Глава 17

Уолсингэм работал как одержимый, добиваясь заключения двух договоров: с Францией и с новыми шотландским королем; он хотел обеспечить для Англии мир на этих двух фронтах, потому что он знал наверняка: война с Испанией неизбежна и может разразиться со дня на день. В конце концов ему удалось заставить королеву поверить, что испанская Непобедимая армада готова к нападению на Англию.

Елизавета приказала усилить прибрежные оборонительные сооружения и подготовить все корабли королевского флота. Лорд Говард Эффингем, командующий этого флота, умолял ее предоставить ему больше кораблей и не скупиться на припасы. Елизавета отказалась выдать из казны деньги на провиант и на жалованье матросам.

Испания располагала теперь лучшими в мире кораблями с грозным вооружением; имена этих великолепных кораблей были у всех на устах: «Андалузиан», «Бискай», «Сан-Фелипе» и «Сан-Хуан».

Эссекс, Дрейк и Девонпорт день за днем пытались убедить королеву начать войну. Шейну и Сабби почти не представлялось возможности побыть вместе. Корабли Хокхерстов доставляли в Лондон грузы из Марокко и Алжира; Шейн тайно переправлял оружие в Ирландию и строил вместе с Дрейком секретные планы рейда в Испанию. Тем временем Сабби держалась поближе к компании придворных дам, поскольку из Голландии вернулись Лестер и другие вельможи, и понеслась череда головокружительных увеселений, словно весь двор вознамерился напоследок нагуляться всласть, прежде чем разразится война.

В этом лихорадочном прожигании жизни тон задавала Елизавета, которую особенно раззадоривало присутствие в Лондоне ее главной соперницы Петиции. В Голландии Летиция, в качестве жены Лестера, завела свой собственный двор. Даже здесь, в Лондоне, она открыто наслаждалась своим положением.

Она любила выставлять себя напоказ, что не слишком-то подобало ее высокому сану. Путешествовала она всегда с бьющей в глаза пышностью и в сопровождении целой оравы всадников и ливрейных лакеев на запятках.

Когда леди Чандос планировала званые обеды и увеселения для королевы, Елизавета до самой последней минуты не сообщала, прибудет ли она, поскольку там могла появиться Летиция. В такие дни утренняя церемония облачения королевы бывала наиболее душераздирающей, поскольку она меняла свои решения по десять раз, а потом еще в течение дня ее величество многократно переодевалась, переходя каждый раз к все более блистательным нарядам.

Тем временем Эссекс, пользуясь присутствием отчима (Лестера) и матери (Летиции), удвоил свои усилия, чтобы добиться у королевы согласия принять его сестер, Дороти Деверо и Пенелопу Рич. Она милостиво выслушивала его красноречивые просьбы, принимала дорогие подарки от сестриц, а за глаза высказывалась:

— Пфу! Мать — бесстыдница, продажная тварь, а дочки и того хуже. Да я их даже во двор Уайтхолла не допущу, не говоря уж о дворцовых залах!

Вместе с Лестером из Голландии вернулся и Чарльз Блаунт, и Пенелопа немедленно возобновила их роман, который продолжался уже восемь лет. Для нее многое упростилось бы, если бы только ее приняли ко двору. Сабби приглашала эту парочку в Темз-Вью, зная об их связи, а Эссекс открыл для них двери своего дворца, Эссекс-Хауса.

В конце концов, после многочисленных тайных бесед с ее величеством, Дрейк с Девонпортом добились, что королева — хотя и с превеликой неохотой — дала согласие направить к берегам Испании тридцать кораблей, дабы воспрепятствовать сборам испанского флота.

Последующие многочисленные обсуждения в самых высоких кабинетах привели к тому, что вице-адмиралу флота, Уильяму Бэроу, чей флагманский корабль носил гордое имя «Золотой Лев», было приказано составить компанию Дрейку и Девонпорту.

Однако у них были свои понятия о том, что такое успешный внезапный рейд. Оба они были прирожденными лидерами, не приученными к ограничениям государственной службы, и договорились, что, когда придет срок действовать, они будут поступать, как сочтут нужным, исходя из интересов дела. И к дьяволу всю эту официальную канитель!

Сабби отправилась к ювелиру, чтобы снять со своего счета солидную сумму денег. Она решила заняться в Темз-Вью переустройством двух комнат, примыкающих к хозяйской спальне, таким образом, чтобы превратить одну из них в свою личную гостиную, а другую — в гардеробную. Ее наряды уже не умещались в шкафах, и для них требовалось гораздо больше места. Конечно, можно было распорядиться отсылать счета за все ее покупки лорду Девонпорту, но ей почему-то гораздо больше нравилось расплачиваться с торговцами золотом.

Дверь, ведущая из конторы в лавку, открылась, и Сабби с удивлением увидела выходящую из конторы дочь Уолсингэма.

— Франсес! Как приятно тебя повстречать!

Но… я подозреваю, что ты собираешься продать свои драгоценности… — грустно предположила Сабби.

— О Сабби, мои драгоценности проданы уже давным-давно, — чистосердечно призналась Франсес. — Я здесь, потому что приходится продать последние драгоценности моей матери.

Сабби не могла этого перенести. Она втащила Франсес обратно в контору и, бросившись к ювелиру, потребовала только что приобретенные им драгоценности:

— Я дам вам двойную цену по сравнению с той, что вы за них выплатили.

Ювелир повиновался без промедления. Это была метресса богатейшего любимчика королевы, Бога Морей, и ее желание следовало считать приказом. Час был уже не ранний, и Сабби настояла, чтобы они вместе с Франсес сейчас заехали в Темз-Вью и поели чего-нибудь горячего.

За едой Сабби сумела заставить гостью разговориться. Франсес горестно взглянула на свои испачканные чернилами пальцы.

— Я теперь исполняю при отце обязанности его постоянного секретаря, — вздохнула она. — Он очень болен и не может вынести чьего-либо присутствия… только меня к себе и подпускает. Я проглядывала отцовские расчетные книги, и оказалось, что королева задолжала нам тысячи, тысячи фунтов. Я написала письма ее величеству и лорду Берли и приложила расчет итоговых сумм, но, увы, ответа так и не получила.

Сабби попробовала найти этому какое-нибудь разумное объяснение:

— Наверно, сейчас там только и думают, что Англия на грани войны… со дня на день ждут нападения испанской армады и готовятся дать испанцам отпор. Вот на это все и брошено — а прочие дела считаются второстепенными.

— Королева назначила нового министра — мистера Уильяма Дэвисона, но отец отказался передать ему свои досье и прочие документы.

Он напрямик заявил, что, пока он жив, этот Дэвисон не дотронется до его бумаг!

— Твой отец умирает? — сочувственно спросила Сабби.

Франсес печально кивнула.

— Он взял с меня обещание, что на его похоронах будут присутствовать только самые близкие. Он не хочет таких публичных проводов, какие были устроены Филиппу… Но, по-моему, он завел разговор о семейных похоронах просто потому, что нам это обойдется дешевле.

— Но ведь за ним сохраняется право на погребение в соборе Святого Павла? — спросила Сабби.

Франсес снова кивнула.

— Да, но… Сабби, я так боюсь, что кредиторы затребуют его труп. Это в наши дни так часто случается, но я не могу и подумать о таком позоре!

— Ох, довольно уже разговоров о смерти! — воскликнула Сабби. — Вечером я поведу тебя в театр. В Театре Розы сегодня новое представление, все только о нем и толкуют.

Это история о любви.

— Сабби, мне нельзя, я же в трауре, — с сожалением отказалась Франсес.

— Ничего подобного, очень даже можно.

Ты скинешь этот вдовий траур и наденешь что-нибудь из моих вещей… ну, и маску, конечно. Никто не догадается. Тебе нужно хоть немного отвлечься от своих бед, Франсес. Послушайся меня!

Франсес выбрала плотно облегающее платье переливчато-синего цвета, подчеркивающее ее поразительно тонкую талию. Маска из павлиньих перьев того же цвета, с нарядными бирюзовыми, пурпурными и черными кружками, надежно скрывала лицо. Сабби облачилась в нежно-розовое платье (такой оттенок назывался «цветок персика»), к которому замечательно подходили красновато-коричневые рукава с прорезями, а на шею надела цепочку с великолепной камеей из слоновой кости. Маска из слоновой кости и золота довершала наряд.

Пока длилось представление, они с замиранием сердца прислушивались к каждому слову юных влюбленных, которых преследовал злой рок. Обе были настолько поглощены тем, что происходило на сцене, что даже не заметили, как пристально наблюдал за ними Эссекс весь последний час. Когда упал занавес, обе плакали навзрыд. И тут Сабби услышала знакомый голос:

— А вы могли бы умереть ради любви, прекрасная Сабби?

— Надеюсь, милорд Эссекс, у меня достаточно здравого смысла, чтобы этого не случилось.

— Прекрасно. Но не представите ли вы меня этой ослепительной леди?

Франсес ахнула, и Сабби весьма твердо ответила:

— Невозможно, милорд. Она не должна быть узнана никем… такова необходимость.

— Причины такой скрытности вполне понятны: по-видимому, ее муж не должен догадаться, что она провела ночь в городе, — насмешливо заключил он.

— Милорд, я вдова, — чопорно отрезала Франсес.

— Вы, без сомнения, шутите, милочка, вы еще совсем ребенок.

— Она говорит правду, — вмешалась Сабби. — Она в трауре, Робин, и если узнают, что она была в театре, разразится скандал.

Он был заинтригован. И покорен незнакомкой. Он узнает, кто она такая, будьте уверены.

Учтиво поклонившись, он пропустил их к выходу.

— Благодарение небесам, что он меня не узнал, — выдохнула Франсес.

— А было бы совсем неплохо подружиться с Эссексом. Может быть, он — единственный человек на земле, который сумел бы выцарапать у королевы ваши деньги.

Франсес уныло покачала головой:

— Отец ни за что не позволит мне прибегать к таким методам.

С того дня не прошло и месяца, как умер сэр Фрэнсис Уолсингэм. Его тело доставили в Лондон под покровом ночи, на барке, принадлежавшей Сабби. Из пола собора Святого Павла было вынуто несколько каменных плит, и грозного министра опустили в могилу рядом с могилой его зятя, сэра Филиппа Сиднея.

Франсес, исполненная благодарности к Сабби за дружескую поддержку, принесла ей все секретные досье на лорда Девонпорта. В ответ на столь великодушный жест Сабби заставила ее принять пять тысяч фунтов, чтобы Франсес выкупила закладные на дом Уолсингэма. Теперь молодая вдова могла вновь вселиться в этот дом и жить в Лондоне.

С ее полного согласия Сабби поговорила с Эссексом, когда в следующий раз встретилась с ним при дворе. Она сообщила ему, что одна из ее подруг хотела бы открыть ему свое лицо и имя, если бы он взял на себя труд как-нибудь вечером пожаловать на ужин в Темз-Вью.

Две молодые женщины искусно разыграли всю сцену. Тщательно продуманный костюм Франсес должен был подчеркнуть ее воздушную женственность и хрупкость. Всесторонне обсудив этот важный предмет, они решили, что Франсес ни в коем случае не должна отдаваться ему, пока их не свяжут брачные узы.

Когда капкан был расставлен и наживка готова, Сабби скромно удалилась.

— Милорд Эссекс, вы — единственный человек, способный мне помочь. Мой отец верно служил королеве, но она давно ничего ему не платила. Она задолжала нам многие тысячи фунтов, но к моим обращениям она глуха. Вы не могли бы похлопотать за меня, милорд? — с надеждой спросила она.

— Франсес, сердечко мое, вы просите о единственной вещи, которую я не могу сделать. Бесс рассвирепеет от ревности, если я выступлю ходатаем за такую молодую и красивую женщину, как вы.

Губы у Франсес задрожали, глаза наполнились слезами, и она отвернулась.

— О деньгах можно не беспокоиться, моя ласточка. У меня их полно.

Он уже знал, что хочет ее, но знал и то, что связь с ней пришлось бы хранить в глубочайшей тайне. Это не дежурная фрейлина, которая готова задрать для него свои юбки в темном коридоре дворца. Франсес — вдова благородного сэра Филиппа Сиднея, но это лишь делало его влечение к ней еще более неодолимым.

Как только Шейн получил известие о смерти Уолсингэма, он немедленно возвратился домой из Плимута, где полным ходом шла подготовка эскадры для похода в Испанию. Он мчался во весь опор ночь напролет, домчался до Суррея — и тут узнал, что Франсес в Лондоне. Он завернул в Темз-Вью, чтобы принять ванну, переодеться и сменить коня, но, увидев Сабби, уютно свернувшуюся клубочком на его кровати, не устоял против искушения и присоединился к ней.

— Мой ночной дракон, — сонно пробормотала она, когда его руки обвились вокруг нее и прижали к твердой груди. Этой ночью она осталась в Темз-Вью именно потому, что знала: смерть Уолсингэма заставит Шейна прискакать в Лондон, чтобы заполучить опасные досье.

— Франсес здесь? — спросил он осторожно.

— Ах, это ради встречи с ней ты примчался сломя голову? — поддразнила она его.

— Сабби, ты знаешь, как это для меня важно, — сказал он, крепко схватив ее за плечи.

— Конечно знаю, — подтвердила она. — Именно поэтому я вручила Франсес пять тысяч фунтов для выкупа закладных на Уолсингэм-Хаус.

— Она отдала тебе досье? — нетерпеливо спросил он.

— Да, без малейшего колебания.

Она соскользнула с кровати, чтобы зажечь свечи с запахом сандалового дерева, и их экзотический аромат поплыл над постелью. Она сидела перед ним, скрестив ноги по-турецки, и ее длинные медные пряди рассыпались вокруг, прикрывая ее наготу. С трудом заставив себя подавить влечение, которое неизменно вызывала в нем ее яркая красота, он сделал над собой усилие, чтобы сосредоточиться:

— Надеюсь, ты хранишь досье в надежном месте?

— Шейн, я сожгла их сразу, как только они оказались у меня в руках, — беспечно солгала она.

— Проклятье! — выругался он, хотя в голосе у него звучало явное облегчение. — Ты их прочла?

Ему отчаянно хотелось узнать, что же там разведали ищейки Уолсингэма, но ответ Сабби его разочаровал:

— Нет, — снова солгала она и потянулась к нему, не отрывая взгляда от его губ. И он поддался манящему, неотразимому магнетизму, которым могла его заворожить только эта единственная на свете женщина.

— Когда ты отплываешь в Испанию? — спросила она между поцелуями.

— Ты же знаешь, я не могу сказать тебе ничего, кроме того, что это будет скоро.

Но страсть, которую он вкладывал в любовные ласки, без всяких слов сказала ей, что прямо из ее объятий он должен будет уйти навстречу опасной миссии, которую задумали они с Дрейком. Он был ненасытен, он не мог утолить свою жажду обладания, словно то была последняя встреча, подаренная им судьбой.

Когда уже близок был рассвет и небо порозовело — а они так и не заснули ни на минуту, — он сказал:

— Если со мной что-нибудь случится, зайди к Джекобу Голдмену. По моему завещанию ты будешь хорошо обеспечена.

— А твоя жена? — спросила она требовательно.

Он заколебался, памятуя, что в прошлом разговоры о его жене вызывали между ними горячие ссоры. Скулы у него затвердели, но он ответил:

— Она также будет хорошо обеспечена, Сабби. В конце-то концов, это мой долг.

Почему-то эти слова принесли ей странное облегчение. Она потянула к себе его темную гриву, и он положил голову ей на грудь. Так они и заснули.

Когда Сабби проснулась, она была одна.

Бледное весеннее солнце успело высоко подняться над горизонтом, и она понимала, что к этому часу он должен быть уже на полпути от Плимута. Она подтянула колени к подбородку и обхватила их руками. О, если бы и она могла пуститься навстречу опасным приключениям! Нет, ей вовсе не хотелось бы самой быть мужчиной, но она завидовала их свободе и силе, потому что они могли вывести корабль в море, затеять сражение и вернуться домой со славой и богатством.

Перед ее мысленным взором пробегали заманчивые картины. Хорошо бы сейчас примчаться в Плимут, чтобы на прощанье помахать ему рукой, и пожелать ему доброй удачи, и поцеловать на счастье… Она улыбнулась. Да почему же ее мечты не должны идти дальше этого? Почему бы не пробраться тайком на борт «Дерзновенного» и не отплыть вместе с Шейном в Испанию? Тут ее лицо омрачилось.

Ну и взбеленится же он, обнаружив ее на борту своего корабля! Если дело ограничится только побоями, она еще сможет считать, что легко отделалась. Она вздохнула и откинула прочь покрывало, а заодно и пустые фантазии. Теперь, когда Духов день миновал, двор будет занят планами переезда в Гринвич на весну и лето; поэтому она решила вернуться к Кейт Эшфорд и ее хлопотам в гардеробной. Кроме того, она обещала Франсес, что придет в Уолсингэм-Хаус пообедать, но конечно ей там предстояло изображать собой некое подобие дуэньи или компаньонки, поскольку Франсес и на этот раз принимала у себя Эссекса.

Едва она выбралась из ванны, как услышала знакомый голос Мэтью, бегом поднимавшегося по лестнице и взывавшего на ходу:

— Хок! Где тебя черти носят? Тебе что, больше делать нечего, как валяться в постели с этой женщиной днем и ночью?

Сабби закуталась в просторное полотенце и вышла из ванной комнаты. Она не знала, следует ли посмеяться над словами Мэтью или посчитать их оскорблением. Увидев, что она не одета, он присвистнул, а потом быстро спросил:

— Где он? У меня для него приказ от королевы.

— Он уехал, Мэтью. Уехал обратно в Плимут.

— О Господи, только не это! — возопил Мэтью. — Она же с меня шкуру сдерет. Я ее клятвенно заверил, что он в Темз-Вью и что я передам ему эти новые приказы.

Сабби взглянула на него в задумчивости.

— Нам придется сейчас же пуститься за ним вдогонку.

— Что это значит — нам?

— О Мэтью, пожалуйста, ты же не лишишь меня возможности попрощаться с ним, перед тем как он отплывет в Испанию! Кровь Господня, Мэтью, если что-нибудь с ним стрясется, я, может быть, никогда его больше не увижу!

По ее щеке скатилась слезинка, и он взмолился:

— Не плачь, солнышко. Я отвезу тебя к нему, раз это так много для тебя значит.

— Я оденусь и сразу вернусь.

— Оденься так, чтобы ехать верхом.

И прихвати какие-нибудь теплые вещи. «Роза Девона» стоит на якоре в Дувре. Я только что вернулся из Кале.

Одетая и обутая, с перекинутым через руку тяжелым дорожным плащом, она спустилась вниз.

— Покажи мне депешу. Что там за приказы?

— Приказы секретные, и депеша опечатана, но, по словам ее величества, настоятельно необходимо, чтобы Шейн получил их немедленно. Она также отправила запечатанные приказы Дрейку и вице-адмиралу Бэроу.

Сабби — как бы невзначай — подсунула ноготь большого пальца под восковую печать и вскрыла пакет.

— Смерть Господня, Сабби, ты же не можешь срывать королевскую печать! — запротестовал он.

— Почему нет? Я его жена, — напомнила она.

— Какое это имеет значение? Тут секретные военные приказы!

— Боже правый! — воскликнула она. — Эти приказы ему не придутся по вкусу. Бесс отменяет данное им разрешение выйти в море.

Она запрещает эскадре заходить в испанский порт, поскольку это могут расценить как акт войны.

— Ну что ж, у нас, по крайней мере, будет законное основание, чтобы поспешить за ним следом. Приказы, которые она направила Дрейку и Бэроу, видимо, имеют то же содержание.

Она подбежала к столу Шейна и вновь запечатала пакет каплей расплавленного воска.

— Возьми мои седельные суки, Мэтью. Давай пошевеливаться! Мы должны добраться до Плимута раньше, чем туда поспевают другие курьеры.

«Роза Девона» миновала все те же порты, которые Мэтью показывал Сабби, когда впервые доставил ее в Лондон, только на этот раз он не стал зря тратить время и заходить в Гастингс, Истборн и на остров Уайт. Обогнув южную оконечность Девоншира, называемую Болт-Хэд, Мэтью вошел в плимутскую гавань.

В гавани теснилось более тридцати стоящих на якоре кораблей. Флагманский корабль Дрейка «Бонавентура» — равно как и «Золотой Лев» вице-адмирала и «Дерзновенный» Девонпорта — имел водоизмещение пятьсот тонн; его борта ощетинились многочисленными пушками. В составе флотилии насчитывались также, по крайней мере, десять корветов водоизмещением свыше двухсот тонн каждый и дюжина судов поменьше — легких фрегатов и пинасс. Все были вооружены медными пушками, способными сеять смерть на неприятельских палубах.

Мэтью решил, что наилучший способ привлечь внимание Шейна, не порождая подозрений у окружающих, заключается в том, чтобы поднять позывной сигнал «Дерзновенного».

Смысл сообщений, которыми начали обмениваться «Роза Девона» и «Дерзновенный», оказался столь темным и туманным, что Шейн, потеряв терпение, приказал спустить на воду шлюпку с гребцами и отправился потолковать с братом.

Он подозревал, что Мэтью придумал какую-то уловку, которая дала бы тому возможность присоединиться к экспедиции в Кадис; но именно этого Шейн не собирался допускать ни в коем случае. И дело было не просто в том, что он не желал подвергать риску «Розу Девона». Он не питал иллюзий: их затея чрезвычайно опасна. Возможно, за успех придется заплатить многими жизнями, и уж он позаботится о том, чтобы среди них не оказалась жизнь Мэтью Хокхерста.

Когда Шейн вошел в капитанскую каюту и обнаружил там Сабби вместе с Мэтью, его лицо исказилось от гнева. Он яростно обернулся к Мэтью:

— Вези ее обратно в Лондон! Немедленно!

— Шейн, — взмолилась она, протягивая ему пакет. — Мы привезли приказ от королевы!

Он выхватил пакет из ее рук и резко вскрыл его, а затем дважды перечел приказ: в такую глупость невозможно было поверить. Грязное ругательство сорвалось с его губ, и кулак с грохотом обрушился на стол.

— Какого дьявола ты мне это приволок? — набросился он на Мэтью.

Ответить поспешила Сабби:

— Потому что она отправила такие же приказы Дрейку и Бэроу. Курьеры, по всей вероятности, уже скачут в Плимут, и я хотела, чтобы ты получил депешу первым.

Туман бешенства, помутивший его разум, начал понемногу рассеиваться, когда до него дошло, что она предлагает. И усмехнулся, услышав ее следующие слова:

— Мэтью скажет ей, что мы опоздали: вы, мол, уже вышли в море.

Он прижал ее к своей груди, облаченной в колет из грубой кожи, не слишком задумываясь о целом арсенале, закрепленном у него на поясе. Потом развернул ее и подтолкнул к двери:

— Возвращайтесь домой, сударыня, да поживее!

Брату он сказал:

— С Дрейком никаких затруднений не будет: ничто в мире не помешает ему рвануть на Кадис. А вот вице-адмирал и все прочие старшие офицеры флота будут повиноваться этим дурацким приказам… если получат их. Что ж, придется позаботиться о том, чтобы они их не получили!

Он покинул корабль столь же поспешно, как и прибыл.

Мэтью восхищенно взглянул на Сабби:

— Он понял, что ты прочла приказы.

— Конечно понял и был от души благодарен, что я не стала терять времени.

— А все эти слезы и мольбы насчет того, чтобы я взял тебя с собой, потому что ты, чего доброго, никогда больше его не увидишь… это все было притворством! Ты же знала, что он откажется выполнять приказ, верно?

Она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его.

— Конечно, — признала она самым обыденным тоном. — Пойдем на палубу, поглядим, что происходит.

Не прошло и часа, как «Бонавентура» и «Дерзновенный» подняли якоря и во всем своем величии покинули гавань Плимута. Их путь лежал в Северную Атлантику. Десяток малых судов, словно затеяв детскую игру «делай-как-я», двинулись за ними, и у вице-адмирала, пребывающего на борту «Золотого Льва», не осталось выбора. Приказав остальным капитанам флотилии сниматься с якорей и следовать за ним, вышел в море и он.

Больше двух часов простояли на палубе, держась за поручни, Мэтью и Сабби. Когда гавань опустела, они взглянули друг на друга; вид у них был растерянный и несчастный. Обоих угнетало горькое чувство потери, как будто их бросили и забыли. Но тут он заметил, что в ее глазах зажегся знакомый огонек, словно она обдумывает какую-то проделку, — и даже дышать перестал. Наконец он шумно выдохнул воздух и с воодушевлением заорал:

— Почему бы и нет?

Они сплясали короткую джигу и кинулись обниматься, смеясь, как безумные.