Глава 1

Маркизу Рэнноку плеснули в лицо холодным как лед шампанским, тем самым возвращая его к реальности. Брюнетка с довольно пышными формами, сидевшая у него на коленях, с визгом вскочила на ноги, безуспешно пытаясь стряхнуть вино с лифа розового шелкового платья.

В задней комнате, за кулисами Королевского театра, в окружении толпы театральных завсегдатаев стояла, нетвердо держась на ногах, Антуанетта Фонтэйн. Она насмешливо отсалютовала пустым бокалом мрачному темноволосому мужчине, непринужденно развалившемуся в кресле. Огненно-рыжие волосы актрисы выбились из растрепавшейся замысловатой прически, по щекам катились черные от краски слезы.

— «В наши дни рассудок и любовь редко идут рука об руку», — заплетающимся языком процитировала она строку из своей роли, нетвердой походкой приближаясь к нему. Присутствующие, подталкивая друг друга локтями, захихикали. Некоторые вытягивали шеи и доставали монокли, чтобы получше разглядеть, что происходит.

— Ах ты, мерзкая сучка! — завопила брюнетка, все еще пытаясь промокнуть испорченное платье. — Посмотри, что ты сделала с моим лучшим платьем!

— Заткнись, Лили, — буркнул Рэннок, поднимаясь с кресла. — Я куплю тебе дюжину новых платьев. — Он ткнул пальцем в едва державшуюся на ногах женщину, которая стояла с недовольной миной в центре комнаты. — А ты убирайся в свою гримерную, Антуанетта. Сию же минуту!

— Черта с два! — крикнула сквозь всхлипывания пьяная Антуанетта. — Между нами все кончено, Эллиот, сукин ты сын!

Как будто в подтверждение того, что всему конец, она швырнула пустой бокал в его голову. Под воздействием алкоголя ей явно не хватало меткости, и хрустальный бокал разбился о стену над головой Рэннока.

Сразу же забыв об испорченном платье, брюнетка снова взвизгнула и пустилась наутек. Рэннок не стал ее удерживать. «Легко досталось — легко потерялось» — таков был его девиз. Найти другую проститутку или другую любовницу не составляло труда. Эллиот Роберт Армстронг мог иметь их сколько угодно. Они так и липли к нему, иногда это было даже утомительно. Равнодушно пожав плечами вслед убегавшей Лили, он перевел взгляд на любовницу.

— Между нами. Антуанетта, все будет кончено только тогда, когда я сам пожелаю, — предупредил он.

— Ишь какой прыткий! — грубо обрезала его Антуанетта, прищурив глаза.

Чтобы показать, насколько он ей опостылел, она хотела было сорвать с шеи подаренное им колье с двенадцатью кроваво-красными рубинами.

— Я советовал бы тебе сохранить эту безделушку, дорогая моя, — пророкотал Рэннок. — Очень скоро она может тебе пригодиться.

Оставив в покое колье, Антуанетта не без усилий указала в сторону маркиза наманикюренным пальчиком.

— Ха-ха! Я прекрасно обойдусь и без тебя, Эллиот, — заявила она бравируя. — Есть множество других мужчин, готовых содержать и при этом ублажать меня гораздо лучше, чем ты, если понимаешь, о чем я говорю, — изрекла она и, снова пошатнувшись, поправила съехавший на сторону лиф платья.

Услышав приглушенный смех в толпе, Рэннок рассвирепел. У него возникло такое ощущение, словно в грудь ему внезапно вонзили что-то острое, но вместо потока крови наружу выплескивалась ярость.

— В таком случае не отказывайся от них, Антуанетта, — прошипел он угрожающим тоном. — Бери их всех сразу, если тебе так хочется. Мне это совершенно безразлично.

В это мгновение откуда-то появился хорошо одетый джентльмен атлетического телосложения. Возмущенный тем, что кто-то осмелился прервать столь интимный разговор, Рэннок поднял на него взбешенный взгляд.

Это был майор Мэтью Уинтроп. Его можно было узнать по темной шевелюре и военной выправке. Рэннок почувствовал, что его гнев мало-помалу утихает.

— Рэннок, — спокойно сказал Уинтроп, — кажется, мисс Фонтэйн сегодня хватила лишнего. Ты позволишь мне проводить ее домой? Уверен, что так будет лучше.

Эллиот кивнул и отступил на шаг от Антуанетты.

— Я буду тебе очень признателен, Уинтроп. А что касается тебя, Антуанетта, — он понизил голос, — то я буду ждать тебя завтра в пять часов, чтобы раз и навсегда урегулировать наши разногласия. Ты поняла меня, женщина?

Антуанетта искоса взглянула на него в пьяном гневе, но Уинтроп решительно развернул ее и повел к двери. Эллиот проводил их равнодушным взглядом. Хихиканье и шепот в толпе постепенно умолкли.

«Пора, — подумал он, — пора в корне менять свою жизнь. Пора завести новую любовницу, потому что Антуанетта стала доставлять больше хлопот, чем удовольствия». К сожалению, эта мысль ничуть не исправила его мрачного настроения.

Четыре дня спустя, несмотря на серое, затянутое тучками небо, маркиз Рэннок выехал из Лондона. Возможно, более здравомыслящий человек воздержался бы от поездки, увидев грозовые тучи, предвещавшие ливень. Эллиот, конечно, обратил на них внимание. Но был настолько рассержен, что ему было все равно. Его неуправляемая, непочтительная любовница умышленно игнорировала его приказания, и он был взбешен. Возможно, двадцать миль верхом под проливным дождем охладят его гнев и остудят горячее желание свернуть голову мисс Антуанетте, которая, как ему стало известно, была всего-навсего предприимчивой деревенской девчонкой Энни Таннер, дочерью владелицы постоялого двора в эссекской деревушке под названием Роутем-Форд.

Его гнедой жеребец — пусть не самый резвый, зато надежный и выносливый — как нельзя лучше подходил для дальней поездки под дождем. Эллиот был уверен, что успеет вернуться в Лондон еще засветло. Сунув руку в карман плаща, он убедился, что рубиновый браслет на месте. Но прикосновение к бархатной коробочке заставило его вспомнить о коже Антуанетты. Ах эта сучка! Она не заслуживает того, чтобы он о ней беспокоился! На глазах множества людей она вела себя с ним вызывающе. Она отказывалась принимать его записки, не впускала в дом его посланцев. Хотя дом, строго говоря, принадлежит не ей, а ему. Рэннок оплатил из своего кармана не только дом, но и все, что в нем находится Однажды, в очередном приступе ярости, он решил взломать дверь с помощью кувалды, но Антуанетты там не было. Оказывается, ее не было в городе уже в течение тpex дней и она пропустила две последние репетиции в Королевском театре. Он был уверен, что она сбежала домой, чтобы переждать приступ гнева у Эллиота. Ну что ж, на сей раз эта шустрая девица перегнула папку. — На этот раз между ними все кончено! Он отыщет ее и прямо скажет об этом.

Несмотря на резкий восточный ветер, дувший в лицо, Эллиот сумел заметить перекресток, с которого был поворот на Роутем-Форд. К сожалению, дорожный указатель, на который, судя по всему, налетела телега, груженная сеном, валялся теперь в грязи. Ветер разнес клочки сена в разные стороны, некоторые даже застряли на окаймлявшей дорогу живой изгороди, но значительная часть сена была втоптана в грязь копытами и колесами на той самой дороге, которая, очевидно, и вела в Роугем-Форд.

Досадливо крякнув, Эллиот спешился и поморщился от боли: от сырости разболелась рана в бедре. Доковыляв до дорожного знака, валявшегося в грязной луже, он поднял его двумя пальцами, безнадежно испачкав щегольскую перчатку, и с трудом прочитал: «Лондон. Уонстэд. Тоттнем». Нет, все не то. Направление, противоположное Лондону, было обозначено как Роутем… что-то там. «Ага, это, наверное, то, что нужно». Сапоги его промокли насквозь. Черт возьми, Кембл страшно разворчится по этому поводу. Преодолевая боль, он вернулся к ожидавшему его коню и взобрался в седло.

Дождь лил стеной.

Два часа спустя маркиз Рэннок понял, что безнадежно заблудился на сельских дорогах Англии и оказался в какой-то забытой Богом глуши. Эллиот, который очень не любил бывать за пределами Лондона, редко навещал даже свои владения в Шотландии. И уж конечно, не будь на то веской причины, никогда не пустился бы в поездку по дорогам Нижнего Эссекса.

Эллиот замерз, промок, проголодался и был весь забрызган дорожной грязью. Пора бы спросить у кого-нибудь дорогу. Но у кого? Он уже хотел повернуть, но вдруг увидел сквозь завесу дождя ярко освещенные окна дома, стоявшего примерно в пятидесяти ярдах от главной дороги.

Эллиот долго смотрел на заманчивую картину. Аккуратная подъездная дорожка вела мимо клумб, покрытых весенними цветами, и заканчивалась элегантным полукругом перед гостеприимным главным входом. Дом был гораздо больше тех, что встречались ему за пределами Лондона. Но он не выглядел величественным. Нет, он казался приветливым и уютным, возможно, даже элегантным, несмотря на фасад из смеси песчаника и кирпича. Скаты крыши располагались на разных уровнях, как будто к основному зданию не раз делались пристройки. Самой старинной явно была северная часть, выстроенная из камня и представляющая собой четырехэтажную башню, увитую плющом.

Позади главного здания Эллиот разглядел несколько деревянно-кирпичных коттеджей и довольно вместительный каретный сарай. Дальше из-за дождя ничего нельзя было разглядеть, но интуиция подсказывала Эллиоту, что где-то там должна протекать река Ли.

Дождь продолжал моросить, обещая ранние сумерки. А в доме перед ним в каждом окне нижнего этажа гостеприимно сиял свет. Тепло этого дома так и манило Эллиота подъехать ближе. Ему хотелось самым бессовестным образом заглянуть в окно и узнать, что делают обитатели этого дома. Нет, нет, надо поскорее вернуться к себе в Ричмонд, зажечь повсюду свет, чтобы светились все окна, а потом выйти наружу и посмотреть, будет ли от этого казаться уютнее и теплее его жилище.

Эллиот знал, что не будет. Легонько взмахнув кнутом, он направил своего гнедого по подъездной дорожке к дому. Спешившись, он легко преодолел две широкие ступени и оказался перед дверью этого очаровательного дома. Он так устал, что даже не заметил, что его промокшие сапоги издают при каждом шаге чавкающий звук.

Он постучал, и дверь широко распахнулась, открыв взгляду теплый просторный холл, застеленный ковром. Здесь хорошо пахло, и откуда-то доносился шум веселых голосов. В разных местах холла стояли букеты свежих цветов. Из коридора слышались звуки фортепьяно и взрывы веселого смеха. Наверное, здесь вечеринка? Перед Эллиотом стояла миловидная дородная женщина, бомбазиновое платье и накрахмаленный передник которой говорили о том, что она экономка. На поясе у талии приятно позвякивала связка ключей. Она улыбнулась и жестом пригласила его войти.

— Ну, слава Богу! — воскликнула она. — Наконец-то вы приехали!

Онемевший от изумления Эллиот лишь хлопал глазами.

— Давайте сюда ваши перчатки, сэр. Ой, да они все в грязи! — воскликнула экономка, держа перчатки двумя пухленькими пальцами. — Да уж, погода отвратительная. Вам, наверное, было нелегко проделать весь этот путь из Лондона? Сейчас я принесу вам горячего чая. Уверена, что мисс заставит вас выпить его.

Откуда-то из глубины дома доносился аромат печеных яблок и корицы. Он заметил, как в коридоре промелькнула служанка с подносом в руках, за которой следовали, не спуская с нее глаз, две полосатые кошки. Этот дом, затерянный в глухомани, был настоящим семейным очагом. Конечно, это был не его дом, он принадлежал кому-то другому, а у самого Эллиота никогда в жизни подобного места не было. Тем не менее этот дом так и манил к себе, так и притягивал, потому что казался одновременно и смутно знакомым, и совершенно чужим.

— А теперь пожалуйте ваш плащ, — приказала пышнотелая экономка, и Эллиот, выйдя из задумчивости, послушно отдал ей плащ. Неужели ему предлагают здесь остаться? Опасаясь каким-нибудь неосторожным словом нарушить это странное наваждение, Эллиот молча огляделся вокруг. Ему казалось, что он перенесся в уютный сказочный мир тепла и радости. Где-то заиграло фортепьяно.

— Вальс! Танцуем вальс! — воскликнул юношеский голос, который потонул в женском смехе. — Кто будет танцевать со мной?

— Фриц! Куда подевался Фриц? Он будет танцевать с тобой, — раздался звонкий девчоночий голосок.

Наконец Эллиот решился задать вопрос:

— Послушайте, добрая женщина. Кому принадлежит этот дом? Экономка, все еще держа в руках его промокшую одежду, ответила, чуть помедлив:

— Гм-м… Трудно сказать, сэр.

— Как, вы тоже этого не знаете? — Эллиот был крайне озадачен ответом.

Экономка, выпятив губы, глубоко задумалась.

— Пожалуй, формально это дом мистера Майкла. Но хозяйка здесь мисс Стоун, это я могу с уверенностью сказать! А теперь, сэр, снимайте-ка свои промокшие сапоги и отправляйтесь прямиком в студию, пока она окончательно не потеряла терпение. Знаете, какие они бывают, художники! Хотя, откровенно говоря, мисс Стоун скорее похожа на ангела и полностью оправдывает свое имя.

— Стоун? — удивленно переспросил Эллиот. В этой фамилии явно ничто не напоминало о небожителях.

Экономка нахмурила брови:

— Да нет же! Я имею в виду ее имя — Эванджелина. Хотя вы, наверное, ожидали встретить здесь кого-то совсем другого? — Она улыбнулась.

Эллиот кивнул, пытаясь скрыть разочарование от своего разоблачения:

— Да, я так и думал, что вы это скоро поймете.

— Это часто случается. Уверена, что вы ожидали встретить здесь солидного джентльмена по имени Эдмунд или Эдгар ван Артевальде, не так ли? Ну так вас ждет приятный сюрприз!

Эллиот чуть не сказал, что за последние две минуты у него уже было несколько приятных сюрпризов и что он понятия не имеет ни о каком мистере ван Артевальде, но экономка снова указала рукой на его сапоги.

— Простите, мадам. Сапоги я, пожалуй, не стану снимать…

— Как хотите, — пожала она плечами. — Но поверьте моему слову, вы обязательно заболеете. Здесь, в Чатем-Лодж, у нас все запросто, без церемоний, так что вы могли бы, не стесняясь, снять сапоги…

Чатем-Лодж. Какое милое название! Но оно не вызывало у Эллиота никаких ассоциаций. Он вдруг подумал, что если бы сейчас вышел из этого дома, чтобы вернуться сюда завтра, то обнаружил бы, что Чатем-Лодж исчез, будто его не бывало, словно это ему пригрезилось.

В этот момент распахнулась дверь в глубине холла и на пороге появилась еще одна служанка. Между ее ног прошмыгнула, свесив розовый язычок, маленькая черная собачонка, которая стремглав бросилась туда, откуда доносился шум голосов. Служанка не обратила на нее ни малейшего внимания.

— Миссис Пенуорти, — обратилась к экономке девушка, — мисс Стоун велела проводить джентльмена из Лондона прямо в студию. Она сказала, что хочет посмотреть на него, пока не исчезло хорошее освещение, а сегодня из-за дождя оно продержится недолго.

Эллиот подумал, что он жаждет увидеть загадочную мисс Стоун не меньше, чем она его.

— Да-да, конечно, — пробормотала экономка и, бросив последний неодобрительный взгляд на его сапоги, торопливо пошла по коридору, жестом пригласив гостя следовать за собой.

Ну что ж, как говаривал Железный Герцог, взявшись за гуж, не говори, что не дюж. Эллиот отправился вслед за экономкой, по дороге бросив взгляд в открытые двери комнаты, в которой было полно молодежи. В центре хохочущей группы красивый юноша с кружевной косынкой на голове с серьезным видом танцевал с черной собачонкой, очевидно, тем самым Фрицем, которого все искали.

Эллиот едва сдержал смех, но тут экономка повернула направо и открыла двустворчатую дверь в конце короткого коридора.

Эллиот оказался в помещении, стены которого были окрашены белой краской. Южную стену комнаты занимали высокие сводчатые окна. В узкой галерее вдоль южной и западной стен стояло множество загрунтованных холстов и несколько мольбертов, а также полдюжины почти законченных картин. Старинный каменный пол был ничем не покрыт, если не считать пары роскошных турецких ковров, один из которых был постелен под письменным столом, размещенном вместе с двумя креслами в северо-восточном углу комнаты. Напротив стоял грубо обтесанный рабочий стол, на котором размещалось множество горшочков и баночек самой разнообразной формы. На другом ковре возле дальней стены величественно располагались кожаный диван и два кресла с резными спинками. Картины — акварели и масло — самых разных размеров и стилей покрывали почти целиком всю стену, а в свободных местах были аккуратно приколоты карандашные наброски. В воздухе остро пахло растворителем и масляной краской. Центр комнаты украшал мольберт.

Со стула, стоявшего рядом с мольбертом, поднялась, безусловно, самая прекрасная женщина из всех, которых Эллиот видел за свои тридцать четыре нечестиво прожитых года. Наверное, это и есть загадочная мисс Стоун, предположил он.

Его взору предстала изящная девушка лет двадцати семи, с чувственными полными губками и высокими скулами. Небесно-голубые, широко расставленные глаза, прямой нос, аккуратно заплетенные в косы белокурые волосы, уложенные в простую, но элегантную прическу, — все это подчеркивало в ней странное сочетание невинности, чувственного притяжения и твердости характера. На мисс Стоун было надето простое темно-синее платье, поверх которого красовался грубый рабочий халат с пятнами краски всех цветов радуги.

Она подошла к нему решительной походкой, которая, как и ожидал Эллиот, не очень сочеталась с ее внешностью.

— Спасибо, миссис Пенуорти, — сказала хозяйка глубоким контральто, в котором явно прослеживался континентальный акцент, хотя Эллиот не смог определить, какой именно. — Вы можете идти.

Мисс Стоун подошла к нему и протянула руку, держа ее, однако, слишком высоко для рукопожатия. Она ухватила и приподняла его подбородок. Это было так неожиданно, что Эллиот чуть не охнул. Потом ее тонкие пальцы скользнули по скуле, и она неторопливо обследовала так и этак все его лицо. Пальцы у нее были теплые, удивительно сильные и двигались очень уверенно.

— Превосходные кости, — пробормотала она сама для себя, вглядываясь в лицо гостя с нескрываемым восхищением. — Вы просто поразительны, мистер… — Она взглянула на стол, пытаясь отыскать что-то важное. — Извините, я уверена, что именно сюда положила записку Питера Уэйдена. Вы хотели… — говорила не останавливаясь мисс Стоун, продолжая поиски, но, поняв, что они напрасны, повернулась к нему. — Прошу прощения, сэр, но я не понимаю, куда положила записку. Может быть, вы напомните мне свое имя и объясните сами, что бы вам хотелось иметь.

— Мое имя?

На лице мисс Стоун застыло ожидание, и Эллиот понял, что она действительно ждала кого-то из Лондона. Кого-то, кто не приехал. И никакого волшебства здесь не было, он оказался здесь случайно. И если сейчас назовет этой прекрасной женщине свое имя, она, возможно, узнает его и немедленно выставит вон из дома на холод и дождь, откуда он только что появился. У него не было выбора. Каким бы мерзавцем он ни слыл, Эллиот гордился тем, что он человек чести. Поэтому, заранее смирившись со своей участью, он неохотно произнес:

— Меня зовут Эллиот Роберт…

В этот момент в холле раздался звон стекла, оборвавший мелодию, исполняемую на фортепьяно, и веселье, царившее в гостиной. Наступила гробовая тишина.

— Силы небесные! — Мисс Стоун прижала руку к виску. — Извините, мистер Робертс. Кажется, мы лишились еще одной вазы. Или зеркала. Я просила мальчиков не выделывать курбеты и не играть в мяч в холле, но слишком уж велико искушение. Тем более в такую ужасную дождливую погоду… — сказала мисс Стоун и направилась к двери.

Мистер Робертс? Мистер Робертс. Как просто. Вполне хорошее имя.

К тому же сам он не говорил, что он мистер Робертс. Девушка назвала его так по собственной инициативе, неправильно поняв сказанное. И оставаться в этом доме он не собирался, ну, разве что на несколько минут. Немного устыдившись своих мыслей, Эллиот уставился на носки своих сапог и вдруг заметил, что его огромная ножища стоит на сложенном листке бумаги. Эллиот медленно наклонился и поднял его. Это была записка, адресованная мисс Стоун. Очевидно, ее доставили не по почте, потому что почтовый адрес не был указан.

Снова испытав чувство стыда — кажется, во второй раз подряд за последние десять лет, — Эллиот развернул листок и взглянул на подпись. Записка была написана не по-английски и не по-французски, а кроме этих двух языков, Эллиот не потрудился изучить ни одного другого. Но подпись он разобрал. Питер Уэйден. В коридоре послышались шаги, и Эллиот, спрятав записку за спину, повернулся к двери.

На пороге появилась встревоженная мисс Стоун.

— Ваза? Или зеркало? — спросил он, стараясь придать голосу сердечность. Это было непросто, потому что Эллиот, вообще говоря, никогда не трудился проявлять подобные качества.

— Хуже, — пробормотала мисс Стоун, на которую явно не произвели впечатления ни его сердечность, ни обаяние, — Оконное стекло!

Эллиот окинул взглядом стройную фигурку Эванджелины, отметив изящный изгиб бедер.

— Какая незадача! — посочувствовал он, беспардонно засовывая записку поглубже в карман.

Мисс Стоун пожала плечами.

— Завтра позову стекольщика. А пока я заставила Майкла и Тео, как виновников происшествия, убрать стекла.

— Майкла и Тео?

Она устало улыбнулась:

— Да, моего озорного младшего брата и, можно сказать, моего кузена — Теодора Уэйдена.

— Уэйдена? — словно попугай, повторил Эллиот.

Мисс Сгоун расположилась на стуле справа от мольберта и жестом пригласила гостя сесть напротив.

— Да. Я совсем забыла, что вы знакомы с Питером Уэйденом. Видите ли, Тео — его племянник.

— И одновременно ваш кузен?

— В некотором роде. — Внимательный взгляд мисс Стоун на секунду задержался на его глазах. Она взяла альбом для этюдов и, перевернув страницу, положила его на мольберт. — А теперь скажите, мистер Роберте, что бы вы хотели.

Эллиот судорожно глотнул воздух.

— Думаю, что-нибудь обычное… Губы Эванджелины дрогнули в улыбке.

— Обычное? Никакой экзотики? Ни символизма? Ни абстракционизма?

«Издевается». Эллиот почувствовал себя ужасно глупым, громоздким и глупым, как тот голенастый шотландский парень, каким он был десять лет назад. Он понурил голову.

— Прошу прощения, мадам. Боюсь, что я в этом не разбираюсь.

Мисс Стоун рассмеялась. У нее был удивительно мелодичный смех, который, как ни странно, вызвал у Эллиота ассоциации с журчанием чистого холодного ручья, стекающего по зеленому склону холма.

— Хорошо, мистер Робертс. Не буду вас терзать. Насколько я поняла, это должен быть подарок для вашей невесты…

— Моей невесты?

— Надеюсь, я поняла правильно? Мистер Уэйден написал мне, что портрет будет подарком по случаю помолвки.

Эллиот постарался избежать ответа на ее вопрос.

— Я хотел бы, чтобы вы написали портрет, руководствуясь своим вкусом, потому что сам я в этом не разбираюсь.

— А что предпочитает ваша невеста?

— Сомневаюсь, мисс Стоун, что суждение любой женщины в этом вопросе сможет сравниться с вашим, — сказал Эллиот, окидывая взглядом великолепные полотна, развешенные по стенам.

— Допустим, — кивнула она. — А сообщил ли вам мистер Уэйден размер моею гонорара за эту работу? — поинтересовалась мисс Стоун, быстрыми и четкими движениями карандаша делая набросок в альбоме.

— Я готов заплатить за портрет любую цену. Мисс Стоун удивленно приподняла брови:

— Вот как? Но вам следует знать, что существует не менее десятка хороших художников, проживающих в удобной близости от центра Лондона, которые написали бы ваш портрет за половину моей цены.

— Это не имеет значения, — прервал ее Эллиот. — Я хочу, чтобы портрет написали вы. К тому же я получил удовольствие от прогулки верхом по сельской местности.

— Удовольствие от прогулки под проливным дождем? — удивилась мисс Стоун. — Боюсь, что вам это быстро надоест, если придется приезжать позировать несколько раз подряд.

Эллиот промолчал. Об этом он не подумал. По правде говоря, он вообще пока не обдумывал свои дальнейшие действия. К тому же его ничуть не пугала перспектива провести какое-то время в студии наедине с мисс Стоун, позируя для портрета.

Силы небесные, что он делает в этой глухомани, притворяясь каким-то другим человеком? Надо остановить это безумие. Однако Эллиот не мог заставить себя ни объяснить ситуацию, ни извиниться, ни уйти отсюда — то есть сделать то, что давным-давно следовало бы сделать. Он чувствовал, что его заворожил этот дом. И околдовала эта женщина.

Эллиот позировал, наблюдая за ее работой. Этот процесс тоже его завораживал. «Интересно, что она видит, когда так пристально вглядывается в мои глаза? «

— Пока я лишь изучаю ваше лицо, — сказала она, будто подслушав его мысли. — Я предпочитаю сначала сделать наброски. Будьте любезны, поверните голову чуть влево. Вот так, благодарю вас.

Она продолжала работать еще около четверти часа, однако Эллиот не замечал, как летит время.

— Давно ли вы стали портретистом? — спросил он и тут же исправился: — Извините, я хотел сказать — художником?

— Вы ничуть меня не обидели, назвав портретистом. Я знаю, что в наши дни портреты, в отличие от ландшафтов, не слишком высоко ценятся как произведения искусства. Но я горжусь любыми видами своей работы.

— Еще бы! Эти полотна великолепны, — сказал Эллиот, обводя взглядом стены галереи.

— Не все эти картины мои, мистер Робертс. Но я действительно с удовольствием пишу пейзажи. Хотя стремление современников увековечить самих себя делает портретную живопись более прибыльным занятием. Я занималась живописью всю свою жизнь, но некоторую известность приобрела только за последние семь лет.

— У вас очень приятный акцент, мисс Стоун. Похож на французский. Вы учились за границей?

— Да, — просто ответила она, и он заметил, что выражение ее лица смягчилось.

— Какая великолепная возможность для…

— Для женщины? — Голубые глаза блеснули. — Я фламандка, мистер Робертс. Мой отец был английским художником. Они встретились с матерью в художественной школе в Брюгге. Поскольку его семья не пожелала признать ни его увлечение живописью, ни его молодую жену, родители предпочли жить за границей.

— А сколько лет вы живете в Англии?

— Мы приехали сюда после смерти матери, то есть почти десять лет назад. Отец умер пять лет назад.

— И у вас нет ни мужа, ни других близких родственников, кроме вашего брата?

Девушка подняла голову и наградила его холодным укоризненным взглядом, и он понял, что перешел в разговоре границы дозволенного. Что это на него нашло, почему он позволил себе задавать столь неуместные вопросы? Он попытался принести запоздалые извинения, но мисс Стоун остановила его:

— Ничего, мистер Робертс. Я понимаю, что вы руководствовались добрыми намерениями. Так вот слушайте: у меня есть еще младшая сестра Николетта и кузина Фредерика д’Авийе, а также одиннадцатилетний Майкл.

— И все они находятся на вашем попечении? — удивленно спросил он.

— Разумеется. К счастью, мне помогает Питер Уэйден. Он долгие годы был деловым партнером моего отца. А теперь выступает для нас в роли дядюшки, доверенного лица и опекуна. Он помогает контролировать наши инвестиции, проверяет работу управляющего и регулирует мои заказы, а все остальные вопросы решаю я сама. Мы неплохо справляемся, мистер Робертс, и, уверяю вас, не такие уж несчастные.

— Простите, мисс Стоун, я совсем не хотел сказать…

— Не сомневаюсь, мистер Робертс. Поднимите чуть-чуть подбородок, пожалуйста. Вот так, отлично! — Сделав два-три решительных штриха, она отложила карандаш. — Уже темнеет. Боюсь, нам придется на сегодня закончить сеанс.

— Понятно, — с трудом подавив разочарование, сказал Эллиот.

— Когда вам удобно приехать в следующий раз? Эллиот хотел было ответить, но его прервал какой-то шум в холле. Дверь распахнулась, и в комнату вошла миловидная полненькая дама в платье ярко-малинового цвета. За ней по пятам следовали мальчик и девочка, которых он уже видел в гостиной.

— Дорогая моя, я и не знала, что ты не одна! — воскликнула дама.

— Вот видишь, тетя Уинни. Мы тебе говорили, что у Эви гость! — заявил очаровательный мальчик с льняными волосами. Это, несомненно, был Майкл Стоун, потому что его сходство с сестрой было поразительным.

— Правильно, теперь я и сама вижу. Извини меня, Эви, — сказала, мило покраснев, дама в малиновом платье. На вид ей было около сорока лет и она была на редкость привлекательной.

— Ничего, мы уже закончили, — ответила Эванджелина. — Позволь представить тебе мистера Робертса. А это Уинни Уэйден, моя компаньонка и невестка Питера Уэйдена. А также мой младший брат Майкл и кузина Фредерика д’Авийе.

Дети дружелюбно поздоровались с ним. Эллиот, испугавшийся было, что его разоблачат, вздохнул с облегчением.

— Я уже ухожу, — сказал он.

— Я провожу вас, — сдержанно произнесла Эванджелина Стоун.

Эви. Ему очень понравилось ее имя.

— Будьте осторожны, мистер Робертс, — сказала Уинни Уэйден. — Дождь усилился, и дорогу совсем размыло. Я была у приходского священника и едва добралась оттуда до дома. Наш кучер сказал, что за свои пятьдесят семь лет он ни разу не видел подобного ливня. Надеюсь, вы, мистер Робертс, приехали верхом? Экипаж едва ли проедет сегодня по этой дороге.

Экономка ждала их в холле, держа в руке шляпу Эллиота. В этот момент распахнулась входная дверь и в холл, ссутулившись, вошел пожилой человек в длинном черном плаще. Отложив в сторону шляпу, экономка принялась стаскивать с него промокшее пальто. Это был дворецкий Болтон, который ездил в соседнюю деревню навестить только что разрешившуюся от бремени замужнюю дочь.

— Я ее так и не видел! Доехал до ручья, но мост затопило. Судья Эллоуз крикнул мне с другого берега, что она и ребенок чувствуют себя хорошо. А потом я целых два часа помогал вытаскивать застрявшие в грязи экипажи.

— В вашем-то возрасте? Вы с ума сошли! — воскликнула экономка. — Выпейте-ка лучше горячего чая вместе с мистером Робертсом, который тоже промок до нитки, иначе оба схватите воспаление легких!

— Да уж, сэр, — сказал дворецкий. — Я на вашем месте не пустился бы сейчас в дорогу.

Словно в подтверждение его слов дождь припустил еще сильнее, безжалостно барабаня во входную дверь. Сквозь узкое окошко возле двери за завесой дождя нельзя было разглядеть даже подъездной дорожки. Не говоря уже о дальней перспективе.

Из гостиной в холл вышел красивый юноша, которого Эллиот недавно видел танцующим в кружевной косынке.

— Это Огастес, старший сын миссис Уэйден, — представила его Эванджелина.

Гас пожал руку Эллиоту.

— Мистер Робертс приехал, чтобы позировать для портрета, — объяснила она. — А теперь он собирается ехать назад в Лондон.

— Я бы вам не советовал, сэр, — сказал Гас Уэйден.

Эллиот окинул юношу явно одобрительным взглядом. Огастес Уэйден — лет двадцати от роду, высокий, стройный, с такими же, как у матери, золотисто-каштановыми волосами, — был одет даже с некоторым щегольством.

— Лучше бы переночевали здесь. Места у нас предостаточно, а на кухне готовится отличное жаркое, — добавил он.

В этот момент появился еще один мальчик — несомненно, второй Уэйден, которого звали Тео и на совести которого было разбитое стекло. Он с готовностью кивнул, подтверждая слова брата.

Уинни Уэйден улыбнулась младшему сыну и повернулась к мисс Стоун:

— И правда, Эви, пусть мистер Робертс лучше останется. Я скажу, чтобы Тесс поставила еще один прибор, — добавила она, как будто вопрос был уже решен.

— Спасибо, миссис Уэйден, — сказал Эллиот, — но я сегодня не собирался возвращаться в Лондон. У меня есть одно дело неподалеку отсюда.

— Мост ведь затопило водой, — пробормотал дворецкий таким тоном, словно засомневался в умственных способностях гостя.

— Но я не в экипаже. Уверен, что верхом… — начал было Эллиот, но его слова прервало прикосновение теплой руки, взявшей его за локоть. Он взглянул в бездонные голубые глаза Эванджелины Стоун и почувствовал, как у него перехватило дыхание. Незнакомое сладостное чувство зародилось где-то глубоко внутри, совершенно озадачив его.

— Прошу вас, останьтесь, мистер Эллиот, — тихо сказала она где-то совсем близко, так что он почувствовал исходивший от нее теплый аромат. — Вы никому не помешаете, уверяю вас, — продолжала она, явно не сознавая, как воздействует на все его чувства. — У нас часто бывают гости, и я буду рада провести сегодняшний вечер в вашей компании.

— Я не хотел бы навязывать свое общество… Она покачала головой:

— Об этом не беспокойтесь. Как вы успели, очевидно, заметить, дом у нас всегда полон народа, так что присутствие еще одного человека не создает неудобств. Если вы привыкли рано вставать, то уделите мне два часа утреннего времени для сеанса, чтобы я могла начать ваш портрет. Возможно, к тому времени вода в ручье спадет и вы сможете спокойно перебраться на другой берег.

Теплая ручка мисс Стоун выпустила локоть Эллиота, и к нему возвратилась способность мыслить. Переночевать в этом доме было бы разумно, убеждал он себя. Обычно Эллиот не утруждал себя соблюдением правил приличия, но на сей раз призадумался. Однако его хозяйка была взрослым человеком, не одна, а с дамой постарше и с целой ватагой жизнерадостной молодежи, так что его пребывание ночью под одной крышей с ней не может быть сочтено неприличным.

К тому же, если бы он добрался вечером до Роутем-Форда, то ему пришлось бы заночевать на постоялом дворе мистера Таннера. А такая перспектива ему вовсе не улыбалась.

«Гораздо лучше, — нашептывал дьяволенок, сидевший у него на плече, — поехать туда завтра, когда погода прояснится».

— Решайтесь, Роберте, — настаивал Гас Уэйден, который был явно в сговоре с подстрекавшим его дьяволенком. — Стокли, Тео и мне нужен умелый четвертый партнер для игры в карты. Эви не любит карты, а мама играет из рук вон плохо.

— Огастес! — воскликнула миссис Уэйден. — Ты должен быть благодарен, что я вообще…

— Успокойтесь, — сказала мисс Стоун. — У нашего гостя, наверное, и без того голова кружится от такого количества новых людей, имена которых он не может запомнить. Давайте-ка лучше обойдемся хотя бы без споров, чтобы совсем не сбить его с толку.

— Да уж, — проворчала миссис Уэйден, — нас и без того слишком много.

— Миссис Пенуорти, проводите мистера Робертса в спальню в башне. А ты, Фредерика, — обратилась Эванджелина к маленькой кузине, — предупреди кухарку, что к ужину будет девять человек. Ты, Майкл, найди Полли и скажи, чтобы мистеру Робертсу приготовили горячую ванну, потому что он промок до костей.

Эллиот хотел было запротестовать, но хозяйка еще не закончила отдавать приказания. Его удивило, что все окружающие ждут распоряжений от такого хорошенького хрупкого создания, но потом он подумал, что внешность может быть очень обманчива и что она, очевидно, существо далеко не слабое.

— Болтон позаботится о том, чтобы привести в порядок вашу одежду, мистер Робертс, — продолжала Эванджелина. — А ты, Гас, сбегай на конюшню и скажи, чтобы коня нашего гостя пристроили на ночь.

— Ох, Эви, но дождь льет как из ведра! — простонал молодой человек жалобным голосом.

— Без возражений, Гас. Не сахарный, не растаешь, — твердо заявила мисс Стоун. — А ты, Тео, заканчивай убирать стекла в гостиной. А где Николетта? Где моя сестра?

— Я здесь, — раздался тихий голосок с порога гостиной. В холл вошла красивая девушка, очень похожая на мисс Стоун.

— Николетта. На сегодня я закончила работу в студии. Не вымоешь ли кисти? — попросила Эванджелина, и девушка кивнула. — Потом мы займемся приготовлением красок на завтра, потому что мистер Робертс согласился заночевать у нас.

Эллиот опять хотел было возразить, что он вовсе не соглашался, но в этот момент ему в голову пришли две совершенно несхожие между собой мысли. Во-первых, что с распоряжениями Эванджелины Стоун не спорят, а во-вторых, что у него нет ни малейшего желания не соглашаться с ней. Более того, ему было удивительно приятно, что кто-то со знанием дела заботится о его удобствах: ванне, чистке одежды, горячем ужине и приятной компании. И что особенно удивительно, делает это тот, кому за это даже не платят.

Поразмыслив обо всем этом, Эллиот уже не мог отказать себе в удовольствии провести вечер, наслаждаясь компанией членов этой очень большой и крайне необычной семьи.

«Всего один вечерок, — нашептывал дьяволенок. — Ничего с тобой не случится! «