Бен и Фонтанна шли узкими улочками, то и дело сворачивая с одной на другую.

Они старались придерживаться нужного направления, поскольку знали: точного маршрута не существует, ведь город без начала и конца горазд на неожиданные фокусы. Бен рассказал Фонтанне, как однажды вышел за сигаретами и путь до киоска занял пять минут, обратный же — двое суток. Он запасся терпением, шел ночью, при свете луны, единственной спутницы в долгой дороге, и был ужасно огорчен, что вернулся так скоро.

— Надеюсь, — сказала Фонтанна, вышагивая рядом с Беном, — сейчас мы не сразу придем.

 

Они шли прямо-прямо-прямо, сворачивали — но ни разу не повернули вспять — и снова прямо, сворачивали и опять… пока не очутились перед садом без ограды. На вид весьма запущенным, и эта видимость была нелживой. А в глубине раскинулся одноэтажный деревянный дом, похожий на большой барак, накрытый крышей лишь наполовину.

К дому вела заросшая травой дорожка.

— Это здесь? — спросила Фонтанна.

— Здесь, — ответил Бен.

— Наверное, есть кое-что, чего твой друг не знает, например, где у него лежат садовые инструменты.

— Садом занималась его жена, — объяснил Бен. — У нее был особый дар. Она разговаривала с растениями, спала рядом с молодыми всходами, опрыскивала их водой изо рта. Сад был великолепный. Круглый год цвели самые разные цветы. Но однажды она куда-то уехала, а он поклялся, что не прикоснется к саду до ее возвращения.

— Видимо, она так и не вернулась.

— Да, он давно уж потерял надежду, но не нарушать же клятву.

 

Они дошли до дома и постучали в дверь.

Никого.

— Черт! — сказал Бен.

— Что ж, подождем, — сказала Фонтанна и села в траву около порога.

Бен сел рядом. Отсюда сад смотрелся гораздо лучше и приветливее. Былая краса еще не стерлась. Как ни сердится сад на сбежавшую хозяйку, но устранить следы ее прикосновений он не мог. То были джунгли в человеческий рост, одичавшие от горя, но полное жизни буйство свободно разросшейся зелени заставляло забыть о печальной причине этого запустения.

Посреди заброшенного огорода одиноко возвышался стол для пинг-понга.

Бен заметил, что Фонтанна с любопытством смотрит на почтовый ящик, прибитый к столбику неподалеку от крыльца. У него сняли дно и поставили снизу большую урну, куда неминуемо отправлялась вся корреспонденция.

— Должно быть, этот человек совсем отчаялся, раз дошел до такого, — сказала Фонтанна, не замедлив прибавить: — Но придумано неплохо!

— Он бросил читать, — сказал Бен.

— Что читать?

— Да все. Не желает больше видеть ни строчки.

— С чего это?

— Не знаю. Всю жизнь сидел в библиотеках, все читал да читал, а потом вдруг ему надоело. Первое время он еще читал газеты, или хотя бы листал… теперь же его воротит от одного только вида почтовой открытки… правда, это не страшно — открытки никогда ему и не приходят.

— Откуда же он знает — ведь вся почта попадает в урну?

— А почтальон он сам.

* * *

Как Бен ни на минуту не усомнился в том, что Фонтанна физически притягивает к себе редиски, так и она безоговорочно поверила, что его друг работает почтальоном.

То ли по той причине, что Бен с Фонтанной испытали потрясение при встрече, то ли вовсе без всякой причины они были предельно искренни друг с другом, и хоть оба любили чуток прихвастнуть, тут не давали себе воли.

— Хорошая профессия, — сказала Фонтанна.

— Кошмарная! — возразил Бен. — Сплошные приключения — на полдюжины романов хватит!

Они помолчали, пытаясь представить себе, какая прекрасная книга могла бы получиться из приключений почтальона.

— Увы!

— Писать он тоже бросил?

— Попробовал писать. Но если не читать того, что пишешь… — Бен с тоской подумал о собственном дневнике.

— Да, это нелегко, — договорила за него Фонтанна и вспомнила, как составляла списки покупок и вечно что-нибудь да забывала.

 

— Твой друг случайно не высокий? — спросила Фонтанна.

— Очень высокий.

— Похожий на ковбоя?

— Точно.

 

Бен и Фонтанна сидели в чаще жарких джунглей, в послеполуденной тиши, и понемножечку их разморило.

Они разлеглись. Сперва на животе и опершись на локти — курили сигареты и соревновались, кто закинет окурок в урну (турнир закончился вничью).

Потом перевернулись на спину и закрыли глаза. Бен не сопротивлялся дреме и скоро провалился в сон.

 

Фонтанна же, дождавшись, пока он заснет покрепче, открыла глаза, встала, скинула платье и стала на него смотреть таким же взглядом, как на детской площадке.

Потом опять легла, нагая, рядом с Беном, еще немного посмотрела на него с улыбкой и заснула тоже.

* * *

Бену приснился запутанный сон, где только под конец все прояснилось.

Фонтанне снилось, что она обнимается с Беном в песочнице, наполненной грейпфрутами.

На землю между ними села птичка, чирикнула и улетела прочь.

* * *

Бен и Фонтанна крепко спали и не услышали, как по улице к дому подходит очень высокий человек и поет:

 

Он пел во все горло, мило фальшивя и размахивая почти пустой сумкой. Судя по форменной фуражке и тесноватому кителю, он и правда был почтальоном. И песенку пел почтальонскую.

Едва зайдя в сад без ограды, почтальон резко замолчал — увидел спящих на траве девушку с парнем.

Замолчал не от страха — он сразу узнал в спящем своего друга, — а потому что тревожить сон друзей было не в его правилах.

Он пошел на цыпочках по заглохшей дорожке, остановился у почтового ящика и засунул руку в свою почтальонскую сумку. Роясь в ней, он бросил взгляд на босоножки девушки, на ее волосы, лицо, а там, расхрабрившись, и на все остальное.

— Куколка, — прошептал он и бросил в ящик все, что оставалось в сумке. Корреспонденция упала в урну — работа на сегодня была закончена.

* * *

Пинг-понг, пинг-понг, пинг-понг…

 

Под этот пинг и понг Фонтанна проснулась, подняла голову и увидела, что Бен и его друг на другом конце сада увлеченно играют в настольный теннис.

При этом один скакал и метался во все стороны, а другой только вытягивал руку и отбивал шарик, однако Фонтанна, прикинув, решила, что силы игроков примерно равны. Отвлекать их она не стала, тихо надела платье и, закинув руки за голову, снова улеглась и стала наблюдать за ходом матча.

Время шло, а игра и не думала кончаться, как будто друзья решили резаться в пинг-понг всю оставшуюся жизнь. Наконец, они отложили ракетки — Бен проиграл со счетом 31:33.

— Когда-нибудь я все же обыграю тебя, Ковбой, — сказал Бен.

— Ну конечно, — отозвался тот, кого он назвал Ковбоем. — А пока пожмем друг другу руки.

— Классная игра! — раздался голос сзади.

Не разнимая рук, приятели оглянулись. Фонтанна с улыбкой вставала с травы.

— Спасибо, куколка! — ответил ей Ковбой.

— Это Фонтанна, — поправил его Бен.

— Привет, Фонтанна! — сказал Ковбой.

— А это Ковбой, — представил Бен.

— Привет, Ковбой! — сказала Фонтанна.

 

Друзья направились к Фонтанне, а она пошла навстречу им.

Подойдя вплотную, она пошарила глазами — лицо Ковбоя обнаружилось не сразу.

— Какой ты высокий! — сказала она.

— В моем деле это очень полезно, — загадочно ответил он.

То есть ни вид, ни тон, с какими отвечал Ковбой, загадочными не были, но смысл ответа был загадкой для Фонтанны. Она представила себе почтовые ящики, висящие на трехметровой высоте, которые, если б не Ковбой, безнадежно пустовали бы. Наверное, подумала она, их владельцы почитают Ковбоя как святого.

— Ты правда знаешь всё?

— Это Бен вам сказал?

— Нет, Римский Папа объявил по радио.

 

В ответ — ледяное молчание.

Бен уставился на Ковбоя, Ковбой — на Фонтанну, Фонтанна — себе под ноги.

Она прикусила язык — и что это на нее вдруг нашло? Такой хороший малый, а ей вдруг вздумалось отпустить ему колкость — не в ее это духе! И тут ей вспомнился родной братец — тот не мог удержаться, чтобы не съязвить, когда ему задавали вопрос, ответ на который сам собой разумелся. Фонтанна ненавидела и брата, и мать с отцом, и прочую родню, поэтому ей было неприятно ощущать себя хоть в чем-нибудь на них похожей.

 

— Эти скоты из Ватикана… оставят ли они меня когда-нибудь в покое! — нарушил наконец молчание Ковбой.

— Проклятые католики! — подхватил Бен.

— Чтоб им всем провалиться! — заключила Фонтанна, втайне благодарная Ковбою за то, что он помог ей устранить неловкость.

 

День клонился к вечеру, солнце садилось, наступало самое приятное время, и Ковбой с надеждой в голосе сказал:

— Давайте выпьем?

 

Бен и Фонтанна, каждый по отдельности, еще несколько лет назад сделали окончательный выбор между вождением автомобиля и выпивкой — оба решительно предпочли ходить пешком. Так что предложение Ковбоя было встречено с восторгом.

— В саду? — спросила Фонтанна.

— В доме? — спросил Бен.

— На террасе, — усмехнулся Ковбой.

 

— Виски? — спросил Бен.

— Джин? — спросила Фонтанна.

— Турнир коктейлей, — очень серьезно произнес Ковбой.

 

Он был непревзойденным мастером последнего слова.

* * *

Они поднялись на террасу — так Ковбой называл открытую половину дома. Он пошел зачем-то дальше, в крытую, а Бен с Фонтанной выдвинули стол поближе к краю и установили сзади старую скамью-качалку. Очень скоро вернулся Ковбой, таща одной рукой огромный ящик с разными бутылками, а в другой держа три больших бокала.

— Пабло, Пако и Карлито, — объявил он, ставя бокалы на стол.

А Бен подумал, что забыл предупредить Фонтанну о странной мании приятеля давать имена всем окружающим предметам. «Да ладно, сама разберется», — решил он. И не ошибся: Фонтанна живо схватила третий бокал и воскликнула:

— Чур, мне Карлито!

Мания была странной вдвойне — она усугублялась непостоянством. Бен знал, что однажды окрещенные предметы могли менять имена чуть не каждый день. Сам Ковбой, казалось, этой путаницы не замечал и, уж во всяком случае, ничуть из-за нее не тревожился, зато замечал и злился Бен. Злился больше на себя, на свою дотошность. И почему он должен твердо помнить, что в прошлый раз, когда он пил из Карлито, тот звался Хельмутом? Кому, ну кому это надо?

Но сейчас было явно не время расстраиваться, и Бен, в утешение себе, подумал о гитаре Ковбоя, единственной вещи, которая никогда не меняла имени: всегда и везде хозяин называл ее одинаково — Барбара.

Фонтанна села на скамью-качалку посередине, два друга — по сторонам от нее, и они принялись смешивать коктейли и любоваться тем, как догорает день над притихшими джунглями.

* * *

Все трое участников турнира сохранили о нем самые смутные воспоминания.

Ведь алкоголь не только придает особую окраску людям, вещам и мыслям, но и дырявит память. Фонтанна, Бен и Ковбой при всем желании не смогли бы вспомнить, какие коктейли они изобрели и выпили в тот вечер.

Остались в памяти лишь вкус и цвет да еще отдельные моменты (например, как вдруг позеленел Ковбой, отведав причудливую смесь Фонтанниного изготовления) и дикие фразы (вроде той, что сказала Фонтанна, хлебнув того же пойла: «Я будто проглотила собственную мать»). Одно все запомнили точно: победителем вышел Бен с коктейлем «Летний трепет», от которого они лишились дара речи и преисполнились восторгом и благодушием.

 

После этого победного аккорда они мало-помалу стали приходить в себя.

Первой очнулась Фонтанна и удивилась тому, что уже темно:

— Мы прозевали закат!

Вторым подал голос Бен:

— Хорошо, что у меня не было никаких дел.

И последним — Ковбой:

— Так вы пришли без дела, просто так?

 

Бен и Фонтанна переглянулись и, мысленно посовещавшись, решили, что вряд ли смогут дать исчерпывающее описание африканской лавочки, а потому предложили Ковбою пойти и посмотреть на нее самому.

— Так ты скорее вникнешь в суть, — сказал ему Бен.

Ковбой опять скрылся в комнатах и скоро вышел с фонарем и фляжками.

— Мало ли что может случиться! — объяснил он.

Они еще не протрезвели до конца, да, собственно, и не желали, скорее им хотелось добавить градус, чтобы хмель не выветрился, а потому они наполнили три фляжки коктейлем-чемпионом и отправились в дорогу.

* * *

Дорога была долгой и прекрасной.

К летнему трепету прибавился трепет ночной.

Звезды, луна и редкие фонари, сменяя друг друга, так хорошо освещали путь по темным улицам, что для Люси, фонаря Ковбоя, не оставалось работы. Они шли твердым шагом, по временам давая городу возможность передохнуть и приготовить им дорогу дальше, а сами делали привал, где заблагорассудится, чтобы выпить за успех экспедиции.

Так в спящем городе появилось в ту ночь немало одноразовых баров: одинокая телефонная будка, широкий край закрытого ставнями окна, старый выброшенный диван, — все эти местечки внезапно оживали под звон сдвинутых фляжек.

Спутники говорили мало, а пьянели все больше и тихо наслаждались веселым ночным походом.

Хоть ни один не говорил: «Я тихо наслаждаюсь веселым ночным походом».

Наслаждались — и всё.

 

Наконец они дошли до лавки, и Ковбой зажег-таки свой фонарь, чтоб осветить табличку. Фонтанна в третий раз за день прочла загадочную надпись: «Обиделся».

— Досадно, — сказала она.

— Грустно, — сказал Бен.

— Странно, — сказал Ковбой, к которому они с надеждой повернулись. Он озадаченно взглянул на них и покачал головой: — Боюсь, я вам ничем не помогу. Не знаю, что это с ним вдруг случилось.

— А я-то думал, что ты знаешь все, — разочарованно сказала Фонтанна.

— Все, кроме этого! — Ковбой развел руками.

— Тьфу, черт! — ругнулся Бен, видно, ругаться ему было сподручнее, чем огорчаться.

Расстроенные, они уселись все втроем на противоположный тротуар, а рядышком поставили фонарь, который слабо освещал витрину. Фонтанна приникла головой к плечу Бена.

Ничего не изменилось, но в полумраке пустынная лавка приобрела гнетущий вид, и в разогретом вином воображении друзей мелькнуло жуткое видение: труп африканца, повесившегося на единственном дереве в своем саду.

Фонтанна на миг закрыла лицо руками.

— Я немножко знаю этого мужика, — сказал Ковбой, — ему часто приходят посылки из Африки. Он всегда улыбается… Так расклеиться — совсем на него не похоже. Не понимаю, какая муха его укусила.

Бен опрокинул фляжку — на асфальт скатилась капля, малюсенькая и последняя.

Непроглядная ночь упорно рушилась на них.

* * *

Фонтанна протянула Бену свою фляжку, и тут, слава богу, Ковбой воскликнул:

— Придумал!

Фонтанна вскинулась, Бен поперхнулся, а Ковбой продолжал:

— Пошли к нему домой!

— А ты знаешь, где он живет? — спросил Бен.

— Посмотри на мою форму, дружище Бен! Или ты думаешь, я вырядился на маскарад?

Ковбой вытащил из кармана связку ключей:

— Разве это не ключи от почты?

Фонтанна просияла, она вскочила, подняла фонарь и, подойдя к стеклянной двери, прочитала имя бакалейщика: «Фабиан Вальтер».

Ковбой и Бен тоже встали и ждали.

— Фабиан Вальтер, — сказала она, вернувшись к ним.

— Или Вальтер Фабиан, — уточнил искушенный в тонкостях почтовой службы Ковбой.

И они снова пустились в путь, на этот раз с зажженным фонарем, потому что мрак в городе все сгущался.

 

По счастью, почтовое отделение оказалось совсем близко. Они осторожно вошли и принялись листать справочники. Пока Бен искал на «Фабиана», а Ковбой — на «Вальтера», Фонтанна обходила помещение и все осматривала.

— Фонтанна! — в один голос позвали друзья.

Она тотчас подошла и увидела смущение на их лицах.

— У нас затруднение, — сказал Бен.

— Что такое?

— Есть и тот, и другой, — сказал Ковбой.

Фонтанна нагнулась, заглянула в обе книги и прочла сначала: «Фабиан Вальтер, Слоновый тупик, дом 8», а потом: «Вальтер Фабиан, Слоновый тупик, дом 8».

Она, конечно, поняла, что адреса совпадают, но, чтобы не ударить в грязь лицом, ткнула пальцем в первый и уверенно сказала:

— Тупые вы, что ли? Наш вот этот!

Довольный, что Фонтанна выбрала за них, Бен не стал раздумывать, откуда она это знала, и бросился к дверям. Ковбой тоже не усомнился в ее выборе, но из отделения вышел как-то не особенно охотно.

По правде говоря, Фонтанна знала не больше их, но, поскольку адреса совпадали, риск был невелик.

«И потом, — думала она, — слоны — это вполне по-африкански».

* * *

Только на улице Фонтанна заметила, что у Ковбоя опять озадаченный вид.

— Ты знаешь этот тупик? — мягко спросила она.

Репутацией друга-который-знает-все Ковбой не особенно дорожил, тем более она и так уже была подмочена, но тут уже приходилось наступить на профессиональную гордость почтальона.

— Никогда не слыхал, — ответил он.

Фонтанна на него не рассердилась, но огорченно уронила руки.

Ковбою хотелось провалиться сквозь землю.

Но Бен не пал духом.

— Если просто идти, — сказал он, — то рано или поздно мы на него наткнемся.

 

Они шли долго-долго, то убыстряя шаг, то замедляя, в зависимости от того, что брало верх во внутренней борьбе: надежда или отчаяние.

Первой не выдержала Люси. Она светила все слабее и слабее, и путники шли все тише и тише, а когда очутились в полной темноте, остановились совсем.

И почувствовали, до чего устали.

Тогда они сели рядком посреди невидимой улицы. Фляжки давно опустели. И сказать было нечего.

 

Незаметно глаза их привыкли к темноте, а уши — к тишине. Незаметно они влились в ночь. Усталость прошла, они хитро переглянулись и поднялись на ноги.

Теперь по улицам спящего города бежали три кошки по имени Бен, Ковбой и Фонтанна. Проворные и ловкие, они бесшумно скользили по движущимся улицам в поисках добычи — обиженного бакалейщика.

Ни надежды, ни отчаянья больше не было, только зоркие глаза, устремленные вперед тела, только неукротимый порыв, которого ничто, даже тьма, не могло остановить.

 

И все-таки они остановились.

— Слышите? — сказала Фонтанна.

— Бьют тамтамы, — сказал Бен.

— Мы уже близко, я чую, — сказал Ковбой.