своих лошадей и направились к милой Франции.

АРЬЕРГАРД. РОЛАНД ПРИГОВОРЕН К СМЕРТИ

Карл возвращался во Францию победителем. Он сумел покорить Испанию, забрать замки, захватить города.

— Война моя кончена, — сказал король и направился к милой Франции.

День угасал, наступил вечер. Надо было подумать о ночлеге. Граф Роланд водрузил свое знамя высоко на вершине холма. Вокруг него французы раскинули свой лагерь.

Между тем войско неверных подвигалось глубокими долинами — в кольчугах и шлемах, вооруженное щитами, саблями и копьями. На покрытых лесом горных вершинах мусульманские воины устроили привал. Четыреста тысяч человек затаившись ждут восхода солнца. А французы между тем даже и не догадывались об их присутствии.

Свет померк, наступила черная непроглядная ночь. Император Карл заснул, и снится ему странный сон. Он видит себя в тесном ущелье со своим ясеневым копьем в руках. И вот граф Ганелон выхватывает у него это копье и потрясает им с такой силою, что искры летят к небу.

Но Карл спит, не просыпаясь.

Тогда другой сон приснился ему: он во Франции, в своем Ахене. Медведь прокусывает ему руку до самой кости. Затем со стороны Ардена появляется леопард и с яростью нападает на него. Но из залы выбегает борзая собака, со всех ног мчится к Карлу, отрывает правое ухо у медведя и накидывается на леопарда. «Ну, будет битва!» — восклицают французы и не знают, кто победит.

А Карл спит, не просыпаясь.

Минует ночь, сменившись ясною зарей, и император гордо продолжает свой путь. По воздуху несутся звуки труб.

— Господа бароны! — говорит Карл. — Взгляните, какие перед нами горные проходы и узкие ущелья, и решите, кого поставлю я в арьергард? Кто–то должен охранять наше войско!

— Роланда, моего пасынка Роланда! — восклицает Ганелон. — Нет более доблестного барона! В нем спасение твоих людей.

С презрением взглянул на него Карл:

— Ты — олицетворение самого черта, и душа твоя полна смертельной вражды. Кто же будет тогда в авангарде?

— Ожье из Дании, — ответил Ганелон, — лучше него никто не справится с этим делом!

Граф Роланд, услыхав, что Ганелон предложил дать ему арьергард, поспешил поблагодарить отчима и выразить королю свою готовность до последней капли крови прикрывать войско Карла и защищать обоз.

Но император молчал, опустив на грудь голову и теребя свою бороду: он не мог удержаться от слез. Наконец он обратился к своему племяннику, предлагая ему половину всего французского войска. Но граф отвечал, что он не может изменить чести своего рода и оставит при себе только двадцать тысяч храбрых французов.

— Смело иди узкими ущельями, король. Пока я жив, тебе некого опасаться.

Граф Роланд поднялся на вершину холма, надел свою самую крепкую броню, шлем, пристегнул свой меч Дюрандаль с золотою рукоятью и закинул за спину колчан, расписанный цветами, сел на своего коня Вейллантифа и взял в руки копье с прикрепленным к нему белым знаменем. К нему присоединились Оливье и многие другие любимцы короля, даже епископ Тюрпин.

— Пойду и я, — сказал Готье, — я вассал Роланда и не могу оставить его.

Когда они выбрали себе двадцать тысяч воинов, Роланд подозвал к себе Готье и сказал:

— Возьми тысячу французов из нашей собственной французской земли и займи с ними все ущелья и высоты, чтобы императору не пришлось терпеть урона.

— Я обязан это сделать для тебя, — отвечал Готье и с тысячью французов углубился в горы. Он вернется не раньше, чем потеряет семьсот бойцов. Король Бельферна Альмарис в тот же день даст ему отчаянную битву.

Карл вошел в долину Ронсеваля. Барон Ожье вел авангард, и никакой опасности не предвиделось с этой стороны; в тылу же был Роланд с Оливье, двенадцатью пэрами и двадцатью тысячами природных франков. Помоги им Бог! Их ждет страшная битва! И Ганелон знает это, негодяй и изменник, но он за золото продал свое молчание и не скажет ни слова.

Высоки горы, и темны долины; скалы черны, и страшны узкие ущелья. В тот же день не без труда прошли по ним французы. Но когда они увидели, наконец, Гасконь, землю их повелителя, они вспомнили свои земли и дома, своих жен и дочерей и заплакали от радости. Но всех больше волновался Карл, покинувший своего племянника в ущельях испанских гор; с Роландом остались двенадцать пэров и двадцать тысяч французов. Они не знают страха и не боятся смерти. И Карл тоскливо теребит свою бороду, из глаз его катятся слезы, и он закрывается своим плащом. Рядом с ним едет герцог Нэмский.

— Что так заботит тебя? — задает он вопрос королю.

— Нужно ли спрашивать об этом? — отвечает Карл. — Мое горе так велико, что я не могу не плакать: Франция погибнет через Ганелона. Сегодня ночью я видел во сне, что Ганелон сломал копье в моих руках, тот самый Ганелон, что заставил меня оставить в арьергарде моего племянника. Мне пришлось покинуть Роланда во вражьей земле. Что будет, если я потеряю его? На свете нет ему подобного!

Карл Великий, томимый дурным предчувствием, не может удержаться от слез, и сто тысяч французов тронуты его горем и объяты странным страхом за Роланда. Хоть они еще и не знают, что его предал этот негодяй Ганелон: что он получил от короля неверных щедрые подарки — золото и серебро, ткани и шелковые одежды, лошадей и мулов, верблюдов и львов…

И вот Марсилий сзывает своих испанских баронов, графов и герцогов с эмирами и графскими детьми. Он собирает их в три дня до ста тысяч, и по всей Сарагоссе раздается бой барабанов. На вершине высочайшей башни воздвигают статую Магомета: ни один мусульманин не проходит мимо, не поклонившись ей. Затем неверные нескончаемым потоком устремляются через всю страну, по горам и долинам. Наконец они видят знамена французов. Это арьергард двенадцати товарищей, и сарацины не упустят случая сразиться с ним!

Впереди всех двигается племянник Марсилия верхом на муле и погоняет его палкой. Со смехом обращается он к дяде, прося в награду за службу поручить именно ему поразить Роланда. И Марсилий передает племяннику свою перчатку. Племянник Марсилия с перчаткою в руке просит дать ему еще одиннадцать баронов, чтобы помериться силами с двенадцатью пэрами.

— Вперед, племянник, — говорит ему брат Марсилий, — идем вместе, и горе арьергарду Карла Великого!

Король варварской земли Корсаблис, с душою предателя, вещает, однако, как истый вассал:

— За все золото мира я не соглашусь показать себя трусом и сражусь с Роландом, если только мне удастся его обнаружить!

За ним, пеший, несется быстрее конного Мальприм Бригальский и, с Марсилием поравнявшись, восклицает:

— Идем в долину Ронсеваля, и смерть Роланду, если он мне попадется!

Спешит к ним и эмир из Бадагера, красавец собой, с лицом гордым и ясным, истый барон, будь он христианином. Все бегут к племяннику Марсилия и грозят Роланду смертью.

Так собрались двенадцать пэров короля Марсилия; они берут с собой сто тысяч сарацин, стремящихся в

битву, и вооружаются, удалившись в сосновый лес. Они надевают свои сарацинские доспехи, все на тройной подкладке; на головы надевают сарацинские шлемы и пристегивают к поясу каленые сабли. Ярко блестят их щиты и копья; по воздуху развеваются трехцветные знамена.

Спешившись со своих мулов, они пересаживаются на коней и движутся плотными рядами… День был ясный, и оружие неверных сверкало в солнечных лучах. От звука тысячи медных труб дрогнул воздух.

— Друзья мои, — воскликнул Оливье. — Сдается мне, не миновать нам боя с сарацинами!

— Дай Бог, — отвечает Роланд, — наша обязанность отстаивать здесь короля: всё мы должны сносить ради нашего повелителя, надо терпеть нам и зной, и стужу, и раны, и увечья. Наше дело — наносить молодецкие удары, чтобы не сложили о нас дурной песни. И уж, конечно, не я подам пример трусости.

НАЧАЛО ВЕЛИКОЙ БИТВЫ

Оливье, взобравшись на поросшую мхом скалу, окидывает взором зеленую долину, видит все мусульманское войско и зовет Роланда.

— Какой шум доносится до меня со стороны Испании! — говорит он. — Сколько сверкающих доспехов и блестящих щитов!.. Плохо придется нашим французам! Все это по милости негодяя Ганелона: он заставил поручить нам это дело.

— Молчи, Оливье, — отвечал Роланд, — Ганелон — мой отчим, и я не хочу слышать о нем ничего дурного.

Стоит Оливье на высокой скале. Оттуда открывается ему все испанское царство и великое полчище сарацин; блестят их золотые шлемы, усыпанные драгоценными камнями, расшитые доспехи, щиты и копья, развеваются знамена; не сосчитать их батальонов, не окинуть глазом всего войска! Оливье, ошеломленный, спустившись со скалы, подошел к французам.

— Столько нехристей увидел я, как никто на свете, — сказал он, — их по меньшей мере сто тысяч. Битва, великая битва предстоит вам! Дай вам Бог силы, французы! Держитесь крепче и не сдавайтесь!

— Да будет проклят тот, кто побежит, — отвечали французы, — мы все готовы лечь до последнего!

ГОРДОСТЬ РОЛАНДА

— Велико мусульманское войско! — сказал Оливье. — А наших французов очень мало. Друг Роланд, затруби в свой рог. Карл услышит его — и повернет с войском назад.

— В глупом же виде прибуду я тогда в милую Францию, — отвечал Роланд, — на том и конец моей славе! Нет, мой Дюрандаль не устанет наносить удары и обагрится кровью по самую рукоять. Не отстанут и наши французы. Негодяям нехристям пришла плохая мысль сражаться в этих ущельях. Клянусь тебе, они сами пришли сюда на смерть.

— Друг Роланд, труби в свой Олифант! Услышит Карл — и приведет большое войско. Сам придет он к нам на помощь со своими баронами.

— Избави Бог, — отвечал Роланд, — не положу я хулы на свой род, не погублю я чести милой Франции! Нет, буду я рубить Дюрандалем, моим добрым мечом, и, клянусь тебе, себе же на горе явились сюда мусульмане!

— Друг Роланд, труби в свой Олифант! Звук достигнет Карла, не вышедшего еще из ущелий; клянусь тебе, французы тут же вернутся!

— Избави Бог, — отвечал Роланд, — не скажут обо мне, что я искал помощи против мусульман. Не посрамлю я своих предков. В великой битве стану наносить я тысячи ударов, и меч мой весь выкупается в крови. Покажут себя наши французы, и сарацины не избегнут смерти.

— Не вижу я тут бесчестья, — отвечал Оливье. — Видел я сам испанских сарацин: долины и горы, песчаные степи и зеленые равнины — все покрыто ими. Велико и могуче чужеземное войско, и как же мала горсть наших людей!

— Тем лучше, — отвечал Роланд, — тем сильнее разгорается во мне жажда боя. Ни Господь, ни Его свя–тые ангелы не допустят, чтобы Франция из–за меня утратила свою доблесть. Смерть лучше бесчестья!

Роланд отважен, Оливье же мудр, но ни один не уступит другому в храбрости.

Между тем войско неверных стремительно надвигается.

— Посмотри, Роланд, — говорит Оливье, — они уже близко, а Карл уже слишком далеко. Ах, если бы ты согласился тогда затрубить в свой рог, король был бы уже тут, и нам не грозила бы такая опасность. Но некого винить! Взгляни вниз, в ущелье Айры, на медленно движущийся арьергард: никто из находящихся в нем не увидит завтрашнего дня.

— Не говори пустяков, — резко отвечает Роланд, — мы будем, не отступая, держаться в этом ущелье, и им придется только принимать наши удары.

В виду битвы в Роланде просыпается гордость льва или леопарда. Он обращается с речью к французам и к Оливье:

— Перестань так говорить, друг и товарищ, император сам отобрал нам эти двадцать тысяч французов. Между ними нет ни одного труса, сам Карл это знает. Работай копьем, Оливье, как я Дюрандалем, моим добрым мечом, полученным мною от самого короля; тот, кто получит его после моей смерти, может смело сказать: «Вот меч благородного вассала!»

И епископ Тюрпин, со своей стороны, пришпоривает коня, въезжает на холм и держит речь:

— Благородные бароны! Сам Карл оставил нас здесь: он наш король, и за него должны мы сразиться с сарацинами. Беда грозит христианскому миру — поддержите его! Не миновать вам битвы, это верно. Покайтесь же в грехах и просите милости у Бога. Ради спасения ваших душ я отпускаю вам все ваши прегрешения. Если смерть суждена вам, вы умрете святыми мучениками, которым уготовано место в светлом раю.

Французы спешились, преклонили колена, и епископ благословил их во имя Господне и добавил:

— Вот вам епитимья: поражайте неверных.

Французы вскочили на быстрых коней, вооружились и приготовились к битве. Роланд в сопровождении Оливье подвигается по ущелью на Вейллантифе, на своем быстром коне. Граф Роланд очень красив в своем

оружии, лицо его светло, и он смеется. Гордо смотрит он на сарацин, кротко и ласково на французов.

— Благородные бароны, — говорит он, — не торопитесь! Эти нехристи, право, пришли искать здесь смерти. Вот так добыча достанется нам сегодня! Ни один король Франции не видал еще такой!

При этих словах оба войска сходятся.

— Уж лучше молчи, — говорит Роланду Оливье, — не согласился ты тогда затрубить в свой рог — не будет нам помощи от Карла. Конечно, он не виноват. Он ничего не подозревает, так же как и его спутники. Нам же остается только подвигаться вперед. Не отступайте, благородные бароны! И, ради Бога, думайте лишь о двух вещах: о том, чтоб наносить и получать удары.

Гордо скачут они, пришпоривая коней, и нападают на врага. Но не трусят и мусульмане, и завязывается страшная схватка.

БИТВА

Впереди всего мусульманского войска скачет в богатом вооружении на гордом коне любимый племянник Марсилия Эльрот.

— Мошенники французы! — кричит он. — Сегодня вы сразитесь с нами. Тот, кто должен был вас защищать, вас предал! Ваш император обезумел, оставив вас в этих проходах! Сегодня померкнет слава Франции, Карл лишится своей правой руки, а Испания наконец успокоится!

Услыхал его Роланд и, пришпоря коня золотыми шпорами, вмиг настиг Эльрота, разрубил его кольчугу и шлем, отделил его мясо от позвонков, а пикой пронзил его насмерть и мертвого сбросил с коня, приговаривая:

— Вот тебе, несчастный, знай, что Карл не обезумел, оставив нас в этих ущельях! Слава Франции сегодня не погибнет! Рубите, французы, рубите! За нами первый удар, за нас правда!

Есть у мусульман еще князь царского рода, брат Марсилия, Фоссерон, владетель Датана и Абирона; нет на свете нахальнее и презреннее человека! Глаза его

на полпяди отстоят друг от друга. Увидя, что Эльрот убит, он кинулся вперед с громким криком, в ярости грозя французам.

— Сегодня, — кричал он, — погибнет честь вашей «милой Франции»!

Услыхал его Оливье, пришпорил он коня золотыми шпорами, вмиг настиг Фоссерона, ударил его истинно баронским ударом, разбил его кольчугу и шлем и всадил в его тело пику с прикрепленным к ней знаменем.

Видя Фоссерона мертвым, Оливье вышиб его из седла и обратился к трупу с надменной речью.

— Рубите, французы, рубите, мы их победим! — воскликнул он.

Был у неверных король по имени Корсаблис, из далекой варварской страны; стал он ободрять мусульман:

— Нам легко биться с французами: их ведь так мало, и те, что стоят перед нами, не идут в счет. Ни один из них от нас не уйдет: Карл не может защитить их, и сегодня настал день их погибели.

Епископ Тюрпин услыхал его: нет для епископа человека на свете ненавистнее этого короля. Тонкими золотыми шпорами шпорит Тюрпин коня и, настигнув Корсаблиса, наносит ему смертельный удар. Щит короля разбит, кольчуга в кусках, и сам он, мертвый, падает на землю. Наклонился над ним епископ Тюрпин со словами:

— Ты солгал, низкий сарацин: наш король Карл остался нашим защитником, и наши французы не думают бежать: твоих же товарищей всех ждет смерть! Рубите, французы, рубите! За нами первый удар, слава Богу! Монджой! Монджой! — ибо был то призыв короля.

Так сражался небольшой отряд французов с несметными вражьими полчищами. Десять пэров Марсилия уже погибли, в живых только двое — Шернюбль и граф Маргарис. Маргарис — воин храбрый, красивый и сильный, легкий и ловкий наездник. Он нагоняет Оливье, наносит удар, разбивает щит, но Бог хранит Оливье, и он остается невредимым. Маргарис же мчится дальше и трубит, сзывая своих.

Бой в полном разгаре. Граф Роланд в самых опасных местах: копье его уже разбито, и он вынимает из ножен Дюрандаль, свой добрый меч, пришпоривает коня и кидается на Шернюбля. Он разбивает в куски его шлем, сверкающий драгоценными камнями, разрубает его голову, лицо и — одним ударом — все тело, седло и спину коня. На землю упали мертвыми и конь, и всадник.

— Несчастный, — смеется Роланд, — напрасно пришел ты сюда: твой Магомет не может помочь тебе!

По полю едет граф Роланд с Дюрандалем в руке: он рубит направо и налево, и сарацины падают кругом него. Роланд красен от крови, красна его кольчуга,

красны его руки, красны даже плечи и шея коня. Оливье не отстает от него, а также все двенадцать пэров. Все французы рубят, все французы убивают, а сарацины гибнут или бегут.

— Слава нашим баронам! — говорит епископ. — Монджой! — восклицает он.

— Монжеуа! — это клич императора.

По полю едет Оливье, копье его разбито, у него в руках только обломок, но он убивает им Моссерона и еще семьсот его соплеменников.

— Что с тобой, друг мой? — вопрошает Роланд. — Не палка нужна в такой битве, а железо и добрая сталь! Вынь же из золотых ножен свой меч Готеклэр с хрустальной рукоятью!

— Руки не дошли! — отвечает Оливье и вынимает свой добрый меч.

Битва, однако, разгорается все сильнее и сильнее, французы и мусульмане бьются, не уступая друг другу: одни нападают, другие защищаются. Сколько разбитых копий, красных от крови, сколько изорванных знамен. Сколько добрых французов погибло во цвете лет! Не видать им своих матерей, и жен, и товарищей, ожидающих их там, за горами. Карл Великий плачет и сокрушается; но напрасно — он им не поможет. Ганелон сослужил им плохую службу, продав в Сарагосе своего родича. Но за то он поплатится жизнью: в Ахене его приговорят к четвертованию, а с ним и тридцать его родственников тоже не избегнут смерти.

Между тем король Альмарис со своим войском узким, скрытым проходом настигает Готье, охраняющего горы и ущелья со стороны Испании.

— Ганелон — изменник! — догадывается Готье. — Ганелон продал нас сарацинам!

Король Альмарис поднялся на гору с шестидесятитысячным войском и решительно напал на французов: он рубит, убивает, гонит их. В ярости Готье вынимает свой меч, плотнее прижимает щит и рысью подъезжает к мусульманской рати. Не успевает он поравняться с нею, как сарацины окружают его справа, слева — со всех сторон. Его щит разлетелся на тысячу кусков, его броня разорвана, и он сам пронзен четырьмя копьями. Ему не выдержать долее: четыре раза теряет он созна–ние и волей–неволей принужден покинуть битву. Кое–как сходит он с горы и зовет Роланда:

— Ко мне! На помощь, доблестный Роланд, скорее — на помощь!

Битва кипит по–прежнему: Оливье и Роланд рубят без устали, епископ Тюрпин наносит тысячи ударов, двенадцать пэров не отстают от них. Французы бьются в страшной схватке, и мусульмане гибнут тысячами или бегут. Но французы теряют тут своих лучших защитников — свои щиты и острые копья: клинки их мечей разбиты; голубые, красные и белые их знамена изрублены в куски. И скольких храбрецов лишились они! Не увидят они ни своих отцов, ни своих семейств, ни Карла, поджидающего их.

Между тем во Франции совершаются чудеса: бушуют бури с ветром и громом, с дождем и крупным градом; поминутно ударяет молния, сотрясается земля, и рушатся дома на огромном пространстве. Полный мрак наступает в полдень, и свет мелькает лишь по временам, когда разверзается небо. Ужас нападает на всех, видящих эти чудеса. «Наступил конец света», — говорят они в страхе, но они ошибаются — это небо и земля оплакивают Роланда.

Бой ужасен! Мечи французов красны от крови. «Монджой!» — восклицают они, — это имя славного знамени. Со всех сторон бегут сарацины, а французы преследуют их. Битва ими выиграна, но это далеко не окончательная победа. Боже мой. Боже мой! Сколько тревог суждено им еще пережить! Карл потеряет лучшую часть своего войска, свою гордость, и великое горе ожидает Францию!

Французы рубят, и неверные гибнут без числа: из ста тысяч их войска едва ли уцелело две. Епископ ободряет воинов; долина покрыта телами их товарищей, и они горько оплакивают своих павших родичей. Но им предстоит еще встретиться лицом к лицу с Марсилием и несметным числом его воинов.

Битва продолжается. Роланд со своим другом Оливье и двенадцатью пэрами дают себя знать неверным, не отстают от них и другие. Из ста тысяч мусульман спасся один Маргарис, только потому, что сбежал с поля боя. Иссеченный саблями и пронзенный четырьмя копьями, явился он к королю Марсилию и, рассказав ему все, как было, упал к его ногам.

— На коня, государь, на коня! — воскликнул он. — Ты найдешь французов изнуренными. Они так рубили и убивали наших, что оружие их сломано, большая часть их убита, а оставшиеся в живых ослабли от ран и потери крови и не имеют оружия, чтобы защищаться.

По долине приближается король Марсилий с собранною им огромною армией, разделенною на двадцать колонн. На солнце блестят украшения их шлемов, их пики и знамена. Какой шум по всей окрестности!

— Оливье, товарищ! — кричит Роланд. — Изменник Ганелон хочет нашей смерти, его измена очевидна. Но жестоко отомстит ему император; нас же ждет жаркая битва, невиданная до сих пор. Но не устанут работать наши добрые мечи, сослужившие уже нам не одну службу и одержавшие столько побед, и не будут хулить нас в песне!

Между тем французы, завидя короля Марсилия, пришли в смятение и стали звать Роланда, Оливье и двенадцать пэров:

— Помогите нам, помогите!

Но епископ предупредил всех:

— Не теряйте мужества, Божьи избранники! Наступает день, когда мученический венец возложится на ваши головы и врата рая откроются перед вами!

Тогда французы стали прощаться друг с другом, и товарищ оплакивал товарища, как мертвого, обнимаясь с ним в последний раз.

Коварен король Марсилий.

— Могуч граф Роланд, — говорит он своим, — и трудно его победить; мало двух нападений, нападем на него лучше три раза! Десять наших колонн пойдут на французов, а десять — останутся со мною. Наступает наконец день, когда Карл утратит свою силу и увидит позор Франции!

Грандуану дает Марсилий знамя, вышитое золотом, и велит ему вести отряд в битву. Марсилий остался на горе, а Грандуан спускается в долину. Смутились французы, видя эти несметные полчища.

— Боже! — восклицали они. — Что нам делать? Проклят тот день, когда дождались мы Ганелона из Сарагосы, Ганелона, продавшего нас неверным. Помогите же нам, двенадцать пэров, помогите!

И опять ободрял их епископ, обещая им блаженство мучеников после смерти, и французы кинулись в смертный бой с неверными.

Климорин из Сарагосы, мусульманин богатый, но с подлою душой. Он тогда первый столковался с Ганелоном, целовал его в знак дружбы, подарил даже предателю свой меч.

— Я хочу, — заявил он, — отнять корону у Карла и опозорить великую землю!

Климорин оседлал своего коня Барбамуша и кинулся на одного из пэров, пронзил его насквозь своею пикой и сбросил мертвого на землю.

— Рубите, — воскликнул он, — рубите! Нетрудно пробить их ряды!

— Какое горе! — восклицали французы. — Какого храброго воина мы потеряли!

Но Оливье поспешил отомстить за своего пэра: на всем скаку налетел он на сарацина, вышиб его душу из тела, и дьяволы подхватили ее. Досталось тут же и другим неверным.

— Рассердился–таки мой товарищ! — сказал Роланд.

— Нет лучшего воина! Рубите, французы, рубите!

В свою очередь, сарацин Вальдебрун, хитростью

взявший когда–то Иерусалим, с быстротою сокола кинулся на второго пэра, могучего герцога Самсона, разбил его щит и мертвого вышиб его из седла. Взыграло сердце Роланда; одним взмахом меча снес он голову могучего Вальдебруна вместе со шлемом, украшенным драгоценными камнями.

Так бьются они, и один за другим гибнут французские пэры; товарищи их воздают неверным сторицей. Но лучшие люди–то гибнут. Гибнут лучшие воины…

— Горе нам! — восклицают французы. — Сколько наших убито!

Граф Роланд держит в руках своих красный от вражьей крови меч, но он слышит плач французов — самых отважных уже нет в живых — погибли, — и сердце его готово разорваться на части. И снова скачет он и рубит своим мечом, и тысячи падают со всех сторон. Храбро дерутся французы, и покрывается поле телами; кони, утратившие своих всадников, бродят по полю битвы, поводья их волочатся по земле. Но неверные теряют силы, они не в силах держаться и обращаются в бегство, французы летят на своих скакунах рысью, галопом, в крови, с изломанными пиками и мечами: гонят они врагов вплоть до Марсилия. Но тут теряют они последнее оружие, и им нечем уже сражаться.

Марсилий видит гибель своего войска: при звуке рогов и труб выступает он с другой половиной армии. Во главе сарацин идет Абим. Нет большего негодяя на свете! Жизнь его полна черных дел и преступлений: не верит он ни в Бога, ни в Сына Пресвятой Девы. Лицом он черен, как деготь; никогда он не смеется, не шутит, но храбрость его бесконечна, и за нее–то и любит его король Марсилий. Тюрпин ненавидит этого нехристя.

— Лучше умереть, чем оставить его в живых! — говорит он и начинает битву на коне короля Гроссайля, убитого им когда–то в Дании.

Скачет епископ прямо к Абиму и ударяет его в щит, осыпанный аметистами и топазами, и разбивает его на части. Но Абим остается в седле. Вторым смертоносным ударом епископ сбрасывает его на землю.

— Монжеуа, монжеуа! — восклицают французы: это клич Карла. — Дай Бог императору иметь побольше таких епископов!

На помощь к епископу мчатся Роланд и Оливье, и бой разгорается с новой силой. Но гибнут христиане, и их остается не более трехсот человек, вооруженных одними мечами. Они рубят ими направо и налево, разрубая сарацинские шлемы и кольчуги. Не выдержали тут мусульмане: с рассеченными и окровавленными лицами снова бегут они к королю Марсилию, призывая его на помощь.

Марсилий слышит их крики и именем Магомета проклинает французов, французскую землю и Карла с седою бородою, и еще сильнее разгорается в нем ненависть к Роланду. С новыми силами нападает он на остатки французов, и с новою силою разгорается битва. С тоскою смотрит Роланд на гибель лучших вассалов, вспоминает он о французской земле, о своем дяде, добром короле Карле, и сжимается его сердце при этих мыслях. Снова устремляется он в битву вслед за Оливье, наносящим врагу удар за ударом. Видит его Оливье и пробирается к нему сквозь толпу.

— Друг и товарищ, — говорят они друг другу, — будем биться вместе и вместе умрем, если будет на то Божья воля!

Бьются вместе Роланд и Оливье своими мечами, не отстает со своим копьем и епископ Тюрпин, и не перечесть тел, падающих под их ударами. Пало здесь более

четырехсот тысяч неверных, говорит песня, и число это занесено в летописи. Дорого достался французам пятый натиск мусульман, погибли тут все французские воины, кроме шестидесяти, — но дорогою ценою купят их жизнь сарацины.

РОГ

Видит Роланд, как один за другим гибнут его воины, и говорит он Оливье:

— Взгляни, ради бога, дружище, сколько пало наших добрых вассалов: стоит пожалеть милую, прекрасную Францию, лишившуюся таких баронов! О король, наш верный друг! Отчего нет тебя с нами? Брат Оливье, нет ли способа дать ему знать о нашем положении?

— Я не знаю такого способа, — отвечает Оливье, — но, во всяком случае, смерть лучше позора.

— Я затрублю в свой рог, — говорит Роланд, — король услышит его в ущельях, и французы, клянусь тебе, вернутся.

— Ты опозоришь тогда на вечные времена весь свой род, — отвечает ему Оливье. — Помнишь, как ты в самом начале не послушался моего совета? Трубить же в рог теперь — значит показать себя трусом, а между тем твои руки обагрены кровью врагов.

— Правда, — отвечает Роланд, — я не тратил даром ударов!

— Тяжелая для нас битва, — говорит опять Роланд, — я затрублю в свой рог, и Карл услышит его.

— Не так поступают храбрые, друг, — отвечает ему Оливье, — ты сам тогда гордо отверг мой совет. А если бы император был тут, мы не потерпели бы такого урона. Но это не его вина и не вина его спутников. Клянусь бородой, если мне суждено видеть еще сестру мою Оду, ты никогда не будешь ее мужем!

— За что же ты сердишься? — спрашивает Роланд.

— Ты один во всем виноват, — отвечает Оливье. — Разумная храбрость далека от безумства, и умеренность лучше горячности. Посмотри, сколько французов погубило твое безрассудство! Это наша последняя служба императору. Если бы ты послушался меня тог–да, наш государь был бы уже здесь, мы выиграли бы битву, и король Марсилий был бы взят в плен и убит. Много вреда причинила нам твоя безумная отвага, Роланд! Сегодня наступил последний день нашей верной дружбы: тяжкая разлука ожидает нас прежде, чем скроется солнце.

Так горько оплакивали друг друга Роланд и друг его Оливье.

Услыхал их спор епископ Тюрпин, пришпорил он своего коня, подлетел к ним и стал им выговаривать.

— Благородный Роланд и ты, благородный Оливье, — говорил он, — умоляю вас не приходить в отчаяние. Взгляните на наших французов: им суждена смерть, и рог твой, Роланд, уже не спасет их — далеко ушел Карл и не успеет вернуться. Но все же труби, Роланд, — может быть, Карл успеет за нас отомстить, и сарацинам не удастся торжествовать победы. Воины Карла найдут нас здесь мертвыми и изрубленными: они разыщут наших вождей и подберут наши тела, положат их в гробы и повезут с собой на своих конях; со слезами похоронят они нас в стенах монастыря, и тела наши не будут добычей прожорливых кабанов, собак и волков.

— Это правда! — сказал Роланд. Поднес он к губам свой рог Олифант и затрубил что было силы.

Далеко разносится звук, повторяемый эхом в высоких горах, и достигает Карла и его войска.

— Это наши бьются в бою? — говорит король.

И отвечает ему Ганелон:

— Скажи это другой, его назвали бы лгуном.

Изо всех сил трубит Роланд в свой рог: кровь струится из его рта и из лопнувшей жилы виска, и еще дальше разносится звук его рога. Слышит его Карл среди тесных ущелий, слышат его герцог Нэмский и все французы.

— Это Роландов рог, — повторяет король. — Он не трубил бы в него, если бы не был вынужден позвать на помощь.

— Какая там помощь! — возражает ему Ганелон. — Ты стар и сед, а говоришь как младенец. Кому не известна гордость могучего, отважного, великого Роланда! Удивительно, как это еще терпит ее Господь. Конечно, он теперь шутит со своими пэрами. Подумай,

кто решится напасть на Роланда? Разве не брал он один сарацинских городов без твоего приказания? Пойдем же вперед, государь, не к чему останавливаться! Великая земля еще далеко.

Льется кровь изо рта Роланда, лопаются жилы на его висках — с отчаянным усилием трубит он в свой рог Олифант. Слышат его Карл и все французы.

— Какой протяжный звук! — замечает король.

— Это Роланд! — говорит герцог Нэмский. — Роланду плохо! Клянусь честью, он бьется в смертельной схватке с сарацинами. Роланда предали, и изменник отводит тебе глаза. Вооружайся, государь, подай свой военный клич и помоги своему родичу: ты слышишь жалобу Роланда.

Император велит трубить в рога и трубы, французы вооружаются и во весь опор мчатся ущельями.

«Если бы застать Роланда живым, — говорят они друг другу, — славно бы сразились мы рядом с ним! Но что толку? Уж поздно, слишком поздно!»

Рассеялся мрак, и настал день: оружие засверкало на солнце, заблестели щиты и брони, золоченые пики, и копья, и расписанные цветами колчаны. Император кипит гневом, а французы печальны и полны опасений: все они проливают горячие слезы, все дрожат за жизнь Роланда!

Император велит схватить Ганелона и отдает его на потеху своей дворне. Карл призывает старшего из них, Бегона, и приказывает ему стеречь изменника. Бегон, выбрав сотню самых злых и бездушных своих товарищей, передает в их руки Ганелона. Они выдергивают по волоску его усы и бороду, наносят ему удары, всячески издеваются и мучают его: надевают ему на шею толстую цепь, сковывают его, как дикого медведя, взваливают на вьючную лошадь и не спускают с него глаз, пока не настанет время передать его Карлу.

Высоки и мрачны громады гор, стремительны потоки, и темны глубокие долины. Со всех сторон гремят в них трубы Карла, отвечая рогу Роланда.

Мчится Карл ущельями, полон отчаяния и гнева.

— Помоги нам, Пресвятая Дева! — восклицает он. — Приготовил мне Ганелон великое горе! Недаром говорится в старой песне, что предки его были негодяи, ничего не знавшие, кроме низких дел. Большую подлость учинили они в Капитолии, убивши древнего Цезаря. Но зато они кончили жизнь на костре. Не уступает им в вероломстве и Ганелон. Он погубил Роланда и чуть не лишил меня моего царства, лишив Францию ее защитников.

И плачет Карл горькими слезами, и в смущении теребит император свою седую бороду.

БЕГСТВО

Окинул взором Роланд горы и долины, покрытые телами французов, и стал оплакивать своих товарищей.

— Не было у меня лучших вассалов, — говорил он, — и много лет служили вы мне верой и правдой! Прекрасная французская земля лишилась своих лучших баронов! По моей вине погибли они, и не мог я их ни защитить, ни спасти! Пойдем же, Оливье, неразлучный мой товарищ! Будем биться вместе. Не переживу я тебя, если и избегну смерти от врага: умрешь ты — умру и я от горя!

Снова разгорается отчаянная битва. Сам Марсилий принимает в ней участие и убивает одного за другим славных французских бойцов. Но Роланд настигает его, отсекает ему правую руку и убивает его сына. Потеряв сына и лишившись руки, Марсилий бросает на землю свой щит и во весь опор мчится к себе, на свою испанскую сторону. Вместе с ним обращается в бегство и большая часть мусульманского войска, призывая на помощь Магомета.

Но не покинул поля битвы дядя Марсилия, калиф, вождь черного племени с толстыми носами, огромными ушами и блестящими белыми зубами. Он ведет их более пятидесяти тысяч.

— Недолго остается нам жить, — говорит Роланд, — приходит наш конец, но дорого продадим мы свою жизнь и не допустим позора Франции! Когда наш государь, великий Карл, придет на поле битвы и увидит его покрытым телами сарацин, он насчитает их не менее пятнадцати на каждого из наших воинов — и благословит нас за наши подвиги.

СМЕРТЬ ОЛИВЬЕ

Видит Роланд полчища эфиопов и сзывает своих товарищей на последний бой. Калиф же скачет на рыжем коне и настигает Оливье; он замахивается острым копьем и пронзает его насквозь.

— На тебе одном отомстил я за всех своих! — говорит он.

Знает Оливье, что ранен смертельно, и спешит отплатить сарацину; ударом меча рассекает он его заостренный шлем, разрубает череп и сбрасывает калифа на землю. Зовет Оливье Роланда и спешит наносить удары, пока смерть не остановит его руку. Роланд встречает Оливье, бледного, помертвевшего: кровь потоком струится из его раны и разливается по земле. Видя это, Ро–ланд теряет сознание. Между тем мрак застилает глаза Оливье, ничего не видит он перед собою, но продолжает рубить направо и налево. Наталкивается он на своего друга Роланда и наносит ему тяжкий удар, разрубает он его шлем, но, к счастью, не касается головы.

— Не узнал ты меня, товарищ, — ласково говорит ему Роланд, — ведь я Роланд, твой верный друг.

— Прости меня, — отвечает ему Оливье, — только теперь узнаю я тебя по голосу. Не видел я сам, на кого нападал.

Оливье чувствует приближение смерти. Ничего не видя и не слыша, слезает он с коня, громко исповедует свои грехи и молит Бога дать ему место в раю и ниспослать свою благодать на императора Карла, на милую Францию и на верного его товарища Роланда. Тут он мертвый падает на землю.

В отчаянии оплакивает его Роланд — земля не видала еще такого горя; еще раз теряет он сознание и только благодаря туго натянутым стременам не падает с коня.

Придя в себя, Роланд видит, что из всех французов живы только он с епископом, да еще Готье спускается к ним с горы и зовет его к себе на помощь. Быстро скачет навстречу ему Роланд.

— Где мои всадники, которых я тебе дал? — говорит он. — Веди их сюда, они мне очень нужны!

— Все погибли! — отвечает Готье. — Бились мы с хананеянами, великанами, армянами и турками и уложили их целых шестьдесят тысяч. Но зато погибли все мои французы, и сам я покрыт ранами и истекаю кровью. Я твой вассал, Роланд, и считаю тебя своим повелителем и защитником. Не вини же меня за то, что я бежал!

— Нет, нет! — отвечал Роланд и, разорвав на себе платье, перевязал его раны, и снова втроем кинулись они в схватку.

КАРЛ ВОЗВРАЩАЕТСЯ

Граф Роланд, Готье и епископ бьются плечом к плечу. Тысяча пеших сарацин и сорок тысяч всадников, не смея подойти к ним, издали мечут в них копья, стрелы

и пики. Один из первых ударов настиг Готье, а за ним был повергнут на землю и епископ Тюрпин, покрытый множеством ран. У него, однако, еще хватает силы обратиться к Роланду со словами:

— Я еще не побежден: хороший вассал живым не сдастся!

Он вынимает из ножен свой темный стальной меч и опять бросается в схватку, раздавая направо и налево тысячи ударов. Карл удостоверился потом, что Тюрпин не пощадил никого, найдя кругом него четыреста человек раненых и убитых. Так рассказывает песня и барон Сент–Жиль, бывший сам на поле битвы. Рассказ свой записал он в Люкском монастыре.

Храбро бьется граф Роланд, но все тело его в поту и в огне, страшную боль чувствует он в виске: но все же хочется ему получить ответ от Карла, и снова берет он свой рог и трубит, но звук его рога очень слаб и едва достигает императора.

— Бароны, — говорит Карл, — дело плохо: мой племянник Роланд погибает! По звуку его рога я узнаю, что недолго осталось ему жить! Если вы хотите прибыть вовремя, гоните ваших коней и трубите во все свои трубы!

Шестьдесят тысяч труб затрубили разом, и эхом ответили им горы и долины. Смутились мусульмане, заслыша эти звуки, и стали говорить друг другу:

— Это Карл, это Карл возвращается! Мы слышим французские трубы. Что теперь будет с нами? Если Роланд останется в живых, война возобновится и погибнет прекрасная Испания!

Тогда четыреста лучших воинов мусульманской армии еще раз, но уже в последний, отчаянно нападают на Роланда. При их виде он чувствует себя сильнее и опять готов биться с сарацинами. Садится он на своего коня Вейллантифа, пришпоривает его золотыми шпорами и кидается в самую густую толпу врагов, а следом за ним и епископ Тюрпин.

— Бегите, друзья! — говорят друг другу мусульмане. — Бегите: мы слышим французские трубы! Он возвращается, могучий король! Карл возвращается!

Граф Роланд не любит ни трусов, ни гордецов, ни злодеев, ни дурных вассалов, и обращается он к епископу Тюрпину со словами:

— Ты пеший, а я на коне, но я не покину тебя, и мы разделим и горе, и радость — вдвоем будем защищаться от нападений неверных. Дюрандаль еще сослужит мне службу.

— Стыдно нам будет в последний день нашей жизни плохо работать мечом, — ответил Тюрпин. — Карл скоро придет и отомстит за нас.

— Горе нам! — говорили мусульмане. — Наши вожди и пэры погибли. Карл возвращается со своей армией, мы слышим звуки его труб и клики французов. Никто не в силах одолеть Роланда в поединке — отойдем и будем стрелять в него издали!

И мечут они в него пики, копья и ядовитые стрелы: они разнесли в куски щит Роланда, разорвали его доспехи, но сам он остался невредим. Вейллантиф, получив тридцать ран, пал мертвый. Неверные бежали, и Роланд остался один, пеший.

ПОСЛЕДНЕЕ БЛАГОСЛОВЕНИЕ ЕПИСКОПА

Мусульмане бегут, полны ужаса. Граф Роланд, потерявший своего коня, не стал их преследовать: идет он к епископу Тюрпину, снимает с него золотой шлем и легкую броню, осторожно перевязывает раны и тихо–тихо опускает его на траву, говоря ему нежным голосом:

— Прочитай нам отходную: наши милые товарищи умерли, но нельзя же их покинуть! Я соберу их тела и в ряд положу перед тобою, а ты благослови их в последний раз.

— Хорошо, — сказал епископ, — но возвращайся скорее. Слава Богу, поле битвы осталось за тобой и за мной!..

Роланд один, совсем один проходит поле вдоль и поперек, ищет на горах, ищет в долинах и находит тела

десяти пэров, приносит он их одно за другим к епископу, а Тюрпин поднимает руку и благословляет их.

— Да примет ваши души Всемогущий, — говорит он, — да упокоит вас в раю Господь. Моя смерть также близка, и я более не увижу великого императора!

Обыскивает Роланд долину. И вот, под сосной, у куста шиповника, находит он тело своего друга Оливье и, прижимая его к своему сердцу, едва–едва доносит до Тюрпина, укладывает на щит рядом с другими пэрами, и епископ еще раз благословляет их, разрешивши все их грехи. Заплакал Роланд над телом своего друга, которому он не находил равного, и горе Роланда так велико, что силы оставляют его, и он теряет сознание. Увидал Тюрпин, что упал граф Роланд, встал он и пошел было ему на помощь, но силы покинули епископа, он упал на землю и, исповедав перед Богом свои грехи, умер. Роланд пришел в себя, подошел к Тюрпину и, сложив его белые руки на могучей груди, по обычаю своей родины произнес над ним последнее слово:

— Храбрый и благородный воин! Передаю тебя в руки Всевышнего! Не было у Него со времен апостолов и пророков более верного слуги и работника на пользу христианства. Да упокоится дух твой в раю!

СМЕРТЬ РОЛАНДА

Роланд чувствует, что смерть его близка, берет он в одну руку свой рог, а в другую Дюрандаль, свой добрый меч, и идет на испанскую землю, где под двумя прекрасными деревьями возвышаются четыре мраморных камня, и падает тут Роланд на зеленую траву и теряет сознание, потому что смерть его близка.

Под высокими деревьями, покрывающими вершины гор, там, где возвышаются четыре блестящих мраморных камня, лежит на траве граф Роланд, и подстерегает его здесь сарацин: притворился он мертвым, окрасил кровью лицо и тело и лежит среди трупов. Видя, что Роланд теряет последние силы, подбегает он к нему, полный гордой отваги и гнева, и хватает его оружие.

— Побежден, побежден племянник Карла! — восклицает сарацин. — Вот его меч, который увезу я в Аравию!

И в радости дергает Роланда за бороду. Но Роланд приходит в себя и, чувствуя, что нет при нем его меча, открывает глаза.

— Ты, кажется, не из наших! — восклицает он и наносит врагу удар своим рогом, с которым еще не расстался, разбивает им шлем, украшенный золотом и драгоценными камнями, и разбивает в куски сталь, голову и кости нехристя. Тот падает на землю. Он мертв.

Чувствует близость смерти Роланд, с трудом поднимается с земли, берет он Дюрандаль, свой добрый меч, и с отчаянным усилием ударяет им десять раз по скале. Но сталь крепка, она скрипит, но не ломается.

— Помоги мне, Святая Дева! — говорит он. — О мой добрый меч Дюрандаль! Даже теперь, в смертный час, дорога мне твоя честь! Много битв выиграл я с тобою, много царств покорил я для императора Карла! Никому не достанешься ты, пока я жив: добрый вассал владел тобой, и Франция, свободная земля, никогда уже не увидит такого слуги!

Еще раз ударяет по камню Роланд, но сталь скрипит, но не ломается. Видит он, что не сломать ему своего меча, и скорбь охватывает его душу.

И в третий раз ударяет он им по камню, сталь скрипит опять и не ломается. Тогда в последний раз обращается Роланд к своему мечу:

— О Дюрандаль, мой светлый меч! Много святых мощей заключено в твоей золотой рукояти — не должен ты служить неверным: владеть тобой могут только христиане, и Господь не допустит, чтобы ты попал в недостойные руки!

Чувствует Роланд приближение смерти и спешит к сосне, бросает на траву свой меч и рог и ложится на них, повернув голову в сторону врагов, чтобы Карл и все французское войско знали, что он умер победителем. Лежит граф Роланд под сосной и в последние минуты своей жизни вспоминает Карла, своего повелителя, и своих преданных добрых друзей и не может удержаться от слез, а затем обращается с молитвой к Богу.

— Боже праведный, — говорит он, — воскресивший Лазаря и защитивший Даниила ото львов, спаси

и сохрани мою душу и прости мне все мои прегрешения!

С этими словами протягивает он к небу свою перчатку с правой руки, и архангел Гавриил принимает ее, а ангелы несут душу графа Роланда в рай.

ВОЗМЕЗДИЕ САРАЦИНАМ

Умер Роланд, и душа его вознеслась на небеса. Император достиг Ронсевальской долины, где вся местность была сплошь покрыта телами французов и мусульман. Зовет Карл своего племянника, зовет он епископа, графа Оливье и двенадцать пэров — но напрасно: никто не отзывается, и Карл в отчаянии рвет свою бороду и плачет, и плачут с ним все французские воины, оплакивая сыновей, братьев, племянников, друзей и сюзеренов. Герцог Нэмский первый приходит в себя и говорит императору:

— Смотри, сколько пыли поднимается там по дороге! Это неверные бегут огромной толпой — постараемся догнать их и отомстить за наши утраты.

— Господи! — вскричал Карл. — Как они уже далеко! Надо их непременно догнать и отомстить за погубленный ими цвет Франции.

Выбирает император четырех из своих баронов и велит им остаться здесь до его возвращения:

— Охраняйте поле битвы и эти долины и горы, оставив мертвых лежать, как они лежат, не допуская к ним ни диких зверей, ни чужих людей, ни конюхов, ни детей, чтобы никто до нашего возвращения не прикасался к ним.

Бароны ответили Карлу, что останутся охранять долины и горы, и мертвых, лежащих там, как он приказал, и оставили с собой тысячу всадников.

Император велел трубить в трубы и со своим войском ринулся преследовать неверных.

Видит Карл, что не догнать ему мусульман до ночи, что наступает уже вечер. Спешившись, на зеленом лугу молит он Всевышнего остановить солнце, чтобы дать французам время настичь неверных. И сошел к нему ангел с неба и велел ему продолжать путь, обещая, что

Господь продлит для него день. Бегут мусульмане, и преследуют их французы, и гонят их до Сарагосы: со всех сторон отрезают они им дорогу и принуждают переправляться вплавь через реку Эбро. Нет там ни парома, ни лодок, а воды глубоки: тяжелые всадники тонут в пучине, и лишь немногие достигают берега.

— Вы убили Роланда, — кричат им французы, — но это не принесло вам счастья!

Карл, видя, что все сарацины погибли и что французским воинам досталась богатая добыча, сошел с коня и возблагодарил Бога. В эту минуту закатилось солнце. Карл приказал раскинуть лагерь, так как возвращаться было уже поздно. Все заснули. Лег и император, положив под голову свое копье и меч: не хочет Карл разоружаться в эту ночь.

Взошла луна, осветила землю. Карл лежит и оплакивает Роланда, вспоминает с горечью гибель Оливье, смерть всех двенадцати пэров и всех погибших в Ронсевале французов — и молится Богу о спасении их душ. Но король устал, силы его ослабевают — и погружается он в глубокий сон. Все спят в армии Карла, и даже кони щиплют траву лежа. И послал тогда Господь архангела Гавриила охранять сон императора, и стал архангел у изголовья Карла, и во сне возвестил ему битву, ожидающую французов, и показал ему в небе великое знамение: гром, вихрь и огонь, низвергающиеся на его войско. И видит Карл, как загораются ясеневые копья, как пылают щиты и пики; медведи и леопарды кидаются на его воинов, змеи, драконы и чудовища, похожие на дьявола, и тридцать тысяч грифов. Зовут его на помощь французы, и стремится к ним Карл: но из леса выскакивает лев, огромный, ужасный, дикий, и кидается на него, и схватываются они в страшном поединке. Кто одолел, кто побежден — неизвестно. Карл спит, не просыпаясь.

И видит он другой сон. Снится ему, что он во Франции, в Ахене, на крыльце своего дворца, и держит он медведя на двойной цепи. Но вот со стороны Арденского леса бегут к нему тридцать других медведей, и говорят они человеческим голосом: «Отдай его нам, государь, он нашего рода, и мы должны заступиться за него». Но из дворца выбегает прекрасная борзая собака и кидается на самого большого медведя, и начинает–ся ужасная схватка. Кто победил, кто побежден — неизвестно. Карл спит, не просыпаясь, до утренней зари.

Между тем король Марсилий, потерявший правую руку и обратившийся в бегство, достиг Сарагосы, остановился под тенью масличных деревьев, слез с коня и, передав служителю свой меч, шлем и броню, с жалобным видом улегся на траве. Громко плакала и сокрушалась около него его жена Брамимонда; вместе с нею проклинала Карла и прекрасную Францию и его двадцатитысячная свита. Они повалили статую своего бога Аполлона и бросили ее в пещеру, осыпая упреками и бранью: сняв с него корону и вырвав из его рук скипетр, они привесили его за руки к столбу и били палками, пока не разбили в куски. Досталось также и их богу Тервагану, а Магомета они стащили в яму, где могли разгуливать по нему собаки и свиньи.

Несколько оправившись, Марсилий велит перенести себя в свою комнату, стены которой расписаны картинами. Туда, вся в слезах, следует за ним и королева Брамимонда; в отчаянии рвет она на себе волосы и громко причитает, жалуясь на судьбу.

* * *

Семь лет провел король Карл в Испании, захватывал замки и покорял города, и немалую заботу причинил он этим Марсилию. Семь лет тому назад послал Марсилий просить помощи у Балигана, престарелого эмира. В случае отказа Марсилий грозил покинуть своих старых богов, отказаться от идолопоклонства и, приняв христианство, заключить мир с Карлом Великим… Далеко лежат владения Балигана, и очень запоздал он с ответом. Он кликнул клич во всех своих четырех царствах, снарядил легкие суда, барки, лодки, галеры и корабли, собрал весь свой флот в своем порте Александрии и в мае, в первый летний день, вышел в море. Велико его войско, и быстро несется его легкий флот, по ночам озаряя море светом фонарей и блестящих карбункулов, прикрепленных к верхушкам мачт. Но вот флот подошел к Испании, и яркий свет залил всю испанскую землю. Ни минуты не медлит мусуль–майское войско, и флот, покинув море, подымается вверх по течению Эбро и в тот же день достигает Сарагосы.

При ярком солнечном сиянии эмир, сопровождаемый семнадцатью королями и несметною толпою графов, герцогов, высаживается на берег. Под тенью лаврового дерева расстилают на траве белый шелковый ковер, ставят кресло из слоновой кости, и садится в него Балиган, окруженный почтительно склоненной перед ним свитой.

— Король Карл слишком уж долго не дает покоя Испании, — говорит он, — теперь наступает моя очередь заставить его плясать под мою дудку. Я нападу на него в его собственной земле, Франции, и не успокоюсь, пока не увижу его побежденным или мертвым.

Эмир выбирает двух послов, Кларифана и Клариена, и посылает их в Сарагосу передать Марсилию свою правую перчатку и золотой жезл и известить его, что Балиган пришел к нему на помощь в борьбе против французов и направляется с войском во Францию.

Послы достигают Сарагосы, проходят десять ворот, четыре моста, минуют все улицы, населенные мещанами, и направляются к верхней части города, откуда, со стороны дворца, до них доносится страшный пгум. Это кричит и плачет толпа мусульман, жалуясь на своих богов Тервагана, Магомета и Аполлона.

Оставив коней в тени маслин, послы, держа друг друга за платье, пробираются в верхние покои дворца и, найдя Марсилия в комнате с низкими сводами, приветствуют его, как подобает мусульманам, передают ему перчатку и жезл и извещают о намерении Балигана встретиться с Карлом во Франции.

— Незачем ходить так далеко, — замечает королева, — вы и тут найдете достаточно французов. Уже семь лет не покидают они Испании, и их император так храбр, что скорее согласится умереть, чем бежать.

— Не обращайте на нее внимания, — прерывает ее речь Марсилий, — ведь вы ко мне посланы, правоверные. Вы застаете меня в полном отчаянии: вчера был убит мой сын, и я остался без наследника. Ваш господин имеет право на Испанию, и я охотно уступлю ему страну под условием защищать ее от французов. Я готов помогать ему советами, и, может быть, ему удастся покончить с французами в один месяц. А пока отнесите ему ключи от Сарагосы и передайте мой совет не ходить далеко! Карл стоит теперь лагерем на берегу Эбро, не более как в семи милях отсюда, и эмир найдет христиан у себя под рукой: пусть он хорошенько приготовится к битве — французы и не подумают избегать ее.

Получив ключи от Сарагосы и выслушав рассказ послов о Ронсевальской битве и о преследовании му–сульман Карлом, Балиган вскочил с кресла и поклялся немедленно отомстить за Марсилия и взамен руки, которой тот лишился, доставить ему голову самого императора.

Арабы высадились на берег, сели на своих коней и мулов и двинулись в поход. Балиган поручил командование армией своему другу Жемальфину, а сам сел на своего рыжего коня и в сопровождении четырех герцогов отправился в Сарагосу. Брамимонда встретила его во дворце с громким плачем и жалобами на Роланда, ранившего ее мужа.

Увидя Балигана, Марсилий потребовал, чтобы ему помогли встать, и уцелевшею левою рукою подал эмиру свою перчатку в знак того, что передает ему всю свою землю вместе с Сарагосой.

— Я всего лишился! — восклицал он. — Я погубил свой народ!

— Велико мое горе, — отвечал ему эмир, — но я не могу долго оставаться с тобой: я знаю, Карл не ждет, и принимаю твою перчатку.

Весь в слезах, вышел он от Марсилия и, вскочив на коня, поспешил нагнать свое войско.

* * *

Рано–рано на заре проснулся император Карл и, сняв оружие, вместе со своими воинами отправился в Ронсевальскую долину, на место битвы.

— Не торопитесь, — обратился он к своей свите, — я сам должен найти тело Роланда.

И Карл пошел вперед и поднялся на холм. Вся трава и цветы на его пути покрыты кровью французских баронов, и Карл не в силах удержаться от слез. Наконец взбирается он на вершину и останавливается под деревьями. На трех камнях узнает он удары Роланда и видит своего племянника лежащим на траве. Соскочив с коня, спешит он к тому месту, обнимает тело Роланда и от горя лишается сознания.

Придя в себя, видит Карл, что стоит у сосны, а поддерживают его герцог Нэмский и другие бароны: у ног императора лежит Роланд, и на лице Роланда — печать

смерти. И громко оплакивает его Карл, и в отчаянии рвет свои волосы, и снова теряет сознание. И плачут вместе с ним окружающие его французы.

— Велико горе Карла! — восклицает герцог Нэмский.

— Государь, — говорит ему Жоффруа Анжуйский, — не следует так предаваться горю. Лучше прикажи собрать тела наших воинов, убитых испанскими нехристями, и перенести их в усыпальницу.

— Так подай сигнал, труби в свой рог, — отвечает ему король.

Жоффруа Анжуйский затрубил в рог. Французы спешились и пошли искать тела своих друзей. В войске Карла было много епископов, аббатов и монахов, и они похоронили мертвых при дыме кадил.

Император приказал положить отдельно тела Роланда, Оливье и епископа Тюрпина. При нем их вскрыли, обернули сердца в шелковые ткани, тела их, обмывая вином и настоем индийского перца, зашили в оленьи кожи и в мраморных гробах поставили на колесницы и повезли в город Блуа. Император собирался уже покинуть поле, как вдруг заметил мусульманский авангард. Двое посланных от имени эмира возвестили Карлу битву.

— Ты не минуешь наших рук, надменный король! — сказали они. — Сам Балиган идет следом за нами и ведет из Аравии огромное войско. Сегодняшний день покажет, кто тут истинно смел и могуч.

Вспоминает Карл, что потерял он в Ронсевальской битве, и беспокойно теребит свою бороду; затем, гордо обведя взором свое войско, он восклицает громким и твердым голосом:

— На коней, французские бароны! На коней, и к оружию!

Строит Карл свое войско, разделяет его на десять колонн. Не одни французы в его войске, много там и баварцев, норманнов, бретонцев, фламандцев и фризов. Десятая колонна вся состоит из лучших французских баронов, с головы до ног одетых в броню. Император, сойдя с коня, повергается ниц на зеленой траве и молит Бога оказать ему великую милость — дать возможность отомстить за Роланда.

Окончив молитву, Карл бодро вскочил на коня, спокойным и ясным взором окинул войско и затрубил в свой рог, и при звуках труб французы, с горем поминая Роланда, пошли вперед. Величаво сидел на коне император, расправив на груди свою седую бороду. То же сделали и все французы. Это знак, по которому они узнают друг друга. Проходят они горы, неприступные скалы, глубокие долины и страшные ущелья, выходят наконец на равнину и останавливаются, поджидая мусульманское войско.

Не заставляет себя ждать и эмир: с виду он истый барон, так же как и его сын Мальприм. И просит Мальприм:

— Позволь мне, отец, первому напасть на французов!

Ни в чем не в силах отказать ему Балиган и посылает его вперед, обещая ему часть своего царства, если удастся сломить гордость Карла и заставить умолкнуть его победный рог. Арабы разделили свою армию на тридцать колонн, громко зазвучали мусульманские трубы, и войско эмира двинулось против христиан.

При ярком солнечном сиянии сошлись враждебные армии, и закипела горячая битва.

Мальприм скачет на белом коне и раздает удары направо и налево. Видит его эмир в самом пылу схватки и посылает ему на помощь своих баронов. Звенят мечи, ломаются копья, падают люди: уже вся трава пропиталась кровью, и много французов погибло от руки Мальприма. Видит это герцог Нэмский, и глаза его сверкают гневом. Мигом настигает он сына эмира, разбивает его щит, пикой пронзает его тело и мертвого бросает на землю, а вслед за ним и еще семьсот мусульман.

Но спешит на помощь Мальприму его дядя, брат эмира, и одним ударом разбивает герцогский шлем. Пошатнулся Герцог Нэмский и едва усидел в седле, ухватившись рукою за шею коня, и уже ждал второго удара. Но подоспел к нему сам император, разбил щит сарацина, прорвал его броню, пронзив копьем, мертвого сбросил на землю.

С тоской смотрит Карл на раненого герцога и дает ему добрый совет.

— Не отходи от меня больше, — предлагает он, — я буду твоим защитником.

И бьются они рядом, и бьются вместе с ними двадцать тысяч французов, и падают под их мечами про–клятые сарацины. И молит эмир о помощи против Карла своих богов — Аполлона, Тервагана и Магомета, обещая воздвигнуть им золотые статуи, как вдруг приносят ему известие о гибели его сына. И опускает эмир забрало своего шлема, склоняет на грудь голову и готов умереть от горя.

Сзывает он свои последние колонны, выстраивает турок, арабов, великанов, громко трубит он в боевую трубу и сам кидается в сечу. Французы, видимо, одолевают. Близится вечер. С громкими кликами носятся по полю битвы эмир и император. Издали по голосам узнают друт друга и встречаются в разгар общей схватки. Отчаянно бьются они, разбивают щиты, лопаются подпруги их седел, и оба падают на землю, но, вскочив на ноги, продолжают биться мечами, и ни один не хочет уступить другому.

— Ты убил моего сына, — говорит Балиган, — бесправно завладел ты моей землею — сдайся же теперь, и я дарую тебе ее лен.

Но Карл не сдается, и снова обрушивают друг на друга они удар за ударом.

— Хорошенько подумай, Карл, — опять говорит эмир, — ты убил моего сына, ты бесправно завладел моей землею, — признай же себя моим вассалом, и я отдам тебе ее всю, от Испании вплоть до моего восточного царства!

— Это было бы для меня позором! — восклицает Карл. — Не могу я ни дружить, ни мириться с нехристем. Прими нашу веру, обратись в христианство, и, поверь мне, я сейчас же прекращу битву и обещаю тебе свою дружбу!

— Нет, скорее смерть! — отвечает Балиган.

Страшно силен эмир. Ударом меча рассекает он

стальной шлем императора, рассекает кожу на его голове, но не успевает раздробить череп. Карл чуть не падает, но еще раз спускается к нему с неба архангел Гавриил. Присутствие ангела ободряет Карла и возвращает ему силы. Он разбивает блестящий шлем эмира и разрубает ему череп.

— Монжеуа! — восклицает он, давая знать о своей победе. Герцог Нэмский под уздцы подводит ему коня. Мусульмане наконец обращаются в бегство, преследуемые по пятам французами.

Солнце так и палит, густая пыль поднимается клубами, но французы преследуют мусульман до самой Сарагосы.

У окна высокой башни своего дворца стоит королева Брамимонда, окруженная языческими жрецами, знающими истинного Бога, не получившими церковного посвящения. Видит она поражение мусульман и спешит с этою вестью к Марсилию. Выслушал ее Марсилий, отвернулся к стене, закрыл лицо, заплакал — и умер от горя, и дьяволы завладели его некрещеной душой.

Перед Карлом распахнулись ворота Сарагоссы: он знает, что уже некому защищать город, и без опасения вводит в него свое войско и располагается на ночлег. Брамимонда сдает ему все городские башни — десять больших и пятьдесят малых.

Миновал день, наступила ясная лунная ночь, в небе загорелись яркие звезды. По приказанию императора французы обыскивают город, врываются в мечети и синагоги и вдребезги разбивают идолов и статуи Магомета. От чародейства и лжи не остается и следа: король верит в истинного Бога и Ему одному желает служить. Епископы благословляют воду и крестят неверных, а тех, кто отказывается исполнить волю Карла, он приказывает вешать, казнить и сжигать на костре.

С наступлением утра император занимает своим гарнизоном башни Сарагосы, оставляет в ней тысячу отважных всадников, а сам со своими людьми отправляется в обратный путь. С ним едет и пленная Брамимонда: но Карл не желает причинять ей зла и надеется кротостью обратить ее в христианство.

Быстро миновали победители Нарбонскуто землю и достигли Бордо, где Карл возложил на алтарь в храме Святого Северина свой рог, наполненный золотом: пилигримы и теперь могут его там видеть. Переправившись через Жиронду, Карл похоронил своего племянника Роланда, его друга Оливье и епископа Тюрпина.

И опять пошло войско Карла горами и долинами, пока не достигло Ахена.

Прибыв в свой высокий дворец, Карл потребовал к себе всех придворных судей, саксов, баварцев, фризов, бургундцев и аддеманов, бретонцев и норманнов, мудрейших во всей Франции, и начался суд над Ганелоном.

КАЗНЬ ГАНЕЛОНА

Вернулся Карл из Испании, прибыл он в Ахен, лучший город Франции, и вошел в залу своего дворца. Там его встретила красавица Ода.

— Где Роланд? — спросила она короля. — Роланд, обещавший перед Богом быть моим мужем?

Карл плачет от горя и жалости и теребит свою седую бороду.

— Милая сестра, — говорит он, — того, о ком ты спрашиваешь, нет уже в живых. Но я постараюсь найти для тебя другого мужа. Мой собственный сын заменит для тебя Роланда.

— Удивляет меня твоя речь, — отвечает прекрасная Ода, — ни Бог, ни Его святые ангелы не допустят, чтобы я осталась жить, когда Роланд умер!

Побледнела она и замертво рухнула к ногам Карла. Упокой, Господи, ее душу! Горько оплакивают Оду и сожалеют о ней французские бароны.

Умерла прекрасная Ода. Но король думает, что ей только дурно: он плачет от жалости, берет ее за руки и старается приподнять, — но голова ее откидывается назад, и видит Карл, что Ода мертва.

Тогда призывает он четырех графинь: они переносят ее в женский монастырь и до утра остаются там с покойницей. На другой день с великою честью хоронят ее вблизи алтаря. Вернулся император в свой Ахен. На площадь перед дворцом привели закованного Ганелона. Стража привязывает его к столбу, ему связывают руки ремнями и бьют его палками и бичами. Так ожидает он себе суда и, конечно, не достоин лучшей участи.

Суд собрался в день праздника святого Сильвестра, и император приказал привести Ганелона.

— Господа бароны! — сказал император. — Судите Ганелона по всей правде. С моим войском пришел он в Испанию и погубил двадцать тысяч моих воинов, моего племянника, которого вам не суждено уже видеть, и благородного Оливье. За золото и серебро продал он двенадцать пэров.

— Я признаюсь в этом! — воскликнул Ганелон. — Однако много зла сделал мне Роланд. Именно за это я и приготовил ему гибель. Свершенное мною я не согласен называть предательством.

— Погоди. Мы выясним это дело, — отвечали французы.

Ганелон с молодцеватым видом стоит перед королем, с лицом свежим и румяным. Он окидывает взором присутствующих, видит тридцать своих родичей и начинает говорить громким голосом:

— Ради Бога, выслушайте меня, бароны! Когда я был в войске императора, я служил ему верой и прав–дой. Но возненавидел меня его племянник Роланд и послал меня на мученическую смерть. Да, я был отправлен послом к королю Марсилию и спасся лишь благодаря моей хитрости. И тогда обратился я с открытою угрозой к Роланду, Оливье и их товарищам. Сам Карл и его благородные бароны тому свидетели. Это месть, а не предательство.

— Мы обсудим это дело, — отвечают французы.

Ганелон, видя, что начинается суд, собрал тридцать

своих родичей и обратился к самому могущественному из них — Пинабелю, мастеру говорить и отличному солдату. И сказал Ганелон Пинабелю:

— Тебе доверяюсь я: ты спасешь меня от бесчестья и смерти.

Отвечал ему Пинабель:

— Я буду твоим защитником. Стальным мечом отвечу я первому же соотечественнику, который вздумает осудить тебя на смерть или с которым заставит меня биться император.

И Ганелон поклонился ему до земли.

Собрались бароны на совет.

— Не прекратить ли нам это разбирательство? — говорят они друг другу. — Отменим суд и попросим на этот раз простить Ганелона: ведь он будет вперед служить ему верой и правдой. Никакое золото на свете не вернет уже Роланда к жизни. Затевать же поединок было бы глупо.

Согласны на это все бароны, кроме одного Тьерри, брата герцога Жоффруа Анжуйского.

Вернулись бароны к Карлу и известили его о своем решении.

— Так, значит, вы такие же изменники! — закричал на них король.

Видя, что все отступились от него, Карл со вздохом опустил голову. И вот явился перед ним Тьерри, худой, высокий, но слабый, с черными волосами и карими глазами.

— Не огорчайся, государь! — сказал он королю. — Я по рождению своему имею право участвовать в суде и думаю, что, какова бы ни была вина Роланда перед Ганелоном, племянник твой верно служил твоей короне. Ганелон предатель и клятвопреступник — и за это я осуждаю его на смерть. Пусть его повесят и бросят его тело собакам. Слова свои я готов защищать мечом.

Тогда выступил вперед Пинабель, высокий, сильный, проворный и отважный.

— Государь, — сказал он, — мы здесь на суде. Не позволяй же так шуметь! Тьерри произнес свой приговор, и я готов биться с ним, чтобы опровергнуть его.

И он подал императору свою кожаную перчатку с правой руки.

— Хорошо, — отвечал император, — приведите ко мне солидных заложников.

Тридцать родственников Пинабеля послужили заложниками, и император приставил к ним стражу до окончания суда.

И Тьерри передал Карлу свою правую перчатку, и сам император дал за него заложников; затем приказал он поставить на площади четыре скамейки и посадить на них бойцов, чтобы все могли их видеть. Пинабель и Тьерри перед боем исповедались, получили отпущение грехов, причастились и пожертвовали щедрую лепту на церковь. Потом они вооружились, сели на коней и появились перед Карлом.

За Ахеном простирается обширная долина, послужившая местом поединка. На всем скаку налетели они друг на друга и начали биться, и наконец сбросили друг друга на землю. Но, быстро вскочив на ноги, продолжали битву пешие.

— Сдавайся, Тьерри, — говорит Пинабель, — я буду твоим вассалом, стану служить тебе верой и правдой и дам тебе столько сокровищ, сколько пожелаешь. Помири только короля с Ганелоном!

— Об этом нечего и думать, — отвечает Тьерри, — пусть судит нас Сам Господь.

И они продолжают битву.

— Пинабель, — говорит Тьерри, — ты настоящий барон, высокий, сильный, ловкий; твои пэры знают твою храбрость. Прекрати же бой! Я помирю тебя с Карлом, а с Ганелоном расправятся так, что не будет о нем и слуху.

— Избави Бог, — отвечает Пинабель, — я должен защищать своих родичей и не отступлю ни перед кем из смертных!

И снова раздались удары мечей о золотые шлемы, так что искры полетели к небу. Тьерри уже ранен в лицо, но он все же поднимает свой меч, рассекает шлем и череп Пинабеля и мертвым швыряет его наземь.

— Господь совершил чудо! — восклицают французы. — И Ганелон должен быть повешен вместе с родными!

Карл спешит на место поединка, обнимает Тьерри и вытирает на лице его кровь своим куньим мехом, который тут же сбрасывает с плеч. Осторожно сажают Тьерри на арабского мула и везут в Ахен, где на площади казнят тридцать родичей Ганелона. Самого же Ганелона привязывают за руки и за ноги к четырем диким коням, и тело его разрывается на части.

Покончив с мусульманами и Ганелоном, Карл призвал к себе епископов.

— В моем доме, — сказал он им, — живет благородная пленница. Она так много слышала об истинной вере, что сама хочет принять христианство. Прошу вас окрестить ее.

— Охотно, — отвечали епископы.

Так крестилась в Ахене по собственному своему желанию королева Испании.

После суда над Ганелоном и крещения Брамимонды императору во сне явился архангел Гавриил и от имени Господа приказал собирать свое войско и идти на помощь королю Вивиену, осажденному неверными в своей столице.

Неохота идти императору; он плачет и рвет свою бороду.

— Боже мой! — восклицает он. — Как тяжела моя жизнь!

Тут кончается песнь о Роланде.

Тристан и Изольда
Пересказ Т. Чесноковой

Глава I
ДЕТСКИЕ ГОДЫ ТРИСТАНА

Не желаете ли, добрые люди, послушать прекрасную повесть о любви и смерти? Это повесть о Тристане и королеве Изольде. Послушайте, как любили они друг друга к великой радости и к великой печали, как скончались в один и тот же день — он из–за нее, она из–за него. Такова была сила их любви. В былые времена царствовал в Корнуэльсе король Марк. Но ополчились на него враги. Ривален, король Лоонуа и друг Марка, проведал об этом и переправился через море ему на помощь. Он служил ему верно и мечом, и советом, и Марк наградил его рукою своей сестры, красавицы Бланшефлёр, которую Ривален полюбил несказанной любовью.

Но вскоре отправился он на войну, а королеву оставил на попечение маршалу своему Роальду, которому за его верность дали славное прозвище: Роальд Твердое Слово.

Долго ждала Бланшефлёр Ривалена. Но не суждено ему было вернуться. Однажды она узнала, что пал король в сражении. И стала Бланшефлёр таять на глазах. Вскоре родила она сына и, взяв его на руки, сказала:

— Сын мой, в печали родила я тебя, и грустно мне теперь умирать, не дождавшись дорогого Ривале–на. И так как ты явился на свет от печали, Тристан будет тебе имя, что значит — печальный.

Так сказав, поцеловала она ребенка и скончалась. А Роальд Твердое Слово взял на воспитание сироту. Когда мальчику исполнилось семь лет, он вверил его мудрому наставнику, славному конюшему Горвеналу. И тот обучил Тристана всем искусствам, какие приличествовали баронам: как владеть копьем и мечом, щитом и луком, научил его ненавидеть всякую ложь и вероломство, помогать слабым, держать данное слово, обучил его пению, игре на арфе и охотничьему делу. Когда мальчик ехал верхом, то казалось, что его конь, оружие и он сам составляли одно целое и нельзя было их разделить. Все восхваляли этого прекрасного, храброго, мужественного, сильного и верного юношу, а Роальд любил Тристана, как сына.

Случилось так, что радость его омрачилась в тот день, когда норвежские купцы, заманив Тристана на свой корабль, увезли его, как славную добычу. Но море не любит корабли вероломных и не помогает похищениям и предательствам. И поняли моряки, что разгневалось море и разбушевалось из–за похищенного ими Тристана. Тогда они дали обет отпустить его на волю и оснастили лодку, чтобы высадить его на берег. Тотчас же стихли ветры и волны, просияло небо. И воды отнесли лодку Тристана к песчаному берегу.

С большим трудом взобрался юноша на утес и увидел, что за пустынными холмами простирается бесконечный лес. Он сокрушался, сожалея о Горвенале, Роальде и о земле Лоонуа, как вдруг услышал далекий звук охотничьего рога. На опушке показался прекрасный олень, а за ним по следам неслись охотники и свора собак. Один из охотников ударил оленя копьем, а потом достал нож и собрался отсечь ему голову.

Тристан остановил его. Разве так подобает разнимать это благородное животное, как свежуют заколотую свинью? Удивились охотники словам юноши и дали ему нож, чтобы он научил их охотничьему обычаю. Любовались они на то, как Тристан снял с оленя драгоценную шкуру.

— Если вы примете меня в число своих охотников, я с удовольствием пойду с вами и обучу вас и другим утехам охоты, — сказал Тристан незнакомцам. А они отвечали:

— Добро пожаловать, мы отведем тебя к королю Марку, нашему повелителю.

И вот отправились они в путь и ехали, беседуя, пока не очутились перед прекрасным замком. Его окружали луга, плодовые сады, пахотные поля и пруды. Множество кораблей заходило в гавань. Замок возвышался над морем, а главная его башня была построена из каменных глыб, хорошо обтесанных и расположенных, как зеленые и голубые клетки на шахматной доске.

Тристан спросил, как зовется замок.

— Зовут его Тинтагель.

Здесь, добрые люди, некогда в великом веселии отец его Ривален сочетался браком с Бланшефлёр. Но, увы, Тристан не знал об этом!

Понравился благородный юноша королю Марку и остался служить у него как охотник, певец и ленник. Днем Тристан сопровождал Марка в залу суда или на охоту, а ночью в королевском покое, где он спал вместе с другими ближними и верными людьми, играл на арфе, чтобы утолить горе короля, когда тот бывал печален.

А Роальд Твердое Слово, долго проблуждав по морям и странам, пристал наконец к Корнуэльсу, нашел Тристана и поведал Марку:

— Король Марк, этот юноша —Тристан из Лоонуа, — ваш племянник, сын вашей сестры Бланшефлёр и короля Ривалена! Герцог Морган несправедливо владеет его землей, пора вернуться ей к законному наследнику.

Приняв от своего дяди посвящение в рыцари, Тристан поехал за море на корнуэльских кораблях, вызвал на бой убийцу Ривалена, герцога Моргана, убил его и вступил во владение своей землей. А потом сказал Роальду:

— Отец мой, вы будете владеть моей землею, а я покину эту страну, хотя она и дорога мне, и пойду в Корнуэльс служить королю Марку.

Взял Тристан с собой одного Горвенала и направился к своему господину Марку.

Глава II
МОРОЛЬД ИРЛАНДСКИЙ

Когда Тристан вернулся, Марк и все его бароны были в глубокой печали, ибо король Ирландии снарядил флот, чтобы опустошать Корнуэльс, если Марк откажется платить дань, которую некогда платили его предки. Король Ирландский послал в Тинтагель со своим требованием исполинского рыцаря Морольда, которого никто никогда не мог победить в бою.

Король Марк собрал ко двору всех баронов своей земли, чтобы держать с ними совет. А рыцарь Морольд сказал им так:

— Если кто–то из твоих баронов, король Марк, захочет доказать единоборством, что король Ирландии взимает эту дань беззаконно, я приму его вызов. Кто из вас, сеньоры Корнуэльса, желает вступить в бой за свободу своей страны?

Переглядываются бароны друг с другом, не зная, что сказать. Ведь Морольд Ирландский будет сильнее четырех здоровенных бойцов. И все знают, что меч его заколдован, что он сносил головы смелым рыцарям с тех самых пор, как король Ирландии посылает этого великана с вызовом в подвластные ему земли. Сразиться с Морольдом — все равно что пойти на верную смерть. И все молчали.

Тогда Тристан преклонил колена перед королем Марком и сказал:

— Властитель и государь, если будет на то ваша милость, я выйду на бой.

Тщетно пытался отговорить его король Марк. Рыцарь он молодой, к чему послужит его отвага? Но Тристан бросил Морольду перчатку, и тот ее поднял. Будут биться они на острове Святого Самсона.

В назначенный день Тристан велел вооружить себя для великого подвига. Надел он панцирь и шлем из вороненой стали. Бароны плакали от жалости к храбрецу и от стыда за себя.

Зазвонили в колокола. Тристан сел в лодку один и направился к острову Святого Самсона. Морольд натянул на мачту своей ладьи роскошный пурпурный парус и первым прибыл на остров. Он привязал свое судно у берега, а Тристан, причалив, ногой оттолкнул свою лодку в море.

— Что ты делаешь? — спросил его Морольд. — Почему ты не привязал лодку канатом ?

— К чему это? — ответил ему Тристан. — Лишь один из нас возвратится отсюда живым. Или мало ему будет одной ладьи?

И оба они направились в глубь острова.

Никто не видел жестокой битвы. Но трижды всем почудилось, будто морской ветер донес до берега яростный крик. Наконец, около полудня увидели вдали пурпурный парус: ладья ирландца отчалила от острова. И раздался крик ужаса: «Морольд! Морольд!» Ладья все приближалась, и вот на носу ее увидели рыцаря, в руках которого было два поднятых меча. Это был Тристан.

— Сеньоры ирландцы! Славно сражался Морольд! Смотрите, меч мой зазубрен. Кусок лезвия засел глубоко в его черепе. Возьмите же этот кусок стали: то дань Корнуэльса.

Так сказал Тристан, упал на руки к королю Марку, и кровь потекла из его ран.

В великом унынии вернулись в Ирландию спутники Морольда. Бывало, возвращаясь в родную гавань, Морольд радовался, что снова увидит своих людей, которые толпой будут приветствовать его, увидит королеву, сестру свою, и племянницу, белокурую Изольду, с волосами цвета золота, чья краса уже сияла, как занимающаяся заря.

Но теперь он лежал бездыханный, и белокурая Изольда извлекла из его головы обломок вражеского меча и спрятала в ларец из слоновой кости. Склонившись, без конца повторяя хвалы умершему и беспрестанно посылая проклятия его убийце, мать и дочь поочередно руководили погребальным причитанием женщин над телом Морольда. С этого дня белокурая Изольда научилась ненавидеть имя Тристана из Лоонуа.

Между тем в Тинтагеле Тристан хирел: зараженная кровь сочилась из его ран. Лекари поняли, что Морольд вонзил в его тело отравленное копье, и так как их снадобья и противоядия не могли его спасти, они предоставили его Божьему милосердию.

По желанию Тристана король Марк отнес его в лодку без весел и паруса. Рядом же с раненым положили одну только арфу. Так захотел Тристан. К чему паруса, когда его руки не могли их распустить? К чему весла, к чему меч? И море унесло лодку.

Семь дней и семь ночей оно тихо несло Тристана. Порой он играл на арфе, чтобы утолить свою муку. Наконец море незаметно пригнало его к берегу. Как раз в эту ночь рыбаки вышли из гавани, чтобы закинуть в море сети, и плыли на веслах. Вдруг они услышали нежную мелодию, скользившую по поверхности

вод. Они принялись грести, чтобы догнать ладью. Так подобрали рыбаки Тристана и вернулись в гавань, чтобы поручить раненого своей милосердной госпоже в надежде, что она, может быть, сумеет его излечить.

Увы, в гавани той покоился прах Морольда, а госпожа их была белокурая Изольда! Она одна, сведущая в целебных зельях, могла спасти Тристана, но из всех женщин она одна желала его смерти.

Когда, оживленный ее снадобьями, Тристан пришел в себя, он понял, что волны выбросили его на землю, исполненную для него опасностей. И тогда он пошел на хитрость и рассказал, будто морские разбойники напали на его корабль. Но когда спустя сорок дней златовласая Изольда его почти уже излечила, когда в его теле, снова ставшем гибким, начала возрождаться прелесть юности, он понял, что ему надо удалиться. Он бежал и после многих опасностей однажды снова предстал перед королем Марком.

Глава III
ПОИСКИ ЗЛАТОВЛАСОЙ КРАСАВИЦЫ

При дворе короля Марка были четыре барона, вероломнейшие из всех людей. Они ненавидели Тристана жестокой ненавистью за его доблесть и за нежную любовь, которую питал к нему король. Их можно назвать по именам: Андрет, Генелон, Гондоин и Деноален. Из них герцог Андрет приходился королю Марку племянником, как и Тристан. Зная, что король намеревался умереть бездетным, чтобы завещать свою землю Тристану, эти бароны распалились завистью и стали наветами и клеветой подстрекать против Тристана других баронов Корнуэльса.

Тогда заволновались бароны и стали требовать от короля Марка, чтобы он взял себе в жены какую–нибудь принцессу, которая дала бы ему наследников. Они грозили, что, если он будет отказываться, они удалятся в свои крепкие замки, чтобы вести с ним войну. Долго противился король и наконец назначил баронам срок: через сорок дней он объявит им свое решение.

В назначенный день, один в своем покое, он ожидал их прихода и думал с грустью: «Где бы мне найти королевскую дочь, столь далекую и недоступную, чтобы я мог притвориться, будто желаю ее себе в жены?»

В этот миг в открытое на море окно влетели две ласточки, строившие себе гнездо, и стали биться друг с другом. Потом они улетели, но одна из своего клюва выронила длинный женский волос, тоньше шелка, сиявший, как солнечный луч. Подняв его, Марк позвал баронов и Тристана и сказал им, что возьмет себе в жены ту, которой принадлежит этот золотой волос. Тристан же, разглядев волос, вспомнил о белокурой Изольде и сказал:

— Я отправляюсь на поиски златовласой красавицы. Поиски эти опасны, и мне труднее будет возвратиться из ее страны, чем с острова, на котором я убил Морольда. Но либо я умру ради короля, либо привезу в замок Тинтагель златовласую королеву.

Тристан оснастил доброе судно, нагрузил его пшеницей, вином, медом и другими припасами и посадил на него, кроме Горвенала, сто юных рыцарей знатного рода, выбранных из самых храбрых. Судно держало путь в Ирландию. И Тристан уверил жителей Ирландии, что его спутники — купцы из Англии, приехавшие сюда для мирной торговли.

В то время гнусное чудовище нападало на ирландцев. Король пообещал, что выдаст дочь свою, белокурую Изольду, за того, кто убьет это чудовище. И решил Тристан сразиться с драконом.

Он вооружился и выехал прямо ему навстречу. Голова у чудовища была медвежья, глаза красные, как пылающие уголья, на лбу два рога, уши длинные и мохнатые, когти как у льва, хвост змеиный, тело чешуйчатого грифа.

Страшным было это сражение. Сломалось копье Тристана, панцирь почернел, как потухший уголь, конь его пал… Но наконец удалось Тристану вонзить свой добрый меч в пасть чудовища. Он проник в него весь и рассек пополам сердце. В последний раз испустил дракон свой ужасный крик — и издох.

Тристан отрезал у него язык и спрятал в карман. Но яд, сочившийся из языка дракона, нагрелся от его тела и отравил его. И упал храбрец в высокую траву.

Тем временем трусливый рыцарь Агингерран Рыжий, который домогался руки белокурой Изольды, увидел, что дракон мертв. Тогда он отсек голову чудовища, отнес ее королю и потребовал обещанную прекрасную награду. Король не поверил его храбрости.

Не поверила и белокурая Изольда. Взяв свою служанку Бранжьену, она тайком направилась к логову чудовища. И в высокой траве нашли они незнакомого рыцаря. Он еще дышал. Перевезли его в женские покои дворца и увидели, что в кармане — отрезанный язык. Так поняла Изольда, кто победил дракона. И стала она с матерью выхаживать Тристана.

Решила Изольда вычистить доспехи рыцаря, потускневшие от яда. Взглянула она на шлем из доброй стали, на крепкий панцирь, а потом взяла в руки меч. Она вынула из драгоценных ножен окровавленный клинок, чтобы обтереть его. Видит, он сильно зазубрен… Смотрит на форму зазубрин. Уж не этот ли клинок поломался о череп Морольда? Бежит Изольда к ларцу, где хранила осколок стали, и прикладывает этот осколок к зазубрине. Нет больше сомнений!

Тогда она бросилась к Тристану и, занеся над его головой огромный меч, вскричала:

— Ты — Тристан из Лоонуа, убийца Морольда, милого моего дяди! Умри же!

Тристан сделал усилие, чтобы удержать ее руку, но тщетно: тело его было разбито. Однако ум сохранил свою живость, и он сказал находчиво:

— Да, ты имеешь право на мою жизнь, так как ты мне дважды ее сохранила и возвратила. Но не красней, девушка, что ты излечила эти раны: разве не получил я их в честном бою? Разве я вероломно убил Морольда? Разве не он меня вызвал и я не должен был защищать себя?

Изольда отбросила меч и долго молчала. Потом поцеловала в уста своего гостя в знак мира и одела его в богатые одежды.

Предстал Тристан перед королем Ирландии и сказал так:

— Сеньоры, я убил Морольда, но я подверг себя и смертельной опасности, освободив вас от чудовища, и таким образом добыл себе белокурую Изольду. Получив ее, я увезу ее на своем корабле. Но чтобы в землях Ирландии и Корнуэльса не пылала больше взаимная ненависть, а только любовь, да будет вам ведомо, что король Марк, мой повелитель, возьмет ее себе в супруги. Вот сто знатных рыцарей, готовых поклясться в этом.

Так из любви к королю Марку хитростью и силой Тристан выполнил наказ: достал златовласую королеву.

Глава IV
ЛЮБОВНОЕ ЗЕЛЬЕ

Когда наступило время поручить Изольду корнуэльским рыцарям, мать ее набрала трав, цветов и корней, положила их в вино и сварила волшебный напиток. Она вылила его в кувшин и тайно сказала Бранжьене:

— Девушка, ты последуешь за Изольдой в страну короля Марка. Ты ее любишь верной любовью. Когда наступит брачная ночь, налей в кубок этого вина и поднеси королю Марку и королеве Изольде, чтобы они выпили вместе. Да смотри, дитя мое, чтобы никто больше не отведал этого напитка, ибо такова его сила, что те, которые выпьют его вместе, будут любить друг друга всеми своими чувствами и всеми помыслами навеки: и в жизни, и в смерти.

Рассекая глубокие волны, судно уносило Изольду от родных берегов. Однажды ветры стихли, паруса повисли вдоль мачт. Пекло солнце, Тристана и Изольду мучила жажда. Они попросили напиться, девочка–служанка стала искать какой–нибудь напиток и нашла кувшин, доверенный Бранжьене матерью Изольды.

— Я нашла вино! — крикнула она им.

Нет, то было не вино — то была страсть, жгучая радость, бесконечная тоска и смерть.

Девочка наполнила кубок и поднесла Изольде. Та сделала несколько больших глотков, потом отдала кубок Тристану, который осушил его до дна.

В это время пришла Бранжьена и увидела, что они переглядываются молча, как бы растерянные, очарованные. Она увидела перед ними почти опорожненный кувшин. Схватив сосуд и подбежав к корме, она бросила его в волны и жалобно воскликнула:

— Несчастная я! Да будет проклят тот день, когда я взошла на это судно! Изольда, дорогая моя, и ты, Тристан, вы испили вашу смерть!

Так полюбили друг друга Тристан и Изольда. Она хотела ненавидеть его, но не могла, ибо сердце ее было

охвачено тем нежным чувством, которое острее ненависти.

А корабль снова понесся к Тинтагелю.

Глава V
БРАНЖЬЕ НА ОТДАНА РАБАМ

Король Марк встретил белокурую Изольду на берегу. Тристан взял ее за руку и подвел к нему, и король принял ее, взяв тоже за руку. С большими почестями повел он ее в замок Тинтагель, и, когда они появились в зале среди вассалов, красота ее так все осветила, что стены засияли, словно озаренные восходящим солнцем. Похвалил тогда король Марк милую услугу ласточек, которые принесли ему золотой волос, похвалил и Тристана, и сто рыцарей, которые отправились на корабле добывать ему радость его очей и сердца. Увы, славный король, корабль принес тебе великое горе и жестокие терзания!

Изольда стала королевой и живет как будто бы в радости. Изольда стала королевой и живет в горе. Изольду нежно любит король Марк, бароны ее почитают, а народ обожает. Она проводит дни в своих покоях, пышно расписанных и устланных цветами. У нее драгоценные уборы, пурпурные ткани и ковры. А между тем Изольда трепещет. К чему трепетать? Разве не хранят они с Тристаном свою любовь втайне? Кто заподозрит Тристана? Кто ее видит, кто за ней следит? Кто свидетель?

Да, свидетель следит за ней: Бранжьена, одна Бранжьена подсматривает за ней, Бранжьена знает ее жизнь, Бранжьена держит ее в своих руках. Боже, что, если она выдаст их королю? И Тристан умрет от ее вероломства? Так от страха сходила с ума королева.

И вот однажды, когда Тристан и король охотились где–то далеко, Изольда позвала к себе двух рабов и посулила им волю и шестьдесят золотых, если они поклянутся, что исполнят ее желание. Они поклялись.

— Я поручу вам девушку, — сказала она. — Вы отведете ее в лес, близко или далеко, но в такое место, чтобы никто никогда не узнал о случившемся. Там вы ее убьете и принесете мне ее язык. Запомните, чтобы повторить мне, слова, которые она вам скажет. Ступайте, и по возвращении вы будете свободны и богаты.

Рабы увели Бранжьену. Они завели ее в лес и обнажили свои мечи.

— Девушка, нам придется убить тебя. Если королева Изольда хочет твоей смерти, то, без сомнения, ты сильно перед ней провинилась.

Бранжьена упала на траву, пытаясь руками отклонить острия мечей, и жалобно сказала:

— Если уж она хочет моей смерти, то скажите, что я посылаю ей привет и любовь и что благодарю ее за честь и добро, которое она оказывала мне с самого детства.

Рабы сжалились и, посоветовавшись между собой, решили, что девушка не заслуживает смерти. Они привязали ее к дереву, а вместо нее убили щенка и отрезали ему язык. Затем оба явились к Изольде.

— Говорила ли она что–нибудь? — тревожно спросила Изольда.

— Да, государыня, говорила. Она благодарила вас за все благодеяния, оказанные ей с детства, молила Бога сохранить вашу честь и жизнь. Она шлет вам привет и любовь. Вот, государыня, ее язык: мы принесли его вам.

— Убийцы! — вскричала Изольда. — Отдайте мне Бранжьену, мою дорогую служанку! Она была моим единственным другом!

— Знайте же, королева, что она жива, — сказал один из рабов. — Мы приведем ее к вам здоровой и невредимой.

Явившись к Изольде, Бранжьена встала на колени, умоляя простить ее, но и королева пала на колени перед ней. И обе, обнявшись, надолго лишились чувств.

Глава VI
БОЛЬШАЯ СОСНА

Не верной Бранжьены, а самих себя должны остерегаться любящие. Но как могли быть бдительными их нежные сердца? Любовь гонит их, как жажда гонит раненого оленя к реке. Увы, любовь нельзя укрыть!

Уже при дворе четыре барона–предателя, ненавидящие Тристана за его доблесть, бродят вокруг королевы. Они уже знают правду о ее прекрасной любви. Снедаемые алчностью, ненавистью и злорадством, они понесут эту весть к королю и увидят, как нежность его сменится яростью и как Тристан будет изгнан или предан смерти, а королева будет терзаться.

И вот Андрет сказал королю Марку:

— Великий государь! Сердце твое, несомненно, будет страдать, и нам четверым это очень прискорбно, но мы обязаны объявить тебе то, что нечаянно открыли. Ты отдал свое сердце Тристану, а он хочет тебя опозорить. Тщетно мы тебя предупреждали: из любви к одному племяннику ты пренебрег своей родней и всеми своими баронами. Знай же: Тристан любит королеву. Это верно, и об этом уже много говорят.

Возмутился благородный король и призвал Тристана:

— Тристан, покинь этот замок и, покинув его, не отваживайся более перебираться через его рвы и ограду. Низкие люди обвиняют тебя в большом предательстве. Не спрашивай меня: я не сумею передать тебе их обвинений, не пороча нас обоих. Но все же не верю я предателям. Если бы я им верил, разве я не предал бы тебя позорной смерти? Однако их злокозненные речи смутили мое сердце, и только твой отъезд меня успокоит. Уезжай! Нет сомнения, я вскоре тебя призову. Уезжай же, сын мой, всегда мне дорогой!

Нет, Тристан не в силах уехать. Когда он переступил ограду и рвы замка, он почувствовал, что далее уйти не в состоянии. Он поселился вместе с Горвеналом у одного горожанина. За плотно запертыми башнями изнемогала и белокурая Изольда, еще более несчастная, чем прежде, одна среди чужих людей.

Скоро любящие умрут, если никто не придет к ним на помощь. А кто же может спасти их, если не верная Бранжьена? С опасностью для жизни она прокралась к дому, где остановился Тристан. Радостно открыл ей двери Горвенал. И ради спасения любящих она обучает Тристана уловке.

За замком Тинтагель простирался огромный плодовый сад, окруженный крепким частоколом. Без числа росли в нем прекрасные деревья, отягощенные плодами и благоуханными гроздьями. В самом отдаленном от замка месте, рядом с изгородью, возвышалась высокая и прямая сосна, могучий ствол которой поддерживал широко раскинувшуюся вершину. У ее подножья протекал ручей. Вода вначале разливалась широкой полосой, светлая и спокойная, в мраморном водоеме, а потом, заключенная в тесные берега, неслась по саду, проникая даже внутрь замка и протекая по женским покоям.

И вот, по совету Бранжьены, Тристан каждый вечер искусно строгал кусочки коры и мелкие сучья.

Подойдя к сосне, он бросал их в источник. Легкие, как пена, они плыли по поверхности, а в женских покоях Изольда следила, когда они появятся. После этого вечером, если Бранжьене удавалось удалить короля Марка и предателей, Изольда направлялась к своему любимому. Увидев ее, Тристан бросался к ней, простирая объятия. Для них это был чудесный сад, о котором под звуки арфы говорят песни. Здесь деревья всегда в цвету, и почва напоена благоуханием.

Изольда обрела свою радость. И предатели догадались, что королева видится с Тристаном. Но Бранжьена сторожила так хорошо, что все их старания выследить любящих были тщетны. Тогда герцог Андрет сказал другим баронам:

— Сеньоры, посоветуемся с Фросином, горбатым карликом. Он сведущ во многих искусствах, в магии и во всякого рода волшебстве. И он откроет нам хитрости белокурой Изольды.

Из ненависти к красоте и доблести маленький злой человечек начертил волшебные знаки, а потом пошел к королю. Неохотно последовал король за карликом Фросином. Потайным ходом они проникли в сад, и карлик привел его к большой сосне.

— Государь, вам надо взобраться на ветви этого дерева. Возьмите туда с собой ваш лук и стрелы. Они вам, может быть, пригодятся. Да держитесь потише; долго ждать вам не придется.

И карлик ушел. Он сказал правду. Король ждал недолго. К сосне подошел Тристан и стал бросать в воду стружки и сучья. Но так как, бросая, он наклонился над ключом, то увидел образ короля, отраженный в воде. Ах, если бы мог он остановить мчавшиеся стружки! Но увы, вода быстро уносит их по саду. Там, в женских покоях, Изольда следит за их появлением. Она, несомненно, уже увидела их и спешит сюда. Да защитит Господь любящих!

Она явилась. Тристан стоит неподвижно и глядит на нее. Он слышит на дереве скрип стрелы, вправляемой в тетиву.

Удивлена Изольда неподвижностью своего возлюбленного. Она останавливается, хочет проникнуть взглядом в темную чащу. Внезапно при свете луны она тоже замечает тень короля, отраженную в ручье. Она проявила свою женскую сообразительность тем, что не подняла глаза на ветви дерева. И тогда она придумала уловку и опередила Тристана:

— На что ты отважился? Звать меня в такое место и в такой час! В чем твоя просьба? Чего ты от меня ждешь?

И Тристан отвечал ей так:

— Просить милости, королева, чтобы ты успокоила короля. С тех пор как король прогнал меня, я чувствую себя несчастным. Ты, может быть, знаешь, за что он возненавидел меня.

— Нет, Тристан, тебе не следует обращаться ко мне с такой просьбой. Я одна в этой стране, одна в этом дворце, где меня никто не любит. Если я замолвлю за тебя хоть одно слово, разве ты не понимаешь, что я могу навлечь на себя позорную смерть? Бог да сохранит тебя, друг! Неправедно ненавидит тебя король, но во всякой земле, куда бы ты ни пришел, Господь Бог будет тебе верным другом.

Сказав это, Изольда убежала, трепеща, вся в слезах. Она рассказала Бранжьене, что случилось под сосной.

— Изольда, госпожа моя! — воскликнула Бранжьена. — Бог явил тебе великое чудо. Он не хочет, чтобы пострадали невинные.

А король, сидя на сосне, слышал все и разгневался на карлика. Фросин почернел от страха и стыда, надулся от злости и быстро пустился бежать по направлению к уэльской земле.

Глава VII
КАРЛИК ФРОСИН

Король Марк примирился с Тристаном. Он дозволил ему возвратиться в замок, и Тристан по–прежнему ночует в королевском покое, среди приближенных и доверенных людей. Когда ему хочется, он может входить и выходить. Короля это более не заботит. Но кто же может долго скрывать свою любовь?

Марк простил и своим предателям. А когда бароны нашли однажды в дальнем лесу горбатого карлика, блуждающего и жалкого, они привели его к королю, который сжалился над ним и простил ему его проступок.

Но его доброта только усилила ненависть баронов. Снова застав Тристана с королевой, они поклялись, что, если король не выгонит своего племянника из страны, они удалятся в свои крепкие замки и будут с ним воевать.

— Вели, государь, позвать сюда карлика Фросина, — сказали они. — Ты ему не доверяешь из–за того, что случилось в саду. Однако разве не угадал он, что королева придет в тот вечер под сосну? Он сведущ во многом; посоветуйся с ним.

Проклятый горбун поспешил явиться на зов короля и научил Марка такому предательству:

— Прикажи, государь, своему племяннику, чтобы завтра на заре он поскакал в Кардуэл к королю Артуру с грамотой на пергаменте, хорошо запечатанной воском. Государь, Тристан спит возле твоего ложа. Когда все уснут, выйди из своего покоя. И если Тристан любит Изольду, он захочет прийти поговорить с ней перед отъездом.

Согласился король Марк на эту хитрость.

И вот Тристан в большом волнении. Им овладело страстное желание поговорить с королевой, и он замыслил в сердце, что на заре, если Марк будет спать, он приблизится к Изольде. Боже, что за безумная мысль!

Увы, накануне в лесу клык огромного кабана ранил Тристана в ногу, и, по несчастью, рана не была перевязана и раскрылась. Тристан не видел, что кровь льется из раны, обагряя простыни, когда он пробрался тайком к Изольде. И тут услышали они, что входят король, четыре барона и карлик со светильником. Тристан прыгнул на свое ложе и притворился спящим. Но король уже увидел, что на постели Изольды — кровь из раны Тристана.

— Тристан, — сказал король, — всякие оправдания бесполезны. Завтра ты умрешь!

И четыре барона связали веревками его и королеву.

Глава VIII
ПРЫЖОК ИЗ ЧАСОВНИ

По городу темной ночью бежит молва: Тристан и королева схвачены, король хочет их казнить. Богатые горожане и мелкий люд — все плачут.

— Увы, как нам не плакать! Тристан, смелый воин, неужели ты умрешь от такого подлого предательства? А ты, благородная, почитаемая королева! В какой земле еще родится когда–либо принцесса столь прекрасная, столь любимая? Это плод твоего колдовства, горбун–карлик! Ты, Тристан, убил Морольда, он поразил тебя копьем, и от этой раны ты едва не умер за нас. И нынче, памятуя обо всем этом, допустим ли мы твою смерть?

Тем временем король Марк повелел сложить костер из терновника для Тристана и королевы, ибо они преступили закон. Все готово для казни.

Послушайте же, каково милосердие Божие! Не желая смерти грешника, Господь внял слезам и воплям бедных людей, которые молили Его за мучимых любящих. У дороги, по которой Тристана вели на казнь, на вершине скалы возвышалась над морем часовня. Стены задней ее стороны были расположены на краю утеса, высокого, каменистого, с острыми уступами. И над самой пропастью было расписное окно искусной работы какого–то святого человека. Тристан сказал тем, кто его вел:

— Видите ли вы эту часовню, добрые люди? Позвольте мне войти в нее. Смерть моя близка, я помолюсь Богу. У часовни всего один выход, и я могу выйти только этой дверью.

Они дали ему войти. Он кинулся внутрь часовни, подскочил к окну, схватился за него, открыл и прыгнул наружу… Лучше это падение, чем смерть на костре, да еще перед сборищем врагов!

Знайте, добрые люди, что Бог смиловался над ним: ветер надул его одежду, подхватил его и опустил на большой камень у подножия скалы.

До сих пор еще корнуэльцы зовут этот камень «Прыжок Тристана».

Когда до короля дошла весть, что Тристан бежал через окно часовни, он побледнел от гнева и приказал своим людям привести Изольду.

Ее влекут. Она появляется на пороге залы, протягивая свои нежные руки, из которых сочится кровь. Крик несется по всей улице: «Боже, смилуйся над ней! Благородная, достойная королева! В какую печаль ввергли нашу страну те, что предали тебя!»

Привели королеву к костру из пылающего терновника. Случилось так, что сто прокаженных, обезображенных, с источенным телом, приковыляли на костылях под звуки своих трещоток и столпились у костра. Из–под распухших век их налитые кровью глаза любовались зрелищем.

Ивен, самый отвратительный из больных, закричал королю Марку пронзительным голосом:

— Ты хочешь, государь, предать огню свою жену? Наказание справедливое, но слишком скорое. Я могу научить тебя худшему наказанию, такому, что она будет жить, но с великим позором, вечно желая себе смерти. Отдай Изольду нам, прокаженным. Никогда женщина не будет иметь худшего конца.

И король согласился. Изольда уходит, ведут ее Ивен и сто прокаженных. Ужасный сонм вышел из города. Они направились по дороге, но здесь в засаде их поджидали Тристан с верным Горвеналом.

Тристан отбил королеву у Ивена, впредь ей больше никакого зла не будет. Он разрезал веревки, связывавшие ее руки, и они углубились в лес Моруа. Там, в густой чаще, Тристан почувствовал себя в безопасности, как за стеной крепкого замка.

Он нарубил ветвей, устроил шалаш и покрыл его листвой. Изольда густо устлала его травой. Тогда в глубине дикого леса началась для беглецов жизнь суровая, но милая им.

Глава IX
ЛЕС МОРУА

В глуби глухого леса, с великим трудом, словно преследуемые звери, они бродят и редко осмеливаются к вечеру возвратиться на ночлег в шалаш. Питаются они только мясом диких зверей, вспоминая с сожалением о вкусе соли и хлеба. Их изможденные лица по–бледнели, одежда, раздираемая шипами, превращается в лохмотья. Но они любят друг друга — и не страдают.

Однажды, когда они скитались по густой чаще, никогда не знавшей топора, случайно набрели они на хижину отшельника Огрина. Старик прогуливался тихими шагами, опираясь на посох.

— Сеньор Тристан! — воскликнул он. — Узнай, какой великой клятвой поклялись жители Корнуэльса. Король велел объявить во всех приходах: кто тебя поймает, получит в награду сто марок золотом. И все бароны поклялись выдать тебя живым или мертвым. Покайся, Тристан! Бог прощает грешников.

— Раскаяться мне, друг Огрин? Но в каком преступлении? — отвечал Тристан. — Я предпочел бы скорее нищенствовать всю мою жизнь по дорогам и питаться травами и кореньями вместе с Изольдой, чем без нее быть королем славного государства. Она более не принадлежит королю Марку. Он отдал ее своим прокаженным, у прокаженных я ее и отнял. Теперь она навсегда моя. Расстаться с ней я не могу, как и она со мной.

И они простились с Огрином. Взявшись за руки, они вступили в высокие травы. Вереск, деревья сомкнули за ними свои ветви, и они исчезли за листвой.

Послушайте, добрые люди, о славном приключении. Тристан воспитал собаку–ищейку, красивую, живую, легкую на бегу. Звали ее Хюсден. Преданный пес оборвал привязь и убежал в лес, ища своего хозяина. Тристан с королевой и Горвенал услышали издалека лай собаки. Это Хюсден! Они испугались, что король, должно быть, преследует их. Опечалился Тристан: наверное, придется убить собаку, иначе она их выдаст. Но Изольда сказала ему:

— Мне приходилось слышать об одном уэльском леснике, который приучил свою собаку бегать без лая по кровавому следу раненых оленей. Вот была бы радость, дорогой Тристан, если бы удалось, потрудившись, выучить тому и Хюсдена.

Не прошло и месяца, как Тристан научил собаку охотиться молча. Когда, бывало, он ранит стрелой косулю или лань, Хюсден, никогда не подавая голоса, выслеживает ее по снегу, льду или траве.

Прошло лето, наступила зима. Любящие жили, приютясь в пещере, на земле, отвердевшей от мороза, и льдинки щетинили их ложе из опавших листьев. Ни он, ни она не чувствовали горя — такова была сила их любви. А когда вернулось светлое время года, они вновь построили себе шалаш из зазеленевших ветвей. Тристан с детства умел искусно подражать пению лесных птиц, и порой к шалашу слетались на зов иволги, синицы, соловьи.

Случилось, однако, что один из четырех предателей, Генелон, увлеченный охотой, осмелился забрести в лес Моруа. В то утро на опушке леса, в глубоком овраге Горвенал, расседлав своего коня, пустил его пастись на молодой траве. Поблизости, под навесом из ветвей, на груде цветов и зелени покоился Тристан, крепко обняв королеву, и оба спали.

Внезапно Горвенал заслышал лай своры. Вдали на лугу показался охотник, и Горвенал узнал его. Это был Генелон, барон, которого больше всего ненавидел его господин. Выскочив из засады, Горвенал схватил его коня под уздцы. И в одно мгновение припомнив все то зло, которое сделал этот человек, он валит его с коня и мечом отрубает ему голову. Когда другие охотники нашли обезглавленный труп, они бросились бежать подальше от этого места. И с тех пор никто уже больше не охотился в лесу Моруа.

Но вот что случилось летним днем, в пору жатвы, вскоре после Троицына дня. Тристан отправился на охоту, но прежде чем настанет вечер, великое горе постигнет его. Нет, никогда любящие не любили так сильно и не искупили этого так жестоко!

Когда Тристан вернулся с охоты, утомленный изнуряющим зноем, он захотел лечь и поспать. На ложе из зеленых ветвей, устланном свежей травой, первой легла Изольда. Тристан лег возле нее, положив между нею и собой обнаженный меч. На их счастье, были они одеты. У королевы на пальце сиял золотой перстень с чудным изумрудом, который подарил ей Марк в день их свадьбы. Так спали они.

Случилось, что лесник набрел на их жилище. Он увидел их спящими, узнал и пустился бежать, боясь грозного пробуждения Тристана. Прибежав в Тинтагель, лесник оповестил короля о находке.

Король велел оседлать коня и незамеченным выехал из города. Он сам умрет, если не убьет их. Он проник в шалаш один, с обнаженным мечом, и уже занес его… Какое будет горе, если он нанесет этот удар! Но он увидел, что губы Тристана и Изольды не соприкасались, и обнаженный меч разделял их тела.

— Боже! — сказал король Марк. — Что я вижу? Могу ли я убить их? Они так долго жили в этом лесу, и если бы любили друг друга грешной любовью, разве положили бы этот меч между собой? И разве не знает каждый, что обнаженное лезвие, разделяющее два тела, служит порукой и охраной целомудрия? Нет, я их не убью: это было бы большим грехом. Но я устрою так, что, проснувшись, они узнают, что я застал их спящими и не пожелал их смерти и что Бог сжалился над ними.

И Марк осторожно снял перстень с изумрудом, который подарил королеве. Вместо него король надел ей свой, подаренный ему Изольдой. Затем он взял меч, который разделял любящих. Он узнал его: то был меч, который зазубрился о череп Морольда. Вместо него король положил свой.

Проснувшись, Изольда увидела на своем пальце перстень Марка.

— Горе нам, — воскликнула она, — король нас застал!

— Да, — сказал Тристан, — он унес мой меч. Король был один, испугался и пошел за подкреплением. Он вернется и велит нас сжечь перед всем народом. Бежим!

И большими переходами, сопровождаемые Горвеналом, они устремились к Уэльсу, до границ леса Моруа. Сколько мучений принесла им любовь!

Глава X
ОТШЕЛЬНИК ОГРИН

Три дня спустя Тристан долго выслеживал раненого оленя.

Наступила ночь, и в темном лесу он задумался: «Нет, вовсе не из страха пощадил нас король. Он взял мой меч, когда я спал и был в его власти. Он мог поразить меня. К чему было звать подкрепление? Чтобы взять меня живым? Если он желал этого, зачем было, обезоружив меня, оставить мне свой собственный меч? О, я узнал тебя, отец! Не из страха, а из нежности и сострадания ты пожелал простить нас. Простить! И вот своим состраданием он пробудил во мне нежность и отвовевал королеву. Королеву!.. У него она была королевой, а в этом лесу она живет как раба. Что сделал я с ее молодостью? Вместо покоев, убранных шелковыми тканями, я предоставил ей этот дикий лес, шалаш вместо роскошного полога. И ради меня идет она по этому страдному пути. О Господи Боже, Царь вселенной, помилуй меня и дай мне силы, чтобы я мог вернуть Изольду королю Марку! Разве не его она жена, повенчанная с ним по закону перед всей знатью его страны?»

Опершись на свой лук, Тристан долго тосковал в ночи.

А белокурая Изольда ждала возвращения Тристана. При свете месяца она увидела сияющий на своем пальце золотой перстень, который надел ей Марк. Она подумала: «Кто подарил мне так великодушно этот золотой перстень? Это тот сострадательный государь, который принял меня и покровительствовал мне с того дня, как я явилась в его страну. Как любил он Тристана! Но я пришла — и что я сделала? Тристану подобало жить во дворце короля с сотней юношей, его дружиной, которые служили бы ему. Ему следовало разъезжать по замкам и баронствам, ища себе подвигов и славы. Из–за меня забыл он рыцарское дело, изгнан от двора, преследуем в лесу…»

Тогда решили Тристан и Изольда вернуться к отшельнику Огрину, который жил в своей рощице. Утром они пустились в путь, пока не достигли хижины отшельника. На пороге Огрин читал книгу. Он заметил их издали и ласково приветствовал.

— Послушай, сеньор Огрин, — промолвил Тристан, — помоги нам примириться с королем. Я отдам ему королеву. Сам я уйду далеко, в Бретань или к фризам, и если когда–нибудь король согласится принять меня к себе, я вернусь и стану служить ему, как должно.

Отшельник дал им мудрые советы, потом взял чернила и пергамент и написал послание, в котором Тристан предлагал королю примирение. Тристан сам вызвался отвезти послание.

Оставив королеву в хижине отшельника, он вместе с верным Горвеналом поскакал ночью к Тинтагелю, перескочил через острый частокол сада, снова увидел мраморное крыльцо, ручей, большую сосну и приблизился к окну, за которым спал король. Он тихо окликнул его и оставил послание на решетке окна.

Король бросился к порогу и громко позвал Тристана, любимого своего племянника, но тот был уже далеко. Они доехали, наконец, до хижины, где нашли поджидавших их — отшельника за молитвой и Изольду в слезах.

Глава XI
ОПАСНЫЙ БРОД

Марк велел разбудить своего капеллана и подал ему письмо. Капеллан взломал печать и сначала приветствовал короля от имени Тристана, затем прочитал то, что писал королю Тристан. Марк слушал, не говоря ни слова и радуясь в своем сердце, ибо он еще любил королеву. И он отправил отшельнику Огрину свой ответ. Король соглашался принять Изольду, но не желал оставить Тристана на своей службе. Придется ему уехать за море через три дня после того, как он передаст королеву в руки Марку у Опасного брода.

— Боже! — воскликнул Тристан, когда отшельник Огрин прочитал ему королевское послание. — Какое горе потерять тебя, дорогая Изольда! Но это необходимо, ибо теперь я могу избавить тебя от муки, которую ты выносила из–за меня. Когда настанет время разлуки, я дам тебе подарок — залог моей любви. Из безвестной страны, куда я направлюсь, я пошлю к тебе посланца. Он передаст мне твое желание, дорогая, и при первом же зове я примчусь издалека к тебе.

Изольда вздохнула и сказала:

— Оставь мне Хюсдена, милый Тристан. Никогда ни одна собака не будет холена с большей почестью. Глядя на нее, я буду вспоминать тебя, и это облегчит мою печаль. Есть у меня перстень из зеленой яшмы — возьми его из любви ко мне, носи его на пальце. А если когда–нибудь посланец станет утверждать, что он явился от твоего имени, я ему не поверю, пока он не покажет мне этот перстень. Но лишь только я его увижу, никакая власть, никакой королевский запрет не помешает мне сделать то, о чем ты меня попросишь, будет ли это мудро или безумно.

Между тем король велел провозгласить по Корнуэльсу, что через три дня у Опасного брода он примирится с королевой. Дамы и рыцари толпой явились в то место. Всем хотелось снова увидеть королеву Изольду.

Все ее любили, кроме трех предателей, которые еще оставались в живых. Но один из них умрет от меча, другой будет пронзен стрелой, а третий утоплен. Так Господь, ненавидящий всякое неистовство, отомстит за любящих их врагам.

В назначенный день Тристан ехал с Изольдой по лесу к Опасному броду. Их кони шли рядом.

— Дорогой мой, — сказала Изольда, — выслушай мою последнюю просьбу. Скоро ты покинешь эту страну. Погоди же несколько дней, спрячься и не уезжай, пока не узнаешь, как со мной обойдется король, гневно или ласково. Я одна: кто защитит меня от предателей ?

И Тристан обещал ей остаться.

Наконец подъехали они к Опасному броду. Тристан, держа под уздцы коня Изольды, приветствовал короля и сказал:

— Государь, возвращаю тебе белокурую Изольду. Перед людьми твоей земли я прошу тебя дозволить мне защитить себя. Дай мне оправдаться поединком.

Никто не принял вызова Тристана. А предатели–бароны подъехали к королю и сказали:

— Послушайся, государь, совета, который мы даем тебе по чести. Королева была оклеветана понапрасну, мы это признаем. Но если Тристан и она возвратятся вместе к твоему двору, все снова станут говорить об этом. Пусть лучше Тристан удалится на некоторое время. Когда–нибудь ты, без сомнения, призовешь его снова.

Марк так и поступил. Он велел передать Тристану через своих баронов, чтобы тот удалился немедленно.

При известии о примирении стар и млад, мужчины, женщины и дети выбежали толпой из города навстречу Изольде. Сильно сокрушаясь об изгнании Тристана, они радостно приветствовали вернувшуюся к ним королеву. При звоне колоколов, по улицам, усыпанным тростниками и изукрашенным шелковыми тканями, король, графы и принцы сопровождали Изольду. Ворота дворца были открыты для всех. Каждый мог садиться и пировать, богатый и бедный. Чтобы отпраздновать этот день, король Марк отпустил на волю сто рабов и посвятил в рыцари двадцать конюших, вручив им меч и панцирь.

Между тем с наступлением ночи Тристан, согласно обещанию, данному им королеве, прокрался к леснику Орри, который тайно приютил его в разрушенном подвале.

Глава XII
СУД РАСКАЛЕННЫМ ЖЕЛЕЗОМ

Вскоре Андрет, Гондоин и Деноален сочли себя в безопасности. Без сомнения, думали они, Тристан влачит свою жизнь за морем, в стране, слишком отдаленной, чтобы он мог до них добраться. И вот однажды они снова явились к королю с коварными речами:

— Король Марк, выслушай нас. Ты раньше приговорил королеву к смерти без суда, и это было против закона. Но теперь ты оправдал ее без суда — опять же это против закона. Ведь она так и не оправдалась, и бароны твоей страны осуждают вас обоих. Посоветуй ей лучше, чтобы она сама потребовала Божьего суда: что ей стоит, невинной, подержать в руках раскаленное железо и доказать, что она ни разу не согрешила? Так требует обычай, и этим навсегда бы рассеялись старые подозрения.

Возмущенный Марк отвечал им:

— Да покарает вас Господь, корнуэльские сеньоры, за то, что вы беспрестанно домогаетесь моего позора! Из–за вас я изгнал своего племянника. Чего же еще вы требуете? Чтобы я изгнал королеву в Ирландию? Какие у вас жалобы? Разве Тристан не предлагал поединок, чтобы защитить ее от старых наветов? Вон из моей земли, предатели! Не будет вам больше милости! Ради вас я изгнал Тристана, а теперь ваша очередь: вон из моей земли!

— Хорошо, государь. Замки наши крепки, с надежным частоколом, на неприступных скалах.

И, не попрощавшись с королем, они повернули коней.

Видит Изольда, что гневен король, и обратилась к нему:

— Я вправе узнать, государь, в чем меня обвиняют. И от кого, кроме вас, узнать мне об этом? Я одинока в этой чужой стране, и нет у меня никакого защитника, только вы, государь.

Тогда рассказал ей король, что три предателя, которых он изгнал, предлагают Изольде суд раскаленным железом, чтобы доказать свою невинность.

Изольда содрогнулась и взглянула на короля.

-— Государь, прикажи им вернуться к твоему двору. Я оправдаю себя судом.

— Когда?

— На десятый день.

— Срок очень близок, дорогая.

— Наоборот, он слишком далек. Но я прошу вас до его наступления пригласить короля Артура со ста рыцарями. Пусть они будут моими поручителями на суде.

В то время как глашатаи, посланные Марком, спешили к королю Артуру, Изольда тайком направила к Тристану своего верного слугу Периниса Белокурого. И тот сообщил ему о случившемся, о новом коварстве, назначенном сроке, часе и месте суда.

— Моя госпожа просит вас, чтобы вы были в назначенный день на Белой поляне, переодевшись паломником и без оружия, чтобы никто не узнал вас. Чтобы добраться до места суда, ей надо переправиться через реку на лодке. Ждите ее на противоположном берегу, где будут рыцари короля Артура. Тогда, без сомнения, вы сможете оказать ей помощь. Моя госпожа страшится дня суда, но полагается на милость Господа, сумевшего вырвать ее из рук прокаженных.

В назначенный день суда король Марк, Изольда и корнуэльские бароны, доехав до Белой поляны, появились у реки в прекрасном строе, и собравшиеся вдоль другого берега рыцари короля Артура приветствовали их своими блестящими знаменами.

Перед ними, сидя на откосе, протягивал деревянную чашку для подаяний жалкий паломник. Завернувшись в свой плащ, он просил милостыню унылым голосом.

Люди корнуэльцев приближались на веслах к другому берегу. Когда они готовились пристать, Изольда спросила рыцарей:

— Как мне, сеньоры, ступить на твердую почву, не замочив длинной одежды? Надо бы, чтобы мне помог какой–нибудь перевозчик.

Один из рыцарей окликнул паломника:

— Друг, подбери–ка свой плащ да сойди в воду и перенеси королеву, если не боишься упасть. Я вижу, ты очень немощен.

Тот взял королеву на руки. Она сказала ему тихо: «Милый!» А потом так же тихо: «Упади на песок!»

Достигнув берега, он споткнулся и упал, крепко обнимая королеву. Рыцари хотели накинуться на бедняка.

-— Оставьте его, — сказала им королева, — он, видно, ослабел от долгого паломничества.

Помолившись Богу, Изольда сняла драгоценности с рук и шеи и раздала их нищим, скинула свою пурпурную мантию, другую одежду и оставила на теле только тунику без рукавов. Дрожа, протянула она руки вперед и сказала:

— Ни один человек, рожденный от женщины, не держал меня в своих объятиях, кроме Марка, моего повелителя, да еще этого бедного паломника, который только что упал на ваших глазах. Пусть же Господь явит свой правый суд!

Бледная, она приблизилась к костру. Все молчали. Железо было накалено. Она погрузила свои обнаженные руки в уголья, схватила железную полосу, прошла десять шагов, неся ее, потом отбросила железо и простерла крестообразно руки. И все увидели, что ладони ее здоровы. Тогда из всех уст поднялся благодарственный возглас к Господу.

Назад: Мифы и легенды народов мира Центральная и Южная Европа

Дальше: Ренар–лис Пересказ Е. Балабановой и О. Петерсон