Пролог

Все началось с носового платка. Он был обшит кружевом, украшен монограммой — буквой «Р» — и слабо пахнул мускусом и розой. В последующие годы Декер всегда с легкостью воскрешал его в памяти. Носовой платок был первой вещью, которую он сумел украсть.

— Смотри сюда, мальчуган. Изловчись и вытащи его из моего кармана.

Конечно, проделать это нужно было незаметно. Очень трудная задача, особенно когда за каждым твоим движением с интересом следят две пары глаз. Невыполнимая задача, если учесть, что Декеру Торну всего четыре года.

— Он нервничает, cher. — Это замечание, произнесенное мелодичным голосом с легким акцентом, принадлежало женщине. Ее небесно-голубые глаза смотрели на Декера с мягким выражением доброты и заботливости. — Кроме того, экипаж подпрыгивает. Как же он сможет это сделать?

Экипаж и в самом деле сильно трясло и раскачивало. Когда извозчик объезжал телегу с молоком, Декер повалился вперед, оказавшись между мужчиной и женщиной. Он был водворен обратно на свое место и сразу же опять чуть не съехал с сиденья, потому что карета подскочила на выбоине. Его маленькие крепкие ножки не дали ему свалиться с мягкого кожаного сиденья на пол. При этом мальчик обернулся и в последний раз бросил взгляд на Работный дом для сирот и найденышей, и тут карета свернула за угол.

Декер не мог прочесть название этого почтенного заведения, начертанное на чугунных воротах, но он понимал, что именно за этими воротами жил последние четыре месяца, с самой смерти его родителей. Выпрямившись на своем сиденье, он стал рассматривать пару, сидящую напротив него, открытым и любопытным взглядом четырехлетнего ребенка.

— Вы теперь будете моими родителями? — прямо спросил он.

Они вздрогнули от этого вопроса. Женщина закрыла глаза, а мужчина откашлялся. На какое-то время платок оказался забытым. Вид у них был явно растерянный. Они не ожидали такого вопроса, когда заводили с мистером Каннингтоном разговор о том, чтобы взять себе одного из его подопечных. Сказавшись миссионерами, они обманули заведующего работным домом с весьма определенной целью. Теперь-то они поняли, что род их занятий ничего не значил для этого человека. Каннингтон с радостью пошел им навстречу и постарался отыскать подходящего мальчика. Он был бы счастлив, согласись они взять также и старшего брата Декера.

Но это было невозможно. Перед тем как отправиться в работный дом, они рассудили, что одного ребенка, хорошо обученного, им достаточно. Прокормить второй рот будет уже трудновато. Чего они не учли, так это того, что спасение ребенка из работного дома — а это было именно спасение — накладывает на них определенную ответственность. Им это не пришло в голову, но зато об этом подумал сам ребенок.

Он все еще не сводил с них своего простодушного и выжидающего взгляда, и это их раздражало. Взгляд этот был неподвижен, но казалось, что мальчик смотрит на них обоих. Его ротик слегка приоткрылся, и малыш был бы очень похож на херувима, если бы не его мудрые синие глаза.

Первой заговорила женщина.

— Не совсем родителями, — сказала она. — Скорее, семьей.

— Да, — подтвердил мужчина. — Это точно — семьей.

Декер задумался. Он не совсем понял разницу, но все же ему стало ясно, что это не одно и то же. Наконец он кивнул головой и важно произнес:

— Вот и хорошо!..

Такая серьезность в таком маленьком существе сразила женщину. Ее ясные глаза заблестели от слез. Она часто заморгала, пытаясь сдержать их.

Заметив ее слезы, мужчина хотел было достать свой носовой платок. Обшитый кружевом уголок платка больше не торчал из его кармана, и мужчина очень удивился, не обнаружив его на месте.

И тут чета заметила нескрываемую усмешку на личике Декера Торна и услышала его журчащий смех. Сопротивляться этому было невозможно. Джимми Грумз и Мари Тибодо, как ни были они ожесточены несправедливостью судьбы, не смогли устоять перед искренней детской радостью. Декер Торн пленил их сердца с такой же легкостью, с какой стащил платок у Джимми. А сейчас улыбающийся мальчик протягивал злополучный платок Мари, зажав его в своих пухлых пальчиках.

— Он очаровательный! — сказала Мари, беря платок.

Джимми был совершенно того же мнения. Они сделали хороший выбор. Он похлопал Мари по плечу. Она изящно усмехнулась и поднесла платок к глазам.

— Неплохо сработано, малыш, — сказал Джимми. В устах Джимми, упражнявшегося в ловкости рук с восьмилетнего возраста, это была высокая похвала. — Когда же ты… — Но он не успел договорить, как карету опять сильно тряхнуло, и Декер полетел вперед со своего сиденья. Джимми легко поймал его и усадил к себе на колени. — Вот, значит, как ты это сделал, да? — одобрительно проговорил он. — Когда в прошлый раз тебя бросило вперед. Славный мальчик!.. В нашем деле умение отвлечь внимание людей от того, что тебе нужно стащить, — это все. А малыш-то привлекательный, верно? — И Джимми усмехнулся. — Разве он не привлекателен, Мари?

Та засунула платок за манжет и протянула руки к Декеру. Мальчик охотно дал обнять себя, и Мари прижала его к себе.

— Он красив, — проговорила она, глядя поверх его головы. От ее дыхания темные прядки приподнялись, и шелковистые волосы пощекотали ее губы. — Красивый. Вот он какой!..

До этой минуты Мари Тибодо никогда не испытывала материнских чувств и даже не задумывалась об этом. Но теперь ее охватило желание защищать малыша и заботиться о нем, и желание это было непреодолимо. Она была старшей из пятерых детей и, по сути, вырастила всех своих сестер и братьев, но столь сильных чувств они у нее не вызывали. Она занималась с ними, пока отец с матерью хозяйничали в своей таверне, а когда в парижских трущобах ей предложили более прибыльное занятие, чем нянчиться с сестрами и братьями, родители продали ее фактически так же, как мех с вином, — без большого сожаления.

От этой жизни в конце концов ее спас Джимми Грумз. Она попалась ему на глаза, когда он пребывал в Кале и занимался своим ремеслом во время какого-то летнего праздника. Он украл пару гребней из слоновой кости и на них выменял Мари у ее сводни. В тот же вечер они уехали из Франции обычным для Джимми Грумза способом — прокравшись на торговое судно, которое должно было пересечь Ла-Манш. Мари не знала, куда она едет с этим молодым англичанином, но зато очень хорошо понимала, откуда она убежала. Она с легкостью согласилась связать судьбу с Джимми Грумзом. Одиннадцать лет они были вместе, и за это время он ни разу не совершил ни одного промаха и не заставил ее пожалеть о своем решении. Мари доверяла ему целиком и полностью.

А сейчас он подарил ей вот это дитя. Если бы Джимми в очередной раз предложил ей вступить в брак, теперь Мари Тибодо скорее всего приняла бы его предложение.

— А как мне вас звать? — спросил Декер, повернув голову, лежащую на груди Мари. Пара опять обменялась взглядами. Очевидно, и это они не обдумали заранее.

Джимми Грумз поскреб у себя под подбородком, смешно скривив рот набок.

— Да, это трудный вопрос, — сказал он. — Дядя Джимми вроде бы звучит недурно, дорогая? Дядя Джимми… Тетя Мари. А?.. Семья так семья.

— Дядя Джимми, — тихо повторила молодая женщина. — Да, это хорошо. — И немного поколебавшись, быстро добавила:

— Но я хочу, чтобы он называл меня mere.

Джимми поднял брови. Он перестал почесывать подбородок и внимательно посмотрел на Мари. Она не обладала особенной красотой, но была привлекательна милой улыбкой и мягким характером, что было важнее всякой внешней красоты.

— Mere, — повторил он своим низким звучным баритоном. — Мама. — Полагаю, что и сам мальчик, и окружающие будут думать, что Мер — это сокращенное от Мари. Никто и не подумает, что это значит «мама».

— Но я-то буду думать именно так!

Он понял, что для нее это важно, а он всегда старался уважать ее желания.

— Значит, пусть будет mere. — Джимми похлопал Декера по плечу. — Ты слышишь, малыш? С этой минуты мы для тебя дядя Джимми и Мер.

Для Декера весь этот разговор не был таким важным, как для взрослых. Он кивнул с отсутствующим видом, поскольку его мысли устремились уже в другом направлении.

— Мы едем на корабль? — Он беспокойно отодвинулся от Мари. Она отпустила его, и Декер, явно довольный этим, опять вскарабкался на заднее сиденье, стал на колени и посмотрел в окно. — А где корабль?

Джимми с недоумением взглянул на Мари:

— О чем он говорит?

— Он спрашивает о корабле, — терпеливо объяснила та.

— Это я уловил. Но о каком корабле?

— Видно, память у него получше, чем у тебя, cher. Разве ты не помнишь, мы сказали мистеру Каннингтону, что собираемся в путешествие? Нам с трудом удалось его убедить, что мы надолго уезжаем из Лондона по миссионерским делам.

— Ах да! — фыркнул Джимми. — Теперь, мальчуган, мы можем сообщить тебе, что мы лгали. Это прискорбно, но это так. Бесстыдно лгали.

Это заинтересовало Декера.

— Моя мама говорила, что лгать нельзя. Я думаю, папа тоже это говорил, но я не помню. — Он совсем по-взрослому нахмурил брови, припоминая, что говорил об этом отец. — Да, когда я сказал, что Грей сел на папину шляпу и смял ее. Это было не правда.

— Вот как? — заметил Джимми.

— Да, сэр, потому что это сделал Колин.

Мари поднесла руку к губам, чтобы спрятать улыбку. Потом, справившись с собой, с серьезностью, которую заслуживал вопрос, спросила:

— А почему ты так сказал?

Декер посмотрел на женщину так, словно у нее в голове вата вместо мозгов. Для него ответ был очевиден.

— Потому что Грей — маленький, а Колин — большой.

— Понятно, — отозвалась Мари. Она искоса взглянула на Джимми. — Очевидно, он считает, что ложь — вещь правильная, но делать это нехорошо.

— Замечательно умный мальчик! Я был гораздо старше, когда узнал правду о вранье. — Он развеселился, гортанно хохотнул. — Правда о вранье — именно так я это называю, провалиться мне на этом месте!

— Не будь таким грубым, дорогой. — И не обращая внимания на удивленный взгляд Джимми, Мари подалась вперед, наклонилась к мальчику и сказала, глядя ему в глаза:

— Мы не собираемся садиться на корабль. Может быть, как-нибудь потом. Дядя Джимми говорит, что ему хотелось бы повидать Америку. — Она опять искоса взглянула на своего спутника. — Если сперва он не отправится в страну Ван Демена.

— Послушай-ка, — оборвал ее Джимми, — ни к чему болтать о стране Ван Демена. Или ты хочешь напугать мальчика?

Но, взглянув на Декера, он понял, что тот и не догадывается, что речь идет о колонии каторжников в Австралии. Малыш просто-напросто с восторгом внимал милому голосу Мари.

— А Грей — это твой брат? — спросила она. Декер кивнул.

— И Колин?

Декер опять кивнул. Он посмотрел в окно, словно хотел увидеть брата среди прохожих. Не найдя в толпе знакомого лица, малыш сморщил губы, и уголки его рта опустились.

Мари откинулась на спинку своего сиденья.

— Я думаю, он не осознает, что никогда больше не увидит своих братьев, — прошептала она. — Я хочу… — Но она не докончила фразы. Мистер Каннингтон поступил жестоко, когда вывел для осмотра Декера вместе с его старшим братом. Джимми ясно выразился, сказав, что они могут взять только одного ребенка. Очевидно, мистеру Каннингтону очень хотелось избавиться и от старшего. Мари сразу поняла почему. Вид у того был нездоровый, даже чахоточный. Этот ребенок, которому было не больше восьми или девяти лет, явно не протянет больше года, подумала она. Нет, они с Джимми никак не могли взять еще и его. Однако тогда в работном доме ей очень хотелось сделать это. — А что с младшим? — тихо спросила она. — Мистер Каннингтон рассказал тебе что-нибудь о третьем брате?

— Только то, что его уже взял кто-то. По-моему, он назвал его Грейдон. — Джимми заметил, что Декер повернул голову к ним, услышав знакомое имя. Джимми замолчал, и Декер опять принялся смотреть в окно. — Кажется, я все верно запомнил, — продолжал Джимми. — Его взяла какая-то пара из Америки. Судя по всему, они намеревались выдать его за родного сына. Поэтому-то они и не захотели взять этого мальчика и его полуживого от голода брата.

— От голода? — У Мари все внутри сжалось, в глазах появилось тревожное выражение. Она оглядела Декера с головы до пят. Это был крепкий мальчуган, с сильными ножками и ручками, животик у него был по-детски пухлый. Он явно не страдал от недоедания. Почему же другие голодали?

— Я думала, что у Колина чахотка. Джимми покачал головой.

— Мальчишка был голоден, — тихо ответил он. — Я знаю этот взгляд. Я нутром чувствую этот взгляд. Он был так голоден, что готов был есть собственные внутренности.

— Моп Dieu! — прошептала Мари. — Я не знала. Внезапно Джимми пожалел, что рассказал ей об этом. Она будет еще больше сожалеть, что они не взяли Колина.

— Конечно, ты не могла знать. Он настолько истощен, что похож на чахоточного. Это так же неизбежно приводит к смерти. — Он обнял ее. — Послушай, Мари. Мы сделали для того мальчика самое лучшее, что могли, взяв к себе его брата.

Мари недоуменно посмотрела на него:

— Что ты хочешь этим сказать?

— А как ты думаешь, почему этот малыш такой кругленький и румяный? Разве ты видела в этом чертовом работном доме хотя бы еще одного такого же здорового ребенка? Вряд ли я ошибусь, если скажу, что его старший брат отдавал ему свою пищу. И теперь, когда мы взяли Декера, его брат сможет съедать эту пищу сам.

Декер продолжал смотреть в окно. Он был умен не по годам и, несмотря на свой возраст, уже имел кое-какой жизненный опыт. Декер остался спокойным и даже притворился, что ничего не слышит. Одну руку он прижимал к карману своего черного пальто и через шерстяную ткань ощущал последний подарок Колина. Декер не знал, что это такое. Он был крайне напуган и взволнован и не посмотрел, что это Колин сунул ему в карман. Он думал, что это была еда. Колин всегда отдавал ему куски со своей тарелки, совал ему в рот полные ложки. Но теперь он понял, что это не еда.

Декер быстро зажмурил глаза, чтобы скрыть слезы. Подбородок у него задрожал. Он не плакал, когда умерли его родители, и позже тоже ни разу не заплакал. И не только оттого, что Колин не разрешал ему плакать. Просто он был слишком напуган. Этот страх не давал ему расслабиться, так же как и суровые, хотя и безмолвные, взгляды старшего брата.

— Что там у тебя, мальчуган? — спросил Джимми Грумз.

Декер перестал ощупывать карман и быстро опустил руку. Когда он посмотрел на Джимми, лицо у него было спокойное, хотя и несколько виноватое.

— Ничего.

— Если ты и врешь, то неудачно, — отозвался Джимми, пожимая плечами с философским видом. — Ну да ладно. Нужно же с чего-то начинать. Покажи-ка мне, что у тебя в кармане? — И он протянул руку.

— Оставь его, — ласково сказала Мари. — И потом, почему бы тебе не называть его по имени? Не может же он навеки остаться «мальчуганом».

Со вторым советом Джимми согласился, но не с первым. Он считал, что жизнь полна компромиссов.

— Ну хорошо, Декер. Давай поглядим, что у тебя в кармане.

Джимми подхватил Декера, принялся щекотать его, пока тот не обессилел от смеха. Эти мелодичные звуки казались музыкой, заглушающей скрип колес и глухой рокот голосов, доносившихся с улицы. Этому смеху аккомпанировал отрывистый перестук лошадиных копыт. Когда задыхающийся Декер был водворен на свое место, Джимми мирно улыбался, а глаза Мари блестели от радостных слез.

Джимми Грумз поднял предмет, который Декер так тщательно оберегал несколькими минутами раньше. Декер рванулся к нему, но Джимми поднял руку.

— Я тоже отвлек твое внимание! — не без гордости сообщил он.

— Ну, знаешь, cher, — проговорила Мари с легким упреком, — не стоит так восхищаться собой, перехитрив ребенка. Это недостойно.

Джимми сник:

— Ты права.

— Мое! — громко заявил Декер, к удивлению взрослых. — Мое!

Джимми зажал предмет в кулаке и внимательно посмотрел на Декера.

— Да, это твое. Сейчас отдам.

Декер забился в угол и угрюмо, но без страха следил за Джимми, который разжал пальцы, чтобы рассмотреть свою добычу.

— Серьга! — удивленно воскликнула Мари.

— В самом деле, — сказал Джимми.

Это действительно была серьга. Замечательное произведение, ювелирного искусства — жемчужина, с которой свисала капелька из чистого золота. На капельке были вырезаны буквы ER, а жемчужина была обрамлена золотым ободком. Джимми тихонько присвистнул.

— Ты понимаешь, что это такое, Мари? Это наш проезд в любую страну, куда бы мы ни захотели.

— Скорее всего — в страну Ван Демена, — охладила Мари его пыл. — Где ты это взял, Декер?

Тот пожал плечами. Мари пыталась скрыть охватившее ее волнение.

— Не нужно бояться. Я уверена, что ты не сделал ничего дурного, но дяде Джимми нужно знать, где ты это взял.

Джимми Грумзу не очень нравилось, когда Мари называла его дядя Джимми. Но прежде чем он успел что-либо заметить по этому поводу, Мари задала свой вопрос еще раз.

— Ее дал мне Колин, — сказал Декер. Он сказал это так неохотно, что ему поверили.

— Колин? Тебе дал это твой брат? — на всякий случай переспросила Мари. Декер кивнул.

— Где же он ее взял?

Декер пожал плечами.

— Это не ответ, малыш, — заметил Джимми. — Он что, украл ее?

— Нет! — Декер был уверен, что Колин не крал серьги, однако как она оказалась у брата, он не имел понятия. Голос Мари стал еще ласковее:

— Ты думаешь, твой брат нашел ее где-нибудь? Может быть, в работном доме?

На это Декер вообще ничего не ответил. Он смотрел прямо перед собой, рот его был плотно сжат, словно тайна сомкнула ему уста и он не мог говорить.

Больше минуты прошло в молчании, и Мари вздохнула:

— Отдай ему серьгу, cher.

— А что, если эта вещь принадлежит Каннингтону? — спросил Джимми.

Он понимал, что Мари, увидев эту серьгу, испугалась именно этого. Конечно, это так и есть. И им совершенно ни к чему, чтобы заведующий работным домом или его жена пустили по их следу полицию.

Мари взяла у Джимми серьгу и протянула ее Декеру. Он тут же взял ее и быстро спрятал в карман.

— Ты в самом деле считаешь, что у Каннингтонов могла быть такая замечательная вещь? Они наверняка сделали бы то, что и мы.

Джимми выгнул бровь цвета корицы.

— А что бы они сделали?

— Продали бы ее, cher. — И Мари подняла палец, призывая к молчанию, заметив, что в глазах ее спутника блеснула надежда. — Именно это мы и сделали бы, будь эта серьга наша. Но она не наша. Она принадлежит Декеру. Мне это совершенно ясно, хотя у тебя в голове это и не укладывается.

И Мари Тибодо прижалась к Джимми.

— Если эта серьга — его талисман, то она может принести нам удачу, cher. Вот увидишь.

Джимми пришлось удовлетвориться этим. Вряд ли мальчишка когда-нибудь добровольно отдаст серьгу, а Мари никогда не простит Джимми, если он выманит серьгу хитростью. Декер опять стоял на коленях и смотрел в окно. Казалось, он уже забыл и о серьге, и о Джимми, и о Мари.

— Как ты думаешь, кого он высматривает? — спросил Джимми.

Мари ответила не сразу. Она и сама не знала этого наверняка.

— Peul-etre, своих братьев. Или родственников. Кто может сказать, что он о них знает?

— Каннингтон сказал, что они наводили справки о возможных родственниках, но никого не нашли. Вероятно, он думал заработать на этом, если бы найденные родственники захотели взять детей.

Серьга, принадлежавшая Декеру, могла вселить эту надежду Каннингтону, но Джимми был уверен, что заведующий работным домом ее не видел. Иначе он забрал бы ее себе в качестве платы за содержание. Не важно, что эта фамильная драгоценность могла бы оплатить помещение и пропитание целой армии ребятишек на многие годы. От угрызений совести Каннингтон страдал куда в меньшей степени, чем Джимми Грумз. По крайней мере у Джимми была Мари, которая могла обуздать его в том случае, когда алчность в нем пересиливала здравый смысл. А у мистера Каннингтона была только миссис Каннингтон. Джимми мельком видел жену управляющего, но этого хватило, чтобы понять: в этой женщине совести не найдешь ни капли.

— Как ты думаешь, что он знает о той ночи, когда убили его родителей? — тихо спросил Джимми. — Каннингтон сказал, что Декер был там в это время. Все три брата были там.

Мари покачала головой:

— Не стоит об этом говорить. Если он забыл обо всем, то и слава Богу!

Декер тяжело опустился на сиденье в углу кареты. Его веки приподнялись, а потом опустились. На щеки легла тень от длинных густых ресниц. Губы чуть приоткрылись. Малыш измученно вздохнул, и на нижнюю губу скатился пузырек слюны.

— Слава Богу!.. — повторила Мари, когда сон наконец сморил ребенка. Но Декер не забыл — не хотел помнить.