Глава 11

По счастью, у Сабби не нашлось времени для того, чтобы предаваться мыслям о нанесенных ей обидах, и ненависть к Шейну не успела укорениться слишком глубоко: еще до рассвета в ее маленькую спаленку вошла Кейт Эшфорд, дабы сообщить о переезде в Виндзор.

— Королева просто покинет апартаменты в Гринвиче, переберется в апартаменты Виндзорского дворца и обнаружит там все в полной готовности. Она не имеет ни малейшего представления о том, каких трудов это стоит. Сейчас же собирай свои пожитки, а потом тебе придется закончить упаковку моих вещей. Благодарение Господу, когда я в свое время занималась укладкой ее одежды в сундуки, я пересыпала все наряды лавандой и камфорой, чтобы отпугнуть моль и чтобы не завелась плесень, но все равно, каждое платье необходимо хорошенько проветрить, прежде чем оно коснется ее драгоценной особы. Она дала мне список длиной в два ряда — список вещей, без которых она просто не может существовать, и я всю ночь провела на ногах: укладывала все это для перевозки. — Она перевела дух и колко добавила:

— А ты в это время где-то развлекалась.

Сабби ахнула и чуть не разразилась слезами, услышав такое определение всего, что ей пришлось пережить, но неожиданно для самой себя рассмеялась:

— О Кейт, ты умеешь даже трагедию превратить в фарс.

Перед глазами у нее возникла спальня в доме Темз-Вью, заваленная ее экстравагантными платьями. Ей вспомнилось, как вызывающе стояла она сама перед Шейном, одетая только в черные шелковые чулки, и только сейчас она вдруг осознала, что его неукротимая ярость была лишь маской, за которой он скрывал страдание и безмерную боль. Одного лишь подозрения, что она забавлялась в постели с другим, оказалось достаточно, чтобы довести его до умопомрачения. Он так ясно показал, сколь глубоки его чувства к ней! Заставить его полюбить ее будет совсем просто. Ну, а когда она этого добьется, она привяжет его к себе накрепко… пока не наступит срок для ее жестокой мести. Она представила себе, какой будет их следующая встреча, и уголки ее губ зловеще приподнялись.

В предрассветный час, когда Шейн отвез Сабби в Гринвич, настроение у него было хуже некуда. Из-за срочного путешествия в Ирландию он не спал несколько дней. В этот момент ему был противен весь белый свет вообще и сам он в особенности. Некое шестое чувство подсказывало, что за ним следят. Тем хуже для того несчастного проходимца, который выбрал для своих гнусных делишек именно эту ночь: сегодня Шейн не был расположен ни с кем церемониться. Навыки, приобретенные за годы обучения, не пропадают бесследно. Он ленивой походкой направился к речному спуску, а затем распластался спиной на влажной, скользкой каменной стене, чтобы подстеречь свою жертву. В мгновение ока он схватил соглядатая за горло, да так крепко, что не оставил тому даже возможности дышать, и заломил ему руку. О том, чтобы воспользоваться оружием, преследователь и мечтать не мог.

Голос Шейна был угрожающе спокоен, когда он процедил:

— У тебя это стало уже привычкой. Придется дать тебе короткий, но запоминающийся урок. Кому ты служишь?

Сначала спрошенный хранил молчание, но, когда Шейн поглубже вдавил пальцы ему в горло, стало очевидно, что дело может кончиться плохо.

— Кому служишь? — повторил Шейн свой вопрос и слегка ослабил хватку, чтобы тот смог ответить.

— У… Уолсингэму, — каркнул пленник.

Шейн на прощанье как следует крутанул пальцы заломленной руки незадачливого преследователя, который взвыл от боли и, взлетев вверх по ступеням речного спуска, растворился в ночи.

Итак, подумал Шейн, меня подозревают.

Его зубы блеснули во мраке, ибо он прекрасно понимал: будь у них хоть единственная улика против него, он уже сидел бы в Тауэре.

Сабби отдала необходимые распоряжения двум работникам, которые грузили на повозку скарб леди Эшфорд, а потом поспешила к себе в спальню, чтобы собрать свои вещи. Она сразу же заметила на подушке шкатулку изящной работы — в таких шкатулках обычно хранились драгоценности — и схватила письмо, запечатанное воском и помеченное оттиском, изображающим ястреба. Ее глаза загорелись, когда, открыв шкатулку, она обнаружила там ожерелье из нефрита с бирюзой — почти точную копию того ожерелья, которое она некогда позаимствовала у королевы.

Она сложила записку, которая граничила с государственной изменой, и спрятала ее в шкатулку.

В Виндзоре ей отвели комнатушку поблизости от апартаментов леди Эшфорд, и, сколь ни казалось это удивительным, там ее уже дожидалось другое послание. Ногтем большого пальца она сломала восковую печать и быстро прочла:

Ей пришлось провести несколько часов за работой в гардеробной, бок о бок с Кейт, прежде чем она смогла добраться до огромных виндзорских конюшен. Когда она отыскала конюха Хокхерстов, тот показал ей невысокую молочно-белую арабскую кобылу и специально изготовленные (по размерам благородного животного) упряжь и седло — черное с серебром. Успокоившись тем, что Суббота удобно устроена в Темз-Вью, Сабби совсем упустила из виду, что лошадь может ей понадобиться: в Виндзоре королева — в сопровождении многочисленной свиты — почти ежедневно выезжала на охоту в один из шестидесяти парков, окружавших резиденцию.

Она с восторгом погладила морду благородного животного, понимая, что для большинства людей такая лошадь — роскошь не по карману.

— Какая ты красавица, — тихо проговорила Сабби. — Я назову тебя Лилией.

Совсем уж непонятно было то, что один из костюмов для верховой езды, которыми она обзавелась, удивительно соответствовал этому сочетанию черного с белым. Каким образом Шейну удалось так подгадать? Казалось, что лорд Девонпорт знал о ней больше, чем она знала о нем. Требовалось немедленно поправить дело. Куда, интересно, он исчезает по ночам в компании своего таинственного Барона? Она уже и раньше была готова заподозрить, что он занимается каким-то преступным промыслом, вроде пиратства или контрабанды. И теперь, когда она думала об этом, такое предположение казалось тем более вероятным.

Чем скорее она переедет в Темз-Вью, тем скорее сумеет раздобыть новые сведения.

Необходимо было выкроить время, чтобы приготовить наряды для маскарада в день рождения королевы. Костюмов требовалось два: один — для начала вечера, когда каждый сможет ее узнать, и второй — для более позднего часа — вызывающе-дерзкий, но такой, чтобы ее не узнал никто.

На следующее утро она спозаранку явилась в гардеробную и обнаружила, что в процессе облачения королевы произошла какая-то заминка. Когда она услышала, какие речи срываются с монарших уст, у нее просто ноги подкосились.

Леди Кэтрин Грей, державшая на весу пять различных одеяний, из которых ее величество могла бы выбрать наиболее угодное ей, покачнулась и упала. Черные бусинки — глаза Елизаветы опасно сузились, когда ей на ум пришло наиболее вероятное объяснение.

— Грязная, распутная лицемерка! Вы смеете находиться рядом со мной с раздутым брюхом, где вы таскаете плод своей похоти? — орала королева.

Леди Бланш Перри, старшая и наиболее преданная из фрейлин королевы, пыталась утихомирить повелительницу:

— Дорогая государыня, вы же знаете, как легко случаются такие вещи.

— Легко?! — закричала королева, у которой от безграничного негодования волосы встали дыбом. — Легко для гулящих девок!

А эту считали добродетельной особой! — Елизавета рванулась к несчастной Кэтрин Грей и начала срывать с нее одежды, не обращая внимания на рыдания и мольбы провинившейся леди. — Чего вам бояться, если вы не побоялись пасть так низко?

Теперь, когда шнуровка корсета была распущена, всем присутствующим стало очевидно, что Кэтрин на сносях.

Она бросилась на колени и прошептала:

— Ваше величество, я замужем.

— Потаскуха! Вы смеете говорить об этом мне? Замужем? Это только отягчает вашу вину!

Какое право вы имели вступать в брак без моего разрешения? — Королева просто посинела от злобы и зависти. — Его имя, сударыня! — потребовала она столь непреклонно, что ни о каких увертках не приходилось и думать.

— Лорд Хартфорд, — еле слышно проговорила леди Грей, испуганная сверх всякой меры.

Елизавета тяжелым взглядом обвела окружающих.

— Итак, вы все сговорились скрывать от меня этот секрет. Стража! Стража! Препроводите леди Кэтрин Грей в Тауэр и сегодня же арестуйте лорда Хартфорда!

Молодую женщину, заливающуюся слезами, увели, и церемония облачения была завершена в ледяном молчании. Когда наконец Кейт и Сабби остались одни для наведения порядка в гардеробной, Сабби шепотом спросила:

— Она сумасшедшая?

Поджав губы, Кейт ответила едва слышно:

— В том, что касается брака, — безусловно. Она ведь знает, как выходила замуж и как погибла ее мать[Для того чтобы жениться на Анне Болейн, король Генрих VIII пожелал развестись со своей первой женой.

Поскольку папа Римский не давал разрешения на развод, Генрих учредил в Англии вместо католической церкви новую церковь — англиканскую, не подчиняющуюся Ватикану. Провозгласив самого себя главой новой церкви, Генрих развелся с Екатериной и женился на Анне Болейн, однако через год обвинил ее в неверности и послал на казнь. Анна Болейн была обезглавлена, когда ее дочери Елизавете было всего восемь месяцев.]. Может быть, вся эта история так на нее повлияла, что она способна взбелениться от самого невинного разговора о чьем-то замужестве.

Сабби прижала руку к горлу. Если королеве когда-нибудь станет известно о том, что Сабби замужем за ее драгоценным Богом Морей…

Что тогда будет — и подумать страшно!

Сабби строго-настрого приказала себе: при дворе, под носом у королевы, держаться от него как можно дальше!

В гардеробную вернулась Бланш Перри — за плащом с меховой опушкой. Обменявшись с Кейт выразительным взглядом, она сочла возможным высказаться:

— Знаете, из-за чего весь этот шум? Ей вот-вот стукнет пятьдесят три, и она прекрасно понимает, что ей уже не суждено стать матерью.

— Так что же, теперь празднества в честь дня рождения будут отменены? — спросила Сабби.

— Ни в коем случае, дитя мое, благодарение небесам. У нее настроение меняется так часто, что и не уследить. Утренний поцелуй Эссекса заставит ее мурлыкать.

Соблюдая удвоенную осторожность, чтобы не позволить никому проследить за ним, Хокхерст добрался до Треднидл-стрит. Он явился к О'Нилу, который метался по комнате, как лев в клетке. Хок понимал, как трудно будет удержать этого человека в доме, за порогом которого простирался Лондон со всеми его соблазнами. Пробуравив Шейна взглядом горящих глаз, О'Нил упрекнул его:

— Ты не сказал мне, что ты теперь лорд Девонпорт.

— Я вижу, вы тут не теряли времени даром, раз успели разузнать последние новости, — ответил Шейн, с опаской ожидая следующего вопроса.

— Как Джорджиана? — спросил О'Нил.

— В трауре, — коротко сообщил Шейн, от души надеясь, что собеседник пока не проведал, сколь недалеко она сейчас от Лондона — всего сорок миль.

— Я не стану больше отсиживаться тут, дожидаясь встречи с вашей королевой, — прямо заявил он.

Шейн улыбнулся: удивительно было и то, что ему удавалось сдерживать отца до сих пор.

— А вам и не придется больше ждать. Завтра вечером состоится бал-маскарад в честь дня рождения королевы. Вы можете отправиться туда в каком-нибудь экзотическом костюме, под маской, и открыться перед Бесс, когда сочтете момент подходящим. Уверен, вы сумеете выпутаться из любой опасной ситуации. Но вам нужно приготовить какой-нибудь подарок для королевы, — подумал Шейн вслух.

— У меня есть подарок. Подарок, от которого не сможет отказаться ни одна женщина, — высокомерно заявил престарелый буян.

Глаза Шейна сузились: О'Нил напомнил ему, что от этого «подарка» не отказалась и его мать. На этот раз тему переменил Шейн:

— Мы считаем так: если вас увидят в доверительном разговоре с королевой, если все убедятся, что вы беседуете с ней запросто и по-дружески, — Совет и думать забудет о выдаче Бэйдженолу приказа о вашем аресте.

Тем более что на таком приказе требуется ее подпись.

— Завтра вечером постарайся, чтобы тебя не видели рядом со мной, — посоветовал О'Нил.

Шейн шутливо поднял черную бровь. Его отцу было совсем не свойственно проявлять заботу о чьей-либо безопасности, так что, по-видимому, у него имелись какие-то иные соображения. Шейн усмехнулся:

— Не беспокойтесь, я не собираюсь ходить за вами по пятам. Вы будете предоставлены самому себе, до тех пор пока не пожелаете, чтобы вам обеспечили безопасное возвращение в Ирландию.

Рассвет двадцать седьмого сентября предвещал великолепный погожий день. Елизавета склонна была усматривать в этом воплощение прав, данных ей непосредственно Создателем, но тем не менее было отрадно, что погода благоприятствует ее планам и обещает удачную охоту.

На церемонии утреннего одевания Сабби была поражена: для выезда на охоту королева выбрала изысканное платье из красной парчи и такое количество драгоценностей, что даже слону было бы тяжело их таскать. Когда королева удалилась для завтрака, Кейт весело посмеялась, видя изумление племянницы.

— Она всегда отправляется на охоту при всех регалиях и при этом никогда не надевает амазонку. Ты заметила, что я предложила ей на выбор три красных платья? В моем безумии есть своя система: кровь от убитых животных не сделает ее похожей на мясника, и если даже мы не сможем потом вывести все пятна, это будет не так заметно.

Сабби поежилась.

— Но ведь она сама никаких животных не убивает?

— Ну да! Она всегда в самой гуще охоты.

В тот момент, когда зверя завалят, она уже тут как тут с кинжалом, чтобы перерезать ему горло и отхватить оба уха. Ими она одаривает своих фаворитов!

«Значит, мне надо держаться подальше от передних рядов», — думала Сабби, поспешая к себе в спальню, чтобы надеть белый бархатный костюм с черным шелковым жилетом.

Сегодня в королевской охоте должен был участвовать весь двор, и никому не разрешалось уклоняться — ни под каким предлогом.

Она добралась в конюшню с небольшим опозданием; конюх уже оседлал ее лошадь и теперь ждал всадницу. Основная группа охотников, состоявшая из королевы и ее приближенных, отбыла полчаса тому назад, сразу пустив лошадей вскачь; сейчас они уже далеко углубились в чащу виндзорских лесов. Белая арабская кобылка нервно приплясывала на месте, поэтому Сабби, прежде чем вскочить в седло, понадобилось успокоить ее ласковыми словами и поглаживанием по бокам. Сначала лошадь вздрагивала при каждом прикосновении, но потом, видимо, согласилась признать в Сабби друга и хозяйку.

Хокхерст искал Сабби, разъезжая по лесным тропам, и наконец заметил ее приближение. Верхом на белой лошади, в белом бархатном костюме с черным жилетом, обрисовывающим ее высокую грудь, она показалась ему самым прекрасным из всего, что он видел в жизни. Ослепительные медно-рыжие волосы венчало задорное перо, изгибающееся вокруг щеки и спускающееся ниже подбородка. Если бы он только мог увезти ее к себе, в одно из своих поместий, а не гоняться неведомо за чем вместе со всем этим придворным сбродом.

Его глаза перехватили ее взгляд, ожидая увидеть хоть какой-нибудь знак, что он прощен; однако она, завидев его, высоко вздернула подбородок, всем своим видом выражая крайнее неудовольствие.

— Сабби, у меня от тебя просто голова кружится, — начал он с комплимента.

— Если вы не будете держаться от меня подальше, у меня из-за вас тоже голова закружится, так что вообще с плеч слетит… В Тауэре много чего может случиться.

В этот момент на полянку, где они находились, конь Эссекса с шумом вынес своего великолепного седока, одетого в белый атлас.

Арабская кобылица испуганно заржала и, отпрянув, начала пятиться. Оба вельможи мгновенно спешились и схватились за ее уздечку, чтобы успокоить молодую лошадку. Сабби осталась в седле, но не стала скрывать, что сердита:

— Вы что, не можете совладать со своим проклятым жеребцом? — обрушилась она на Эссекса.

Как всегда, его ответ прозвучал двусмысленно:

— Он распознает лакомый кусочек с первого взгляда. Мы всегда готовы услужить.

На взмыленной лошади прискакал паж королевы:

— Милорд Эссекс, милорд Девонпорт, королева желает знать, где вы находитесь, и приказывает вам обоим занять место в ее эскорте.

Обоим смертельно не хотелось выпускать из рук уздечку Сабби; оба упрямо уставились друг на друга.

Наконец Хокхерст буркнул:

— Вы же, черт вас подери, ее конюший, вот и ступайте!

— Умоляю вас, отправляйтесь оба отсюда, сделайте милость! Вам разве неизвестно, что лорд Хартфорд и леди Кэтрин Грей брошены в Тауэр за недозволенную плотскую близость?

Не привлекайте ко мне внимания королевы, умоляю вас!

Эссекс и Девонпорт взглянули друг на друга и чуть ли не согнулись пополам от хохота.

Эссекс сказал:

— Госпожа Уайлд, вы сидите на белой арабской лошади в белом бархате — и еще обвиняете нас, что мы привлекаем к вам внимание!

Глаза Шейна сузились:

— Насколько я понимаю, маленькая плутовка, вы и не подумаете играть в такие игры, где вы не сможете стать центром внимания!

Поехали, Робин, кто скорей доскачет до королевы? Спорим, я вас обгоню!

Сабби от души улыбнулась. Как хорошо он ее знает! И сегодня вечером, на маскараде, она тоже будет в центре внимания, и весь двор станет судачить о том, как ей удалось избежать королевского гнева. Она едва смогла дождаться вечера.

Никогда еще за всю свою жизнь Сабби не переодевалась так часто. Она торопливо сменила белый бархатный костюм на бледно-голубое платье и буквально влетела в гардеробную. Почти два часа ушло на то, чтобы раздеть королеву и освободить ее от бремени охотничьего одеяния, а затем оснастить государыню новым париком, свежими косметическими слоями и драпировками из дорогой золотой ткани с драгоценными камнями и блестками. Ее костюм, призванный символизировать солнце, несомненно, поражал воображение: узкий лиф, развевающиеся юбки с фижмами, рукава с прорезями, да еще разбросанные по всему платью узоры из топазов, образующих группы в виде солнца с лучами.

Воздух был пронизан всеобщим возбуждением в ожидании необычайного празднества; в ушах звенело от голосов дам, наперебой осыпающих Елизавету восторженно-льстивыми комплиментами; искренние и неискренние похвалы сливались в общий нестройный хор.

Сабби по возможности держалась в тени и морщила нос от запахов, неизбежных при таком скоплении женских тел в столь небольшой гардеробной. Она даже ужаснулась в душе: после утомительной охоты королева и не подумала принять ванну! Когда графиня Варвик принесла полоскательницу с розовой водой, Бесс просто смыла кровь с рук, а потом подняла руки, чтобы фрейлины могли облачить ее в золотистое белье. Передавая Сабби перепачканное в земле красное платье, Кейт взглядом указала ей на оленьи кишки, прилипшие к юбке, и Сабби почувствовала, что ее тошнит от брезгливого отвращения. Вот, значит, какова соперница, которая претендует на любовь ее супруга! Ну ничего, с солнцем тоже случаются затмения!

Пиршественная зала в Виндзоре могла вместить вдвое больше людей, чем в Гринвиче.

Служители сгибались под тяжестью подносов, на которых красовались целые козлята, начиненные пудингом, лебеди, огромные куски оленины, щуки, каплуны и дикие утки. На столах ждали своего часа сосуды с разнообразными соусами, с помощью которых можно было сдобрить любое блюдо из рыбы или мяса.

Королевские кондитеры превзошли самих себя — столь необычайные формы они сумели придать сладким именинным пирогам. Здесь были все сорта вин, известных в Англии, включая аликанте, рейнвейн, мускат и шартрез.

Королева пила эль крупными глотками, как мужчина, но при этом голова у нее оставалась куда более ясной, чем у большинства придворных. Гостям предстояло еще насладиться музыкой и танцами в королевской галерее, построенной по специальному указанию Елизаветы в первые годы ее правления.

Большинство придворных дам и кавалеров изрядно потратились на маскарадные костюмы и подобающие украшения к ним. Мужчины щеголяли в одеяниях пиратов, адмиралов, арабов, принцев, королей, менестрелей, жонглеров, знаменитостей прошлых веков, разбойников; по меньшей мере трое приняли на этот вечер обличье таинственного Черного Призрака.

Многочисленные высокородные дамы нарядились молочницами, пастушками, ангелами, феями и принцессами, но не нашлось ни одной настолько глупой, чтобы изобразить какую-нибудь королеву или царицу.

Сабби выбрала для начала вечера костюм Весны — хитон из бледно-зеленой ткани, отделанный по краям фиалками. Ее грудь была прикрыта щитками из цветочных лепестков, а лицо спрятано под маской в виде светлой бабочки с раздвоенным хвостиком. Сквозь прорези маски она обегала взглядом толпу, пытаясь отыскать Хокхерста, и кровь стучала у нее в висках. Они узнали друг друга в одно и то же мгновение. Он не стал рядиться в маскарадный костюм, но его праздничная одежда была сшита из ткани цвета ночного неба, украшена серебряными прорезями и скреплена пуговицами из бриллиантов. Его лицо скрывала маска, но даже сквозь щели маски было видно, как сверкнули его глаза.

Сабби немедленно повернулась к нему спиной, и это возымело именно такой результат, на какой она рассчитывала. Его руки схватили ее сзади за плечи и развернули лицом к нему.

— Сабби, я в жизни не видел никого прелестнее тебя. Твой костюм восхитителен — это от чистого сердца.

— Я так польщена, милорд… Ваше одобрение для меня превыше всего, — ответила она с убийственным сарказмом. — Вот только если вы рассчитывали на танец, увы, я обещала этот танец другому.

Она повернулась и нырнула в толпу.

Он был уязвлен до глубины души: он-то приготовил для нее подарок со специально выгравированной надписью. Встретив столь неожиданный отпор, он скрипнул зубами и решил поискать О'Нила.

В одиннадцать часов королева должна была усесться в кресло на возвышении в конце галереи, и тем, кто желал преподнести ей какой-либо особый подарок, надлежало приближаться к ней по одному.

По заведенному обычаю, до одиннадцати королева танцевала, не пропуская ни одного танца, и юноши оспаривали друг у друга честь быть ее кавалером. Как правило, граф Эссекс не принимал участия в танцах, но одет он был в наряд из такой же золотой парчи, в какой блистала королева, и взгляд графа неотступно следовал за ней. Каждый придворный, которому посчастливилось протанцевать с ней гавот или павану, по окончании танца провожал ее к милорду Эссексу. Под конец он нарушил собственное правило и повел королеву в круг танцующих, чтобы начать разговор о предмете, который жестоко терзал его гордость.

— До меня дошел слух, которому я не могу поверить, о царица моего сердца.

Она вопросительно подняла брови: читать по его лицу она умела, и ей было ясно, что он чем-то недоволен.

— Говорят, что вы собираетесь даровать старому лорду-адмиралу титул графа Ноттингемского.

— Это вовсе не слух, а чистая правда. Он верно служил мне долгие годы. Теперь он уже совсем не тот здоровяк, каким был прежде, и я хочу воздать ему заслуженные почести, не дожидаясь, пока он покинет наш бренный мир.

— Мадам, вы понимаете, что в следующем месяце, когда откроется парламент, адмирал будет наделен по отношению ко мне правом первенства? — спросил он надменно.

Ее глаза сузились, но ноги не сбились с такта.

— Я бы хотела, чтобы вы поняли другое: я вознесла вас до небес, но могу и с землей сравнять!

При этом оскорбительном замечании в глазах у него вспыхнул огонь.

— Другим — милости, мне — угрозы, — прошипел он.

— Я покажу вам, что у этого двора имеется одна хозяйка и ни одного хозяина! — выкрикнула она, не заботясь о том, что их могут слышать.

Он мягко намекнул:

— Будь я граф-маршалом Англии, право первенства оставалось бы за мной.

Она поджала губы и заявила:

— Я хотела бы вам напомнить, что ваша королева не имеет обыкновения потакать прихотям наглых юнцов!

Он холодно поклонился и оставил ее Посреди галереи. И тут она услышала низкий успокаивающий голос:

— Красавица моя, ты так же хороша, как всегда… как молоденькая девушка.

Елизавета обратила изумленный, но благодарный взор на высокого человека, приблизившегося к ней вплотную. Он снял маску и пристально взглянул в черные глаза.

— Тайрон! — она назвала титул, который сама же даровала ему, а потом с ее уст слетело другое, нежное прозвище, которое она приберегала для него одного:

— Мое северное чудовище!

Она всегда считала своей опорой Лестера, но теперь, когда Лестер был так далеко, в Голландии, а дерзость Эссекса уже переходила всякие границы, ей так необходим был сильный мужчина, на которого она могла бы опереться… пусть даже на совсем короткий срок.

Кто же мог лучше пригодиться для этой роли, чем пожилой вельможа, в чьих глазах она все еще оставалась юной девушкой?

— Ты хотел бы потанцевать со мной?

— Нет, девочка. Я старик по сравнению с тобой. Пойдем, посиди со мной немного.

— Лживый ирландец! — укорила она его, но все же взяла его за руку и отвела на возвышение в конце галереи, после чего послала пажа за элем и пирожками с марципанами. — Что ты принес мне в подарок ко дню рождения? — спросила она с кокетливым лукавством.

Он склонился так, чтобы его губы приблизились к монаршему уху, и прошептал:

— Сведения, девочка. Новости о твоих врагах, более драгоценные, чем блестящие финтифлюшки. Но это подождет до утра. Я не стану омрачать твою ночь разговорами о государственных делах, Бесси.

Его мягкий ирландский говор убаюкивал и ласкал ее, и он завладел ее изящной рукой под прикрытием широких юбок маскарадного наряда.

Сначала Шейна позабавил вид О'Нила, непринужденно болтающего с королевой; потом мысль, пришедшая на ум, заставила его горько усмехнуться: Мы, ирландцы, вранье за версту чуем, а сами с легкостью пускаем его в ход.

Ради своей корысти этот О'Нил без зазрения совести уверяет старую королеву, что она молода и сильна, прекрасно зная, что это ее уязвимое место…

Музыканты грянули сарабанду — танец, в котором кавалер и дама держат друг друга в объятиях. Шейн снова нашел Сабби, и королева была забыта.

— Ах, милорд Девонпорт, я не смею. Этот танец придуман, чтобы воспламенять вожделение, — сказала она с выражением напускной невинности.

Он взглянул ей в глаза.

— Сабби, ты смеешь все. Ты смогла бы послать меня ко всем чертям, ты смогла бы показать нос королеве и ты самому дьяволу не побоялась бы посоветовать, чтобы он поцеловал тебя в задницу.

Из-под своего камзола он извлек бархатный футляр и вложил его в руки Сабби. В футляре оказался золотой браслет, осыпанный бриллиантами. На внутренней поверхности были выгравированы слова: «Ты можешь простить меня?» Она надела браслет на запястье и вынула из футляра кольцо, подобранное под пару с браслетом. На внутренней стороне кольца также были выгравированы крошечные буквы, и, повернув кольцо к свету, Сабби прочла:

«Ты можешь любить меня?»

Она долго всматривалась в его лицо, не в силах решить: следует ли ей принять или отвергнуть его приношение. Сердце гулко стучало у нее в груди.

Шейн почувствовал, что ему невмоготу и дальше терпеть эту неопределенность. Он крепко схватил ее за руку и силком надел чудесное кольцо ей на палец.

Будь он проклят, думала она злобно, а ведь он способен заставить женщину все пустить по ветру, лишь бы получить возможность проводить дни и ночи в его сильных руках!

А у него даже в кончиках пальцев покалывало от желания коснуться ее груди и других запретных мест; и, не дав ей ни секунды для дальнейшего размышления, не оставив ей возможности для отказа, он схватил ее в объятия и вовлек в завораживающий ритм сарабанды.

Он прижимал ее к себе так крепко, что она могла ощущать его жар, силу и с трудом подавляемое исступление. Ее глаза невольно устремились к его губам, и она ничего не могла поделать со своим воображением: она чувствовала вкус этих горячих губ, осязала их настойчивый натиск. Она закрыла глаза и вздрогнула. Танец не оставлял ни малейшего просвета между их телами. Оба они обессилели от желания, и, казалось, музыка задавала ритм толчкам крови у них в жилах. Внезапно его пальцы напряглись, и она поняла, что отвергать себя он больше не позволит. Мускул на его подбородке дрогнул, и она услышала слова:

— Моя охота за тобой окончена… Я не стану целовать край твоего платья и цветистыми фразами молить тебя о милости…

Я мужчина! Я хочу тебя, Сабби, и я хочу тебя сегодня! Так что же ты скажешь? Да или нет?

— Конечно да. Потому что я хочу, чтобы именно этот мужчина был моим возлюбленным.

Он выпустил тогда ее из рук, потому что до полуночи оставалось более часа, и они не могли покинуть бал раньше этого срока.

— Жди меня у ворот Норман-Гейт. Там много деревьев, и ты можешь скрыться от любопытных глаз.

Подошел лорд Хаттон. Он хотел напомнить, что она обещала ему танец, но ей пришлось его разочаровать: пора было подняться в свою комнатушку и переодеться!