Мифы Пелопоннеса

Пройдя Истм (Коринфский перешеек), афинянин или любой другой обитатель Средней Греции оказывался на полуострове Пелопоннес, который он мог бы с полным основанием назвать «метрополией мифов». Территория, вдвое меньшая, чем остальная Греция, насыщена таким количеством легенд и исторических преданий, что они перевешивают мифы Северной и Средней Греции и островов Эгейского моря и Малой Азии, вместе взятые.

Этот феномен мог вызывать удивление до тех пор, пока археологические раскопки не показали, что политические центры, с которыми связаны мифы Пелопоннеса, – историческая реальность, и если для Северной и Средней Греции можно назвать четыре-пять городов II тысячелетия (Афины, Фивы, Иолк, Фера, Калидон), то в одной только Арголиде, примыкающей к Истму, их более десятка. А ведь кроме Арголиды имелись Лаконика, Мессения, Элида, Аркадия, Ахайя. Одним словом, Пелопоннес во II тыс. до н. э. был средоточием культуры, по сравнению с которым Аттика с Афинами были захолустьем.

Греческая монета с изображением дельфийского треножника и служения Аполлону

Миф о Троянской войне, рисующий Агамемнона предводителем всех ахейцев, одно время воспринимался как свидетельство существования микенской державы, охватывающей едва ли не весь Пелопоннес. Археологические раскопки и древнейшие тексты, современные Троянской войне и ей предшествующие, окончательно опровергли это предположение, показав отсутствие единого государства и единого центра. Пелопоннес второй половины II тыс. до н. э. – это десятки небольших царств в определенных естественно-географических границах. Цари занимали дворцы, являвшиеся военно-административными и экономическими центрами. Это, однако, не говорило о их культурной и религиозной обособленности. Археологические данные показывают распространение по всему полуострову общих керамических типов. Мифы, дополненные археологией, свидетельствуют о почитании в разных местах одних и тех же божеств. Из мифов видно, что герои Пелопоннеса совершают свои подвиги далеко за его пределами, так что создается впечатление, будто полуостров тесен для них. Они побеждают чудовищ по всему свету, расселяются за морями и являются родоначальниками царских домов на островах Эгеиды и в Малой Азии. Все это говорит о желании создателей мифов придать своим излюбленным героям наибольшую значимость. В ходе раскопок на островах Эгеиды, на берегах Малой Азии, на сирийско-финикийском побережье, на Эолийских островах, в Италии и Сицилии обнаружено великое множество обломков расписной микенской керамики и других предметов, произведенных на Пелопоннесе. Все это свидетельства микенской торговли или даже колонизации, следы реальных персонажей, деятельность которых была обобщена в образах Геракла, Персея, Беллерофонта, Диомеда, Одиссея и других «многостранствующих» героев.

Мифы Пелопоннеса, героями которых являются догреческие и греческие, ахейские правители, не ставили своей целью представить их автохтонами, хотя негреческий элемент на полуострове сильнее, чем где бы то ни было в материковой Греции. Мифы Пелопоннеса рисуют достаточно отчетливую этническую картину, согласно которой ахейцам на полуострове предшествовало местное население – пеласги, лелеги и кавконы. О том, смешалось ли оно с ахейцами или было ими порабощено, нам неизвестно, так же как мы не знаем в точности, каков был вклад догреческих обитателей Пелопоннеса в формирование религии и мифологии пришельцев. Нижним рубежом героической истории древнейших царств Пелопоннеса является катастрофа, которую сами греки называли «возвращением Гераклидов», а ученые нового времени – «дорийским завоеванием». Каковы бы ни были причины этого бедствия – вторжение одних дорийцев или переселение множества северных народов, вовлекших в свое неудержимое движение и дорийцев, вырубка лесов с последующим высыханием рек, эпидемии, восстания порабощенного населения, – результаты были плачевны: разрушение дворцов, обезлюдение Пелопоннеса, забвение письменности и других культурных достижений микенского времени. Три столетия, следующие за этой катастрофой, сопоставимой лишь с падением античной цивилизации тысячу семьсот лет спустя, называются «темными». Кажется, именно в это время знания греков о своем прошлом обволакиваются фантазиями, становятся мифами.

К северу от Мессении находилась широкая всхолмленная равнина с побережьем, почти лишенным гаваней. Уже Гомеру она известна под именем Элида. Изрезанная реками, обладающая прекрасным климатом, Элида славилась земледели ем и скотоводством. В микенскую эпоху здесь не было ни одного города – фигурирующая в мифах Пиза была сельским поселением и административным центром. Храмовым центром Пизы и всей Элиды была Олимпия, знаменитая в полисную эпоху общегреческими Олимпийскими играми. Все мифы Элиды в той или иной мере связаны с Олимпийскими играми, предшествовавшими классическим играм I тыс. до н. э. Миф о пришельце из Малой Азии Пелопсе (лидийце или фригийце), обосновавшемся в Пизе и ставшем царем Элиды, не может быть истолкован как свидетельство лидийской или фригийской колонизации Пелопоннеса. В Лидии у горы Сипила (близ будущей Смирны) существовал древнейший культ Пелопса, скорее всего, аргосского героя, почитавшегося выходцами из Арголиды. Этого же Пелопса почитали в Элиде как одного из основателей древнейших Олимпийских игр. Так возникла легенда, перевернувшая направление колонизации: Пелопс был направлен из Малой Азии в Элиду, сменил там местного царя Эномая, своего тестя, и устроил в его честь Олимпийские игры.

В пользу аргосского происхождения культа Пелопса в Малой Азии и Элиде свидетельствует то, что правители городов Арголиды Трезен, Атрей, Фиест считались сыновьями Пелопса. Возможность того, что правителями городов Арголиды могли быть сыновья царя из сельского поселения Пизы, совершенно невероятна. Об аргосском происхождении легенды о Пелопсе говорит и то, что маршрут конного «пробега» Эномая и Пелопса проходил через всю Арголиду, до ее крайнего города Эфиры.

Прислонившись к перилам, Пелопс с надеждой смотрел на приближающийся с каждым взмахом весел плоский песчаный берег. А память его возвращала в оставшийся за морем родной Сипил, где на его долю выпало столько невероятных страданий и бедствий. Последнее из них – нападение царя Ила, считавшего своим отцом речного бога Скамандра. Этот Ил обрушился на Фригию подобно потоку, переполненному весенними водами, и оставил после себя разоренные пашни и обезлюдевшие деревни. Воины Ила увели скот, который, наверное, уже пасется на горе Иде или съеден прожорливыми обитателями вновь основанного Илом города Илиона.

«Может быть, здесь я буду счастливее? – размышлял Пелопс, направляясь к сходням. – Судьбам, неотступно преследующим смертных на одном месте, может надоесть гнаться за ними по всему свету».

Кормчий назвал этот большой остров, который они оплывали несколько дней, Анией, а местность, где путники высадились, Пизатидой. Первый встретившийся на берегу человек, судя по обрывку сети на плече – рыбак, оглядел Пелопса с головы до ног и почему-то спросил:

– Жених?

– Жених? – удивился Пелопс. – Разве я похож на влюбленного?

– Те тоже не были похожи, но все, как один, оказались женихами.

– Что, у вас много невест на выданье?

– В том-то и дело, что невеста одна, а женихов много. Гипподамией ее зовут. Ступай по этой дороге и к полудню дойдешь до дворца.

Дорога, указанная рыбаком, имела много развилок, а спросить, куда свернуть, было не у кого. Видимо, купцы и мореходы не очень жаловали эту Пизу. И вдруг показалась погребальная процессия. За прямоугольным ящиком (их называли «медовиками», так как на дальние расстояния трупы перевозили в меду), шло человек двадцать.

– Это дорога в Пизу? – спросил Пелопс у человека, судя по короткой тунике и грубым педилам – раба.

– Оттуда идем! Пусть ее поглотит Посейдон вместе с нечестивым царем Эномаем! Это он убил моего господина.

– Гипподамия – его дочь? – догадался Пелопс, но не получил ответа, так как раб, увидев, что отстал, бросился догонять процессию.

Вступив в город и отослав своих спутников, Пелопс спросил у первого встречного, где находится царский дворец.

– Жених? – поинтересовался прохожий, и в его глазах Пелопс уловил жалость. – Вчера одного увезли. Будешь четырнадцатым.

– Почему четырнадцатым? – удивился Пелопс.

– Потому что вчерашний был тринадцатым. Красавчик и совсем молоденький. Все в городе расстроились, когда узнали, что Эномай обогнал его колесницу и убил юношу. Но царствовать хочется и старым и молодым.

– Он, как я понял, был женихом.

– Женихом, – подтвердил словоохотливый прохожий. – Эномай ведь дает в приданое все царство. Он у нас такой, не мелочится – все царство. За кражу голову рубит, а не руку. Забор царского дворца головами увешан. И можно ли удивляться, если его отец – ненавистный богам и смертным Арес.

«Кажется, злая судьба и впрямь оставила меня в покое, – думал Пелопс. – На новом месте я получил уже три предупреждения и могу спокойно принять решение. Видимо, этот Эномай заставляет женихов состязаться в беге колесниц и, придя первым, убивает. Следовательно, сначала надо поговорить с царским конюхом».

Конюшню Эномая Пелопс легко отыскал по необычайно громкому ржанию. Оно напоминало рев падающей с высокого утеса воды, и сразу стало ясно, что у Эномая необычные кони.

Дверь в конюшню была открыта, но Пелопс не стал туда заходить, ибо все равно не услыхать человеческой речи из-за шума. Но вот и конюх. Знаками Пелопс подозвал его к себе и, отведя в сторону, сказал:

– Я – Пелопс из Сипила. Говорит ли тебе что-нибудь мое имя?

– Имя – ничего, а твоя родина – многое. Тебе же, напротив, мое имя может сказать о моей родине. Меня зовут Миртилом.

– Имя Миртил встречается только у сыновей конелюбивого народа китийцев! – воскликнул Пелопс. – Ты умеешь обращаться с конями, а у меня есть золото. Я думаю, мы сможем понять друг друга?

– Ты хочешь обучиться искусству обращения с конями? – спросил назвавший себя Миртилом.

– Нет! – отозвался Пелопс. – Я хочу спасти свою жизнь и готов отдать тебе все золото, что имею. Ведь его с собой в аид не возьмешь.

– Не возьмешь, – согласился Миртил.

Он с первого взгляда понял, что имеет дело с женихом, добивающимся руки Гипподамии.

– Но если мы вступим в сделку, – продолжал китиец, – будет разумнее, если ты оставишь себе половину золота, а мне отдашь половину того, что получишь за победу в конном состязании.

– Согласен! После победы я передам тебе половину царства Эномая.

– И его дочь на полгода, – добавил Миртил.

Содрогнулся Пелопс, едва удержавшись, чтобы не ударить наглеца. Но, не подав виду, сказал:

– Пусть будет по-твоему.

Явившись во дворец, Пелопс представился Эномаю. Услыхав, что гость прибыл из-за моря, царь вскрикнул:

– Нет от вас покоя. Словно я разослал по всему миру гонцов.

– Молва о красоте твоей дочери, о царь, – произнес Пелопс выспренно, – обошла мир быстрее, чем самые быстрые гонцы. И я приплыл, чтобы испытать свое счастье.

Эномай злобно усмехнулся.

– А не скрыла ли эта молва, что уже тринадцать человек испытывали счастье и что оно их обмануло?

– Об этом я узнал по пути во дворец и даже встретил похоронную процессию с телом моего предшественника, – молвил Пелопс, потупившись.

– И это тебя не остановило?

– Нет! Я не суеверен. Да и от судьбы все равно не уйдешь.

– Тогда слушай! Путь наш будет лежать через всю Апию, от моего дворца до алтаря Посейдона, близ Эфиры. Если придешь первым, получишь руку Гипподамии и мое царство. В противном же случае бесславным уйдешь в аид!

– Принимаю твои условия, – произнес Пелопс твердо.

Прошла ночь, и едва показалась на небе розоперстая Эос, как Пелопс первым взошел на колесницу и погнал коней во весь опор. В облаке пыли скрылась Пиза с ее строениями. Медные ободья колес гремели по камням, высекая огонь. Колесницу подбрасывало на ухабах, и стоявшего на ней трясло так, что он едва удерживался на ногах. Кони встряхивали гривами, и с их морд падали хлопья пены.

Прошло немало времени, когда сзади послышался грохот. Кони, подаренные Эномаю его отцом Аресом, неслись как вихрь. Ударил Пелопс своих коней хлыстом, но расстояние между колесницами продолжало сокращаться. Можно было уже видеть покрасневшее от напряжения лицо Эномая и копье, занесенное в его руке.

И вдруг задние колеса соскочили с оси, колесница опрокинулась, и Эномай вылетел вперед, как камень, брошенный из пращи.

Остановив коней, Пелопс сошел на землю и, качаясь как пьяный, подошел к трупу жестокого и коварного царя и поднял его на свою колесницу.

Горожане, увидев, что чужеземец возвращается живой, приветствовали его радостными возгласами. Эномай был ненавистен своему народу. Пелопс поспешил к покоям своей будущей супруги, которую он еще не видел. Однако его задержал поджидавший Миртил.

Поздравив победителя, Миртил поднес к его лицу кусок воска.

– Вот моя хитрость! – торжествующе произнес китиец. – Я закрепил оси колес воском, и они отлетели. Принеси жертву сыну Аполлона Аристею, давшему смертным воск и мед.

– Я принесу жертвы самому Аполлону и всем другим богам, сохранившим мне жизнь. Ты же отблагодари Ату, сброшенную Зевсом с Олимпа за обман.

Пелопс обращается к Посейдону с просьбой о помощи в состязании с Эномаем (роспись на сосуде)

В тоне, которым Пелопс произнес эти слова, звучало раздражение. Ведь часто те, кто готов воспользоваться предательством и обманом, самих предателей презирают.

– Ты прав! – отозвался Миртил невозмутимо. – Ата заслуживает гекатомбы. Ведь она сделала меня, простого конюха, владельцем половины Элиды, а вскоре, как мы договорились, я буду супругом Гипподамии. Сейчас ты с нею познакомишься.

С ненавистью взглянул Пелопс на Миртила и, отвернувшись, зашагал к покоям будущей супруги.

Глаза у Гипподамии покраснели от слез. Видимо, она уже знала о гибели отца, но ни единого укора не услышал Пелопс из уст девушки. Могла ли она оправдывать своего отца, губившего тех, кто хотел взять ее в жены. Только теперь, при виде супруги, Пелопс понял, что главной его наградой была не царская власть, а Гипподамия, девушка неземной красоты. И тем невыносимее была мысль, что он должен разделить ее с Миртилом. «Нет! Этого не будет! – решил Пелопс, и у него возник план, как избавиться от китийца. – Я отдам ему всю Элиду, а сам с Гипподамией вернусь в отцовский дом».

Однако Миртил от предложенного ему отказался.

– Это не по уговору, – возразил он. – Мы договорились на половину всего. Целое мне не нужно.

– Пусть будет так! – нашелся Пелопс. – Но сначала я должен вместе с невестой побывать у себя на родине, чтобы перенести ее через порог отцовского дома.

Миртил догадался, что, взяв с собой Гипподамию, Пелопс не вернется.

– Я отправлюсь с тобой! – сказал хитрец. – Ведь пока мы доберемся до твоего дома, придет мой срок, и я тоже перенесу Гипподамию через порог моего отцовского дома, он не так уж далеко от твоего.

Пелопс ничего не смог возразить и лишь с досады махнул рукой. Через несколько дней они отправились в путь. Пелопс вез Гипподамию на колеснице, давшей ему победу. Миртил скакал рядом на коне. Корабль, на котором Пелопс прибыл к берегам, стоял на том же месте, на якорях. Отправляясь в Пизу, Пелопс попросил кормчего подождать его десять дней на тот случай, если ему не удастся устроиться в этой стране.

– Ушел холостым, возвращаешься женатым! – пошутил по-дружески кормчий, приветствуя Пелопса. – И куда же поплывем теперь?

– Туда же, откуда отплыли! – ответил Пелопс, улыбаясь.

– А это кто с тобой? – спросил кормчий, показывая на поднимающегося по сходням Миртила. – Наверное, брат невесты?

Пелопс яростно хмыкнул что-то неопределенное.

На корабле Гипподамия уже не лила слез, с радостью приняв дар Афродиты, которого ее хотел лишить отец. Из уст Гипподамии Пелопс услышал, что было причиной нечестивого обращения Эномая с женихами: оракул предупредил царя, что он погибнет от руки зятя. Теперь уже Пелопс не чувствовал себя виноватым в убийстве отца супруги: ведь так было предрешено судьбой.

Свадебное путешествие можно было бы назвать прекрасным, если бы не Миртил. Он все время вертелся около новобрачных и вступал в разговоры, показывая свою причастность к их счастью. Все это раздражало Пелопса, и однажды, дождавшись, пока подойдет Миртил, он обратился к Гипподамии:

– Тебе, дорогая, тяжко переносить долгое плавание. Вскоре мы высадимся на острове. Пока мореходы будут набирать воду, мы с тобой пройдемся по суше.

Когда корабль пристал к каменистому островку, Пелопс и Гипподамия сбежали по сходням на берег. К ним присоединился Миртил.

– Пойдем сюда, – сказал Пелопс, показывая на скалистый утес, нависающий над морем. – Оттуда должен открыться прекрасный вид.

Тропинка была настолько узкой, что пришлось идти по одному. Первой шла Гипподамия, за нею Пелопс, последним, тяжело дыша, следовал Миртил. В том месте, где тропинка выходила на ровную площадку, Пелопс неожиданно обернулся и сильным ударом сбросил Миртила в море. Падая, тот успел выкрикнуть проклятие Пелопсу и его потомству.

Гипподамия стала бледна, как молоко.

– Наши дети! – простонала она. – Что с ними будет?

И понял Пелопс, что Гипподамию напугало не убийство Миртила – он был отвратен и ей, а то, что перед смертью негодяй успел проклясть их род.

Подавленные происшедшим, супруги возвратились на корабль. Веселый кормчий встретил их словами:

– Ушли втроем, пришли вдвоем.

– Все бывает! – отозвался Пелопс.

– А теперь куда поплывем? – спросил кормчий. – На восток или на запад?

– Сначала на восток и на север, как хотели, а потом назад, откуда отплыли.

Кормчий понимающе улыбнулся.

Через несколько дней показались покрытые лесом вершины Сипила. Высадившись, чтобы принести жертвы отеческим богам, Пелопс заодно обратился к прославленному на его родине предсказателю. Тот передал повеление богов: Пелопс должен с почетом похоронить своего тестя и учредить в его память состязания в Олимпии.

Стоя на палубе рядом с Гипподамией, Пелопс мысленно прощался со своей родиной. Он знал, что больше никогда не вернется на эту землю, где ему пришлось пережить столько горя. А что его ждет в Элиде? Предотвратят ли жертвоприношения в честь Эномая бедствия, какие предрек Миртил?

Арголида была во II тыс. до н. э. наиболее развитой в экономическом отношении частью Пелопоннеса. Выгодное географическое положение ее городов, ведших торговлю морским путем с Востоком, Западом и Югом, дополнялось возможностями землепашества и скотоводства. Мотив добычи воды, занимающий особое место в мифах Арголиды, появился, когда ее реки высохли.

Арголида обладает преданиями, рисующими ее древнейшую историю. Первопредком аргосцев миф называет Форонея, сына реки Инаха. Будто бы уже тогда встал вопрос, кому владеть Арголидой, и права на нее предъявили Посейдон и Гера. В качестве судей спора были выбраны три реки – Инах, Кефис и Астерий, и они единодушно присудили страну Гере. Обиженный Посейдон жестоко наказал судей, лишив Арголиду пресной воды. О древности этого предания свидетельствует то, что Посейдон представлен как владыка пресных вод, тогда как в сходном мифе о соперничестве с Афиной за обладание Аттикой он уже владыка соленой морской влаги.

К последующему поколению героев Арголиды относились в Аргосе Акрисий и его внук Персей (последний был также героем-основателем Микен), в Тиринфе – Пройт, в Коринфе, находившемся в те времена под властью Тиринфа, – Сизиф и Беллерофонт. Первоначальным ядром мифа о Персее была легенда о победе над Медузой (хтоническим божеством, мыслившимся как возлюбленная бога-коня Посейдона), из головы которой появляется волшебный Пегас, сохранивший облик отца. Сначала действие мифа разворачивалось в Пелопоннесе, но затем ареал его расширился, охватывая берега и острова Океана, а также эгейский остров Сериф, куда младенец Персей вместе с матерью Данаей был выброшен волнами. Мать Персея, судя по имени, отнесенная к потомству Даная, рассматривалась также как родоначальница данайцев – народа, участвовавшего в освоении Малой Азии. С Малой Азией связан и другой герой Арголиды – Беллерофонт, совершавший подвиги в Ликии и овладевший Пегасом, которого высвободил Персей. Беллерофонта почитали некоторые малоазийские аристократические роды, потомки выходцев из Пелопоннеса.

Родоначальником поколения, сменившего в Аргосе и Микенах потомков Персея, считался герой Элиды Пелопс, которому приписывалось малоазийское происхождение. Традиционной версии о чужеземном происхождении Пелопса противоречит то, что полуостров получил его имя, а сыновья Пелопса Атрей и Фиест воцарились в Аргосе. Они совершали чудовищные преступления по отношению друг к другу, в которые были втянуты их сыновья и внуки.

Судьбы поколения счастливых и поколения преступных царей привлекли афинских драматургов V-IV вв. до н. э. и стали сюжетами ряда трагедий. В период правления преступных царей происходит удостоверенное археологическими раскопками крушение микенских царств и уничтожение блестящей микенской культуры. Не были ли эти внутренние раздоры причиной слабости микенских царств, неспособности оказать сопротивление вторгшимся с севера племенам? Или это стало результатом гигантской природной катастрофы?

Древнему путешественнику, оказавшемуся в храме Аполлона Ликийского, что в Аргосе, жрец с гордостью показывал горящий светильник, уверяя, что это огонь, ставший известным людям впервые.

– Огонь Прометея? – спрашивал удивленный чужеземец.

– Нет! Форонея, нашего земляка. Он был первым человеком на земле и первым земным царем. Он зажег этот светильник, и от его пламени пошли все домашние очаги. Это он первый соединил возле очагов людей, бродивших по лесам, как звери. Он, а не Прометей научил их мастерству и почитанию богов. Он передал в дар Гере оружие, изготовленное дактилями. За это он был вознагражден потомством . Конечно же тебе известно, что дочерью его была Ниоба, мать всех живущих . Сыновья же его – Апис, Иас, Лик и Агенор.

Путешественник, побывавший в Фивах, слышал там, что Ниоба была дочерью Тантала, а Апис – сыном Тельфиса. Но с аргосцем спорить не стал, ибо понимал, что за давностью родословная древних царей и героев не может быть установлена с точностью, и в каждом эллинском городе старые предания рассказывают по-своему.

У сына беглянки Ио, ставшего владыкой Египта, от дочери Нила родились два могучих сына-близнеца, Данай и Эгипт. Они переняли чуждые эллинам обычаи. У Даная был гарем из десяти жен, и у каждой из них родилось по пять дочерей. Не желая ни в чем уступать брату, Эгипт тоже взял десять жен, и они все вместе родили ему пятьдесят сыновей.

Когда они стали взрослыми, их сердца загорелись любовью к прекрасным двоюродным сестрам.

И тут стало ясно, что Данай, в отличие от Эгипта, не был египтянином до конца. Женитьба не только на двоюродных, но и на единокровных сестрах в египетских царских домах считалась угодной богам, а Данай воспротивился этому браку и твердо решил: лучше отправиться в изгнание, возвратиться на неведомую родину, чем позволить дочерям вступить в преступный кровосмесительный брак.

Взмолился Данай владычице Афине, вечной деве, и она, умелая во всех ремеслах, помогла ему построить пятидесятивесельное судно для всей его большой семьи и слуг. Слуги сели за весла, Данай занял место у кормила, а дочери устроились на палубе, чтобы любоваться неведомым морем и возникающими из него островами.

Первой остановкой на пути в страну предков был возлюбленный Гелиосом остров Родос. Здесь отец и дочери с помощью слуг соорудили великолепное жилище для Афины, храм из вечного камня, и принесли на алтаре первые жертвы . Здесь же, по одной из версий мифа, умерли три Данаиды, и их имена получили города Иалис, Камир и Линд.

В Арголиде, куда благополучно прибыли Данай с дочерьми, тогда жили пеласги, и над ними правил царь Геланор. Народ, узнав, что пришелец – потомок древних правителей страны, стал думать, кто более достоин власти – Геланор или Данай.

Случилось так, что в один из этих дней на стадо царских коров напал Аполлон в облике волка и одолел быка, вожака стада. Аргосцы усмотрели в этом указание богов, кому править их городом. Поскольку бык был местным, а волк пришедшим из леса, они решили, что царем должен стать пришелец. И власть была передана Данаю. Он не оказался неблагодарным и воздвиг храм Аполлону-Волку, ибо был уверен, что в облике волка явился бог-стреловержец. После этого аргосцы стали именоваться данайцами.

Данай, выросший на берегу Нила, никак не мог примириться с нехваткой пресной воды. Он разослал дочерей по стране, приказав отыскать подземные воды. Более других повезло Амимоне. Странствуя, она увидела красавца оленя. Метнув в него дротик, она, не будучи охотницей, угодила в спящего сатира. Тот, проснувшись, бросился к девушке. На ее крик прибежал Посейдон. Разделила с ним ложе Амимона, и в благодарность Посейдон открыл выход подземному источнику, дав ему имя возлюбленной. От этого источника родилась река, образовавшая Лернейское болото, ставшее местом рождения и обитания Гидры. От брака Посейдона и Амимоны родился Навплий, предок знаменитого героя с тем же именем. Он открыл искусство кораблевождения, используя для этого созвездие Большой Медведицы. Ему приписывалось основание города Навплия, первые обитатели которого стали мореходами.

А тем временем Эгиптиадам, сгоравшим от любви к двоюродным сестрам, удалось напасть на след Даная и его дочерей. Прибыв в Аргос, они явились в царский дворец и потребовали Данаид себе в жены. Данай понял, что не справится с пятьюдесятью сильными юношами, и отпраздновал свадьбу. Но перед тем как отпустить дочерей к мужьям, он дал каждой из них по кинжалу, приказав убить мужей, чтобы не допустить кровосмешения.

Послушные дочери повиновались отцу, залив брачные постели кровью мужей-братьев. Только одна из них, Гиперместра, пощадила своего супруга Линкея и тем погубила сестер. Наутро Линкей отправил их в аид. По другой версии, Данаиды остались жить и получили других мужей, от которых пошли герои и простые смертные. В эллинистическую эпоху возник миф о наказании Данаид в аиде, где они должны были наполнять дырявый сосуд. Многим в древности это казалось суровым наказанием. Но те, кто находил поступок целомудренных сестер благочестивым, утверждали, что данаидам, правнучкам полноводного Нила, было дано вести в аиде привычный образ жизни.

У Абаса, царя Арголиды, было двое сыновей – Пройт и Акрисий. После смерти отца братья повздорили. Акрисий изгнал Пройта из Аргоса. В конце концов они сошлись на том, что разделили власть. Акрисию достался Аргос, Пройту – Тиринф .

У Акрисия от Аглаи родилась дочь Даная и выросла настоящей красавицей. Опасаясь, что после кончины его власть над Аргосом перейдет к Пройту, Акрисий волновался, кто станет его зятем, и обратился за советом к оракулу. Вместо ответа на этот вопрос оракул объявил: «Найдешь ты смерть от руки внука». И встревоженный царь приказал заточить красавицу дочь в глубокое подземелье , чтобы она никогда не стала матерью. Но нет преград для всевидящего и всемогущего Зевса! Он проник сквозь решетку темницы звонким золотым дождем. Даная родила прекрасного младенца, назвав его Персеем .

Через десять лун Акрисий, проходя мимо подземелья, услышал голос ребенка и догадался, что его предосторожности не помогли. Рассвирепев, он приказал слугам сбить деревянный ларь, сам усадил туда дочь с внуком и безжалостно столкнул их в бурное море.

Даная в подземных покоях; сверху на нее падают капли золотого дождя

Услышали нереиды детский плач, увидели сквозь щели в досках младенца и залюбовались им. Прекратив свои буйные забавы, они понесли ящик, качая его на плечах, как люльку, к каменистому островку, чье имя Сериф . И задремал Персей на руках у Данаи, плывя навстречу своей великой судьбе.

В то утро у берегов Серифа промышлял один из рыбаков . Почувствовав, что сеть зацепила нечто тяжелое, он подтянул этот предмет багром и поднял на лодку. И развалился ларь. Из него вышла молодая женщина невиданной красоты со спящим младенцем. От удивления вскинул рыбак вверх руки и вознес молитву богам, пославшим такой необыкновенный улов.

Тем временем в бухточку, куда причалила лодка рыбака, собрались стар и млад. Явился и царь острова Полидект. Глядя с восхищением на Данаю, он протянул ей руку.

– Меня не интересует, – сказал царь, – за что ты потерпела такую суровую кару. Я беру тебя в свой дом. А твою дочь накормят пастухи…

– Это не дочь! – гордо проговорила Даная, разворачивая младенца. – Это сын, сын Зевса.

Многие простые люди упали на колени или преклонили головы. Полидект же не шевельнулся. По его губам скользнула недоверчивая улыбка.

Шли годы. Полидект не оставлял надежд сделать Данаю своей женой. Но гордая аргивянка отвечала на все его просьбы отказом. Ей ли, замеченной самим Зевсом, быть женой смертного! Любуясь сыном, она размышляла о его будущем. «Известно ли о нем Зевсу? Почему он не дает знака своей милости? Может быть, опасается мстительной Геры?»

Все меньше оставалось у Полидекта надежд на брак с чужестранкой. Теперь Персей сможет защитить мать, и царь решил от него избавиться. Вызвав юношу к себе, он сказал:

– Долго ли ты будешь нежиться под крылом матери? В твоем возрасте даже те, у кого отцы простые смертные, совершают великие подвиги.

– Я готов сделать все, что ты прикажешь, царь, – спокойно ответил Персей.

– Тогда принеси мне голову горгоны Медузы . Да поможет тебе в этом твой отец Зевс.

По тону, каким были сказаны эти слова, Персей догадался, что царь задумал недоброе. Но он еще не знал, где находится эта горгона Медуза и можно ли ее одолеть.

– Хорошо, – отозвался юноша. – Клянусь моим отцом Зевсом, что ты получишь эту голову.

В тот же день, простившись с матерью, Персей покинул остров, заменивший ему на ряд лет родину.

Нет! Не запамятовал Зевс среди всех своих забот и дел о сыне. Он отправил к нему своего вестника Гермеса, и тот ему объяснил, что горгон всего три, а одна из них, носящая имя Медуза, лишена бессмертия, но наделена страшной силой. Где скрывается она вместе со своими сестрами, бессмертными горгонами, Гермес не знал. Было ведомо о том только старшим сестрам горгон – грайям, тем самым, что жили на крайнем западе и имели на троих один глаз и один зуб. Пожелал Гермес Персею успеха и, вручив кривой острый меч, отправился выполнять другие поручения своего божественного повелителя. Вскоре появилась богиня Афина, одарившая юношу блестящим круглым щитом.

Акрисий дает распоряжения плотнику, который сооружает ковчег, куда царь поместит свою дочь Данаю и младенца Персея, которого держит на руках кормилица ((роспись на сосуде)

Далек и труден путь на край света, где завершается каждодневный путь Гелиоса. Много прошло времени, пока Персей добрался туда и увидел отвратительных старух грай. Они, к счастью, не заметили его, потому что он приблизился к ним в то мгновение, когда одна из грай, вынув из глазниц око, передавала его другой. Как молния бросился Персей вперед и, сжав трясущуюся руку старухи, выхватил у нее глаз. Заметались грайи, зашелестели своими седыми космами.

– Кто бы ты ни был, пришелец, – прошепелявила та из них, у которой изо рта высовывался большой желтый зуб, – отдай нам око и проси каких хочешь сокровищ.

– Мне не нужны богатства, – ответил Персей, сжимая в кулаке свою добычу. – Укажите дорогу к вашим младшим сестрам горгонам, и я верну то, что просите.

Завопили грайи дикими голосами, забились в испуге.

– Как хотите, – произнес Персей. – Я могу обойтись…

– Нет! Нет! Не уходи! – завопили старухи хором. – Отдай нам наше зрение, и мы откроем тебе тайну.

– Да будет так, – согласился Персей. – Как только вы мне покажете путь к горгонам, око будет ваше.

И снова Персей в пути. Грайи рассказали ему, что их младшие сестры живут на острове, и показали направление, в котором он находится. Но этот остров так далек, что добраться туда на веслах или парусах не удастся и за десяток лет. Сильны руки Персея, но и они стали уставать. А когда он уснул, лодку окружили стремительные нереиды, с жадностью и любопытством разглядывая юного красавца.

– Неужели это тот самый младенец, которого мы качали на своих плечах? – проворковала одна из нереид.

– Не для того мы его спасли, чтобы ему погибнуть, – проговорила другая. – Пока он доплывет до острова, у него иссякнут силы.

– А если останутся, то все равно ему не одолеть горгон, – добавила третья. – У грай одно око на троих, а у горгон их шесть, да каких зорких.

– Давайте ему поможем, – предложила старшая нереида.

Пробудившись, Персей обнаружил дары могущественных и благосклонных морских нимф: шлем-невидимку, сандалии с крыльями и сумку, принимавшую размеры и форму предмета, который в ней находился.

Надев сандалии, натянув шлем-невидимку, перекинув волшебную сумку через плечо, Персей взлетел в небо. Нереиды, закинув головы, смотрели вверх, пытаясь его разглядеть. Забыв, что невидим, он махал им руками. Но вскоре нереиды услышали из пустоты:

– Прощайте!

А он едва уловил:

– Доброго пути!

Еще в детстве, над островом Серифе, Персей наблюдал за птицами, пролетавшими весной на север, а осенью на юг. Как ему хотелось иметь их крылья, чтобы облететь весь мир. Теперь он может парить, как птица, но путь его лежит туда, где находится мрачная страна мертвых. Ему даны крылья долга. Его ждет встреча со страшными чудовищами. С ними еще никто не сражался. И никто не рассказывал, как они выглядят, ибо каждый, кто встречался с горгонами взглядом, превращался в камень. Об этом ему говорил Гермес.

Далеко впереди показалась черная полоска. Еще быстрее полетел Персей, и вот он уже видит омываемый свинцовыми водами остров. Но что это на нем сверкает и слепит глаза? Юноша спустился ниже и разглядел скалу с тремя дремлющими горгонами. На солнце блестели их лениво распростертые медные руки. Мирно спали страшилища, не чуя опасности. Только змеи шевелились на их головах.

Персей быстро отвернулся, чтобы не увидеть лиц горгон, и взгляд его случайно упал на щит. Сердце героя возрадовалось. Он понял, как можно смотреть на горгон, не глядя на них. Теперь осталось догадаться, кто из них Медуза. Вглядываясь в щит, как в зеркало, он видел, что они похожи, как две капли молока: у всех троих широко открытые пасти с высунутыми языками, шевелящимися даже во сне, медные руки с острыми стальными когтями, тело в блестящей чешуе, крылья со сверкающими золотыми перьями.

Бешено кружился Персей над островом, не зная, как поступить. «Какая из них Медуза! Какая – Медуза?» – в отчаянье шептал он.

И его услышали на многовершинном Олимпе.

– Руби крайнюю, что к морю! – послышался знакомый Персею голос Гермеса.

Как ястреб, ринулся юноша вниз. Свист его падения почуяли змеи на голове Медузы и поднялись с шипением на невидимого врага. Сама же Медуза едва успела пошевелиться. Меч сверкнул в воздухе, и голова чудовища оказалась в руках Персея. Из шеи Медузы хлынул поток крови, а из него, о чудо, выскочил Пегас, крылатый конь ослепительной белизны. Персей попытался его схватить, но конь, расправив крылья, скрылся в небе. Герой швырнул голову Медузы в сумку, и она приняла ее форму. И только тогда пробудились две бессмертные горгоны. Увидев, что рядом с ними корчится в судорогах смерти тело их сестры, они взлетели в воздух. Но ни над островом, ни далеко от него в море никого не было видно.

А Персей, унося свою ношу, уже парил над безжизненными песками знойной Ливии. Даже волшебная ткань, из которой была сделана его заплечная сумка, не могла удержать ядовитую кровь Медузы, и немало капель ее просочилось в пески. От них пошел род ядовитых змей, которыми с тех пор кишит Ливия. Если же капли падали в океан, там возникали кораллы.

В ликовании, придававшем полету невиданную скорость, не заметил Персей, что уже несколько раз пролетел одно и то же место. Но когда спустилась ночь, это ему показали звезды. Трижды он увидел клешни Рака. Опасаясь заблудиться, он опустился в Гесперии, крайней стране земли, отданной богами титану Атланту . Пробираясь сквозь бесчисленное стадо овец, добрался Персей к утру до каменной ограды и увидел за нею раскидистые деревья. Из-за зеленых листьев то там, то здесь высовывались пылавшие на солнце золотые плоды. Услышав злобное рычание, понял герой, что это сад, который титан Атлант огородил и поручил охранять огромному дракону. А вот и сам Атлант ростом с гору.

«Как он огромен! – подумал Персей. – Я перед ним муравей. Но разве ростом определяется величие подвига?!»

– Эй, господин горы! – крикнул он во всю мочь.

Но, кажется, Атлант его не услышал. А может быть, он не удостаивал его своим вниманием.

– Эй! – повторил герой громче. – Может быть, по сравнению с тобой я мал, но мой отец – Зевс, и совершил я такое, что тебе и не снится.

Вздрогнул титан при слове «Зевс», и вместе с ним дрогнула земная ось. Помнил Атлант о предсказании Фемиды: «Время наступит, Атлант, и ограблено будет золото с твоего дерева, и лучшая часть достанется Зевсову сыну». Но этот хвастливый пигмей не похож на сына Зевса.

– Прочь отсюда! – крикнул титан громовым голосом. – Знай, что тебе не поможет слава сочиненных тобой подвигов, да и сам Зевс…

– Если ты мне не веришь, то взгляни на это! – воскликнул Персей.

Взглянул Атлант на лицо горгоны и окаменел. Стал титан горою, его плечи и руки преобразились в хребты, огромная голова превратилась в круглую голую вершину, а борода – в поднимавшиеся по склону кустарники.

Впервые осознав свое могущество и сам им напуганный, Персей взметнулся ввысь. И снова за его спиной свистит воздух, а внизу один вид сменяет другой. Так он оказался на крайнем юге земли, над страной эфиопов. Сверху он видел и курчавые головы, слышал треск барабанов, в которые эфиопы колотили без устали. А вот и Океан, с которым соприкасается страна возлюбленных Гелиосом людей.

Но что это? Персей увидел скалу и у ее уходящего в волны подножия что-то белое, напоминающее очертанием мраморную статую. Приблизившись, герой понял, что зрение его не обмануло. Там была прикована девушка необыкновенной красоты.

– Кто ты? – спросил Персей. – За что эта кара?

Ничего не ответила дева. По ее бледным щекам катились слезы. Персей опустился на скалу и увидел рядом одетых в траур мужчину в царской короне и женщину со следами красоты, почти уничтоженной горем.

– Спроси об этом меня! – закричала женщина, протягивая к Персею руки. – Это мой болтливый язык всему виной. Я, Кассиопея, гордилась красотой и хвасталась, что прекраснее нереид и всех женщин. Мои безумные речи были переданы Посейдону, и он наслал на нашу страну чудище, подобное исполинской рыбе. Стонами наполнилось царство моего супруга Кефея. И когда обратились к оракулу, он посоветовал, дабы умилостивить Посейдона, отдать чудовищу мою ни в чем не повинную дочь, невесту нашего соседа Финея .

Не успела закончить Кассиопея свой рассказ, как из воды высунулась огромная пасть с двумя рядами острых зубов. Гоня хвостом волны, зверь двигался к скале, где висела ни жива ни мертва Андромеда.

Со скоростью камня, выпущенного из пращи, сорвался Персей со скалы и опустился на спину чудовища. Увидев скользнувшую тень, зверь повернулся с удивительной быстротой и, подпрыгнув, сомкнул челюсти. Но Персей уже был в воздухе. Изловчившись, он нанес первый удар. Кривой меч вошел в бок чудовища до рукояти. Еще раз взметнулся зверь. Но герой, вновь избегнув его ярости, вонзил меч с другой стороны. Сандалии намокли в воде и держали юношу с трудом. Понесся Персей к скале и, ухватившись за ее вершину, поразил зверя в пространство между чудовищными ребрами.

Обмяк зверь и поплыл по воде, как огромный бурдюк с вином. Бросились к герою потрясенные пережитым царь и царица. Но Персей уже занят пленницей. Он вырывает из скалы вбитые туда медные клинья для оков и освобождает затекшие руки и ноги Андромеды.

– Вот ваша дочь! – сказал он родителям, протягивая пришедшую в чувство Андромеду.

– Ты ее спас, – произносит царь. – Она твоя, чужеземец. И пусть мои владения будут приданым.

В тот же день в царском дворце шумела свадьба, какой мир не видывал. Не было конца здравицам в честь героя с пожеланиями счастья молодым. Когда же было покончено с поздравлениями, с трапезой и с дарами щедрого Диониса, поднялся старший из гостей и спросил, откуда жених родом и как ему удалось одолеть чудовище.

Но не успел Персей поведать о своих приключениях. Раздался воинский клич, топот ног и звон оружия. В торжественный зал ворвался жених Андромеды Финей с вооруженными друзьями и слугами.

– Вот ты, похититель невест! – воскликнул он. – Тебе не поможет и сам Зевс, даже будь он твоим отцом!

И разгорелась битва. Многих врагов поразил меч Персея. Но Персей был один, врагов же множество. В сторону героя летели копья и дротики. Ему пришлось укрыться за колонной. И тут юноша вспомнил про голову Медузы. Вытащил он ее из сумки и, крикнув: «Кто мне друг, отвернитесь!» – выставил перед собой, как щит. При взгляде на голову Медузы наступающие оцепенели. Зал наполнился каменными статуями в самых разнообразных позах.

Ужас объял Финея при виде того, что стало с его друзьями и слугами. Он упал на колени, моля Персея о прощении. Но герой был беспощаден.

– Отныне ты будешь главным украшением этого зала! – крикнул он, направляя на него голову Медузы.

И застыл коленопреклоненный Финей, став памятником предательства и трусости. Ведь он не подумал спасти Андромеду, когда она оказалась в беде, а захотел отнять у человека, жертвовавшего ради ее спасения жизнью.

Пока Персей совершал свои подвиги и еще год находился в стране эфиопов , Полидект решил осуществить свое давнее намерение.

Однажды утром царь с толпой слуг решительно вошел в покой Данаи.

– Твой сын погиб! – прошипел он, подступая к испуганной женщине. – Разве дано смертному справиться с тремя горгонами?

– Его защищают боги! – твердо произнесла Даная.

– Посмотрим, как они защитят тебя! – усмехнулся Полидект и дал знак слугам. Они потащили Данаю в темницу.

Как не похожа была эта темница на ту, озарявшуюся золотистым светом, куда проникал, лаская тело и радуя глаз, неукротимый поток золотых капель. Забыл непостоянный Зевс о своей бывшей возлюбленной, не увидел, как несколько дней ей не давали ничего, кроме воды. Появившись через несколько дней, царь спросил, не одумалась ли Даная. Она безразлично ответила, что согласна на все.

Торжествуя, Полидект пригласил на свадьбу едва ли не всех обитателей острова. Гости не могли поместиться в мегароне, и столы были расставлены в просторном дворе.

Когда приглашенные заняли места, вошли Полидект и Даная. Но не суждено было начаться свадебному пиру. Едва царь дал знак к началу торжества, как послышался конский топот, и почти в то же мгновение у входа выросла фигура Персея.

– Свадьба не состоится! – твердо произнес он. – Всем известно, что мою мать принудили к ней силой. Да если бы она и была согласна, не даю согласия я, ее сын.

Гости зашумели, то ли одобряя смелость юноши, то ли осуждая его дерзость. Но все затихло, когда, вскочив со своего места, Полидект рванулся навстречу нежданному гостю:

– Сначала расскажи, трус, как ты выполнил мое поручение!

– Ты этого требуешь, царь?

– Да, требую!

– Тогда убедись!

Выхватив из сумки голову Медузы, Персей направил ее на тирана, и тот немедленно превратился в каменное изваяние. Не дожидаясь, когда их постигнет та же участь, гости в ужасе разбежались.

Не захотел Персей оставаться на острове, принесшем столько страданий его матери. Передав власть рыбаку, который в свое время вытащил из моря плавучий ларь, он отправился с Андромедой и Данаей на родину, в Арголиду, уверенный, что слава его подвигов смягчит гнев сурового деда. Но Акрисий не пожелал увидеть героя! При известии о возвращении дочери и внука он бежал в далекую Фессалию.

Прибыв в Аргос, Персей возвратил нереидам сандалии, шапку-невидимку и чудесную сумку, Гермесу отдал его меч. Владычица Афина получила свой щит и в придачу к ней голову Медузы. Богиня прикрепила ее на своем сверкающем панцире и стала еще могущественнее.

Затем Персей отправляется на поиски деда. Он находит его в Ларисе, городе фессалийских пеласгов, и уговаривает вернуться на царство. Но как раз перед их отъездом царь Ларисы устроил погребальные игры в память своего отца. Во время соревнований неудачно брошенный Персеем диск насмерть сразил Акрисия.

Похоронил Персей деда у ворот Ларисы и, убитый горем, вернулся в Аргос. Но не смог он править городом, чей царь пал от его руки. Решил герой передать власть одному из родственников, а сам переселился в Тиринф, где и стал царем.

Как раз в это время совершал победное шествие по всем землям бог Дионис со своей свитой. Долгие годы между Персеем и Дионисом шла война. Много столетий спустя в Олимпии показывали могилы убитых героем менад. Об исходе же его борьбы с богом рассказывали по-разному. Одни говорили, что Персей примирился с Дионисом и дал ему в Арголиде землю, где умерла и была похоронена Ариадна. Другие утверждали, что герой убил Диониса и бросил его голову в Лернейское болото.

В знак ли одержанной победы или просто из желания оставить о себе память как о строителе городов Персей основал неподалеку от Тиринфа Микены, чтобы было где править его потомкам .

Первым царем в основанных Персеем Микенах стал его сын от Андромеды Электрион. Несчастливым было его правление – не давали стране покоя морские разбойники телебои , обосновавшиеся на островах Ионийского моря. Они грабили прибрежные города и уводили в плен жителей. Долгой и кровопролитной была война с телебоями. В морских и сухопутных сражениях полегли почти все сыновья Электриона. Сам же он перед началом очередного похода был по оплошности убит Амфитрионом, сыном Алкея, женатым на его дочери Алкмене.

Ошеломленные гибелью своего царя, микенцы изгнали Амфитриона, и тот бежал вместе с женой в Фивы, где тогда правил Креонт, его дядя по матери. Креонт не только очистил племянника от невольно пролитой родственной крови, но и оказал ему помощь в войне с телебоями.

Присоединились к возглавленному Амфитрионом фиванскому войску и другие герои: цари Аттики, Фокиды, Арголиды, так как разбойники нападали и на их земли. Нелегко далась Амфитриону победа, не скоро вернулся он в Фивы.

Между тем в отсутствие мужа к Алкмене явился Зевс, приняв облик Амфитриона. Придя в спальню, он стал рассказывать о сражениях с телебоями, и женщина приняла его за мужа. Пока длилась брачная ночь, Гелиос трое суток не всходил над землей, но не заметила этого Алкмена. Лишь когда в Фивы во главе войска победителей вступил Амфитрион, встретивший супругу так, словно не расстался с ней утром, поняла Алкмена, что возлежал с ней сам Зевс.

Рассказала она обо всем мужу, и тот простил супругу, так как не усмотрел ее вины.

Через десять лун родила Алкмена близнецов. И один из них был сыном Зевса. Полюбил Амфитрион обоих и воспитал как воинов.

Отец истории Геродот, побывавший по пути в Олимпию в соседнем с Коринфом Сикионе, был свидетелем сценических представлений, которыми чествовали героя Адраста, подобно тому как в Афинах – Диониса.

С Адрастом, сыном царя Талая, связан один из бурных периодов в истории Арголиды. Его юность протекла в Аргосе, где в то время на царскую диадему кроме него было еще несколько претендентов и самый опасный из них – прорицатель Амфиарай, любимец сразу двух богов – Зевса и Аполлона. Пришлось Адрасту бежать в Сикион, где царствовал его дед по матери Полиб. После смерти Полиба Адраст стал царем Сикиона и прославился тем, что в долине Немеи, близ священной рощи, учредил игры в честь древнего владыки Арголиды Посейдона.

Между тем в Аргосе не утихали междоусобицы. И Адраст, умудренный годами и жизнью, нашел способ мирно соединить Сикион с Аргосом и успокоить волнения. Он породнился с главным из своих недругов Амфиараем, выдав за него свою красавицу сестру Эрифилу, и тот убедил сограждан призвать Адраста на царство. Эрифила же стала судьей в спорах между Адрастом и Амфиараем. Они беспрекословно выполняли ее волю.

Как-то ночью Адраст проснулся от мощного грохота. Зевс Громовержец показывал смертным свое могущество. Почти одновременно послышались сильные удары в дверь. Со светильником в руке царь вышел на стук и отодвинул засов. Перед ним стояли два незнакомых юнца, уже успевшие промокнуть от ливня. Один, низкорослый и широкоплечий, был в шкуре льва, приходившейся ему до лодыжек. На плечах другого, тонкого и стройного, красовалась шкура вепря. Первый назвался Тидеем, сыном царя Калидона Ойнея, другой – Полиником, сыном Эдипа, известного своими несчастьями. Оба, перебивая друг друга, рассказывали о несправедливости к ним и просили оказать им гостеприимство.

Адраст ввел их обоих в дом и тут же предложил им в жены своих дочерей. Юноши удивились такому напору. Они были бы рады породниться с царем могущественного Аргоса, но надо ведь сначала посмотреть на своих невест.

– Мои дочери – красавицы, – объяснил царь. – От женихов нет прохода. Но оракул посоветовал выдать их замуж за льва и кабана. Вот уже больше года я жду, чтобы ко мне явились гости с этими именами. Теперь я понял, что имел в виду бог.

С этими словами он погладил шкуру льва. Полиник пододвинулся ближе, чтобы царь коснулся и его колючего одеяния.

– Что ж! – заключил царь. – Вижу, все согласны. Я принимаю вас в свой дом и обещаю вернуть на родину. Вы будете царствовать, и в жилах ваших потомков в Калидоне и Фивах потечет и моя кровь.

– Почему ты начал с Калидона? – возмутился Полиник.

– Слово вырвалось, не вернешь! – вставил Тидей. – Сначала царем стану я, а потом ты.

Так начался спор, едва не оставивший дочерей Адраста старыми девами. Уже загремели мечи, ударяющие о щиты.

– Прекратите! – приказал строго Адраст. – Вы не у себя в доме. У нас в Арголиде споры решаются мирными состязаниями. Утром я познакомлю вас с вашими женами Аргией и Эгиалой, а когда состоятся учрежденные мною игры в Немее, вы будете бежать вдвоем по одной дорожке, и тот, кто окажется первым, будет первым восстановлен в царской власти.

Победителем в Немейских играх стал длинноногий Полиник. Сразу же, еще в венке из сельдерея на голове, он бросился к Адрасту:

– Отец! Когда же ты пошлешь войско, чтобы свергнуть моего нечестивого брата Этеокла?

– Не торопись, сынок, – улыбнулся Адраст. – Боги не любят торопливых. Прежде чем браться за оружие, надо употребить слово. Так меня учил мой дед Полиб, да будут к нему милостивы подземные боги. Надо послать к твоему брату посла. Ведь он, узнав, кто твой заступник, сам может отказаться от власти в твою пользу.

– Он не откажется, – вспыхнул Полиник.

– Надо попробовать, – ответил Адраст.

– Разреши пойти послом мне, – вмешался Тидей. – Ведь никто больше меня не заинтересован в том, чтобы Полиник скорее стал царем. А фиванцы могут прислушаться к моему голосу, ведь им неизвестно, что теперь я родственник Полиника.

Сказав это, он обнял Полиника.

– Твоими устами вещает сама мудрость! – похвалил царь.

Гомер так описывает посольство Тидея:

Такая победа была возможна лишь благодаря покровительству Афины. На обратном пути в Аргос фиванцы устраивают герою засаду, но он перебивает их всех, кроме одного, которому сохраняет жизнь, повинуясь небесному знамению.

Главная черта характера Тидея – дикая свирепость. Еще на родине, в Этолии, он убил брата Ойнея Алкофоя и собственного брата Олепия. Это он заколол дочь Эдипа Исмену, встретив ее у колодца, очевидно, во время того же посольства.

Поскольку не удалось водворить Полиника на царствование словом, герои взялись за оружие. Было создано семь отрядов, по числу ворот в Фивах. Но боги отказывали героям в удаче. Это стало ясно сразу же, когда прорицатель Амфиарай, вопросив богов, объявил, что они предрекают бедствия.

Но не таков был Адраст, чтобы отступить перед каким-либо препятствием, даже если это воля богов. Недаром ведь его имя означает «тот, которого нельзя отвратить». Помогло то, что женой Амфиарая была его сестра, женщина вздорная и корыстолюбивая. Адраст предлагает Полинику побеседовать с супругой Амфиарая, и та, прельщенная обещанием получить после захвата Фив сокровище Кадмидов – ожерелье Гармонии, берется уговорить мужа отправиться вместе с героями.

Силен был духом и могуч телом Амфиарай. Но у каждого героя была какая-нибудь слабость. Не мог Амфиарай устоять перед уговорами и слезами супруги. Зная заранее об ожидающих войско бедах, он отнес настойчивость жены за счет любви к брату, не заподозрив, что ею руководит корысть.

Монета с изображением Зевса

Так каждый из отрядов возглавил могучий герой. Герои стояли на сверкающих под взглядом Гелиоса колесницах.

Адраст же скакал на своем божественном, обладавшем даром речи коне, полученном им от самого Посейдона.

Первой остановкой героев была Немея, прославленная священной рощей Зевса. Здесь Зевс дал еще одно знамение, пытаясь отвратить неразумных от гибельного решения. Выползшая из рощи огромная змея обвилась кольцами вокруг тельца малолетнего сына царя Немеи. Адраст приказал умилостивить Зевса пышными погребальными играми, но поход все-таки продолжить.

Подойдя к Фивам, семь отрядов расположились у семи ворот.

И вновь пытались боги воспрепятствовать кровопролитию, посоветовав предоставить решение судьбы Фив поединку между двумя братьями – Полиником и Этеоклом. Но и гибель обоих братьев не остановила Адраста. Очень ему не терпелось привезти из Аргоса и поставить в Фивах царем своего внука – недавно родившегося сына Полиника.

В кровавой сече пали почти все герои, приведшие отряды к воротам древнего города. Лишь самого Адраста вынес из битвы его волшебный конь, да Амфиараю не дали боги погибнуть от меча – перед ним разверзлась земля, поглотив его вместе с колесницей.

Но и на этот раз не успокоился Адраст. Не мог он поверить, что ошибся оракул, предписав выдать дочерей за льва и кабана. Значит, думал царь, судьбой уготовано славное будущее родившимся от героев внукам, и с нетерпением ждал, когда они возмужают, чтобы отправиться в новый поход на Фивы.

Внуки выросли могучими юношами. С восхищением смотрел старик на сына Тидея, вспоминая о первой ночной встрече с его отцом. Тидей носил львиную шкуру, но был мал ростом, сын же вырос настоящим львом, выше отца едва ли не вдвое. Радовал взгляд Адраста и сын Полиника, хотя и огорчало честолюбца, что второй его дед, Эдип, не дожил до того, чтобы видеть, как он, Адраст, поставит на царство в Фивах их общего внука. И разумеется, на глазах у Адраста появлялись слезы умиления при виде собственного сына и наследника Эгиалея, который вместо него поведет отряд аргосцев против наследственных врагов.

И вот пришло время, состоялся второй поход на Фивы. Фиванцы во главе со своим царем, сыном Этеокла Лаодамантом, вышли навстречу врагам. В первой же битве Лаодамант поразил копьем прекрасного Эгиалея, но и сам не вышел живым из боя: мстя за гибель друга, нанес ему смертельный удар сын Амфиарая Алкмеон.

Адраст, сопровождавший войско, стал свидетелем гибели сына. «Так вот цена моего упрямства! – думал старик, рыдая. – Боги мне указывали: «Остановись!», а я шел и шел. К чему мне возвращаться в Аргос, который я лишил царя и защитника?»

Погруженный в горе, Адраст не последовал за войском. Он не узнал, что оставшиеся в живых фиванцы вступили в переговоры с победителями и им было разрешено покинуть многострадальные Фивы перед тем, как город был разрушен.

На обратном пути победители с трудом вырвали тело Эгиалея из объятий отца, чтобы предать его земле. Когда же разгорелся погребальный костер, обезумевший от горя старец бросился в него, и никто не смог его удержать. И не узнал Адраст, что его крови было суждено течь в жилах правителей, которые стали править в возрожденных из пепла Фивах. Ведь их первым царем стал его внук, сын Полиника и Аргии Ферсандр.

Так в тесный клубок страстей – непомерного честолюбия, звериной ярости, жестокости, отчаяния, человеколюбия и любви сплелись судьбы героев трех поколений из Фив, Аргоса, Этолии, Аркадии. Певцам-аэдам, авторам не дошедших до нас поэм, афинским трагическим поэтам оставалось лишь вытягивать отдельные нити и сплетать такие великие произведения, как «Царь Эдип», «Эдип в Колоне», «Семеро против Фив», «Антигона». Трудно понять, что было истинной причиной многолетней войны между Фивами и коалицией союзников во главе с Аргосом, но в ее реальности у ученых нет никаких сомнений. Эти события в какой-то мере проливают свет на политическую историю микенского времени, объясняя, почему микенским царствам не удалось противостоять мощному вторжению северных народов в XII в. до н. э.