Сразу же после службы матушка Эммануэль пригласила сестер в общую комнату.

Аббатиса пришла туда раньше остальных и сидела, дожидаясь прихода сестер. Стулья с высокими спинками были расставлены полукругом, здесь монахини проводили редкие часы досуга за штопкой чулок, вышиванием и разговорами; говорят, ничто не доставляет большего удовольствия в орденах молчальников, чем приятная беззаботная болтовня.

Настоятельница любила эту большую комнату. Деревянные ставни огромных, до самого пола окон были распахнуты настежь, солнечный свет согревал своим теплом гладкий, словно отполированный, дощатый пол и оттенял неровности краски на стене. Из окна, за вытянутым прямоугольником сада, виднелись сгрудившиеся невысокие валлийские холмы, напоминающие хребет динозавра, лениво развалившегося вдоль бескрайней линии горизонта.

Монахини по очереди вошли в комнату и поприветствовали ее почтительным поклоном, положенным по уставу. Поводом для экстренного собрания послужило одно весьма прискорбное событие: накануне вечером сестра Гидеон лишилась чувств прямо на лестнице, и сестрам пришлось отнести ее в комнату для больных. Снова ее постиг страшный приступ боли и снова без видимой причины. Доктор Бивен в растерянности, за тридцать лет обширнейшей практики он не встречал подобного случая.

Матушка Эммануэль замолчала, напряженно вглядываясь в обеспокоенные лица. Она сказала о том, что ее неоднократные мольбы к Господу с просьбой наставить ее на правильный путь были услышаны, и вкратце описала, каким образом отцу Майклу удалось узнать о существовании сестры-близнеца. Дождавшись, когда поулягутся изумленные возгласы, она сообщила, что местонахождение ее пока неизвестно, деликатно умолчав и о совершенном преступлении, и о суде, и о приговоре: если сестра Гидеон сочтет нужным об этом рассказать — что ж, это ее личное дело.

Сам факт того, что сестра оказалась близнецом, говорила она, являлся основанием для серьезного беспокойства, и объяснила почему. Наблюдалась зловещая закономерность: периоды тяжелых обострений неизлечимой болезни чередовались с периодами абсолютного здоровья. Она отметила, что в некоторых случаях ослабление боли отнюдь не означает улучшения. Так, например, в случае перфорирующей язвы или аппендицита облегчение считается дурным симптомом.

Настоятельница предположила, что, вероятно, нечто подобное происходит с одной из сестер или с обеими сразу. Закончив свою речь, она самым решительным тоном попросила монахинь высказать свое мнение о положении сестры Гидеон, каким бы абсурдным оно ни казалось на первый взгляд.

Она ждала, монахини молчали. В задумчивости она смотрела на таинственное сияние аметистового перстня на среднем пальце, который являлся символом власти и ношение его полагалось ей по должности.

— В таком случае нам остается молиться за спасение души сестры Гидеон и сестры ее, Катарины. Один Всевышний знает, сколько им обеим отмерено.

 

Отец Майкл не был в Бристоле двенадцать лет: после смерти матери его ничто не связывало с этим городом. За окном такси проносились здания, знакомые ему с детства, и совершенно незнакомые фасады современных рынков и супермаркетов, отелей и театров, элегантных ресторанов и кафе с национальной кухней, магазин «Селло», шляпная, «Бристольское голубое стекло».

Номер двадцать два на улице Дюрант оказалось мрачным городским строением с пустыми цветочными ящиками и выцветшей краской. У входа — шесть звонков с неразборчиво нацарапанными именами напротив каждого. Майкл нажал самый нижний, спустя несколько минут дверь открыла неприветливого вида бритоголовая девица лет восемнадцати с семью серьгами в ухе. Майкл опешил.

Футболка с надписью «Куколка для тебя» обтягивала беременный живот. Придя в себя, он спросил Кейт Дин, ему ответили, что девушка с таким именем здесь проживает, но в настоящий момент ее нет дома и никто не знает, когда она вернется. Он с любопытством заглянул внутрь темного коридора, из его глубин тянуло запахом еды, было слышно, как наверху в туалете зашумела вода. Вернется ли она к ужину? Девица выразила сомнение. На всякий случай отец Майкл оставил записку и сказал, что зайдет через пару часов. Девушка равнодушно пожала плечами и захлопнула дверь раньше, чем он успел повернуться, чтобы уйти.

Как бы то ни было, ему придется искать ночлег. Он снял комнату с завтраком через квартал и оставил свою дорожную сумку в аккуратной чистенькой спальне с розовым одеялом из гагачьего пуха, в точности таким же, какое было у его бабушки.

Встреча с сотрудником пробации, курирующим Кейт, была запланирована заранее, ее офис находился рядом со зданием суда. При встрече они не произвели друг на друга впечатления. Небольшое, по-домашнему уютное пространство кабинета Фрэн Дьюзбери было заполнено множеством папок с личными делами и комнатными растениями. Она предложила ему кофе в пластиковой чашке и выслушала его рассказ с той степенью заинтересованности, какой требовала вежливость. Сфера профессиональной деятельности этой женщины и ее очевидная прагматичность придавали рассуждениям священника о передаче болевых ощущений внутри пары близнецов надуманность и неопределенность.

Да, история Кейт ей известна; ознакомившись с личным делом Кейт Доуни, она готова утверждать, что с момента вынесения приговора сестры не виделись. Кейт никогда не упоминала о своей сестре. Трудно поверить, что жизнь ее подопечной в такой серьезной опасности: во время их последней встречи она выглядела совершенно здоровой. Откровенно говоря, все это несколько — она бросила на него быстрый уклончивый взгляд — смахивает на фантастический вымысел.

Фрэн Дьюзбери не планировала встретиться с Кейт раньше следующего четверга. Он должен понимать, что отныне она сама решает, как и где проводить время и несет ответственность за свои поступки. Слежка за каждым ее шагом не входит в обязанности службы пробации. Майкл предложил обратиться в полицию, но Фрэн возмущенно отвергла эту идею: девушка не совершила ничего противозаконного и выполняет все условия досрочного освобождения. С явной неохотой она выписала ему пропуск в дом на улице Дюрант и пообещала договориться о встрече, если Кейт позвонит ей раньше условленной даты. Записала свой телефонный номер и попросила позвонить на следующий день. Затем встала и направилась к двери: «А сейчас, с вашего позволения, у меня много дел».

Кейт и не подозревала, что является объектом всеобщего внимания, и отнюдь не горела желанием поскорей возвратиться в свою комнатку на улице Дюрант. Ее серовато-коричневые стены, казалось, скрадывали пространство, сдавливали его, сжимая воздух, и превращали ее в каменный мешок. Ни в одной камере Кейт не ощущала такого дискомфорта. Внутри этой комнаты Кейт в последнее время все чаще улавливала таинственные вибрации, посылаемые ее сестрой. Она злилась, пыталась заблокировать, заглушить их, но они беспрепятственно проникали всюду — сквозь шум воды в ванной, грохот музыки, голоса по радио, оставаясь неподвластными другим звукам. Пугающее — Бунуку! Бунуку! Лучше держаться подальше от этого места.

Она поужинала в тайском ресторанчике, который случайно обнаружила на второй день пребывания в Бристоле — проходила мимо, владелец ресторанчика улыбнулся и слегка поклонился ей. Она заказала кусочки рыбы в ореховом соусе и воду. Вряд ли мистер Лум мог быть более обходителен и любезен, даже если бы на месте Кейт была компания из четырех человек, а их обед — из шести блюд.

В городе она чувствовала себя в меньшей изоляции, вокруг были люди, но вместе с тем усилилось чувство внутреннего одиночества. Сгущались сумерки, но она продолжала бесцельно бродить по узким улочкам, тускло освещенным маленькими уличными фонарями. Ей и в голову не приходило, что здесь ее может подстерегать опасность. Слово «опасность» ассоциировалось у нее с тюрьмой, где находились преступники.

Она и подумать не могла, что кто-то может, к примеру, вырвать у нее сумочку. Воровство она считала явлением, присущим исключительно тюрьме: девочки тащили из кухни все, что плохо лежало.

Отнюдь не по причине природной храбрости Кейт разгуливала по ночному городу. И надо же, как назло, куда ни глянь, все гуляли парами. Она заглянула в витрину итальянского ресторана «Белла Паста», там за столом, освещенным свечами, сидела парочка, они клали друг другу в рот кусочки фруктов.

На улице мужчина и женщина уселись в такси и растворились в объятиях друг друга еще до того, как хлопнула дверца. Было видно, как с обнаженных плеч соскользнуло пальто и спутник прижал его своим телом к спинке сиденья. Ощущение собственной неестественной обособленности ошеломило ее настолько, что она остановилась посреди дороги. Сумеет ли она найти свое место в жизни? Как сложится ее дальнейшая судьба?

Она ничего не знала о жизни за пределами тюремной камеры, решеток и замков. Свои университеты она заканчивала на зоне в постоянном осознании безысходности, брошенная на растерзание бездушной государственной машине. Ей стало непередаваемо страшно, когда она со всей ясностью увидела, что на эти долгие четырнадцать лет ее похоронили заживо. Они тянулись настолько медленно, разъедая горечью и страданиями ее собственное «я», что превратили ее из палача в жертву. Боже мой, если бы только эта часть жизни оказалась страшным сном!

Отец Майкл вернулся на улицу Дюрант в семь часов. Кейт так и не появилась. Он пытался представить, куда бы сам пошел, окажись на ее месте. Когда с деньгами негусто, рассуждал он, можно побродить по городу. Он пошел наугад, мимо круглосуточных прачечных и благотворительных лавок, галерей, торгующих фигурками из папье-маше, и похоронных бюро, где даже цветы в витринах кажутся забальзамированными.

Он искал ее глазами в вегетарианских ресторанчиках, китайских закусочных, в павильонах сети «Макдональдс». Он зашел в магазинчик, увидев одинокую фигуру девушки, покупавшей йогурт и мюсли. Но это была не она. Кроме того, ему на память пришла надпись в холле дома на улице Дюрант: «Запрещается приносить с собой еду».

Священник взглянул на часы. В монастыре Пречистой Девы в Снегах сестры, должно быть, уже окончили вечернюю трапезу. Он отыскал телефонную будку, вставил в отверстие карту и набрал номер. На другом конце провода он услышал облегченный возглас матушки Эммануэль. Он сообщил, что ему пока не удалось встретиться с Кейт. Она грустно вздохнула и сказала:

— Состояние нашей больной без изменений. Мучается сильными болями. Нам кажется, она как-то вся сникла, успокоилась.

Майкл уловил скрытый смысл.

— Час от часу не легче.

Долгая пауза.

— Да. Нас это очень настораживает. — Телефон усиливал тревогу в голосе. — Она пребывает в подавленном настроении, постепенно падает духом, и это мне совсем не нравится.

— Может, ей станет легче, если она будет знать, что я у цели? Я нашел Кейт.

— Конечно, я скажу ей об этом. Мы молимся за успех вашей миссии. — И добавила, как всегда, буднично: — У вас усталый голос, святой отец. Вы ужинали?

Он не помнил, когда в последний раз нормально ел. Он шел вниз от Блек-Бой-Хилл в направлении Уайт-Лейдиз-роуд, пока не наткнулся на итальянский ресторанчик. «Белла Паста» был битком набит народом, вечерние посетители казались ему моложе и счастливей, чем он сам, они громко разговаривали и смеялись. Ему был предложен столик, каким-то чудом втиснутый в ограниченное пространство рядом с группой студентов. Подошла официантка, на вид ей было не больше восемнадцати. В этом возрасте он принял свои обеты.

Позади него за соседним столиком мужчина рассказывал о чем-то своей даме, а та восклицала в притворном ужасе. Рассмеявшись, она вскинула надушенные волосы, и он ощутил их легкое прикосновение.

Он избрал одиночество по своей доброй воле. Но ведь всем известно, что каждое человеческое существо хочет любить и быть любимым. Сама Церковь признала обет безбрачия насилием над человеческой природой. Фабрика сумасшедших — так называл монашество один насмешник.

Майклу не давали покоя эти мысли, ему было приятно ощущать тепло женщины, сидящей подле него. Однако, подчиняясь какой-то внутренней инерции, он отодвинулся вместе со стулом подальше от нее. Таков он был и в жизни, со злостью подумал он. Слово «осторожность» в самую пору начертать на его фамильном гербе.

Другие сами оскопляют себя для Царства Небесного. Кто может вместить, вместит.

Евнух. Кастрат. Боже, неужели и он такой? Он поставил чашку и встал из-за стола. Одновременно с ним поднялась еще одна женщина, и они столкнулись. Изящной рукой она ухватилась за его рукав, чтобы удержаться на ногах.

На краткий миг он затаил дыхание: женщина напомнила ему сестру Гидеон — манера держаться, изгиб скул, спокойная уверенность во взгляде. В то же мгновение он понял, что это лишь иллюзия — перед ним была просто незнакомка.

Оба рассмеялись и рассыпались в извинениях. Майкл заплатил по счету и вышел. Там, снаружи, шагая по теплым вечерним улицам, он наконец смог понять, почему история с Кейт Доуни стала так важна для него.

Он еще раз наведался на улицу Дюрант, правда, безрезультатно: никто не ответил на его звонок. Он походил по тротуару. Время близилось к полуночи, усталость сморила его, и он вернулся в пансион миссис Вильямс.

Рано утром его разбудил стук в дверь — ему звонили по телефону. Полусонный, в пижаме, он спустился вниз. Из столовой доносился аппетитный аромат поджаренных тостов, на лестнице пахло лимонным освежителем воздуха.

— Да, она звонила десять минут назад, — говорила Фрэн Дьюзбери. — Мы договорились о встрече. В скверике при торговом центре, в одиннадцать. Вы легко найдете это место. Мы будем ждать вас на скамейке. Идет?