Глава 7

Данте прав. Из нее выйдет прекрасная любовница.

Возвращаясь к руинам, Верджил гнал от себя эту мысль, которая не давала ему покоя, – постыдная реакция мужчины, поддавшегося постыдным наклонностям.

Он поступил в высшей степени недостойно. Предосудительно. Безрассудно.

Но произошедшее настойчиво воскресало в его памяти, и он, зная теперь, что она готова отдаться ему, заново переживал счастье. Он вспоминал ее нежные губы и легкое дыхание на своем лице, прикосновение ее колена к его восставшей плоти.

Если бы им не помешали, он отнес бы ее наверх, в башню, и занимался бы с ней там любовью до тех пор, пока эти древние руины не огласились бы ее криком.

И она бы позволила ему это.

Верджил остановился и ударил ладонью по дереву в надежде, что прикосновение к чему-то реальному и осязаемому избавит его от нараставшего желания.

«Она сбивает с толку», – сказал Данте, и он прав, черт побери! Она и правда сбивала с толку.

Хотя он даже не нравится ей.

Они редко разговаривали спокойно, без пререканий. Последние два дня Верджил не оставлял Бьянку ни на минуту, но она никогда не искала его общества. А тут, не раздумывая, бросилась в пропасть…

Молодой человек решительно продолжил путь, но тревога по-прежнему сжимала его сердце. Невозмутимое спокойствие Бьянки у конюшен бесило, выводило его из себя. Он превратился в сгусток нервов, а ее самообладанию мог лишь позавидовать. Легкий румянец на щеках, и не более того.

«Я не пострадала».

А ведь он почти сорвал с нее одежду, собираясь опрокинуть на каменный пол!

«Я не чувствую себя ни скомпрометированной, ни обесчещенной».

Проклятие! Зато он это чувствовал! Мужчины, соблазняющие своих подопечных, могут вызывать только омерзение.

«Никакая угроза скандала не заставит меня выйти за вас замуж». Эти слова снова и снова звучали у него в голове.

Верджил остановился на поляне перед замком. Ему бы радоваться ее решительному отказу, но вместо этого беспричинный гнев терзал его. Ее невозмутимость заставляла его задуматься: а не было ли это лишь игрой с ее стороны. Однако основная причина его ярости крылась в другом: непоколебимая решимость девушки ввергала его в уныние, доказывая, что ему никогда не подчинить ее себе.

Что ж, тем лучше. Из нее выйдет прекрасная любовница, но ужасная жена. И пусть Данте справляется с ней, как хочет.

Эта мысль разбудила в Верджиле примитивную ревность, но он тут же подавил ее, напомнив себе о цели возвращения сюда, – он хотел осмотреть стены замка.

От одного края стены вверх поднималась лестница – она была сильно разрушена, кое-где не хватало целых ступеней, поэтому ему пришлось подниматься, широко расставляя ноги, осторожно нащупывая уступы, грозившие в любой момент обвалиться. Пока он карабкался наверх, несколько обломков упало в траву. Каждый раз после этого он останавливался, пытаясь определить, не похожи ли звуки откалывающихся камней на те, что донеслись тогда из башни.

Посреди дозорной дорожки, проходившей по верху стены, зияли провалы. Некоторые отрезки стены лет сто назад были залатаны деревом, чтобы прикрыть дыры, образовавшиеся в результате обрушений, но во многих местах дерево сгнило до основания. Верджил продвигался вперед с большой осторожностью, пока не достиг того участка стены, от которого только что отломился и сорвался вниз целый зубец. Внизу на земле виднелась новая груда камней.

«Кто бы мог подумать, что тихий и мирный Леклер-Парк таит в себе такую опасность?» Хороший вопрос.

Обследовав шероховатую поверхность, к которой еще недавно крепилась бойница, Верджил попробовал на прочность оставшийся от нее выступающий каменный обломок. Сгнившая обшивка осыпалась дождем, увеличив горку крупной пыли у его ног.

Возле прочих сохранившихся лишь частично зубцов ему не встретилось ничего подозрительного. Он еще раз обследовал каменную поверхность, пытаясь на ощупь отыскать признаки воздействия на нее каким-либо инструментом. Или слабый скрежет металла ему тогда лишь померещился?

Сначала стреляющие браконьеры, а теперь рушащиеся стены. Быть может, это всего лишь совпадение? Никаких доказательств нет, и, тем не менее, что-то ему здесь определенно не нравилось.

Верджил осторожно спустился вниз, пытаясь отыскать следы недавнего присутствия человека. Его до сих пор преследовали услышанные им звуки, эхом отозвавшиеся в каменной башне. Это не было похоже на звук шагов проходившего мимо человека. Однако Бог знает, может, и впрямь их спугнул кто-нибудь из гостей, вздумавший осмотреть живописный замок в Леклер-Парке.

Вернувшись домой и проходя мимо комнаты для завтраков, виконт увидел сидящих за столом Бьянку с Корнеллом Уидерби и Дэниела Сент-Джона. Девушка весело смеялась какой-то шутке Сент-Джона.

Невероятное самообладание. Верно, все это на самом деле было ее игрой, способом доказать, что праведник не так уж безгрешен. «Вероятно, о случившемся надо просто забыть».

Он решительно направился в свой кабинет, негодуя на то, что она может забыть об этом, а он нет.

«Я никогда не теряю сознания».

А из-за меня потеряла голову!

Чувствуя, что рассуждает как неопытный юнец, Верджил сердился еще больше. Отправив лакея за Мортоном, он бессильно опустился на стул и достал бумагу.

Когда он закончил писать, в кабинете появился Мортон.

– Извольте в срочном порядке отвезти это письмо в Лондон и собственноручно вручить его адвокату Адама Кенвуда, – распорядился виконт, запечатывая конверт. – Когда я отправлюсь в северное имение, вы, скорее всего не поедете со мной – мне не хотелось бы оставлять мисс Кенвуд в Леклер-Парке без присмотра.

– Вы полагаете, она подвергается какой-либо иной опасности?

Верджил знал, что под словом «иной» Мортон подразумевает опасность, которой подвергается любая хорошенькая женщина со стороны Данте. Возможно, такая опасность действительно существовала, но ему об этом ничего не было известно. Хотя по сравнению с браконьерами, обвалом стены и домогательством виконта Леклера опасность, которой она подвергалась со стороны молодого распутника, казалась теперь самым меньшим из зол.

Бьянка, оказавшаяся за столом между Флер и миссис Гастон, осталась после ужина поболтать с Пенелопой и с Корнеллом Уидерби.

– Я предполагаю издание цикла эпических поэм, – вещала миссис Гастон. – Они будут распространяться по подписке, хотя, типографские расходы я беру на себя. Поэма мистера Уидерби выйдет в первую очередь.

Корнелл Уидерби скромно улыбнулся, и Пенелопа бросила на него восхищенный взгляд.

Миссис Гастон держалась как королева, принимающая вассалов и дарующая им свои милости. Ее рыжевато-каштановые волосы блестели медью в отсветах пламени, а на лице отражалось абсолютное довольство собственной значимостью.

– Пока мы тут беседуем, печатники уже работают, Я рассчитываю на то, что сочинение вызовет сенсацию и будет широко востребовано. Для меня, конечно, главное не доход: моя цель – открыть людям тонкого вкуса, с чувствительной душой необыкновенный талант, коим обладает мистер Уидерби.

Слушая миссис Гастон, любой подумал бы, что заниматься благотворительностью ей было велено свыше. Бьянка подозревала, что сознание собственной роли покровительницы талантов вдохновляло миссис Гастон ничуть не меньше, чем сама любовь к искусству.

– А кто же другие поэты? – поинтересовалась Флер, и разговор перешел на обсуждение достоинств молодых поэтов, которые, возможно, заслуживали подобного внимания.

Бьянка почти не прислушивалась к разговору за столом – проведя день в приятном обществе Флер, она почувствовала себя очень виноватой. Холодные проявления любезности со стороны Верджила лишь усугубили в ней ощущение душевной пустоты. Стрелки внутренних часов тикали, отсчитывая наполненные невыразимым страданием минуты мучительного, длинного дня.

Хотя девушка избегала смотреть на Верджила или обращаться к нему за чем-либо, но думала между тем только о нем. Когда он оказывался рядом, она остро чувствовала его близкое присутствие. Сознание фиксировало каждое произнесенное им слово, даже если он говорил, находясь в противоположном конце зала.

На любое его движение отзывались сразу две Бьянки. Прежняя – та, что поумнее, – с бешеной яростью и злорадством отмечала каждый его недостаток, а новая униженно молила о знаке господского расположения. Эта новая Бьянка роняла свое достоинство, то и дело жалобно вздыхая, но прежняя ничего не могла с этим поделать.

Как-нибудь, как-нибудь пережить бы этот день!

– … Если мы отменим закон о запрете стачек и рабочих организаций, придется дорого заплатить за это, черт возьми, – значительно произнес лорд Кейн, который в компании Верджила и мистера Сент-Джона приблизился к их кружку. – Если низшим классам позволить собираться толпами и объединяться, возникнет угроза общественному порядку, а этого никак нельзя допустить – это слишком опасно и может окончиться тем же, что и во Франции в девяносто третьем году. Вам, Леклер, об этом придется горько сожалеть.

В глазах Дэниела Сент-Джона вспыхнули задорные огоньки, и он посмотрел на лорда Кейна, как на осла.

– Вы, кажется, плохо осведомлены о том, что тогда случилось во Франции. Если бы вы имели об этом полное представление, вы бы знали, что народ нельзя вечно держать под сапогом.

Лорд Кейн побагровел.

– Англия не может выстраивать свою политику, основываясь на произволе, как это было во Франции, Кейн, – миролюбиво заговорил Верджил.

– Господи, только не политика! – едва слышно простонал Корнелл Уидерби, обращаясь к дамам. – Она годится лишь для сатирических зарисовок.

Пен тихо рассмеялась остроумной шутке, и взгляд обращенных на нее глаз Корнелла Уидерби наполнился теплом. По-видимому, Данте не ошибался насчет их особых отношений.

Бьянка критически присмотрелась к Корнеллу Уидерби – недурно сложенный, среднего роста, он, однако, держался как-то чересчур прямо, как будто в его позвоночник был вставлен металлический прут. В нем абсолютно не ощущалось той легкости и небрежности, так свойственной поэтическим натурам. Лицо его, обрамленное белокурыми волосами, выглядело, пожалуй, немного длинноватым, но, в общем, он был довольно красив. Вероятно, ему лет двадцать пять, решила она.

То обстоятельство, что он ухаживал за замужней женщиной, для Бьянки в ее размышлениях о том, подходит ли он Пен, не имело никакого значения; гораздо важнее, что, судя по выражению его обращенных на Пенелопу глаз, он был очень увлечен ею.

В глазах Верджила Дюклерка Бьянка никогда не замечала такого выражения, даже когда он смотрел на Флер, – виконт Леклер разглядывал любую женщину так, словно выискивал у нее недостатки.

Разве что за исключением тех случаев, когда он слушал ее пение… Или когда собирался поцеловать ее, снять с нее платье.

Или…

– По крайней мере, эти политические дискуссии дают работу вашей типографии, – резюмировала миссис Гастон.

Уидерби вздохнул:

– Я взялся их печатать лишь с тем, чтобы поддержать литературное творчество. Будь моя воля, я бы распорядился принимать к печати только поэтические произведения. Однако издание политических брошюр – очень хорошее подспорье в серьезной работе, равно как и покровительство таких героических дам, как вы.

Миссис Гастон, по-видимому, была весьма польщена этими словами, как и тем, что всеобщее внимание вновь обратилось на нее.

– Отмены закона требует нравственность. Запрещать свободным гражданам свободно собираться и объединяться незаконно, – проговорил Сент-Джон.

– Если они так недовольны, то пусть уезжают, – вновь вступила в беседу миссис Гастон. – Обеспечьте оппозиционерам свободный выезд в Новый Южный Уэльс. Не понимаю, отчего никто не предложит такой билль. Мне кажется, это резонно.

– Предоставьте каждому человеку право голоса, чтобы люди могли влиять на свое будущее, и недовольства станет меньше, – заметил Сент-Джон.

– Вы хотите сказать, что манчестерский сброд вправе диктовать законы? – Лорд Кейн скривился. – В палате общин и так достаточно радикалов и ирландцев.

Пен послала Сент-Джону умоляющую улыбку, и коммерсант прикусил язык, сдержав резкое возражение, которое уже готово было сорваться с его языка.

– Население Манчестера не сброд, – быстро возразил Верджил. – Эти люди помогают Англии стать богатейшей нацией мира. Такие промышленные города, как Манчестер, не могут быть лишены избирательных прав из-за законов, составленных для маленьких городков в незапамятные времена. Парламентская реформа неизбежна.

Пен, красноречиво посмотрев на брата, сделала большие глаза, выражая недовольство тем, что он поддерживает спор.

С лордом Кейном, казалось, вот-вот случится апоплексический удар.

– Будь я проклят! Если вы поддержите это, Леклер, то станете предателем собственного рода. Северные городишки – мерзкие грязные местечки, которые кишмя кишат фабриками и машинами, где людишки без роду и племени богатеют на постыдной торговле. Я слышал, там хуже, чем в Лондоне. Нет, выдайте мне чистый деревенский воздух и хорошую охоту! Мы никогда не допустим, чтобы они отняли у нас это.

Пенелопа, выбрав момент, попыталась прекратить дискуссию:

– А как в этом году вы собираетесь разнообразить время в вашем поместье? Будете снова устраивать вашу великолепную охоту?

– Надеюсь, хотя постоянно приходится бороться с браконьерами. Пять человек пришлось привлечь к суду…

Перемена разговора позволила Бьянке отдалиться от Верджила, и, извинившись, она ретировалась.

Менее озабоченные политикой люди рассредоточились по залу. Найджел, стоя возле окна, беседовал с Каталани и миссис Манли. Кузен тепло и призывно улыбнулся проходившей мимо Бьянке, приглашая ее присоединиться к их кружку, но она предпочла примкнуть к Диане Сент-Джон, Шарлотте и Данте.

Они обсуждали детей Сент-Джонов; при этом Данте выказывал к шалостям обоих мальчиков гораздо больше интереса, чем от него можно было ожидать. Однако вскоре после появления Бьянки он подсел к ней, предоставив дамам продолжать беседу без его участия.

– Вы нынче необычайно молчаливы, – тихо заметил он. – Надеюсь, причина вашего смятения не мое неприличное поведение.

Бьянка почти забыла о поцелуе в библиотеке.

– Меня подавляет обилие новых лиц, и я не знаю, о чем с ними разговаривать.

– А ведь Сент-Джон занимается тем же, чем занимался ваш дед, – морскими перевозками, так что у вас с ним есть нечто общее.

Дэниел Сент-Джон отделился от лорда Кейна и теперь приближался к ним.

– Послушай, Дэниел, ты ведь знал Адама Кенвуда, не так ли? – спросил Данте, стремясь помочь Бьянке.

– Я познакомился с ним в свое первое плавание, еще совсем молодым, когда юнгой отправился на одном из его кораблей. Это произошло задолго до того, как он переключился на финансы.

– Когда именно? – Бьянка почувствовала себя обязанной поддержать разговор, начатый Данте специально ради нее.

– Очень давно. Он распродал все свои корабли лет десять назад.

– И долго вы с ним плавали?

– Нет, только раз – я дезертировал с корабля на островах Вест-Индии и нанялся на другое судно.

– Судя по всему, вам не очень-то нравилось находиться под командой моего деда.

– Ваш дед был не капитаном корабля, а лишь владельцем судов – он договаривался о грузах. А я просто решил поплавать в других морях.

Сент-Джон лгал – Бьянка почувствовала это по его чересчур сдержанным ответам.

– Очень странно, что он продал все сразу, – заметил Данте. – То целая флотилия, а то вдруг ничего.

– Мне это оказалось только на руку: два из них купил я, – заметил Сент-Джон.

– А что перевозили на его кораблях? – поинтересовалась Бьянка.

– Думаю, все, так же, как и на моих.

У Бьянки возникло ощущение, что мистер Сент-Джон неискренен и говорит лишь то, что от него хотят услышать. Данте прав: тот факт, что дед распродал все свои корабли сразу, выглядит весьма странным. Однако настаивать на более подробных объяснениях Бьянке не хватило времени: – Пенелопа вышла в центр зала и попросила внимания.

– Нам несказанно повезло: в числе наших гостей есть прекрасные музыканты. Сейчас я хочу попросить двоих из них – сэра Найджела Кенвуда и мисс Бьянку Кенвуд исполнить для нас что-нибудь. Давайте перейдем в зал с роялем и послушаем их.

Пенелопа повела гостей в музыкальный зал. Данте было поднялся вслед за Бьянкой, чтобы сопровождать ее, но мистер Сент-Джон опередил его.

– По-видимому, Каталани знает, когда пора уступить место молодым.

– Вы очень любезны, но я сомневаюсь, что она боится моей конкуренции.

– О, она перестала выступать не просто так: ее инструмент уж не тот, что был раньше. – Сент-Джон просунул руку Бьянки под свой локоть, и они пошли по коридору. – Полагаю, волнуетесь?

– Ужасно. Я с нетерпением ждала этого момента, и вот теперь…

– Тогда это объясняет вашу рассеянность – моя жена первая заметила ее и сказала мне. Она немногословна, но весьма наблюдательна и очень беспокоилась из-за того, что вы чем-то расстроены. Ей будет приятно узнать, что причина этому всего лишь страх перед выступлением. Я и сам ей говорил, что вы просто волнуетесь и что это совершенно нормально.

Но это вовсе не было нормально. Весь день Бьянка с ужасом думала об этой минуте. Снова петь арию перед собравшимися, среди которых будет и он… С каждым шагом сердце ее стучало все сильнее…

Наконец Найджел уселся за рояль, а гости заняли расставленные рядами стулья. Верджил предпочел встать у стены рядом с Флер. Бьянка посмотрела на него в надежде получить ободряющую улыбку, но он не заметил ее взгляда, склонившись в этот момент к своей нареченной, чтобы сказать ей что-то. Бьянка почувствовала прилив нежности. С волнистыми волосами, в темно-зеленом сюртуке и кремовых брюках он был так хорош! Его голубые глаза весело искрились, когда он улыбался Флер.

Внезапно Бьянка осознала, что Найджел начал вступление, и с трудом взяла себя в руки, но в этот момент Верджил посмотрел на нее через весь зал, и она, сбившись, пропустила вступление.

С отчаянной безмолвной мольбой в глазах девушка повернулась к Найджелу, и тот начал импровизировать, пока вновь не возвратился к началу вступления.

Бьянка опустила глаза и попыталась собраться с духом. Подняв голову, она увидела, что человек в зеленом сюртуке выходит за дверь.

Спасибо.

Бьянка с непогрешимой точностью и изяществом брала ноты, хотя мало думала об аккуратности исполнения. Верджила не было в зале, но он вторгался в ее сознание неуместными воспоминаниями. На сей раз ария звучала вовсе не так, как среди развалин древнего замка, – трепетный восторг исчез, и теперь в ее голосе слышались совсем иные чувства. Странная пустота, образовавшаяся в ее душе, заполнилась проникающей в самое сердце печалью и острой тоской.

Закончив арию, Бьянка даже не поняла, было ли выступление успешным.

– Великолепно, кузина! – прошептал Найджел среди всеобщего молчания.

После испытанного напряжения туман меланхолии окутал Бьянку. Отвечая на похвалы гостей, она увидела задумчивое лицо Каталани, приблизившись, певица взяла Бьянку за руки и отвела в сторону.

– Мне многое пришлось повидать на своем веку, и, признаюсь, я ожидала услышать приятный голос, годный для развлечения гостей и пения в церковных хорах. Но я ошиблась. У вас большой талант, моя дорогая, и вы неординарная личность.

В любой другой день такая высокая оценка Каталани сделала бы Бьянку счастливой, но в этот вечер она лишь усилила царившую в ее душе сумятицу.

Пен повела гостей в библиотеку играть в карты, но Бьянка уклонилась от приглашения, сославшись на усталость. Проследовав за всеми в коридор, она повернула к лестнице, собираясь подняться к себе… И тут Найджел отделился от остальных.

– Я надеялся увидеть вас за своим столом, кузина.

– Из меня сегодня плохая партнерша: вероятно, я переволновалась, выступая перед Каталани…

– О, я понимаю вас. И все же, если бы вы уделили мне немного времени… У нас много общего, кузина, и я хотел бы узнать вас поближе.

Ни обращение «кузина», ни вежливый, приличествующий случаю тон Найджела не могли скрыть истинных намерений молодого человека – столь явный интерес был написан у него на лице. Бьянка догадывалась, что, окажись они сейчас одни в саду, он тотчас полез бы целоваться.

Трое за два дня. Она и не представляла себе, что стать распутной женщиной так просто.

А что, если интерес, который проявляет Найджел, самого благородного свойства и это она стала такой циничной после утреннего происшествия?

– Надеюсь, вы поедете утром со всеми на прогулку? – спросил Найджел.

Речь шла об организованной Пен для всех своеобразной экскурсии по имению, которая должна была закончиться ленчем прямо среди развалин замка, но мысль о том, чтобы возвратиться на то самое место, показалась Бьянке невыносимой.

– Не думаю. Мне что-то нездоровится, и я, пожалуй, останусь дома.

Впереди в коридоре отворилась дверь кабинета, и оттуда вышел виконт Леклер – по-видимому, он направлялся в библиотеку. Увидев Бьянку и ее спутника, виконт остановился, вытянувшись словно часовой, и Найджел, взглянув на него, интимно улыбнулся Бьянке.

– Мне нужно поговорить с вами, так, чтобы ваш опекун не заглядывал мне через плечо, – мы оба одиноки в этом мире, а у родственников порой можно найти утешение. Если вам когда-нибудь понадобится помощь, я надеюсь, вы обратитесь за ней именно ко мне.

– Очень любезно с вашей стороны предложить мне помощь. Теперь же вам следует присоединиться к остальным, а я удаляюсь к себе.

Верджил не пошевелился, даже когда Найджел, кивнув ему, прошел мимо и вошел в библиотеку, – он стоял, безмолвно уставившись на Бьянку, которая, вскинув голову, хотела с высокомерным безразличием отвернуться, но вместо этого словно приросла к месту.

– Кажется, вы идете к себе? – безразлично спросил он.

– Да, поскольку вечер стал для меня тяжким испытанием.

– Я-то полагал, что вечер стал вашим триумфом. А вот день действительно был для вас тяжким испытанием, и я прошу у вас за это прощения.

Но Бьянке уже надоело выслушивать его извинения, и она отвернулась.

– Нынче утром доставили личные бумаги вашего деда, – сообщил Верджил. – Большая часть ящиков у меня в кабинете, чтобы не загромождать вашу комнату. Но ящики с документами, относящимися к тому времени, когда ваш отец и ваш дед жили вместе, я велел отнести к вам, как и содержимое его письменного стола.

– Благодарю вас. – Бьянка наконец заставила себя сдвинуться с места и направилась к лестнице.

– Есть еще кое-что. Я вынужден настаивать, чтобы вы в будущем не гуляли одна рано утром.

– Беспокоитесь о моей девичьей чести? – Слова вырвались у Бьянки помимо ее воли.

Верджил даже не потрудился изобразить смущение.

– Беспокоюсь о вашей безопасности.

– Я буду ходить туда, куда захочу, и заниматься в то время, когда мне заблагорассудится.

– Но не утром и не одна. Если вы хотите упражняться в одиночестве и боитесь побеспокоить других, пользуйтесь моим кабинетом, но только не покидайте стен дома.

– Укорачиваете привязь, Леклер? Отчего бы вам просто не приковать меня к ножке кровати?

В голубых глазах Верджила не осталось и следа той мягкой доброжелательности, которой они светились днем.

– У вас талант создавать самые причудливые образы, мисс Кенвуд. – Виконт отвернулся. – До завтра.

Джейн ждала Бьянку в комнате, и это ее порадовало – ей было понятно остаться наконец с кем-то, кого она знала долгие годы.

– Гости оживили эту глухомань, не правда ли? – проговорила Джейн. – Такие видные, изысканные мужчины.

Джейн с самого начала воспринимала путешествие в Англию как хорошую возможность подыскать Бьянке жениха; она не понимала, что в Балтиморе ухажеров отваживали намеренно.

– Этот мистер Уидерби, кажется, неплохой вариант: говорят, он джентльмен и вовсе не дурен собой…

– Только я думаю, что он питает склонность к Пенелопе.

Джейн нахмурилась.

– К замужней даме? Отдельно от мужа она живет или нет, сути дела это не меняет: она замужем. Ну, виконт, конечно, отпадает: он почти что помолвлен с мисс Манли. К тому же, кому захочется жить с таким сухарем? Но ведь есть младший брат, и хотя люди толкуют, что он…

– Я знаю, что толкуют люди.

Джейн помогла Бьянке надеть пеньюар.

– Столько неженатых мужчин, и совсем никакого флирта? Кто бы мог подумать, что в Англии так скучно!

Отнюдь. Все, что угодно, только не скучно!

– Ко мне проявил интерес кузен Найджел.

– Связь с родственниками всегда казалась мне недопустимой. Это плохо сказывается на потомстве.

– Но ведь он дальний родственник.

– Верно. Да люди судачат, будто он вроде Данте: живет в долг, не может позволить себе роскоши. Большую часть капитала ваш дед оставил вам; говорят, вашему кузену хватает на то, чтобы содержать имение. Все так устроено, что он может получать только доход с капитала, а капитал трогать не может.

– Откуда ты все это знаешь?

– Здешние слуги водят знакомство со слугами вашего кузена. Среди арендаторов тоже ходят слухи. Тут у нас как: все узнаешь на кухне, – бойко ответила Джейн. – Если он проявил к вам интерес, вы должны знать, что он может оказаться таким же, как Данте, и в остальных отношениях. Судя по всему, ваш кузен не всегда в одиночестве в своем огромном доме: на прошлой неделе у него там было тайное свидание с женщиной. Послушайтесь моего совета – это не тот человек, внимание которого вам нужно поощрять.

Внимание мужчин Бьянке вообще было абсолютно безразлично – их общество она рассматривала лишь как возможность развлечься, и ничего больше. Эти развлечения могут затянуться, но так устроен мир, и ей кое-что уже известно о жизни и об источниках треволнений и боли.

Бьянке очень хотелось спать, но она знала, что сон придет только после полного изнеможения; поэтому, когда ушла Джейн, она переставила свечи поближе к ящикам и сундуку, придвинутому к камину, и уселась на пол, чтобы осмотреть их содержимое. Вставив ключ в замок сундука, девушка повернула его, подняла крышку и взглянула на содержимое письменного стола Адама. Потрогав перья и дешевую чернильницу, она бегло просмотрела обрывки бумаги с какими-то непонятными записями. На одном значилось имя брата Верджила и несколько других имен. Похоже, эта записка была одной из самых последних, сделанных дедом при жизни.

Затем ее внимание привлекла стопка писем, обвязанных бечевкой. Бьянка уже собралась развязать ее, как вдруг заметила на письме, лежащем сверху, написанные мужским почерком слова приветствия, которыми начиналось послание. Автор обращался к Адаму «мой бесценный друг».

Отец не мог так обращаться к деду; вероятно, письма были отправлены покойным виконтом. Их следовало передать Верджилу.

В маленьком кожаном ящичке Бьянка нашла миниатюру с изображением белокурой женщины и заключила, что это ее бабушка. Женщина очень походила на отца Бьянки, и это сразу же напомнило ей о нем, о его любви, чести и благородстве. К ее печалям прибавилась еще одна, и Бьянка почувствовала жжение в горле.

Она вытащила крошечный портрет из бархатного углубления, и ей на колени упал высушенный цветок, судя по всему, не очень старый – он не рассыпался от прикосновения, как это неминуемо произошло бы, хранись он здесь долгие годы.

Бьянка представила себе старика, срывающего цветок в саду, а потом долго сидевшего над портретом и вспоминавшего о своей жене. А может, Адам оставил этот маленький подарок ей.

Подумав об этом, Бьянка с шумом захлопнула ящичек. Как бы ей не расчувствоваться – ведь цветок могла положить сюда сама бабушка.

В другом сундуке лежали папки с документами. Адам слыл аккуратным человеком и всю свою переписку распределил по годам. На каждой папке сверху был обозначен год. Бьянка искала письма, написанные до ее рождения, относящиеся к тому времени, когда отец уехал из Англии.

Она не сразу нашла то, что искала, но, в конце концов, обнаружила, к своему удивлению, что отец уехал в Америку за шесть лет до ее рождения. Писем за этот год оказалось крайне мало, три из них были написаны отцом. Наконец-то Бьянка узнала причину разрыва Адама Кенвуда со своим сыном.

Это случилось не из-за женитьбы отца на матери: разрыв произошел до того, как родители Бьянки встретились, и Верджил был прав, говоря, что инициатива здесь принадлежала ее отцу. В одном из писем отец отказывался от предложенного ему дедом содержания и объяснял почему.

Теперь Бьянке все стало ясно. Ее радость и вера в будущее рассыпались в прах. Мечта, которой она жила после смерти матери, стала разрушаться, как стали рушиться основания, на которых эта мечта зиждилась. Наследство вдруг показалось Бьянке злой шуткой, дьявольским искушением, призванным сделать ее соучастницей греха.

Неудивительно, что отец бежал от богатства и положения, которого добился Адам. Теперь и ей стало ясно, что ее дед нажил свое состояние на работорговле.