Мизантропия

X.Л. Менкен сказал: "Я оставляю за собой право оставаться одиноким". Я не нуждаюсь в общении. Оно мешает мне. Я живу ради собственного удовольствия. Немногие люди могут доставить мне такое же удовольствие, какое я могу доставить себе сам. Я лучше испытаю удовольствие по своему собственному капризу, чем подчинюсь капризам других. Я неизменно развлекаю других. Или учу их. Ситуации тяни-толкай просто не получается. Только тяни, и тянут они.

Я нахожу общение с инертными фигурами, животными и безмолвными вещами более богатым, поскольку могу наслаждаться их присутствием и не испытывать психического опустошения. На самом деле своей стимуляцией, соответствующей моим строгим идеалам, они доставляют мне не только развлечение, но и пищу для ума. Почему я предпочитаю андроидов многим «настоящим» гуманоидам? Андроиды могут быть созданы, запрограммированы и использованы в строгом соответствии с капризами хозяина. Они не требуют занимающего много времени взаимодействия для спасения несуществующего эго. Однако, придав андроидам возможности говорить и действовать, можно снабдить их неким подобием эго, в строгом соответствии с требованиями Творца. Их внешность может быть изменена, они могут быть засунуты на полку, когда надоедят, вытащены оттуда когда понадобится, уничтожены безо всяких моральных угрызений. Они идеальные компаньоны. Они никогда не огрызаются, если только вам этого не захочется: вы же можете выматерить их от всего сердца. Если дело касается работы, то ее могут выполнить и негуманоидные машины или же люди небольшого ума, управляющие более разумными, чем они сами, машинами. Андроиды представляют собой прекрасную компанию, если внешне похожи на людей. Все, что могут сказать многие люди, с таким же успехом они могли бы и не говорить вовсе. В целом, они мало отличаются от комнатной утвари — гуманонды, лишь слегка скрашивающие то, что можно считать одиночеством.

Большинство из того, что называется человеческим общением, на самом деле представляет из себя не более, чем ничего не значащую болтовню и игру, которую ее участники не считают пустой тратой времени. На самом деле, она необходима для их выживания, ибо иначе они помрут со скуки. Для Создателя, архетипа, способного поддержать себя самого, человеческое взаимодействие обычно является тратой самого драгоценного в человеческом существовании: времени. Время, потраченное на жизнь, посвященную тому, чтобы понравиться другим, лучше посвятить наслаждению самой жизнью.

Для меня не составляет труда объяснить такую линию поведения. Я не ищу любимых, но любим той, которая ступает по звездам. Ко всему прочему, я могу и искать, и быть любимым. Я со всей искренностью могу заявить: "Я — тот, за которого себя выдаю". Если кто-то не может стать взаимозависимым, он им не станет. Натура человека должна быть цельной, для того, чтобы он мог стать одиноким, но все же не совсем одиноким.

Что продолжает двигать мною? Что оправдывает мое существование? Меня поддерживает сознание того, что если я попаду в неприятность, облажаюсь, заболею, умру, это удовлетворит столь многих людей, что становится ясным — моя сила в моем существовании.

Когда я думаю о всех тех, кто порадуется моему дискомфорту, это до такой степени прибавляет мне энергии и сил, что я могу преодолеть любой недуг. Меня подкрепляет не моя любовь к человечеству, а негодование этого человечества в отношении меня. Мое презрение и пренебрежение к заурядным массам в общем и тем, кто оговаривает меня, в частности, придает мне ярость для регенерации.

Свое право я создал для себя сам и создал его не тем, что могу сделать, а тем, насколько это важно для других, которыми я презираем, оклеветан, не понят и ненавидим. Вы редко услышите мои жалобы на судьбу, поскольку она полностью соответствует моему замыслу. Даже если бы она не соответствовала, я сомневаюсь, что был бы огорчен. Я ненавижу жалобщиков. Всем насрать на чужие печали. Когда кто-нибудь закатывает кошачий концерт о своих трудностях для другого человека, это просто ослабляет жалобщика в глазах слушателя. Гораздо лучше возбудить еще больший антагонизм, разочаровав своих клеветников своим отказом выказать беспокойство.

Я отказываюсь болеть, потому что это сделает моих врагов здоровее. Я отказываюсь разрывать отношения с моим компаньоном, поскольку если я сделаю это, одиночество других людей будет более терпимым. Я не хочу, чтобы о моей печали было известно, ибо моя печаль — чья-то радость. Я даже не люблю показывать признаки гнева, ибо тому, кто получает мало внимания, мой гнев согреет сердце.

Я восхищаюсь своим бультерьером Тайфуном, который может злиться, рычать и пытаться убить, виляя при этом хвостом. Для него это явный спорт, наслаждение — рычать и бросаться на своего противника. У него можно получить неплохой урок. Он не доставит своей жертве удовлетворения думать, что в своей ярости он может быть несчастлив. В противоположность этому, он еще более подавляет свою жертву, поскольку она не может быть удовлетворена, как удовлетворяется мазохист от унижений другого. Если вы не получаете удовольствия от унижения вашего противника, он отберет у вас жизненную энергию, вызвав у вас не приносящий радости гнев. Трезвость вашего гнева 6удет усиливать незапланированную благотворительность с каждым наносимым вами ударом и принижать вас. Путем долгой практики я довел мою формулу превращении ярости в приносящий удовольствие спорт до такого автоматизма и наигрянности, что другой человек очень редко, если вообще когда-либо, сумеет пожать плоды моего гнева. Я отвращаю прожития моих врагов, радуясь их дискомфорту. Если я не смогу причинить им боль, я не должен быть их врагом. Если мне не нужно ничего делать, кроме как существовать в моем нынешнем виде, для того, чтобы наживать себе врагов, мне просто повезло, поскольку знать меня — значит ненавидеть меня. Человек ненавидит то, чего боится. Тот, кого боятся, обладает властью. Мне повезло. Я обрел власть без сознательного усилия, а просто существуя. Я никогда не умру, поскольку моя смерть обогатит недостойных. Я не смогу так благоволить к ним.

Не является ли иронией то, что я прогрессировал лишь в те времена, когда делал другим больно? Или зло и вправду в итоге побеждает добро? Получается так, что зло (страх) и в самом деле двигает миром, в то время, как добро — самодовольство и застой. Добро пробуждает либо согласие, либо сахарную удовлетворенность Зло порождает действие и противодействие. Без них человеческая раса давно бы вымерла. И это столь ужасно, кроме того факта, что повлекло бы и истребление чертей — тех личностей, которые любят жизнь настолько, что желают сознательно испытать ее наслаждение наслаждения, которые они изобретают и открывают сами.

Давным-давно, когда некоторые мои идеалы были одурманены, я должно быть, нашел оправдание посредственности, к которой сам и принадлежал, а книге Джона Донна "Человек — не остров". "Потому что люди нуждаются в людях" — теперь уже недостаточное оправдание существования заурядности. Мне нужны личности, определенные личности, а не просто люди. Слово «люди» приобрело уравнительный смысловой оттенок, который я нахожу отталкивающим. Есть некоторые, про которых можно сказать, что они — острова, окруженные водой, но многие из них — осколки континента, части целого. Если куча, — а кучами они были и останутся, смывается водой, материк становится богаче, хотя и меньше. Если же море смывает мыс, это может вызвать небольшую панику у того, чье поместье, построенное ценой невероятных усилий, находилось на этом мысе. Но ничья смерть, кроме смерти тех, кто близок мне, не омрачит меня. Смерти других людей делают землю более приятным, лучшим местом для тех, кто обладает способностью насладиться каждой секундой, проведенной на ней. Смерть каждого бесполезного зануды обогащает меня. Я занят в процессе роста, а смерть неспособного в лучшем случае предоставит удобрение. Затем, хотя земля и сделается меньше, она будет богаче перегноем и облик ее станет роскошнее. Посему, никогда не давайте знать, по ком звонит колокол. Он звонит потому, что кому-то платят за то, чтобы он дергал веревку.