Глава 8
«Мне следует остановить его», — думала Аннабел, цепляясь за остатки разума. Она пыталась напомнить себе, что обручена с другим человеком и что губы Кристиана на ее губах — это неправильно. Она должна была вернуться в каюту, должна была сделать… хоть что-нибудь. Но у нее сейчас так кружилась голова, что она не в состоянии была отстраниться, и все — из-за «Лунного сияния»! Но то, что она чувствовала в это мгновение… О, это было вызвано отнюдь не спиртным.
Почти не сознавая, что делает, девушка приоткрыла губы, и прикосновение теплых губ герцога превратилось в настоящий поцелуй, от которого по всему ее телу пробежала дрожь удовольствия. И казалось, что тело ее действовало словно само по себе, потому что Аннабел вдруг встала на цыпочки и со всей страстью ответила на поцелуй, хотя она могла бы поклясться, что ничего подобного делать не собиралась.
Более того, она в тот же миг ощутила, что одного поцелуя мало — ей хотелось большего. Обвивая руками шею Кристиана, она крепко прижалась к нему всем телом. Из груди его вырвался хриплый стон, а руки скользнули ниже, к ее талии. В следующее мгновение он чуть приподнял ее, так что бедра Аннабел прижались к его паху и она почувствовала, как он возбужден. Это вернуло ее к действительности, и она, задыхаясь, оторвалась от губ герцога и оттолкнула его. Он опустил ее на пол, и она, освободившись, сделала шаг назад.
Они молча смотрели друг на друга, и никто из них не мог произнести ни слова. «О Боже, я никогда ничему не научусь, — говорила себе Аннабел. — Я всегда буду совершать одну и ту же ошибку».
Как только эта ужасная мысль промелькнула у нее, пол под ее ногами покачнулся, а в глазах потемнело. А в следующую секунду она соскользнула в темную пропасть. Но прежде чем окончательно провалиться в небытие, девушка успела подумать: «У меня серьезные неприятности…»
— Аннабел!..
Она села и с трудом перевела дух — как после быстрого бега. Комната была освещена масляной лампой, стоящей на столике возле ее кровати, но тусклый серый свет, пробивающийся сквозь задернутые шторы, свидетельствовал о том, что за окном уже утро.
— Аннабел! — снова раздался голос матери. Раздался стук в дверь. — Аннабел, ты там?!
«Сон, — подумала девушка, и голос матери показался ей ангельским. — Ох, слава Богу. — Она прижала ладонь к груди — сердце ее бешено колотилось. — Да, я просто видела сон…»
Однако она чувствовала себя не слишком хорошо. Голова болела, в горле першило, и к тому же ее мутило.
— Аннабел! — Мать снова постучалась, на этот раз — гораздо громче.
— Я здесь, мама, — отозвалась девушка.
Когда же дверь наконец отворилась, она отбросила одеяло, чтобы выбраться из постели. Но стоило ей увидеть на себе голубой шелк, как ее осенило: она вдруг поняла, почему на ней этот пеньюар вместо ночной рубашки. И тотчас же нахлынули воспоминания…
Невольно вздрогнув, Аннабел накрылась одеялом за мгновение до того, как мать вошла в комнату.
— Вставай, соня, — сказала Генриетта, бесцеремонно нарушая ее покой. — Сегодня день твоей свадьбы, ты помнишь?
Аннабел молча уставилась на мать, поскольку свадьба была последним, о чем она думала, потому что больше всего ее занимал тот факт, что все воспоминания оказались отнюдь не сном. Она и в самом деле ночью сидела в «форде», напиваясь «Лунным сиянием» вместе с Кристианом дю Кейном.
— Что с тобой, Аннабел Мэй?! — воскликнула мать, подходя ближе. — Ты белая как простыня. Что-нибудь случилось? Тебе нехорошо?
Нехорошо? Аннабел прижала руку ко лбу — в ее голове, казалось, что-то постоянно взрывалось.
— Мне правда не очень хорошо, — пробормотала она. — Ты не дашь мне порошка от головной боли? И немного мяты…
— Конечно, дорогая. — Генриетта отправилась на поиски необходимого, и Аннабел тотчас выскочила из постели.
Девушка поспешно освободилась от проклятого пеньюара и попыталась восстановить в памяти события прошлой ночи, пока надевала ночную рубашку. Кажется, она долго не могла заснуть… Поэтому встала и взяла одну из бутылей Джорджа, предположив, что спиртное поможет ей успокоиться. И она отправилась… погулять. Да-да, она тайком спустилась в грузовой отсек и немного посидела в «форде», представляя, как будет разъезжать по английским дорогам вместе с Бернардом. Она пыталась приучить себя к мысли о том, что станет графиней, — надеялась, что это восстановит ее решимость выйти замуж. А потом… потом появился Кристиан. И в этот момент начались неприятности.
Оказалось, что он шел следом за ней, что само по себе очень тревожило. Но еще неприятнее был тот неоспоримый факт, что она позволила ему остаться. Кристиан дю Кейн — вот причина ее бессонницы и ее сомнений. Она все-таки позволила ему остаться. О чем она только думала?!
Аннабел постаралась припомнить дальнейшее.
Кажется, он дал ей свой пиджак, чтобы она не замерзла. И они сидели в машине, разговаривая о… О Боже, о любви!
Она с ужасом поняла, что рассказала герцогу о Билли Джоне. И в отчаянии застонала, чувствуя, как горят ее щеки. Да-да, она рассказала о самом унизительном моменте своей жизни, поведала самый сокровенный секрет этому мужчине. Но почему?! Зачем?!
Тяжело вздохнув, Аннабел отбросила бессмысленные вопросы. У нее не было на это времени. Что ж, ведь она рассказала об этом и своей лучшей подруге Дженни Картер.
Но больше всего девушку беспокоило не то, что она сказала, а то, что сделала. Но что же она сделала?..
Снова вздохнув, Аннабел принялась расхаживать по каюте, старательно вспоминая произошедшее ночью. Увы, после «Лунного сияния» она могла делать… все, что угодно.
Они вместе вышли из грузового отсека — это она хорошо помнила. И отправились на палубу, а потом… Потом они вдруг оказались в дамской турецкой бане, и он поцеловал ее.
Аннабел остановилась и в отчаянии застонала. О Господи, что же стряслось с ее здравым смыслом? В ночь перед свадьбой ее целовал другой мужчина! И она позволила ему это сделать!
Пораженная этим открытием, девушка снова зашагала по комнате, припоминая детали. Она помнила, как у нее кружилась голова — конечно же, от «Лунного сияния», а не от поцелуев. Потом ноги ее подкосились, и герцог отнес ее к ней в комнату, положил на кровать и ушел. Вот и все.
Тут дверь отворилась, и Аннабел обернулась, постаравшись придать лицу безмятежное выражение. В каюту вошла Лиза; она принесла свадебное платье, которое осторожно держала на вытянутых руках. А две горничные шли следом за ней с длинным шлейфом.
— Доброе утро, мисс Аннабел, — произнесла горничная с сильным ирландским акцентом. Широко улыбнувшись, она спросила: — Вы готовы пойти вниз и сказать «согласна»?
Этот вопрос вызвал у Аннабел новый приступ паники, но она тут же взяла себя в руки и подумала: «Я ведь не сделала ничего плохого этой ночью… Ну по крайней мере не слишком много плохого». Она отчаянно пыталась подавить в себе чувство вины и старалась думать только об одном — о том, что внизу ждали люди, ожидавшие, когда она выйдет замуж за графа Рамсфорда. И она все еще хотела за него выйти. Да, Скарборо поцеловал ее, — но что теперь она могла с этим поделать? Отменить свадьбу из-за одной безумной ночи? Унизить человека, которому она симпатизировала, бросив его у алтаря? Разрушить все свои надежды, будущее своей сестры и всей семьи? Снова сделать своих близких изгоями из-за одного поцелуя мужчины, с которым она знакома меньше недели?
Ни в коем случае! Аннабел сделала глубокий вдох и ответила:
— Я готова, Лиза. Еще более готова, чем когда-либо.
Бутылка из-под «Лунного сияния» опустела.
Кристиан нахмурился, перевернул бутыль вверх донышком и увидел, как последняя капля упала на ковер рядом с его кроватью.
За последние несколько часов он выпил немало — даже для мужчины, привычного к выпивке. Но все же недостаточно для того, чтобы забыть поцелуи Аннабел Уитон.
Кожа на ее щеках была похожа на шелк, а губы мягкие, как бархат, хранили вкус «Лунного сияния», которое они пили.
Он прислонился к деревянной панели позади своей койки, закрыл глаза — и тотчас же вновь ощутил ее тело, прижимавшееся к нему, и почувствовал запах ее волос и вкус ее губ. Более того, он даже слышал ее прерывистое дыхание во влажном от пара воздухе турецкой бани и слышал шипение кранов и радиатора. И он до сих пор видел желание в ее глазах, желание, которое ему так хотелось утолить.
А потом она потеряла сознание, но он вовремя ее подхватил, так что она не упала на пол. Увы, даже очнувшись, девушка не могла стоять на ногах, и он понес ее в комнату. Однако каждый шаг был для него пыткой, поскольку под тонким шелком ее пеньюара не было ровным счетом ничего. Он внес девушку в каюту, надеясь, что не разбудил никого из членов ее семьи. Уложив Аннабел на кровать, он даже не попытался ее раздеть, и, к сожалению, теперь этот шанс был потерян для него навсегда.
И конечно же, он еще недостаточно выпил для того, чтобы забыть все это. Очевидно, придется найти еще спиртного.
Кристиан положил пустую бутылку на кровать, вышел из комнаты и вернулся с бутылкой виски, обнаруженной в баре салона. Не заботясь о том, чтобы найти еще и стакан, он сделал несколько больших глотков прямо из горлышка, но это не слишком помогло.
Он все еще был охвачен желанием — был не в силах избавиться от воспоминаний об ослепительной улыбке Аннабел и ее изумительном теле. Однако он знал, что это желание никогда не удастся удовлетворить. Впрочем, герцог прекрасно понимал: только идиота этот факт мог волновать больше, чем потеря обещанных денег.
Он вернулся в постель, взяв виски с собой, но заснуть не смог. Вместо этого он пил, вспоминал и слушал, как корабельные часы на полке рядом с ним отсчитывали одну минуту за другой.
Он знал, что Сильвия уже встала, поскольку слышал, как она позвонила в колокольчик, вызывая горничную. Кристиан хотел позвать камердинера, но потом передумал. Оказаться на свадьбе Аннабел Уитон, увидеть, как она связывает себя с графом Рамсфордом до конца своих дней, — этого ему совсем не хотелось.
Когда Артур впервые пришел к нему, то предложил великолепную, как тогда казалось, возможность заработать, но с течением времени Кристиан понял: все его попытки образумить девушку окажутся бесплодными. Герцог планировал прибыть в Лондон во время сезона, но теперь… Ведь он почти наверняка увидит там Аннабел рука об руку с этим напыщенным мерзавцем — а это было бы выше его сил. Так что если он все-таки останется в Лондоне, то ему, должно быть, придется провести весь сезон, систематически напиваясь.
«Впрочем, это не так уж и плохо», — сказал себе Кристиан. Кроме того, он еще не был до конца уверен, что потерпел крах. Возможно, что-нибудь из сказанного им упало на благодатную почву, и она отменит церемонию в последнюю минуту. Формально герцог не был приглашен на свадьбу, но он не мог упустить даже малейшую возможность того, что увидит, как Аннабел бросит Рамми прямо у алтаря. Да-да, ему необходимо увидеть это собственными глазами. И к черту этикет!
Кристиан повернулся, чтобы посмотреть на часы, и тут же почувствовал, что его голова как будто раскалывается надвое. Но, хорошенько сосредоточившись, он смог определить, что до десяти часов оставалось еще несколько минут. Он опустил ноги на пол и встал, однако ему пришлось опереться о ближайший стол и постоять так, пока мир вокруг него не перестал вращаться.
Осторожно передвигаясь, Кристиан нашел пиджак, лежавший на полу, среди прочей одежды, и надел его. И тут же промелькнула мысль: «Наверное, стоило бы одеться немного лучше». Взгляд в зеркало подтвердил, что выглядел он даже хуже, чем предполагал. По правде сказать, выглядел он просто чудовищно.
На лице, смотревшем на него из зеркала, отражался не только недостаток сна; волосы же настоятельно требовали расчески, а щетина на подбородке — бритвы. Герцог провел ладонью по лицу и поморщился — щетина оказалась ужасно колючей. Но он ничего не мог с этим поделать, потому что опоздать на свадьбу было бы еще хуже, чем прийти небритым.
Поэтому он сделал то, что смог. Плеснул в лицо холодной водой, провел пальцами по волосам, чтобы привести их в какое-то подобие порядка, и пригладил помятую одежду. Герцог хотел заново завязать узел галстука, но от этой идеи пришлось отказаться — концы галстука выпадали из рук. Так что в конце концов он отвернулся от зеркала и вышел из каюты.
Когда Кристиан вошел в зал, церемония уже началась; было очевидно, что Аннабел все же решила пройти через это. Свободных мест, к сожалению, не оказалось, поэтому Кристиан, прислонившись к одной из колонн, имитирующих мрамор, приготовился наблюдать за самой фальшивой из свадеб со дня своей собственной. Однако несколько минут спустя он обнаружил, что лучше бы ему оставаться в кровати.
Это был тот самый момент, о котором мечтает каждая девушка.
Стоя рядом с Бернардом перед священником, Аннабел чувствовала, как ее покидает нерешительность и чувство вины. А ведь утром, проснувшись, она являла собой ужасное зрелище. Но порошок от головной боли и мята сделали свое дело, а после легкого завтрака, состоявшего из тоста с чаем, все последствия минувшей ночи окончательно улетучились. Муки совести оказались куда более сильными, но девушка справилась и с этой задачей, и теперь, слушая голос преподобного Браунли, открывающего церемонию, она снова была собой — уверенной, стойкой и подготовленной к будущему.
— Дорогие возлюбленные, — начал святой отец, — мы собрались здесь, перед лицом Господа и людей, чтобы соединить этого мужчину и эту женщину узами священного брака, который есть почетный союз, благословенный Господом…
Аннабел взглянула на стоящего рядом с ней мужчину, и при виде его профиля в ней снова пробудились симпатия, благодарность и огромное чувство облегчения. Казалось, что наконец-то все стало на свои места — включая ее собственный здравый смысл.
— …И в этот священный союз, — продолжал преподобный Браунли, — эти двое вступают сейчас. Если кто-нибудь из присутствующих может назвать причину, по которой эти двое не могут быть соединены, то пусть говорит немедленно — или молчит всегда.
И в тот же миг раздался голос герцога Скарборо, эхом прокатившийся по залу:
— Я могу назвать причину!
А затем раздались возгласы шокированных гостей, и в их рядах началось движение — все озирались, чтобы увидеть человека, произнесшего эти слова. Граф тоже обернулся, но Аннабел вдруг поняла, что не может пошевелиться — она замерла точно муха, которую накололи на булавку.
— Эта свадьба — фарс, — продолжал герцог, отчетливо произнося каждое слово, — фарс и ложь.
Эти его слова мгновенно вывели Аннабел из ступора. Она резко развернулась и, отбросив вуаль, скрывавшую ее лицо, взглянула на человека, прислонившегося к одной из колонн у самой лестницы. На нем была все та же одежда, что и накануне ночью, но хотя он и выглядел грубым и отталкивающим, все же ему удавалось оставаться дьявольски привлекательным. И являться все таким же источником неприятностей.
Помимо своей воли Аннабел взглянула на его губы, вспомнив, как они прижимались к ее губам. И тотчас же по ее телу — под целомудренным белым платьем — разлился нестерпимый жар. Такая реакция вызвала у нее слезы обиды и ярости. Ведь предполагалось, что это будет самый прекрасный и памятный момент ее жизни, — а герцог все испортил. Почему?
Как будто услышав ее мысленный вопрос, он посмотрел прямо ей в глаза, но если Аннабел надеялась увидеть ответ на свой вопрос, то ее ожидало разочарование. Выражения его лица она не могла разгадать.
— То, что вы сказали, сэр, может считаться лишь вашим субъективным мнением, — ответил преподобный, обращаясь к Скарборо. — У вас есть серьезная причина, чтобы протестовать против этого брака?
Герцог снова взглянул на невесту.
— Да, есть.
«О Боже, он собирается рассказать всем о прошедшей ночи!» — промелькнуло у Аннабел, и ее пронзил безумный страх. Но неужели он действительно… Нет, он не посмеет!
Кристиан сделал шаг вперед, но тут Же покачнулся, неуверенно стоя на ногах. Нахмурившись, он несколько раз моргнул и снова прислонился к колонне. Потом опять заговорил:
— Эти двое собираются поклясться перед лицом Бога любить, чтить и уважать друг друга. Любовь? Уважение? — Он презрительно фыркнул. — Все это — лицемерие. По крайней мере — в данном случае.
— Но почему вы… — Аннабел задыхалась от ярости. — Вы низкий, вы презренный, вы…
Она умолкла; ее душила ярость, и ей не удалось больше вымолвить ни слова. Казалось, ярость заменила все ее прочие чувства и заполнила каждую частичку тела — от кончиков шелковых туфелек до увенчанной тюлем головы, от белоснежных перчаток до тщательно уложенных волос. Ярость ее была подобна лаве и жгла так, что казалось, она вот-вот вспыхнет и сгорит дотла.
— Но это лишь ваше мнение, — повторил преподобный Браунли. — Какова же причина, по которой вы высказываете ваш протест, сэр? Вы должны выразиться яснее.
Все еще глядя на девушку, Скарборо скрестил руки на широкой груди, и его губы искривились в усмешке.
— Мне рассказать, Аннабел? — спросил он. — Или вы сами предпочтете сделать это?
Именно эта его усмешка побудила ее к действию. Подхватив подол длинного платья обеими руками, девушка пошла прямо к герцогу, не обращая внимания на предостерегающие взгляды гостей.
— Рассказать о чем?! — крикнул Бернард вслед невесте. — Аннабел, о чем он говорит?!
Она не ответила. В это мгновение все ее внимание было приковано к мужчине у колонны, к мужчине с насмешливыми голубыми глазами и душой змеи. Именно он был виновен в том, что у нее родились сомнения относительно собственной свадьбы. А теперь унизил и опозорил ее перед всеми этими людьми. Она должна как-то остановить его.
Оказавшись прямо перед герцогом, Аннабел постаралась сдержать свою ярость и вести себя достойно. Пусть она и родилась под жестяной крышей лачуги в Миссисипи, но она вот-вот станет графиней, а графини всегда соблюдают приличия.
Она горделиво вскинула подбородок, как ей диктовало ее будущее положение, и уже открыла рот, чтобы с холодной вежливостью приказать Кристиану немедленно выйти, — но тут он проговорил:
— Разве вам не понравилась та турецкая баня?
И в тот же миг Аннабел забыла о своем намерении вести себя как подобает графине. Она в ярости прошипела:
— Ублюдок!..
А затем, не раздумывая ни секунды, на глазах у сотни гостей из нью-йоркского и английского высшего общества, ударила герцога Скарборо кулаком в челюсть.
