Книга: Обет молчания
Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10

Глава 9

Бывали дни, когда на Кейт наваливалась безнадежная тоска, хоть волком вой, просто оттого, что в небе появлялось солнце. Во вторник, например. Ранним утром, не было и семи часов, узкая полоска неба, которая просматривалась через окно камеры, окрасилась в прозрачные бледные тона. От мысли о том, что она похоронена здесь заживо, в ее душе накапливалась такая невыносимая боль, что терпеть становилось невмоготу.

Ее душевное состояние было сравнимо с состоянием человека, переживающего невосполнимую утрату. В отличие от других заключенных, о ней некому было жалеть, у нее не было ни детей, ни любимого. Ни матери — мать умерла вскоре после ее ареста. Она скорбела о своей жизни, которую не прожила, она оплакивала потерянное время.

Время. Оно словно остановилось здесь. В любой момент дня и ночи она являла собой объект для наблюдения. Сознание того, что за ней непрерывно присматривают, порождало внутреннюю скованность и вынуждало контролировать свое поведение. Вокруг себя Кейт видела лишь озлобленность и пустоту. Другие девушки изливали жестокость и агрессию по отношению друг к другу, стремясь таким образом сохранить за собой право на подобие личной жизни. Кейт не ожесточилась. У нее был свой способ снимать напряжение — она плавала.

Натянув спортивный костюм поверх форменного купальника и накинув на шею полотенце, Кейт спускалась в бассейн, облицованный голубым кафелем. Она прыгала в расходящуюся кругами воду над выложенной на основании бассейна эмблемой тюрьмы Холлоуэй.

Она плавала до бесчувствия, до такого состояния, что не могла ни видеть, ни дышать, приказывая себе плыть все дальше по дистанции, заставляя свое тело двигаться все быстрее и быстрее. В конце концов, выжав из себя все силы и обретя состояние душевного спокойствия и умиротворенности, она возвращалась в камеру.

Бывали дни, когда, что бы она ни делала, депрессия порождала смертельную усталость. Незримые психологические проблемы имели более чем реальные физические последствия. В такие моменты ей хотелось одного — чтобы ее оставили в покое, хотелось забыться сном.

Администрация расценивала подобное поведение как нарушение дисциплины. Когда она однажды опоздала на прием к зубному врачу из-за того, что проспала, на нее было наложено взыскание. Причину сочли неуважительной. Откуда ей знать о том, что повышенная потребность в сне является известным симптомом депрессии? Мало кого волновало, что стрессовое состояние само по себе было естественной реакцией на многолетнее существование взаперти.

В дверь постучали. На пороге стояла Вэл в спортивном костюме.

— Ты готова?

Кейт совершенно забыла, Вэл просила сходить с ней. Она стала извиняться:

— Слушай, я не…

— Ладно уж, сиди, — перебила ее Вэл, словно только и ждала отказа.

Вэл ушла. Кейт почувствовала себя виноватой. Она быстро переоделась в серо-голубую майку и шорты. Ей нравилась Вэл. Ее камера находилась по соседству. На второй день после приезда Кейт в Холлоуэй перед обходом Вэл постучала к ней.

— Здесь плохо спится, — сказала она и протянула Кейт небольшой пакетик. Выражение лица Кейт ее рассмешило. — Это ромашковый чай, дурочка. У тебя есть чайник? — Кейт помотала головой. — Сейчас принесу кипятка.

Спустя пару недель Кейт узнала, что Вэл отбывает трехлетний срок за мошенничество с крадеными чековыми книжками. Она отчаянно нуждалась в деньгах, ей не на что было купить детям одежду и игрушки. После ареста детей отправили в детский приют. Каждую неделю в сопровождении социального работника они приезжали навестить ее. Она жила этими встречами, не выходя между ними из состояния мрачного уныния.

— Я никогда ничего не брала для себя, — призналась она однажды. — Я надеялась, при вынесении приговора это зачтется. А зря.

Кейт догнала ее внизу в огромном спортивном зале. Не говоря друг другу ни слова, они пошли рядом. Пробежав трусцой двадцать пять кругов, они приняли душ и пошли переодеваться.

— Что-нибудь стряслось? — спросила Вэл, отжимая полотенцем прямые темные волосы.

— Выбраться бы поскорей отсюда, как мне все здесь осточертело, — вздохнула Кейт, натягивая черные кроссовки.

— Выберешься. В том, что случилось в Нью-Холле, нет твоей вины. Никто не посмеет обвинить тебя в поджоге.

— Не знаю, не знаю. Я причинила им массу неприятностей. Может, ляпнула что-то лишнее… Может, они думают, что у меня не все дома… Одному Богу известно, что у них на уме.

— Успокойся. Еще раньше меня выйдешь.

Кейт пристально посмотрела на нее.

— Да тебе же осталось всего несколько месяцев.

Вэл пожала плечами. После изматывающей тренировки Вэл выглядела обессиленной.

— Да, разумеется. Но именно сейчас эти месяцы кажутся вечностью. — Она встала. — Я зайду к тебе.

— Вэл. — Кейт протянула руку. Ее рука замерла в воздухе, так и не коснувшись другой женщины. — С тобой все в порядке?

Вэл покачала головой.

— Мне сообщили, что адвокат желает встретиться со мной. Я ее об этом не просила. Такие дела…

Ей не нужно было ничего объяснять. Они обе знали, что этот визит не сулил ничего хорошего.

 

— Кейт, мисс Демпстер нужен еще один человек для обслуживания посетителей. Иди.

С тех пор как Кейт попала в Холлоуэй, ее ни разу никто не навестил. Так что у нее не было ни малейшего желания сидеть в кафетерии комнаты для посетителей и подавать кофе за двадцать пять пенсов матерям, мужьям и любовникам других женщин и шоколадки «Кит Кэт» чужим детям.

Полдюжины застекленных дверей выходило в коридор, который вел в комнату для посетителей. За дверьми были комнаты для встреч с полицейскими и адвокатами. В каждой стояли стол и пара стульев.

Проходя по коридору, Кейт увидела, что комната «С» занята. По другую сторону стеклянной панели, отделяющей собеседников друг от друга, положив ногу на ногу, сидела красивая стройная негритянка. Она была в черном шерстяном костюме с золотыми пуговицами. Безупречный макияж. Блестящие волосы, заколотые в пучок. В руках она держала стопку бумаг. Она качала головой с безнадежным выражением лица. Кейт видела, как она открыла небольшой черный кожаный портфель. Женщина, с которой она разговаривала, — очевидно, ее клиентка — казалась по сравнению с ней маленькой, ссутулившейся, подавленной. Ее голова была низко наклонена, поэтому ее лица не было видно. По фиолетовой кофточке она узнала Вэл.

— Ему отдали детей. Как можно отдать детей, ничего не зная о человеке и не спросив, хотят ли они этого. Откуда он взялся на мою голову? Как черт из табакерки. Два года ни слуху ни духу. За два года ни пенни, чтобы прокормить их, ни открытки на день рождения, — не смолкал ее возмущенный шепот.

Кейт молчала. Что она могла сказать? Гражданский муж Вэл подал прошение об опекунстве, он воспользовался своим законным правом. Он собирался отвезти их в Ньюкасл, где жил со своей матерью. Ни Вэл, ни ее адвокат не могли ничего поделать, они были бессильны ему помешать.

— Это из-за того, что я здесь, в Холлоуэй, — горько сказала она. — А почему я здесь? Да только потому, что он не давал нам денег. Я даже не знала, где он. Я не могла… О боже мой, как это несправедливо!

Ей пришлось сделать над собой видимое усилие, чтобы взять себя в руки.

— Пойду прилягу, — сказала она. — Все нормально, Кейт?

— Да, разумеется, я в порядке. Я беспокоюсь о тебе. Почему ты не обратишься к начальнику? Может быть, он сможет чем-нибудь тебе помочь?

Голос Вэл стал равнодушным.

— Пустая затея. Пит может предложить им дом, семью. Любой суд сочтет такую перспективу лучшей, чем детский дом. Самое страшное в том, что даже после освобождения я не смогу забрать детей обратно.

— Ты обязательно заберешь их, вот увидишь, — сказала Кейт, но без особой уверенности.

— Ну, раз с тобой все в порядке, я пойду.

 

В восемь двадцать, когда дежурный, как обычно, пришел проверить ее камеру, Вэл лежала на кровати с закрытыми глазами, притворяясь спящей.

Не замеченная никем, она потихоньку вытащила из кроссовок длинные шнурки и связала их вместе так, чтобы получился крепкий двойной шнур. Один конец она петлей обвила вокруг шеи, другой привязала к водопроводному крану. Затем всем весом своего тела опустилась на пол.

В восемь сорок она была мертва.

Кейт знала, что бы произошло, если б Вэл обнаружили раньше, и благодарила Бога за то, что ее подруге удалось осуществить задуманное. Ее поместили бы в карцер, так поступали со всеми несостоявшимися самоубийцами. С такими жестоко расправлялись, никто не собирался вникать в их проблемы, охранникам было плевать на чужую боль.

Это было последним решением Вэл, принятым и приведенным в исполнение, направленным против самой себя.

Кейт довелось однажды побывать в карцере в Кокхэм-Вуде, шрам на нижней губе был вечным напоминанием об этом. Ее посадили туда после драки с Ритой из Глазго, которую взяли с наркотиками на пароме, плывшем из Голландии. Круг ее разговоров сводился к рассуждениям о дозах и сутенерах, но тем не менее преступление, совершенное Кейт, ей показалось немыслимым и достойным самого жестокого наказания. Она набросилась на нее с осколком стекла от разбитой банки из-под джема во время общественных работ. Кейт дала сдачи. Охранники повалили обеих на пол и растащили в разные стороны.

Ей никогда не забыть грязную комнату с тусклой негаснущей флуоресцентной лампой в металлической сетке. С нее сняли абсолютно все, дав ей взамен сменную рубашку из грубого нейлона и одеяло в темных подтеках. Кровать была из пенопласта, батарея обита толстым слоем мягкой ткани. Металлический унитаз и раковина, заляпанные темной кровью. Кто-то не без язвительной иронии нацарапал на стене 136-й псалом:

Так, пленившие нас требовали

От нас слов песней,

И притеснители наши веселия

«Пропойте нам из песен Сионских»

На следующий день ей вернули одежду и перевели в обычную камеру с металлической кроватью, привинченной к полу. Круглый стол и два стула были сделаны из спрессованного картона. Прежние ее обитатели развлекались царапаньем мебели, покрыв желтую поверхность непристойными словечками, какие пишут на стенах туалетов.

Ее привели в комнату аттестации. Начальник колонии задал Кейт несколько вопросов, выслушал ее ответы, прочитал рапорт о ее поведении и в конце концов признал ее невиновной. «Я думаю, стоит подумать о твоем переводе в другую колонию. Ради твоей же безопасности».

Коридор, в котором она ожидала конвоира, был загроможден такой же картонной мебелью в порезах и надписях. От скуки она стала читать. Вдруг среди каракуль и закорючек она увидела свое имя.

Рита X. была сдесь

через 27 дней + 3 дня

за удар кулаком по лицу

2 пера

вонючая лоханка

Кейт Дин ты покойник

Табличку с личными данными Вэл убрали сразу же после ее смерти. Ее имя не было зачитано во время проверки. К полудню инцидент был забыт. Вэл никто не вспоминал, словно она никогда не существовала.

Кто-то с воли прислал букет цветов для Вэл. Начальница отряда растеребила его на отдельные веточки и поставила по одной в каждую камеру. Ошеломленная Кейт спросила ее, почему она это сделала, почему не оставили букет как есть, в память о ее подруге. Сначала женщина сделала вид, что не расслышала вопроса. Потом вернулась.

— Знаешь, что я тебе скажу? Совсем ни к чему, чтобы у девочек возникали мысли о смерти. К добру это не приведет.

Она не называла Вэл по имени. Конечно, она не сказала прямым текстом, что Вэл не стоит того, чтобы по ней плакать, но ее отношение было слишком очевидным. Смерть Вэл была ее последним поступком, на который, по мнению надзирательницы, она не имела права.

При всем при этом офицер Джансен слыла приятной женщиной, отнюдь не бездушным сухарем. Кейт поняла: такова была официальная позиция администрации, так они держали ситуацию под контролем, чтоб впредь другим неповадно было. На месте Вэл могла оказаться и она. Кейт Дин, ты покойник.

Там и тогда Кейт решила для себя: любой ценой, невзирая ни на что, ей нужно дотянуть до конца срока, ей необходимо выбраться отсюда. Она не знала, сколько ей осталось. Если год, или два, или три, она потерпит. Она так долго терпела.

Во вторник вечером Кейт лежала и вспоминала Вэл и ее ромашковый чай. Из «Маппет Хаус» с противоположной стороны улицы эхом доносились нескончаемые вопли, визгливые и противные, словно от скольжения пальца по мокрому стеклу.

Должно быть, она заснула, потому что очнулась от ощущения невыносимого страдания. Обрывочные нити сновидений, которые не были до конца сновидениями, в странном кружении мелькали перед глазами. Мучительные образы. Жестокие поступки. На грани того, что было способно вынести ее сознание.

Ее лихорадило, хотя она знала, что камеры хорошо протапливались. Знакомое ощущение, словно душа расстается с телом. Она встала с кровати и посмотрела на себя в зеркало. Белое как полотно лицо. Огромные глаза.

Она отвернулась. В ту самую секунду в полумраке зеркала ей почудилось другое лицо. От изумления с языка готово было сорваться ее имя.

О господи, только не это. Только не это.

Это продолжалось уже несколько недель. Поначалу она отказывалась признать, что с ней что-то происходит. Что кто-то настойчиво предупреждает ее. Она терпела, пыталась бороться, отгоняла это предостережение.

Но откуда-то из глубин бессознательного оно рвалось в упрямом намерении быть услышанным.

Будь осторожна! Сердце щемило предчувствием неизбежной беды.

Словно неожиданный резкий окрик сторожа глухой ночью.

Осторожна!

Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10