Глава 3

В этот знойный и душный майский полдень атмосфера в зале заседаний палаты общин была наэлектризована и раскалена до такой степени, что даже потоки свежего воздуха, хлынувшие в помещение через открытые арочные окна, не приносили желанного облегчения участникам жаркой полемики.

Обитые зеленой кожей скамьи для членов парламента были заняты взволнованными джентльменами в черных сюртуках и фраках. Без всякого стеснения они комментировали слова оратора и в полный голос высказывали свои суждения как по стилю, так и по существу очередного выступления.

Причиной удивительного накала страстей стал законопроект «О правах сестер умерших жен», авторы которого пытались легализировать брак между вдовцами и сестрами их почивших супруг. Его противники с пеной на губах доказывали, что это неслыханное святотатство и едва ли не попрание морали. Прогрессивно мыслящая часть участников слушаний, в свою очередь, утверждала, что действующий закон, запрещающий такие брачные союзы, устарел и, по сути, является пережитком ветхозаветной эпохи. Но консерваторы оставались глухи к их разумным доводам и упрямо твердили, что грех остается грехом во все времена, пересмотр же законов морали приведет к сведению десяти библейских заповедей к десяти рекомендациям, что неминуемо закончится крахом империи.

Присутствие в зале наблюдателей, среди которых были дамы, не мешало спорившим употреблять крепкие выражения, доказывая свою правоту. Разумеется, никто не собирался извиняться, вероятно, полагая, что женщинам, проявляющим интерес к государственным проблемам, иногда полезно спуститься с небес на грешную землю и освободиться от иллюзий. Тем не менее какой-то доброхот установил на балконе, где сидели представительницы слабого пола, ширму, укрывшись за которой возмущенные слушательницы имели возможность припудрить носик, промокнуть лоб салфеткой и обменяться негодующими взглядами и замечаниями. Страсти, бушевавшие в палате, волновали, однако, далеко не всех: некоторые дамы пришли сюда из практических соображений – познакомиться в перерыве с кем-нибудь из неженатых членов парламента и завязать любовную интрижку.

Антония Пакстон, разумеется, к числу легкомысленных особ не относилась, ее привели сюда серьезные побуждения. Потому все творившееся здесь безобразие она принимала близко к сердцу. Яростно обмахивая веером свое раскрасневшееся лицо, она комкала в другой руке платок и то и дело промокала им лоб. Сегодня на ней было шелковое фиолетовое платье с черной отделкой и прямой юбкой, скрывавшее модный турнюр из конского волоса и туго зашнурованный корсет. Тесный наряд и духота создавали некоторый дискомфорт и мешали ей вникать в суть выступлений, вынуждая беспокойно ерзать на скамье и менять позу.

И все же она ни на секунду не забывала о цели своего визита в палату общин: выяснить, как продвигается интересующий ее билль, и получше узнать его защитников и противников. Две недели назад она уже побывала на одном из слушаний по этой проблеме и была возмущена отношением некоторых парламентариев к браку. Вернувшись домой, она написала гневное письмо влиятельным членам палаты общин и при содействии своей бывшей подопечной, ставшей супругой одного лорда, выхлопотала себе пропуск в зал заседаний.

Антония прикусила от отчаяния губу и сжала пальцами перила балкона, распираемая страстным желанием выступить от имени всех женщин, лишенных права на замужество жестоким и устаревшим законом. Но запах табачного дыма и мужские голоса, доносившиеся снизу, убедительно доказывали, что ее порыву не суждено осуществиться.

Эта арена предназначалась исключительно для мужских боев, а женщине, даже самой образованной и прогрессивной, оставалось лишь надеяться на мужчин-единомышленников, их красноречие и целеустремленность. Такое ущемление прав злило леди Антонию не меньше, чем возмутительная обстановка в зале и ее тесноватая одежда. Как следствие ее нервозность в любой момент могла перерасти в истерику.

– Если старикан Пикеринг еще раз воскликнет: «Побойтесь Бога!», клянусь, я спущусь с балкона и огрею его по голове сумочкой! – прошептала она сквозь зубы и, вновь изменив позу, добавила, глядя на сидевшую рядом с ней тетушку Гермиону: – Вы только посмотрите на этого закоренелого лицемера! У него от злобы даже физиономия перекосилась.

Гермиона взглянула на толстяка, смахивающего на взбесившегося бульдога, и покачала головой:

– Действительно, он омерзителен, этот выживший из ума демагог!

Слово взял молодой «заднескамеечник» по фамилии Шелбурн. И дамы притихли. Оратор без обиняков заявил:

– Защитники данного сомнительного законопроекта пытаются убедить нас в том, что с его принятием будет решена проблема «лишних женщин». А я говорю вам, уважаемые господа, что этот довод ложен! Нельзя менять закон в угоду адвокатам горстки вдов, сетующих на тяготы своей неустроенной жизни. Общественная ситуация изменчива, но мы не должны подстраиваться под капризный норов социальной фортуны и поступаться своими принципами в угоду ее прихотям. – Он театрально сжал пальцами лацканы сюртука и выпятил грудь. – И я смело заявляю всем инициаторам браков вдовцов и сестер их усопших жен, что не верю ни их уловкам, ни крокодиловым слезам их лицемерных протеже, прикидывающихся несчастными овечками.

Эта тирада была встречена бурными аплодисментами и одобрительными возгласами его сторонников. Оппоненты же возмущенно загудели и затопали ногами.

Выдержав паузу, оратор продолжил:

– Я не стану углубляться в религиозные тонкости данной проблемы, поскольку не являюсь знатоком теологии. Но я считаю себя обязанным отметить, что существуют и другие решения этого наболевшего вопроса. В этой связи позвольте мне привести несколько цитат из статьи лорда Ремингтона Карра, графа Ландона, опубликованной в этом месяце в «Блэквудс мэгэзин». Возьмем, к примеру, этот абзац: «Нам упорно навязывают идею, что проблему „лишних женщин“ легко можно решить, отправив их в британские колонии, где они без особого труда найдут себе применение, став женами и компаньонками работающих там во благо империи мужчин. Однако не существует никаких доказательств того, что данные благородные джентльмены стремятся жениться. В действительности же многие из них покинули Англию, чтобы избежать неравных и обременительных брачных союзов».

Антония была готова швырнуть в оратора сумочкой. Да как он посмел употребить столь ненавистный ей глупый термин «лишние женщины»! От волнения у нее участился пульс, а в глазах вспыхнула ярость. Испепеляя взглядом говорящего, она пыталась вспомнить, откуда ей знакомо имя автора статьи в журнале. Наконец память ей подсказала, что пару месяцев назад она читала еще несколько злобных опусов графа Ландона, напечатанных в журнале «Спектейтор» и газете «Телеграф». Каждая строчка его клеветнических пасквилей сочилась ядовитой иронией по адресу бедных вдов и незамужних женщин, якобы не желающих самостоятельно бороться за свое благополучие и стремящихся присосаться, как пиявки, к добропорядочным состоятельным джентльменам. Именно Ремингтон Карр и запустил в общественный оборот одиозный термин «лишние женщины». Антония внесла его за это в список своих злейших врагов и возненавидела всей душой.

– «Я предлагаю другой выход из этой ситуации, – продолжал цитировать графа оратор. – Он весьма прост и позволит нам быстро решить проблему одиноких женщин и вдов, ставших обузой для британского общества. Беда всех этих неудачниц в том, что они воспитаны на излишне идеализированных сентиментальных представлениях о браке, доме и семье, а потому уверовали в свое предназначение служить опорой мужу, которому уготовлена в их семейном союзе главенствующая роль. Эти несчастные создания не берут в расчет одного существенного обстоятельства – того, что далеко не всем им удастся выйти замуж и обзавестись детьми. Более того, замужество не обязательно обеспечит им благополучие, а счастливое супружество может внезапно распасться в силу различных причин. И тогда вдовы, привыкшие полагаться во всем на мужчин, окажутся в очень трудной ситуации. Впрочем, от ложных идеалов страдают в равной мере и женщины, и мужчины, вынужденные под них подстраиваться.

По моему глубокому убеждению, пересмотр законов о браке не решает проблему «лишних женщин». Я предлагаю вместо этого обучить их каким-то ремеслам или пользующимся спросом профессиям, чтобы позволить им самостоятельно трудиться и получать заработок, достаточный для обеспечения себя и своих чад всем необходимым.

Такая мера благотворно скажется и на британской экономике: повысит ее продуктивность, обеспечит ей приток дешевой рабочей силы, снизит нагрузку на мужскую часть населения империи. Пора развеять устаревший общественный миф о зависимости женщин от мужчин и научить их жить в соответствии с новыми реальными обстоятельствами».

Молодой парламентарий продолжал свою пылкую речь, но Антония перестала вникать в смысл произносимых слов, возмущенная услышанным. Как можно называть извечные идеалы устаревшими и ложными? А слабый пол обвинять в излишней сентиментальности и стремлении переложить тяготы быта на мужские плечи? Если женщин принудить работать в конторах и на фабриках, что же станет с их семьями? Кто позаботится о порядке в доме? Какое чудовищное святотатство!

Этот избалованный праздностью граф покусился на богоугодные инстинкты семьи и дома, призывая отдать на откуп дьяволу детей, правила приличия, милосердие, человеколюбие и все прочие составляющие супружества. Негодованию леди Антонии не было предела.

Взрыв эмоций, последовавший за окончанием выступления молодого оратора, вернул Антонию к реальности. Шелбурн занял свое место среди «заднескамеечников», а большинство членов парламента повскакивали и стали громко комментировать его выступление. Накал страстей достиг апогея. Спикер уже не мог унять кричащую и размахивающую кулаками аудиторию стуком молотка и был вынужден обратиться за помощью к охранникам. Однако до потасовки дело не дошло, и стражам порядка не пришлось прибегать к использованию наручников. Депутаты стали покидать зал. Обсуждение нового билля было сорвано.

Антония вскочила с места, схватила за руку тетушку Гермиону и потащила ее за собой к выходу с балкона, то и дело наступая кому-то на ноги. Как только они очутились в коридоре, Гермиона высвободила руку и вскричала:

– Что ты себе позволяешь, милочка! Что за моветон!

– Я должна срочно сказать пару слов этому щенку, спровоцировавшему весь этот бедлам! – воскликнула леди Антония, вытаращив глаза. – Следуйте за мной, тетя!

– О Боже! – вздохнула перепуганная до смерти Гермиона и стала спускаться в вестибюль по лестнице.

Толпа разгоряченных джентльменов блокировала проход в кулуары палаты общин, и дамы были вынуждены протискиваться вдоль стены в направлении центрального зала. Антония приподнялась на цыпочках и, повертев головой, заметила в толпе журналистов оратора: он улыбался, принимая поздравления с успешной речью. Антония ускорила шаг и приблизилась к молодому Шелбурну в тот момент, когда пожилой парламентарий жал ему руку, выражая свое одобрение.

– Жаль только, что в вашем выступлении было столько неточностей и неприличных речевых оборотов, – громко заметила леди Антония, испепеляя Шелбурна взглядом прищуренных глаз.

Молодой член палаты общин и его приятели нахмурились, услышав столь резкое суждение от дамы в модной шляпке и приталенном шикарном платье, и Шелбурн, окинув ее с головы до пят надменным взглядом, подчеркнуто вежливо ответил:

– Прошу прощения, мадам, однако не могу с вами согласиться. В моей речи не было неточностей и нецензурных выражений. Я цитировал отрывки из статьи графа слово в слово, с огромным уважением к своим слушателям и традициям проведения парламентских дебатов.

– Однако вы не проявили надлежащего понимания и уважения к женщинам, о которых шла речь в этой возмутительной статейке, – возразила Антония, вскинув подбородок. Гермиона, уже знавшая, что предвещает выражение ее лица, поспешила отступить на пару шагов. – Зачитывая всю эту чушь в священных для каждого британца стенах, сэр, вы тем самым оскорбили всех женщин! Фактически вы назвали их ленивыми тупицами и паразитками, лишенными как достоинства, так и семейных прав. Это неслыханная дерзость!

Она приблизилась к Шелбурну еще на шаг – и надменная ухмылка сползла с его физиономии. Обескураженный натиском смелой дамы, он растерянно огляделся по сторонам, ища поддержки у единомышленников. Окрыленная своим маленьким успехом, Антония продолжала наступать:

– Вы посмели покуситься на святые идеалы супружества и домашнего очага, назвав их глупыми предрассудками. Вы зло посмеялись над бедными вдовами и позубоскалили над всеми неудачницами. Это стыд и срам!

Голос ее, с каждой новой гневной тирадой звучащий все громче, и сардонический смех дружков Шелбурна привлекли внимание двух стоявших в сторонке джентльменов, одетых в клетчатые пиджаки и нелепые котелки. Странные господа в безвкусных нарядах многозначительно переглянулись, выхватили из внутренних карманов твидовых пиджаков блокноты и карандаши и навострили уши.

– Ваши обвинения надуманны, мадам, – заявил Шелбурн, проведя ладонью по складкам дорогой сорочки. – Я никого не высмеивал и не оскорблял, а только процитировал слова лорда Ремингтона Карра, весьма влиятельного вельможи.

– И скандально известного радикала, презирающего женщин и подрывающего моральные устои общества. Славный образец для подражания! Следуя ему, сэр, вы далеко зайдете на политическом поприще. – Антония брезгливо поморщилась.

– Уверяю вас, мадам, что я и в мыслях не имел унизить женщин! – воскликнул Шелбурн, совершенно растерявшись. – Мое выступление основывалось на моем глубочайшем убеждении, что с принятием нового закона о семье и браке никаких изменений в сложившейся ситуации не произойдет, а потому требуются другие, более эффективные меры. К примеру, те, которые, предлагает лорд Карр.

– Он пустой фразер и демагог, рядящийся в тогу вольнодумца и прогрессиста! – в сердцах воскликнула Антония. – В действительности же им движут эгоизм и сластолюбие. Критикуя институт брака, он проявляет неуважение к морали и фактически призывает общество разрешить безбожную свободную любовь!

После таких слов вокруг леди Антонии возникло оживление. Кто-то из мужчин ее поддержал:

– Она абсолютно права! Лорд Карр проявляет полное неуважение к нормам морали и отсутствие здравого смысла.

Антония оглянулась и посмотрела на своего неожиданного союзника: им оказался широкоплечий высокий мужчина в темно-сером сюртуке и сизом жилете, с которыми удачно сочетались серебристый галстук в полоску и головной убор такого же цвета. В руке он держал трость с золотым набалдашником, на привлекательном лице сияла надменная ухмылка. Весь его мужественный облик дышал аристократической элегантностью, а глубоко посаженные глаза и тонкие губы говорили о твердом характере. Антония внезапно почувствовала волнение и отвела взгляд.

– Что же касается личных грехов, – продолжал незнакомец, разбойнически кривя рот и сверкая глазами, – то они вряд ли будут учтены при его земной жизни. Ответ за них ему придется держать перед Всевышним. Одно лишь я могу сказать с полной уверенностью: как и большинству мужчин, ему всегда приходилось щедро оплачивать свои амурные утехи.

Все присутствующие захихикали, импозантный незнакомец усмехнулся и вперил дерзкий взгляд в Антонию. Она остолбенела, сообразив, что это вовсе не союзник, а циничный насмешник, и, собравшись с духом, воскликнула:

– Я уверена, что лорд Карр, как и все праздные джентльмены, никогда не платит женщинам сполна, ограничиваясь жалкими унизительными подачками. Видимо, дамы его круга наскучили ему, и он пытается распространить свое тлетворное влияние на все общество.

– Вы заблуждаетесь, миледи, записывая его в женоненавистники, – возразил ей незнакомец, вскинув брови. – Он горячий сторонник суфражисток, поддерживает их требование предоставить женщинам право голосовать на выборах в парламент и возможность работать.

– Он толкает их на уличную проституцию! – вскричала Антония, глядя в темные масленые глаза незнакомца и чувствуя предательскую слабость в ногах. – Эти бедные женщины не приспособлены к труду и не владеют никакой профессией. Они рождены, чтобы хранить домашний уют и воспитывать детей. Он же предлагает им спуститься в шахты, встать к станкам, таскать тяжести или рыбачить. Подобные бредовые идеи заведомо обречены на провал.

– И тем не менее, милая леди, женщины уже трудятся в угольных шахтах Уэльса, на кирпичных фабриках, в ткацком производстве и даже рыбачат! – воскликнул оппонент, вскидывая длинный указательный палец и обнажая ровные белые зубы. – Не говоря уже о том, что они работают в конторах, больницах, лавках и магазинах.

– Среди них нет ни одной леди! Вы говорите о простолюдинках, – возразила ему Антония. – В основном это несчастные женщины, не сумевшие обзавестись семьей, либо жертвы стечения обстоятельств и своих беспечных мужей. Место женщины дома, сэр! А мужчина обязан ее всем обеспечивать!

– Независимо от того, хочет ли он этого сам?

– Каждому пришедшему в этот мир определена и его роль, и судьба, – парировала Антония. – Не всякому человеку дано влиять на свою участь!

– По-вашему, женщина от самого своего рождения наделена небесами безусловным правом жить на всем готовом, в достатке и довольстве, не зная ни горя, ни хлопот? Любопытная философия! А другая – мужская – часть земного населения должна безропотно выполнять все ее приказы? Забавно! – Он ухмыльнулся и добавил, многозначительно подмигнув Шелбурну и его приятелям: – С удовольствием продолжил бы наш увлекательный спор, мадам, но у меня серьезное деловое свидание. Буду рад, однако, возобновить этот разговор завтра вечером на приеме, устраиваемом лордом и леди Эллингсон. Если, конечно, вас туда тоже пригласили. До свидания!

Он отвесил ей почтительный поклон и покинул зал, кивнув на прощание своим знакомым.

Придя в чувство после перенесенного шока, леди Антония проводила его долгим взглядом и, обернувшись к Шелбурну, промолвила, радуясь в душе тому, что вуаль скрывает румянец на ее лице:

– Вот видите, сэр, как быстро распространяется идиотизм! Стоило вам только озвучить отрывки маразматических сочинений лорда Карра, как его пагубными идеями уже заразились некоторые впечатлительные джентльмены.

Шелбурн с недоумением похлопал глазами, широко улыбнулся и произнес:

– Джентльмен, с которым вы только что дискутировали, и есть Ремингтон Карр собственной персоной. Граф Ландон!

Антония, судорожно вздохнув, повернулась и, ни слова не говоря, пошла прочь, едва не сбив с ног оказавшегося на ее пути репортера. Пробормотав извинения, она подхватила тетушку Гермиону под локоть и вместе с ней вскоре исчезла за дверью, сопровождаемая руладами гомерического мужского хохота.

Ее лицо пылало от негодования. Да как посмел этот подлец Ремингтон Карр выставить ее на посмешище в стенах парламента! Лишь на полпути к дому, в карете, Антония сумела собраться с мыслями и духом и попыталась хладнокровно оценить случившееся. После этого ей стало даже хуже, она почувствовала себя полной дурой и готова была провалиться сквозь землю от стыда. Такого унижения, как сегодня, ей еще никогда не доводилось испытывать.

Граф представлялся ей унылым обозленным старикашкой, затаившим обиду на женщин еще с юных лет в связи с тем, что был обделен их благосклонностью. Так и не сумев построить свое личное счастье, этот богатый и образованный господин, как ей казалось, объявил крестовый поход против всего женского пола и института брака. Свою жизнь он заканчивал одиноким и мстительным неудачником, коротающим дни за сочинением фельетонов и пасквилей.

Его опусы не содержали даже намека на то, что их автором является высокий элегантный смуглый господин с интригующей улыбкой и блестящими глазами, одетый по последней моде. Как же могла она впасть в такое чудовищное заблуждение?

– Ему надлежало быть отвратительной жабой, усыпанной мерзкими бородавками, а не щеголеватым красавцем сердцеедом! – в сердцах воскликнула Антония, с ненавистью вспоминая ухмыляющуюся физиономию Ремингтона.

– Что ты там бормочешь, деточка? – испуганно спросила Гермиона. – Эти твои визиты в палату общин доведут тебя до ипохондрии! Тебе вредно часто посещать мужские сборища.

– Содержание должно соответствовать форме, – продолжала рассуждать Антония. – Это надо узаконить.

– Я вижу, милочка, этот симпатичный господин разбередил твои чувства, – поджав губы, промолвила проницательная старая дама. – Что ж, может быть, оно и к лучшему…

– Этого я не говорила! – покраснев, огрызнулась Антония.

Несносный граф и в самом деле имел эффектную внешность, и Антония не могла не заметить этого. Пока она внушала себе, что в любом случае он ее заклятый враг, тетушка Гермиона пожевала губами и сказала:

– Разумеется, ты туда поедешь.

– Куда именно? – нахмурив брови, спросила Антония, прекрасно зная, что обмануть Гермиону невозможно.

– На прием, устраиваемый Эллингсонами, куда же еще! Констанция вот уже два года как зазывает тебя на свои балы. Пошлешь ей с посыльным записку и тотчас же окажешься в списке приглашенных.

– Да с какой стати мне к ней ехать?

– Ну, хотя бы ради того, чтобы поставить этого дерзкого графа на место! – с лукавой усмешкой ответила Гермиона. – Ему пора послушать лекцию о семье и браке, а кто знает этот вопрос лучше, чем ты? Вот и просветишь его! Нужно утереть этому выскочке нос.

Антония и сама понимала, что нельзя оставлять эту выходку без отмщения. Он явно бросил ей вызов, оставив ее перед почтенной публикой и предложив продолжить дискуссию на балу у Эллингсонов. Антония передернула плечами, уселась поудобнее и уставилась в окошко.

Ее гордость требовала отмщения за нанесенное публичное оскорбление, но рассудок нашептывал, что она рискует снова оказаться в ловушке и окончательно опозориться. Удастся ли ей сохранить хладнокровие под проницательным взглядом его темных глаз? Не потеряет ли она волю и разум, увидев его чувственные губы?

Карета остановилась, Гермиона открыла дверцу и впустила внутрь поток солнечного света. Кучер проворно спрыгнул на землю и помог даме выбраться на свежий воздух. Антония очнулась, встряхнула головой, отгоняя тревожные мысли, и тоже вышла из кареты. Как только ее ноги ступили на брусчатку, к ней вернулась твердость, а в голове начало зреть решение. Расплатившись с кучером, она бодро пошла по дорожке к дверям своего особняка. Ее глаза светились от перевозбуждения и напряженной умственной работы, щеки пылали, а по спине ползли мурашки – то ли от смутных, тревожных предчувствий, то ли от необъяснимой радости.

После стремительного ухода леди Антонии из здания парламента Шелбурн и его приятели перешли в курительный зал, намереваясь выпить по случаю своей победы. За молодым членом палаты общин увязался один из репортеров, и Шелбурн ускорил шаг, надеясь укрыться в недоступном для гостей помещении. Однако журналист догнал его и воскликнул:

– Я потрясен вашей великолепной речью, сэр! Позвольте задать вам пару вопросов! Кто эта очаровательная леди, напавшая на вас в фойе, словно злобная фурия?

– Отстаньте, Фитч! – с раздражением огрызнулся парламентарий. – Когда же вам наскучит всюду совать свой любопытный нос?

– Вижу, что эта пламенная леди, ополчившаяся на дамского угодника, задела вас за живое! Но какая божественная у нее, однако, фигурка! Осиная талия, большая грудь, крутые бедра! Даже лиловое платье не смогло скрыть ее природные прелести.

– Вы пошляк, сударь! Уйдите прочь! – сказал Шелбурн, отметив, что репортер дал Ремингтону Карру весьма оригинальное прозвище.

Руперт Фитч, пописывающий статейки для журнала суфражисток и охотившийся за скандальными происшествиями для одной бульварной газетки, воспринял слова члена парламента как комплимент. Он уже давно наблюдал за деятельностью богатого аристократа лорда Ремингтона и собрал на него пухлое досье, вынашивая идею в один прекрасный день взорвать информационную бомбу и потрясти подробностями личной жизни графа Карра весь бомонд. Тягаться с акулами пера с Флит-стрит он по причине скудоумия не мог. А вовремя преподнесенная читателям сенсация могла бы существенно повысить его статус и в одночасье сделать его популярным автором.

– Чем же, по-вашему, насолил этой дамочке граф Ландон? Может быть, он соблазнил ее и бросил? Проник в ее святая святых, разбередил в ней эмоции и коварно отверг?

Вместо ответа Шелбурн затравленно огляделся по сторонам, бесцеремонно оттолкнул репортера плечом и скрылся за массивными дверями курительного зала, доступ в который посторонним был запрещен. Раздосадованный журналист чертыхнулся и уже собрался было убраться восвояси, когда внезапно дверь приоткрылась и выглянувший из-за нее Шелбурн поманил его пальцем.

– Так и быть, Фитч, – заговорщически произнес он, когда к нему подбежал обрадованный репортер. – Сообщу вам одну любопытную информацию. Эту очаровательную фурию в эффектном фиолетовом платье зовут леди Антония Пакстон. Она вдова, весьма богата, занимается благотворительностью и проповедует идеи святости брака. В своем доме она частенько дает приют бедным одиноким женщинам, которых потом удачно выдает замуж. Остальное вам подскажут чутье и воображение.

Фитч прищурил свои мышиные глазки и сказал:

– С меня причитается, мистер Шелбурн!