Глава 19

Время почти пришло. Кристиан задержался перед зеркалом, слушая, как колокола часовни звонят в отдалении. Затем заглянул в собственные глаза, отражавшиеся в зеркале. Вчерашние слова Аннабел все еще звенели у него в ушах.

«Я люблю тебя».

Когда она сказала это, он едва ли поверил ей — отнес ее слова на счет желания, которое женщины так часто путают с любовью. Но сегодня утром, когда он проснулся, эти слова эхом отдавались в его памяти, и он решил, что отныне будет считать их истиной. Решил, что сделает их правдивыми — пусть даже ему придется потратить на это всю жизнь. И он поклялся, что будет видеть Аннабел каждый день и каждую ночь до конца своих дней. Потому что он любил ее.

Возможно, он полюбил ее еще той ночью, когда они сидели в ее «форде» и она, усмехаясь, рассказывала, как купила банк, затем, смеясь, потащила его в турецкую баню. Он был очарован ею даже и на следующий день, когда ударила его в челюсть.

Кристиан никогда ни за что бы не поверил, что сможет полюбить. Он никогда раньше не любил, но теперь был влюблен и слышал гулкий стук собственного сердца. А его онемевшие пальцы никак не могли завязать галстук. Но главное — мужчина в зеркале улыбался так, как улыбались только счастливые люди.

«Наверное, влюбленные мужчины всегда выглядят смешно», — подумал герцог.

А еще они делали глупости. Например, останавливали венчание, находясь в пьяном виде. Но если кто-нибудь сделает то же самое сегодня, то он прикончит ублюдка!

Макинтайр за его спиной деликатно кашлянул.

— Ваша светлость, вам помочь?

Этот вопрос вернул его к реальности.

— Нет-нет. — Кристиан стер с лица улыбку, возвращаясь к насущной проблеме, которую представлял его белый шелковый галстук. Покончив с ним, он опустил руки и несколько мгновений изучал результат своих трудов. Затем, удовлетворившись, кивнул и отвернулся от зеркала.

Но Макинтайр все же поправил галстук хозяина, прежде чем прикрепить к нему булавку. После чего подал ему свадебный сюртук. Руки герцога скользнули в рукава, и он повернулся к Макинтайру, чтобы тот застегнул пуговицы. К лацкану камердинер приколол букетик из фиалок и розовых бутонов, а затем протянул Кристиану пару белых перчаток.

— Спасибо, — кивнул герцог. — Пусть Каррадерз подает экипаж. Я вскоре спущусь.

— Да, ваша светлость.

Поклонившись, слуга удалился. Кристиан же не пошел за ним, поскольку ему оставалось сделать еще одно дело, прежде чем отправиться в часовню. Он вышел из комнаты и спустился вниз, но вместо того чтобы направиться в холл, повернул в противоположную сторону, туда, где находилась картинная галерея.

Задержавшись у входа, герцог сделал глубокий вдох, затем прошел по коридору и остановился перед портретом бледной хрупкой девушки с волосами, отливающими светлым золотом, — то был образ, который он созерцал уже двенадцать лет, хотя и старался не смотреть на портрет Эви подолгу.

Но теперь Кристиан заставил себя как следует взглянуть на нее — взглянуть на эту робкую улыбку и на эти голубые глаза, когда-то смотревшие на него с таким обожанием. Он также заставил себя вспомнить о некоторых событиях… Вспомнил кричащего на него Эндрю, напоминающего о чести семьи и долге перед Скарборо. Вспомнил и лондонский сезон с его балами, приемами и хорошенькими наследницами из Америки. На одном из таких балов он и подошел к Эви, чтобы пригласить ее на танец…

Он заставил себя вспомнить то лето, которое они провели в Филадельфии, — тогда он и попросил ее выйти за него. И вспомнил те обещания, что дал ее родителям, а также собственный цинизм, когда раздумывал о том чрезмерном значении, которое глупые американцы придавали любви в таком скучном деле, как брак.

Он смотрел на Эви и вспоминал всю ту ложь, которую говорил ей. Ложь, которую скрывала его, Кристиана, улыбка, его взгляд и голос все то время, что он ухаживал за ней. И вспомнил лживые клятвы, которые давал ей в день их свадьбы.

Он заставил себя подумать о том человеке, которым был, когда давал те клятвы, о том самонадеянном молодом человеке, который, хотя и ни разу не изменил жене за три года, все же не был ей по-настоящему верен. Он продолжал пить и играть, тратя время на бесполезные занятия и приятелей и забыв о женщине, которой поклялся в любви и деньги которой тратил. Он тогда ни разу не задумался о степени ее одиночества. И не был рядом с ней в минуты отчаяния.

Сегодня день его второй свадьбы, и теперь, глядя на портрет своей первой жены, Кристиан выплеснул всю свою боль в словах, которые давно уже следовало произнести. Но только сейчас, глядя в глаза Эви, он прошептал:

— Мне очень жаль. Пожалуйста, прости меня, Эви.

Он не заслужил прощения. Он знал это. Но стоя здесь и думая о том человеке, которым был тогда, Кристиан знал, что больше таким не будет. Прошло двенадцать лет, и он изменился, даже не заметив, когда и как это произошло. Мужчина, которым он теперь стал, был способен ценить то, что имел, мог выполнять свои обязанности и любить ту женщину, на которой собирался жениться.

И клятвы, которые он даст сегодня, не будут ложью. Он любил Аннабел и хотел уважать ее и заботиться о ней всегда, хотел провести свою жизнь только с ней одной. Он желал, чтобы она тоже любила его, и мечтал каждый день делать ее счастливой. Он любил ее так, как тот легкомысленный юнец не был способен любить Эви.

Тут в очередной раз пробили часы, и Кристиан понял, что время пришло. Медленно, с чувством сожаления и раскаяния, Кристиан оставил прошлое позади и протянул руку к портрету, чтобы в последний раз коснуться бледной щеки своей покойной жены.

— Эви, — тихо произнес он, — пора попрощаться.

Платье сидело на ней идеально, цветы были прекрасны, а от красоты часовни у Аннабел захватило дух, когда она шла по проходу рядом с Джорджем. Она радовалась, что на ее лице была вуаль. Вуаль помогала скрывать волнение и позволяла выглядеть спокойной, пока она шла навстречу Кристиану, смотревшему на нее с чрезвычайно серьезным выражением лица.

Наконец отчим выпустил ее руку, и она стала рядом с женихом. Но от этого ее сомнения лишь усилились.

— Дорогие мои возлюбленные… — начал викарий, и мысли Аннабел понеслись вскачь — точно испуганные кони.

Надо ли ей делать это? Она очень сомневалась… Сможет ли она провести всю жизнь рядом с любимым без взаимной любви? Она уже начинала бояться, что не выдержит этого.

— Если у кого-нибудь есть причина, — произнес священник, — по которой эти двое не могут вступить в священный брак, то пусть говорит сейчас — или молчит всегда.

Стало ясно, что наступил тот самый момент, момент истины. Сейчас — или никогда.

— Подождите! — Аннабел подняла руку, обтянутую белой перчаткой. — Я не могу!

Не обращая внимания на изумленные взгляды и восклицания гостей, она откинула вуаль, сунула букет в руки Сильвии и повернулась к Кристиану.

— Я не могу этого сделать, — сказала она, заставив себя взглянуть прямо ему в лицо. — Я не могу выйти за тебя только из-за боязни того, что подумают другие люди, или из-за того, что ты желаешь поступить благородно по отношению ко мне. Я не могу этого сделать.

Он смотрел на нее во все глаза — как будто не в силах был поверить в то, что слышал. И она не могла его винить, потому что лишь сейчас приняла окончательное решение.

— Прости, Кристиан. Я знаю, что я самая несносная женщина в мире. У меня ушло слишком много времени на то, чтобы осознать свою ошибку, но теперь я ее осознаю. Я ошибалась, а ты был прав.

— Прав в чем? Аннабел, о чем ты говоришь?

— Ты как-то сказал, что никто не должен выходить замуж без любви. — Она помолчала, собираясь с духом, чтобы произнести те слова, которые хотела сказать. — И ты был прав. — Аннабел усмехнулась, показав на богатое убранство часовни. — Без любви все это не имеет смысла. Я люблю тебя, но знаю, что ты меня не любишь, поэтому я не могу выйти за тебя, Кристиан. Мне очень жаль…

Слезы заструились по ее лицу — слезы, лившиеся прямо из разбитого сердца. Но она тотчас отвернулась, чтобы Кристиан не заметил ее слез, и, подобрав юбки, стремительно побежала по проходу, не обращая внимания на пораженных гостей и голос Кристиана — тот звал ее по имени.

Аннабел бежала изо всех сил, бежала, пока часовня не осталась позади и под ее ногами не оказался зеленый газон. Она не знала, куда бежит, но хотела убежать как можно дальше от любимого.

Тут снова раздался его голос:

— Аннабел, подожди!

Она слышала, как он бежал за ней, и постаралась бежать еще быстрее, но против него у нее не было шансов, особенно в туго затянутом корсете. Как Аннабел ни старалась, через несколько мгновений она почувствовала, как рука Кристиана обхватила ее талию. Он тотчас остановился, заставив остановиться и ее, затем прошептал ей в ухо:

— Так ты в самом деле любишь меня?

Она сопротивлялась, но он крепко держал ее, а его горячее дыхание опаляло ее щеку.

— Отпусти меня, Кристиан! — Она всхлипнула, вцепившись в его руку на своей талии. А по щекам ее снова заструились слезы.

— Так ты тогда сказала правду? — снова спросил Кристиан. — Скажи, ты любишь меня?

Но Аннабел не могла произнести слова о любви.

— Какая разница? — пробурчала она, радуясь, что он не видел ее слез. — Мы не можем пожениться. Разве ты не понимаешь? Я не могу стать… твоим вторым шансом.

— Ты действительно так думаешь? — Он отпустил ее, но только для того, чтобы она смогла повернуться к нему лицом. А затем его пальцы сжали ее плечи. — Думаешь, что я женюсь на тебе, чтобы исправить мою ошибку с Эви?

— А разве не так?

— Нет. И я женюсь на тебе не потому, что это с моей стороны благородно, как ты сказала. Хотя я не виню тебя, если ты так думаешь. Раньше я и сам так думал. Но этим утром я наконец сказал себе правду. Видишь ли, я никогда не отличался склонностью к благородным поступкам. Я женюсь на тебе просто потому, что ты нужна мне. Я люблю тебя, Аннабел. Я понял это слишком поздно, но это — чистейшая правда.

Она смотрела на него в изумлении, не в состоянии поверить ему.

— Это… в самом деле так?

— Да, Аннабел. — Он еще крепче сжал ее плечи и слегка встряхнул. — Меня не заботит, откуда ты родом, и мне все равно, как ты говоришь, — я в восторге от твоего голоса. А если ты когда-нибудь вздумаешь брать уроки дикции, то я подам на развод. И я женюсь на тебе не потому, что боюсь сплетней. Я вовсе не спасаю твою репутацию и не геройствую. Просто я люблю тебя. Я любил тебя почти с самого начала, но не понимал этого. Назови меня глупцом, но я полагаю, до меня начало это доходить только тогда, когда я приехал домой.

— Домой? Ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать — сюда, в Скарборо. Находясь здесь без тебя, подготавливая все к сегодняшнему дню, я задумался о том, что все это значит для меня. Ну… брак, дети и прочее… И я понял, что мы будем заботиться о нашем доме не только для самих себя, но для них, для следующих поколений. Вот почему вчера я отвел тебя в детскую. И я никогда не чувствовал себя более счастливым, чем в тот миг, когда ты сказала, что не хочешь, чтобы наши дети росли в этих темных и мрачных комнатах, что ты не допустишь этого.

— Я просто убеждена, что…

— Да, я знаю. И за это тоже люблю тебя, Аннабел. — Он помолчал, пристально глядя на нее. — Однако я не думал, что ты попытаешься сбежать от ответственности.

Она тяжело вздохнула:

— Но, Кристиан, я…

— Да, никогда не думал, что ты сбежишь или же станешь искать легких путей. — Он раскинул руки, как будто хотел охватить ими все поместье, раскинувшееся вокруг них. — Я думал, ты боролась за это. И за нас с тобой.

Аннабел снова всхлипнула, всем сердцем желая верить ему.

— Ах, Кристиан…

— Я не хочу убегать от своих обязанностей, — продолжал он. — В первый раз я чувствую: цель моей жизни в том, чтобы быть твоим мужем, жить здесь с тобой и с нашими детьми, заботиться о нашем доме и об окрестных фермах. Брак с Эви я воспринимал как скучную обязанность, поэтому не собирался менять свой образ жизни. Мне был всего двадцать один год, когда я женился, и я тогда не знал, что такое любовь и долг. Но теперь-то я хорошо знаю, что это такое. Я люблю тебя, Аннабел, и выполню свой долг перед тобой, перед нами обоими и перед нашими детьми.

— А я…

— Буду честен, — снова перебил герцог, — я рад, что у тебя есть деньги, потому что они понадобятся для Скарборо. Жаль, что я не могу сделать широкий жест и сказать, что не возьму у тебя ни пенни, — я просто не могу себе этого позволить. Но клянусь тебе, Аннабел, клянусь своей жизнью, что твои деньги не имеют ни малейшего отношения к причинам, по которым я хочу жениться на тебе. Причина лишь в том, что я люблю тебя, и…

— Сколько же болтовни! — воскликнула Аннабел. — Когда ты принимаешься уговаривать девушку, то не знаешь, когда вовремя остановиться! Могу я сказать тебе кое-что?

Он выпрямился, отпуская ее, и кашлянул.

— Да, конечно. Прости.

— Так вот, я действительно люблю тебя. — Она радостно улыбнулась. — И я вовсе не пыталась сбежать или уйти от ответственности. Но я знала, что не смогу выйти за тебя, если ты не любишь меня. Ведь я-то люблю тебя, Кристиан. Но теперь, когда я знаю о твоих чувствах… Теперь ты никогда в жизни не сможешь от меня избавиться! А если решишь отказаться от своего титула, если решишь отправиться в Париж, или в Америку, или даже на Клондайк, лучше тебе приготовиться к тому, что я поеду с тобой. Потому что я не собираюсь сидеть дома в одиночестве и страдать без тебя.

— Аннабел, герцог не может отказаться от титула. Не существует способа сделать это. Да я и не хочу. Я хочу взять на себя эту ответственность. — Он рассмеялся и добавил: — Никто мне не поверит, но я в самом деле хочу ответственности. Но только в том случае, если ты станешь моей герцогиней.

— Я хочу того же, что и ты, Кристиан.

— В самом деле? Но я лучше тебя знаю, что такое ответственность. Может быть… — Он сглотнул, потом спросил: — Может быть, тебе следует взять еще минутку на раздумья?

Она молча кивнула и внимательно посмотрела в его синие дымчатые глаза с дьявольски длинными темными ресницами. Заметила и все мелкие морщинки в уголках его глаз и около губ. Затем вспомнила, как его губы могли кривиться в насмешливой, но очаровательной улыбке. «Нет, это лицо не похоже на лицо негодяя», — подумала девушка. Потом вдруг нахмурилась и спросила:

— А ты не изменишься, как только мы поженимся?

Он тут же ответил:

— Нет.

— Вот и хорошо. — Она обхватила его шею руками. — Потому что я люблю тебя именно таким.

— И я люблю тебя именно такой. Так что не меняйся. Никогда. — Он поцеловал ее, потом отстранился и с улыбкой добавил: — Пусть я негодяй, а ты девушка из Гузнек-Бенда, что в Миссисипи, но двести сорок два гостя сейчас там, внутри. И все они ждут, когда мы продолжим. — Он указал на часовню. — Что ж, идем?

— Да, конечно. Это наш долг.

— Именно так, моя дорогая, — сказал Кристиан столь напыщенно, что его невеста невольно рассмеялась. — Именно так.

Когда они подходили к часовне, он неожиданно запрокинул голову и расхохотался.

— Боже, я исполняю свой долг! Кто бы мог подумать?! Знаешь, похоже, я все-таки меняюсь.

— Может быть, перестанешь? — буркнула Аннабел. — Имей в виду: я люблю тебя именно таким, и ничего другого не потерплю.

Они вошли в часовню, и на сей раз, когда викарий добрался до той части, где спрашивают о «причинах», никто не произнес ни слова. Должно быть, семья Аннабел испытала в этот момент огромное облегчение.