Подавив в себе дрожь, Эмма направилась к Джейми, полностью открыв себя лунному свету и его горящему взгляду. В это мгновение он выглядел как самый страшный ночной кошмар любой девственницы, — безрассудный и опасный, к которому можно подойти только с необыкновенной осторожностью, если вообще можно подойти.

— Я всегда была очень хорошей девочкой, — начала Эмма, с каждым шагом все приближаясь к нему, — и покорной дочерью, которую всегда ставили в пример младшим сестрам. Это всегда было только «Да, сэр», «нет, мадам» и «как пожелаете». Я носила то, что для меня выбирала мать. Я ела все, что стояло передо мной на столе, нравилось мне это или нет. Я ехала туда, куда мне говорили, и делала то, о чем меня просили. — Она остановилась перед Джейми на расстоянии вытянутой руки. — Но я не выйду замуж за графа. И мы с тобой оба знаем, что существует только один надежный способ убедить его, что я больше не могу стать его невестой.

Джейми не сказал ни слова. Он просто продолжал смотреть на нее с таким же непроницаемым лицом, как окаменевшие страницы святой Библии, тлевшей в углу.

— А ведь Бон был во всем прав, да? — неуклюже рассмеялась Эмма. — Я знаю, ты убедил себя, что должен доказать вину Хепберна в убийстве твоих родителей, и это принесет тебе удовлетворение. Но разве твоя месть не окажется еще более сладкой, если ты вернешь ему его невесту, распробованную Синклером? Особенно тем Синклером, который, оказывается, его незаконнорожденный внук.

— Конечно, мне это принесет большое удовлетворение. — Джейми сложил руки на груди, и от его пронзительного взгляда что-то задрожало у Эммы глубоко внутри. — А как насчет того полуразвалившегося дома в Ланкашире, который ты так любишь? Если граф потребует назад свои деньги, как твой отец сможет оградить дом от кредиторов и спасет вас всех от работного дома?

— Я уверена, что граф будет милостиво настаивать, чтобы их с отцом соглашение осталось в силе. Особенно если ему не хочется, чтобы все в Лондоне узнали, что он подозревается в хладнокровном убийстве своего сына и матери его внука.

— Я бы никогда не подумал, — Джейми поднял голову и посмотрел на Эмму с невольным восхищением, — что под таким красивым лицом может скрываться такая жестокость.

— Попав в Шотландское нагорье, — Эмма горько усмехнулась, — я быстро научилась у тех, кто преуспел в этом деле.

— Допустим, твой дом будет спасен и твой отец сможет избежать долговой тюрьмы, но ты подумала о последствиях, которые обрушатся на тебя по возвращении в Англию? — Джейми подошел и обнял Эмму, его хриплый говор обволакивал ее словно паутина, и у нее больше не было желания спасаться от нее. — У графа язык, как у гадюки. Он не позволит, чтобы кто-то узнал, как у него из-под носа украли невесту, вместо этого он начнет распространять слухи о том, что ты по доброй воле попала в мои руки и в мою постель. И даже если он не станет этого делать, обществу наплевать, соблазнили тебя или взяли силой. Тень, которую твой первый жених бросил на твою репутацию, окажется сущей ерундой по сравнению с этим. Порядочные люди станут отворачивать головы, когда ты будешь идти по улице. Никто не будет принимать тебя. Ты станешь изгоем общества, тебе придется отказаться от любой надежды когда-нибудь найти себе мужа или иметь собственную семью.

— В таком случае я смогу спокойно вернуться в Ланкашир и тихо жить своей жизнью, — решительно тряхнула кудряшками Эмма, глядя ему прямо в лицо. — Если мне надоест, я всегда смогу найти сильного молодого любовника. Или двух.

Он видел насквозь всю ее браваду, как и в первый раз, когда она сказала эти слова. Джейми протянул руку и обвел косточками пальцев тонкую линию подбородка Эммы.

— Кроме этого есть и другие соображений, девочка. — Его голос звучал еще нежнее, чем его прикосновение. — А что, если ты забеременеешь?

Эмма даже не пыталась опустить голову, чтобы скрыть румянец, вспыхнувший на щеках. Она знала, что это бесполезно.

— Ты, конечно, можешь считать меня абсолютно наивной, но благодаря урокам моей матери я кое-что знаю об этой жизни. И о мужчинах. Если бы не существовало способов предотвращать подобные вещи, то на улицах Лондона внебрачных детей было бы намного больше, чем законных наследников.

— Значит, ты действительно считаешь, — кивнул Джейми, уступая ее точке зрения, — что это единственный способ оградить тебя от развратных рук Хепберна? Гарантировать, что ты вольна прожить свою жизнь как хозяйка своей судьбы?

Эмма молча кивнула, потому что вместе с храбростью ее покинул и голос. Существует еще тысяча причин лечь в его постель, в которых она могла бы признаться ему в этот момент, если бы гордость не связала ей язык. Она могла бы сказать ему, что еще раз, перед тем как похоронить себя под сокрушительным осуждением общества, хочет почувствовать себя живой. Что скорее всего не сможет пережить одиночества длиною в жизнь, если не проведет одну ночь в его объятиях.

— Тогда какой у меня остается выбор?

Джейми наклонился к ней и коснулся губами ее губ. И это было похоже на прикосновение крыльев ангела.

У Эммы перехватило дыхание. Как случилось, что невестой она больше чувствовала себя стоя здесь, среди руин этой церкви, чем там, в величественной церкви Хепберна?

— Подожди здесь, — прошептал Джейми, с явным нежеланием отрываться от нее.

Эмма томилась ожиданием, пока он не вернулся с одеялами из ее походной постели. На этот раз, когда он взял ее за руку, она с готовностью пошла за ним. Он вел ее подальше от лунного света, в тень, а Эмма судорожно переплела свои пальцы с его пальцами, не желая, чтобы он почувствовал ее дрожь.

Он привел ее в угол небольшого помещения, где, не поддавшись разрушительному действию времени, устояли две стены. Лагерь они разбили среди деревьев, обрамлявших скалу, поэтому Эмма понимала, что Джейми умышленно выбрал это место, чтобы защитить ее от назойливых глаз своих людей.

— Подожди! — схватила его за руку Эмма, пока он еще не успел расстелить одеяла.

Джейми внимательно посмотрел на нее, явно испугавшись, что она передумала.

Она кивнула головой в сторону изогнутой каменной арки, где когда-то была дверь, показав, что теперь настала его очередь следовать за ней. Судя по его взгляду, сейчас он пошел бы за ней на край света. По полуразрушенным ступенькам они взобрались на старую колокольню церкви, появившуюся в таинственном озере лунного света. Эмма взяла у Джейми одеяла и расстелила их в центре колокольни, оставив свидетелями того, что здесь произойдет, только небо и луну. Закончив приготовления, она повернулась к Джейми, чувствуя невероятную робость.

— Итак, мистер Синклер? Каковы ваши планы: соблазнить меня или доставить удовольствие?

— И то и другое, — лениво улыбнулся Джейми, и от этой улыбки у Эммы бешено заколотилось сердце.

Джейми привлек ее к себе, еще раз удивив своим ростом, своей силой и теплом. Несколько мгновений он просто удерживал ее рядом, давая привыкнуть к ощущению его рук и шепоту своего дыхания в ее волосах. Эмма прижалась щекой к его груди, слыша каждый удар его сердца, как будто это было ее собственное сердце. Через минуту она стала смелее, скользнула руками по его талии, забралась под рубашку, удивляясь гладкости его кожи, контурам напрягшихся мышц под ее ладонью, когда он поднял руку, чтобы погладить ее волосы.

— Боже мой, — пробормотала Эмма, которую вдруг потрясла важность того, что она собиралась делать с этим мужчиной.

— Что такое?

— Похоже, я забыла все наставления матери. — Эмма зарылась лицом в его грудь. — И не совсем уверена в том, что делать дальше.

— Почему бы тебе не предоставить это мне? — пробормотал Джейми, приподняв пальцем ее подбородок и прижимаясь губами к ее губам.

Его губы, словно перышко, касались губ Эммы, его несомненный опыт не оставлял ни малейшего сомнения в том, что он точно знает, что делать дальше. Он целовал ее не как мужчина, считающий поцелуй всего лишь средством для достижения цели, неким старинным причудливым ритуалом, выполнения которого требуют женщины, чтобы уговорить их раздеться. Джейми целовал ее медленно, с изысканной неторопливостью.

Эмма всегда презирала женщин, которые от малейшей провокации теряли голову, но от нежных движений его языка у нее перехватило дыхание и закружилась голова. Она чувствовала, как у нее слабеют и подгибаются колени, а в ушах стоит такой звон, будто на колокольне все еще звонят колокола. Она могла бы поддаться искушению, но ей не хотелось пропускать ни одного мгновения в объятиях Джейми. Поэтому она просто закрыла глаза и стала отвечать на его поцелуи, пока не услышала стон, рвущийся из глубины его горла.

Когда Эмма распахнула наконец глаза, она поняла, что они оба стоят на коленях посередине одеял. Наверно, Джейми тоже подвели его ноги.

— Было действительно очень хорошо, — пробормотала Эмма, — Что предлагаешь делать дальше?

Джейми откинулся назад, чтобы увидеть лицо Эммы. При этом его лицо было обезоруживающе серьезным.

— Я подумал, нам обоим надо снять одежду.

Эмма поняла, что ошиблась, поцелуем он явно не ограничится.

— Но… но… Тогда мы оба будем… раздеты.

Джейми помолчал, обдумывая ее слова.

— Тогда, если хочешь, можешь снять свою одежду. А я останусь одетым… пока.

Эмма смотрела на него с растущим подозрением:

— Мать никогда ни слова не говорила о раздевании. Мне кажется, я бы это запомнила.

— И что же она тебе говорила? — вздохнул Джейми.

— Она сказала, что я должна лечь на спину, закрыть глаза, и граф… — Эмма не могла сдержать дрожи, — мой муж просто поднимет на несколько дюймов подол моей ночной рубашки, разумеется, когда погасят лампы, и исполнит свой супружеский долг.

— Идея, конечно, привлекательная, но ничего не получится.

Загрубевшие подушечки его пальцев ласкали чувствительный затылок Эммы. Джейми понизил голос до хриплого рычания, и его влажное и горячее дыхание коснулось уха Эммы.

— Потому что я сойду с ума, если не увижу тебя обнаженной.

— Возможно, тебе удастся уговорить меня снять платье. — На этот раз Эмма задрожала от желания. — Если постараешься изо всех сил.

Его хриплый смех предупредил Эмму, что это был вызов, которого он ждал. Он приподнял ее волосы и нежно коснулся губами пульсирующей жилки у основания шеи.

Эмма затаила дыхание. Судя по обжигающим прикосновениям губ, своими жаркими поцелуями Джейми явно собрался растопить се платье.

Эмма запрокинула голову, предоставляя его губам полное господство над своей шеей. После нескольких мгновений такой сладостной муки ей пришлось уцепиться за рукава Джейми, чтобы удержать равновесие.

— Для грубого горца ваши прикосновения довольно убедительны, сэр.

— Эти высокомерные английские джентльмены и распространяют всякие мерзкие слухи о нас и о наших овцах. Они просто не хотят, чтобы их девушки знали, чего лишаются.

Язык Джейми путешествовал по изящной ушной раковине, и Эмма едва сдерживала стоны и поджимала от удовольствия пальцы ног.

— Может, они не хотят, чтобы их овцы знали, чего они лишаются.

Глубокий грудной смех Джейми согрел Эмму изнутри. Пока его губы продолжали ласкать ее ухо, руки осторожно спускали вниз ее платье, оголив одно плечо. Эмма мысленно поблагодарила Мьюиру за такое простенькое платье, не имевшее ни скользких жемчужных пуговиц, ни многочисленных рядов стальных крючков. Ни неприятного корсета, поддерживавшего грудь, которая уже жаждала прикосновений Джейми.

Потребовалось всего лишь одно осторожное движение, и грудь освободилась от лифа. Джейми смотрел на освещаемую лунным светом Эмму с потемневшим от страсти лицом, и она почувствовала, как участился ее пульс и затрепетало в животе. От удовольствия, нараставшего в ней с каждой секундой, напряглись и затвердели соски.

Это удовольствие пришло к ней вместе с чувственным наслаждением, когда Джейми наклонился и коснулся кончиком языка напряженного бутона груди. Он с невероятной нежностью ласкал языком твердый сосок, потом обхватил его губами. Теперь Эмма уже больше не могла сдерживать стоны безудержного наслаждения.

Она застонала вновь, когда Джейми завладел второй грудью, обхватив ее ладонью и нежно сжимая.

Откуда у человека может быть столько рук? Одна из них, воспользовавшись ее безумным волнением, забралась под юбку. Даже сейчас она скользила между колен все выше и выше, пока не коснулась шелковистых завитков между бедер.

Когда Джейми накрыл рукой ее плоть, словно Эмма больше не принадлежала себе, а только ему, она онемела от потрясения.

— Но моя мать никогда…

Джейми прикрыл ей рот, и в его глазах блестело изумление.

— Ты не могла бы больше не говорить о своей матери, дорогая? Во время занятий любовью большинство мужчин считает, что это… отвлекает внимание.

— Ее инструкции по поводу того, как отговорить мужа приходить к жене в спальню, еще больше… мешают сосредоточиться, — рассмеялась Эмма, когда он убрал руку.

Джейми удивил ее, наклонившись и поцеловав кончик ее носа, прежде чем вновь прижаться к ее губам. Его язык нежно ласкал ее рот до тех пор, пока губы Эммы покорно не раскрылись навстречу его губам. Он проник к ней в рот, совершая ритмичные движения языком, которые были и чувственными и неотразимыми. Очень скоро они дышали как одно целое, каждый вздох Эммы совпадал со вздохом Джейми.

И только потом его ищущие пальцы проникли сквозь шелковистые завитки между ее бедер и коснулись влажной горячей плоти. Он ловил губами стоны, рвущиеся с ее губ, его ловкие пальцы ласкали нежные лепестки плоти, открывшиеся, как некий экзотический цветок, наполненный самым сладким божественным нектаром.

Эмма никогда не знала, что можно получить такое безумное удовольствие. Она разрывалась между желанием плотно сдвинуть бедра, чтобы ослабить сладкую боль желания, возникшую между ними, или, наоборот, раздвинуть их пошире, чтобы Джейми мог ласкать ее. Но его прикосновения только усиливали эту боль, и вскоре ее дыхание участилось она стала жадно хватать ртом воздух.

Не обращая внимания на то, что она, сгорая от желания, уже двигалась навстречу его ладони, Джейми продолжал ласкать ее набухшую влажную плоть, словно в мире не было другого занятия, которое он бы предпочёл этому, и для этого у него впереди была целая ночь. В тот момент, когда Эмма решила, что больше уже не сможет терпеть его изящную дьявольскую пытку, подушечкой большого пальца Джейми стал ласкать круговыми движениями напряженный бутон плоти, что скрывался под шелковистыми завитками. В этот момент его длинный палец скользнул немного ниже и осторожно толкнулся вглубь ее тела раз, второй, третий, прежде чем проникнуть туда глубоко.

С губ Эммы вместе со стоном наслаждения сорвалось его имя, и ее тело, охваченное жаром страсти, задрожало от восхитительного, ослепительного восторга.

Как только Эмма смогла снова дышать, видеть и двигаться, она тут же села и сняла свои башмаки.

— Что ты делаешь? — встревожено спросил Джейми.

— Вознаграждаю твои усилия, — стаскивая чулки, ответила Эмма.

— О, я только начал, — предупредил Джейми, когда Эмма села на колени и сняла через голову платье.

Отбросив его в сторону, Эмма смело посмотрела в лицо Джейми, зная, что, стоя перед ним на коленях с растрепанными волосами, с горящими от удовольствия, которое он ей доставил, щеками и с набухшей грудью, она, должно быть, выглядит как большинство бесстыдных девиц. Но страх, что Джейми может принять ее за такую, развеяли страсть и благоговение, которые читались в его глазах, когда он как зачарованный впервые смотрел на ее обнаженное тело.

— Ты так прекрасна, — хрипло прошептал он, медленно пожирая глазами каждый дюйм ее тела. — Ты этого не заслуживаешь. Ты заслуживаешь огромной кровати из великолепного красного дерева. И гору пуховых подушек. И свет свечей. И шелковые простыни. И…

— Может, я заслуживаю всего этого. — Теперь настал черед Эммы приложить палец к его губам. — Но мне нужен только ты.

Джейми потянулся к ней, прижимая к себе ее обнаженное тело, словно исключительной страстью своих объятий каким-то образом мог превратить их в единое целое. Там, где она была мягкой, он был твердым, там, где она имела нежные изгибы, он был жестким и угловатым. Эмма запустила в его волосы пальцы и уткнулась лицом в его шею, удивленная тем, что к глазам подступили жгучие слезы. Он пах дымом, весенним дождем и ветром, что дул в соснах в холодную зимнюю ночь. Он пах свободой, которой она до этой ночи никогда не знала.

— Итак, что я должна сделать, чтобы уговорить тебя раздеться? — пробормотала Эмма, покрывая поцелуями его крепкую шею.

Джейми мягко отстранил ее от себя, и лихая улыбка заиграла на его губах:

— Вам, миледи, стоит только попросить.

Эмма не успела даже вздохнуть, как он снял с себя рубашку, чулки и сапоги. Она была готова умереть со стыда, когда он потянулся к кожаным шнуркам своих бриджей, если бы не заметила, насколько неуверенными были его руки.

Когда Джейми стянул с себя бриджи и опустился на колени, любопытство Эммы побороло ее девичью стыдливость. У него было великолепное тело — гладкое, упругое и мускулистое, даже мускулистее, чем она себе представляла.

Не сумев устоять перед соблазном, она вытянула руку и провела ею по груди Джейми, восхищаясь паникой, которую ее прикосновение посеяло в нем. Несмотря на прохладу, крепкое тело Джейми покрылось испариной. Приободренная его затуманившимся взглядом и неровным дыханием, рука Эммы спустилась ниже, скатившись по невероятно упругим мышцам живота, потом еще ниже, и накрыла ту часть тела, которая выступала вперед, словно молила ее о прикосновении.

Джейми с низким стоном откинул голову.

Нахлынувшая на Эмму волна желания совпала с волной удовольствия. Он больше не обладает полнотой власти. Теперь у нее есть власть над ним, власть покорить его своей воле и в прямом, и в переносном смысле этого слова; лепить его своей ладонью и наблюдать, как удлиняется и набухает его плоть, хотя она могла бы поклясться, что это больше невозможно. Когда она провела рукой по твердой плоти, ей на пальцы с ее бархатистой головки упала капля семени, как самая редкая и самая драгоценная жемчужина.

— Ты как-то говорил мне, что это причиняет боль, — серьезно сказала Эмма, поднимая на него глаза.

— Это так, девочка, — сквозь зубы процедил Джейми. — Это самая сладкая боль на свете.

Они оба понимали, что существует только один способ облегчить его страдания. Когда Джейми положил ее на одеяла и накрыл своим телом, защитив от лунного света, Эмма вдруг осознала, что привела его сюда только потому, что он единственная тень, которую она искала, единственная темнота, в плен которой она бы с удовольствием сдалась.

Эмма прижалась к нему, дрожа от предвкушения и страха. Она собиралась сделать это. Она собиралась позволить ему проникнуть внутрь своего тела, туда, где еще никогда не бывал мужчина.

Напряженная плоть Джейми потерлась немного между ее бедер, смачиваясь щедрой влагой, которая пролилась в ответ на его ласки. Когда Эмма почувствовала, как сладостная дрожь опять начинаем пронзать ее тело, она испугалась, что Джейми хочет продлить ее мучения. Но когда напряженная плоть попыталась искать вход в ее тело, она поняла, что он не собирается оставлять неудовлетворенным ее желание. Он собирался дать ей все, к чему она стремилась. И больше.

Намного больше.

Пальцы Эммы вонзились в спину Джейми, когда ее неопытное тело постаралось принять его. Она напряглась и закусила губу, чтобы сдержать крик, когда почувствовала болезненное ощущение. Но он не успокоился, пока его напряженная плоть не погрузилась полностью в ее горячее лоно.

— Прости, мой ангел, — прошептал Джейми, касаясь губами ее влажных от испарины бровей. — Промедление только продлило бы боль.

— Мою или твою? — язвительно спросила Эмма, давая ему понять, что она намерена пережить это.

— И мою, и твою.

Тело Джейми вздрогнуло, похоже, от смеха в самый неподходящий момент.

Он начал двигаться внутри ее, одновременно нежно целуя ее губы. Ее боль переросла в приглушенную пульсацию, только обострившую осознание немыслимой интимности того, что они делали. Теперь она действительно была его пленницей. Она больше не властна над своим телом, она полностью подчинилась ему. Спасения от него нет. Он окружил ее. Окутал собой. Каждый ее вздох он сделал своим, любое ее желание мог выполнить только он. Казалось, что нет ни одной части ее тела, которой он не касался, включая ее душу.

Когда Джейми вдруг внезапно остановился, Эмме захотелось зарыдать от разочарования.

Она открыла глаза и увидела его вопросительный взгляд.

— Эмма, дорогая, что-то не так? Почему ты ведешь себя так тихо? Тебе очень больно?

— Моя мать… — Эмма тут же закрыла рот, но потом продолжила: — Мне говорили, что, если я буду хоть немного двигаться под телом графа, его возбуждение закончится намного быстрее. Поэтому я подумала, если я буду лежать совершенно спокойно…

Эмма замолчала, предоставив ему возможность самому сделать очевидный вывод.

— Ты можешь извиваться как хочешь, девочка моя, — приглушенно рассмеялся Джейми. — Я все равно буду продолжать это до тех пор, пока могу. Конечно, учитывая, насколько горячее, влажное и узкое твое лоно, — он сжал зубы и застонал, когда Эмма попробовала качнуть бедрами, — все это может длиться не так долго, как нам обоим хотелось бы.

Сделав это предупреждение, Джейми стал медленно двигаться, заполняя ее тело так же, как заполнял ее сердце и мысли. Жаркая пульсирующая боль все нарастала и нарастала, а потом Эмму захватил мощный ритм его движения. Она выгнула спину, приподняв бедра, чтобы принять его еще глубже. Он вознаградил ее храбрость, приняв такую позу, что при каждом движении касался того самого необыкновенно чувствительного бутона, спрятавшегося среди влажных шелковистых завитков между ее ног. С каждым дразнящим движением он выполнял свое обещание соблазнить и доставить удовольствие.

Должно быть, Джейми почувствовал, что она задрожала и напрягла мышцы, обхватившие его плоть.

— Давай со мной, Эммалина, — прорычал он. — Иди ко мне.

А потом все случилось. Она, дрожа все телом и испытывая неукротимое блаженство, снова взлетала все выше и выше над краем бездны. Но на этот раз она будет падать не одна. Джейми с приглушенным рычанием совершил свой прыжок над этой бездной, успев в самый последний момент выйти из ее тела, чтобы излить свою живительную влагу ей на живот.

Джейми проснулся перед восходом солнца. Эмма спала в его объятиях точно так же, как тогда утром после похищения. Только на этот раз существовало одно огромное отличие: они оба были без одежды.

Какое приятное отличие, подумал Джейми, зарываясь носом в ее кудряшки, от которых пахло чем-то сладким. И хотя его плоть уже толкалась в мягкую округлость ее ягодиц, бессовестным образом требуя внимания к себе, Джейми не хотелось будить Эмму и нарушать это мгновение.

Его ладонь скользнула по роскошному изгибу бедра. Так долго прожив на этой суровой земле, трудно было поверить, что что-то может быть таким мягким и шелковистым на ощупь. Как он предполагает через несколько часов отправить ее назад к Хепберну, когда больше всего на свете ему хочется провести остаток дня, целуя каждую из ее родинок, рассыпанных, как мускатные орехи, по светящемуся алебастру кожи?

Он должен праздновать. Он опять одержал победу над своим врагом. Эмма никогда не будет принадлежать Хепберну. Но удовлетворение, которое он предвкушал, притуплялось зазубренным краем отчаяния. Потому что ему она тоже никогда не будет принадлежать. Эти несколько украденных часов между полночью и рассветом — все, на что он может рассчитывать.

Когда она пришла к нему этой ночью, он согласился бы почти на все ради шанса вот так подержать ее в своих объятиях. Но какой же он дурак, что поверил, что сможет полюбить ее на одну ночь, а потом позволит ей уйти, не прихватив с собой кусочка его разбитого сердца.

Большую часть ночи он провел, уже балансируя на грани беды. Всякий раз, когда он занимался с ней любовью, ему все труднее было заставлять себя выходить из ее узкого, шелковистого лона, потому что на самом деле ему хотелось излить в нее свое семя, поставить знак, что она принадлежит ему, чтобы ни Хепберн, ни кто-то другой в этом мире никогда не смогли поспорить с этим. Но он должен соблюдать договоренность. Нельзя отправлять ее в Англию с позором, не рискуя, что ее отправят назад с его ребенком в ее животе.

Если бы Гордон Хепберн не был так беспечен в подобных делах, Лианна Синклер, возможно, была бы жива сегодня. Джейми не собирался повторять ошибок отца. Тот был до кончиков ногтей Хепберном, высматривал то, что хотел, потом брал это, ничуть не задумываясь о последствиях или о цене. Всю свою жизнь Джейми стремился доказать, что в его жилах течет кровь Синклеров. Он никогда не станет Хепберном. Он никогда не будет таким, как его отец. Он не безумный эгоист и не будет просить Эмму рисковать собственной жизнью ради жизни с ним.

Она далека от всего того, что нравится ему. Ей комфортнее в какой-нибудь уютной беседке, увитой розами, в Ланкашире, за чаем с сестрами, на коленях свернулся кот, в руках книга. Хепберн оторвал ее от всего этого, но во власти Джейми вернуть ее туда, где ей хорошо. Она может всю свою жизнь прожить в комфорте и безопасности, подальше от многовековых междоусобиц и их последствий.

Эмма пошевелилась во сне, прижимаясь к нему своей маленькой мягкой попкой. После ночи любви ее кожа хранила мускусный запах, который пробудил в нем сильное желание овладеть ею опять.

— Не бойся, девочка, — прошептал он Эмме на ухо, — просыпаясь, мужчины часто пребывают в таком состоянии.

— М-м-м… Я рада, что это не имеет никакого отношения ко мне. Ты понимаешь, что мы точно так же проснулись в тот раз, когда я впервые спала в твоих объятиях?

— Я тоже об этом думал. Но есть одно маленькое отличие.

Джейми сильнее прижал ее к себе, немного подтянул тело вверх и одним точным движением вошел в нее сзади.

Эмма вздрогнула и выгнулась ему навстречу.

— Простите меня за препирательства, сэр, — выдохнула она, — но мне кажется, вряд ли кто-то может назвать это отличие незначительным.

Джейми зажал между большими и указательными пальцами ее напряженные соски и осторожно потянул их.

— Означает ли это, что я подхожу для тебя на роль любовника?

— Я уверена, что Бриджид ошиблась, — выдохнула свое согласие Эмма. — Ангус и Малькольм могут только надеяться, что когда-нибудь станут такими любовниками, как ты.

Закрыв глаза и зарывшись лицом в ее волосы, Джейми начал ритмично двигаться, решив отложить наступление рассвета, насколько это возможно.

— А я благодарен тебе, что ты позволила мне это доказать.