Глава 10

«Фрэнсис вполне мог бы занять место в экипаже, а не ехать верхом. Как хорошо, что сегодня тепло», – думала Оливия. Большую часть поездки София сидела у открытого окна, а ее суженый скакал радом, болтая с ней, и дважды, как заметила Оливия, наклонялся, чтобы коснуться лежавшей на бортике руки девушки.

А потом Оливия закрыла глаза, У нее сжималось сердце при виде этой юной любви, она безумно боялась, что эта любовь слишком сильна. Она хотела бы убедить их беречь свою любовь и не поддаваться даже сильнейшему искушению, способному поколебать ее. Она хотела бы предостеречь молодых людей, чтобы те, будучи влюбленными, не возводили друг друга на пьедестал и не считали друг друга идеалом. Хотела бы сказать им, что нужно прощать человеческие слабости…

– Мама спит, – тихо заметила София, – так что незачем продолжать. Большое спасибо, Фрэнсис.

– Мне это совсем нетрудно, Софи, – весело ответил он. – Как тебе удается сохранять кожу такой нежной? – И без всякой видимой причины улыбнулся.

– Ты видел? – София перешла на взволнованный шепот. – Ты видел, что они поцеловались?

– Очень благоприятный знак. Лакей, державший открытой дверцу кареты, едва не проглотил язык. Могу поспорить, Софи, это будет темой дня в лакейской не только сегодня, но и целую неделю.

– Я чуть не упала в обморок от счастья.

– Очень рад, что этого не случилось. Никогда не знал, как обращаться с дамами, падающими в обморок. Следует побрызгать на них водой, похлопать по щекам, с воплями заметаться по дому в поисках нюхательной соли или поцеловать, чтобы привести в чувство? Полагаю, выбор этого последнего средства, конечно, сильно зависит от того, кто эта дама. На тебе, Софи, я мог бы испытать этот способ.

– Если бы я не боялась разбудить ее, я отреагировала бы иначе, – после минутного молчания отозвалась София, а лорд Фрэнсис фыркнул.

«Итак, все удалось, – размышляла Оливия. – Терраса была пуста, за исключением нескольких слуг, и кроме меня, Маркуса и Софии с Фрэнсисом других свидетелей не было. София довольна и не догадывается, что все было разыграно ради нее. Но я отреагировала, как девчонка», – с долей отвращения к себе призналась Оливия, прячась за опущенными веками, чтобы еще раз пережить его короткий поцелуй.

– Не забудь купить наряды и для себя, Оливия, – напомнил граф, обняв ее за плечи после того, как поцеловал на прощание дочь. – И не позволяй Софии довести тебя до безумия. – Он с улыбкой подмигнул девушке. – Жду вас через неделю.

А затем он наклонил голову и, не разжимая губ, поцеловал ее холодным поцелуем, не слишком долгим и не слишком коротким – поцелуем, приготовленным заранее ради Софии, поцелуем, которого можно ожидать от отца или брата, а не тем, о котором может мечтать и который снова и снова будет мысленно переживать изголодавшаяся по любви женщина.

А Оливия изголодалась по любви.

Ночами она лежала без сна, бесконечное число раз воскрешая в памяти каждое мгновение их занятия любовью в потайном саду, хотя этими словами едва ли можно было описать то, что произошло тогда. Маркус всего на несколько недель был оторван от городских развлечений и объятий леди Монингтон, она же прожила без мужчины четырнадцать лет. Они не занимались любовью, просто удовлетворяли ненасытный голод и утоляли иссушающую жажду – и только. И тем не менее каждую ночь Оливия предавалась воспоминаниям о неуправляемой страсти, которую когда-то принимала за любовь. Она чувствовала, как ее тело оживало при воспоминании об умелых мужских ласках, и ощущала тошноту при воспоминании об очевидном опыте Маркуса.

Накануне вечером, после того как она закончила переодеваться, он постучал из своей туалетной комнаты и, не дожидаясь ответа, открыл дверь и вошел к ней. Оливию бросило в жар при мысли, что она могла быть не одета или принимать ванну. Хотя, несомненно, он просто смерил бы ее холодным взглядом и заметил, что она все же его жена.

– Тебе еще нужна сейчас твоя горничная? – спросил граф.

– Можешь идти, Матильда, спасибо, – поблагодарила Оливия, и девушка тотчас вышла из комнаты.

Оливия и Маркус почти не разговаривали друг с другом после той бурной перепалки посреди танцевальной площадки. Ссора была чем-то новым в их отношениях, прежде они никогда не ссорились, и Оливия не представляла, как себя вести.

– София расстроена, – отрывисто сообщил граф. Он стоял, слегка расставив ноги и заложив за спину сцепленные руки, и, казалось, заполнял своим существом всю туалетную комнату. – Девочка заглянула за фасад нашей любезности и поняла, что все делается ради гостей. И она обратила внимание, что даже взаимная любезность исчезла после бала. Сегодня днем, когда мы разговаривали, она была готова расплакаться.

– Возможно, София должна взглянуть правде в глаза. – После непродолжительного молчания Оливия, сидевшая на табурете перед зеркалом, обернулась, держа в руке щетку для волос. – Маркус, быть может, больше не стоит оберегать ее.

– Не стоит? А разве мы когда-нибудь оберегали ее, Оливия? Если бы, как мы заявляем, мы всю жизнь любили дочь, разве мы так или иначе не уладили бы наши проблемы и не остались бы вместе ради нее?

– Наши проблемы, – задумчиво повторила она и, отложив щетку, посмотрела на мужа. – Ведь это ты, Маркус, а не кто-нибудь другой решил, что ласки проститутки доставляют больше удовольствия, чем мои, и только ты один испортил жизнь Софии.

– О нет, Оливия, я не собираюсь до могилы нести бремя вины за ту давнюю измену и тем более не собираюсь добавлять к тяжести на моей совести груз вины за то, что разрушил нашу семейную жизнь и счастье дочери. Знаешь, существует такое хорошее человеческое качество, как умение прощать, но, к сожалению, ты им не обладаешь.

– Ты хочешь сказать, что твоя холостяцкая жизнь, начавшаяся после той ночи с проституткой, окончилась только несколько дней назад, Маркус, и, полагаю, я должна в это поверить?

– Нет, Оливия, мне не хотелось бы портить твое впечатление обо мне как о безнравственном волоките. На самом деле я много чего совершил за свою жизнь. Но я пришел сюда не для того, чтобы ссориться.

– Нет? А зачем же?

– Мы заключили соглашение, пообещали друг другу, что сделаем этот месяц особенным для Софии. Можем ли мы не соблюдать нашу договоренность? На протяжении большей части ее жизни мы оба вели себя как эгоисты, Оливия. Разве можно допустить, чтобы дочь плакала, готовясь к тому дню, который должен стать счастливейшим в ее жизни? Ведь и у нас это был самый счастливый день, не так ли? Не можем ли мы по крайней мере играть свои роли так, чтобы и для Софии этот день тоже был самым лучшим?

– А что потом, Маркус? Разве честно убеждать ее, что мы любим друг друга, если сразу после свадьбы София узнает правду?

– Наша дочь надеется, что после свадьбы сможет видеться сразу с нами обоими. Неужели, Оливия, ты считаешь, что трудно ради нее раз или два раза в год провести немного времени всем вместе? Разве мы должны оставаться злейшими врагами только потому, что однажды я провел час с проституткой, а ты не захотела простить мой грех? Я настолько противен тебе? – спросил Маркус, но Оливия молча разглядывала собственные руки. – Два дня назад ты не считала меня отвратительным.

– Это сад, – бросила она на мужа быстрый взгляд, – солнце и…

– И желание. Похоже, Оливия, мы все еще находим друг друга желанными.

– Да. – Она снова уставилась на свои руки.

– Видимо, это короткий период возобновления супружеской жизни, которая умерла много лет назад. Но мы можем быть общими родителями ребенку, который остался от той жизни? Сейчас ты ненадолго уедешь, а когда вернешься, до свадьбы Софии останется меньше двух недель. Возможно, в будущем раз или два в год мы сможем заставить себя провести неделю под одной крышей. Под силу это нам?

– Думаю, да.

– София сказала, что откажет лорду Фрэнсису, если только сможет снова соединить нас, – передал он ей слова дочери. – Глупое дитя, но она объявила об этом со всем пылом юности.

Внезапно Оливия обнаружила, что ее руки крепко зажаты в коленях. «Прекрасно, давай дадим ей то, что она хочет. Марк, наш брак – это реальность», – хотелось выкрикнуть ей, но слова так и не были произнесены, Маркус, словно застыв, стоял перед ней с деловым видом и говорил резко, почти холодно, пытаясь убедить ее принять вполне осуществимое предложение.

– В первую неделю у нас все получалось, значит, нужно снова постараться.

– Сегодня вечером мы должны быть в гостиной вместе, а завтра утром, когда ты будешь уезжать, я должен буду поцеловать тебя так же, как буду целовать Софию.

– Да.

Он немного помолчал, ожидая, что она скажет еще что-нибудь, но Оливия продолжала рассматривать тыльные стороны рук.

– Я с удовольствием поехал бы с вами, – вдруг сказал граф. – Мне не нравится, что вы обе будете во время пути под защитой только молодого Саттона и моих слуг. Оливия, ты уверена, что с вами ничего не случится?

– Сюда я приехала одна, – тихо напомнила она.

– Пожалуйста, купи и себе праздничную одежду, столько, сколько пожелаешь. И отправь мне счет вместе со счетами Софии.

– Ты и так обеспечиваешь мне весьма щедрое содержание.

– Моя дочь выходит замуж, так позволь мне по такому случаю купить жене парадное платье. Позволишь?

Оливия молча кивнула.

– В городском доме осталось достаточно слуг, ты ни в чем не будешь испытывать неудобств.

– Да.

– Хорошо. – Резко повернувшись, Маркус взялся за ручку двери, ведущей в его туалетную комнату. – Ты отлично прожила без моей помощи четырнадцать лет, так что, полагаю, теперь мне не стоит о тебе беспокоиться.

– Да.

«Поезжай с нами, ведь три недели – это все, что у нас осталось», – хотелось выкрикнуть ей…

И сейчас, когда Оливия с закрытыми глазами сидела в карете, даже не прислушиваясь к веселой болтовне Софии и лорда Фрэнсиса, у нее снова запершило в горле. Она рассчитывала, что они вернутся не раньше, чем через неделю. Неделя – это семь дней, а потом после свадьбы Софии снова будут бесконечные годы без него, возможно, с короткими встречами на неделю раз или два в году. Оливии отчаянно хотелось плакать, но присутствие в экипаже дочери заставляло сдерживаться. «Какой же дурочкой была я четырнадцать лет назад, когда решила, что больше не люблю Марка только потому, что он был низведен с пьедестала, – размышляла Оливия. – Все эти годы я любила его, но не дала возможности залатать треснувший брак и лишила всех троих шанса на счастливую семейную жизнь». Ей хотелось бы – и при этом она чувствовала себя виноватой и ужасно несчастной, – чтобы София никогда не встретилась с лордом Фрэнсисом и не влюбилась бы в него, а она сама никогда снова не встретилась бы с Марком. Увидев его, Оливия с новой болью поняла, о чем тосковала все эти пустые годы. И на самом деле во всем виновата была она сама. Все люди совершают ошибки и имеют право получить прощение, во всяком случае, один раз. Но она отказала Марку в прощении из страха, что их отношения могут измениться. Будучи молодой и неопытной, она не понимала, что отношения всегда меняются, что они должны меняться, чтобы расти и выживать.

Его губы, коснувшиеся ее губ при прощании, были теплыми, а рука, обнявшая ее, сильной и надежной, и сейчас, прислонившись к мягкой подушке экипажа, Оливия представляла себе, что это его грудь, что его щека касается ее макушки, а рука все еще обнимает ее, что она спокойно засыпает в руках мужа, хранимая его любовью.

Оливия была рада снова оказаться в Лондоне. Она любила этот город с момента приезда туда в свой первый светский сезон. Именно тогда она впервые увидела Марка Клифтона и в течение нескольких часов любовалась им с противоположного конца огромного бального зала, пока юный граф неожиданно не появился перед ней в сопровождении хозяйки приема, которая представила его. Во время последовавших затем танцев Оливия окончательно влюбилась и с тех пор не переставала любить, хотя ее любовь принесла ей счастье только на пять лет, а несчастье и сердечную боль – на многие годы. И конечно, любовь принесла ей Софию.

Оливия никогда не имела склонности к расточительству и излишествам. Даже во время того первого светского сезона, когда мать возила ее к модистке, чтобы сшить новые платья, более подходящие для городской жизни, чем те, которые она привезла с собой, Оливия ужасалась тому огромному количеству нарядов, которое считалось необходимым, и боялась разорить отца. До сих пор она пользовалась услугами местных портних, а иногда даже шила себе сама. Ее бросало то в жар, то в холод, когда ей говорили, сколько будут стоить свадебные наряды Софии, но Маркус особо просил ее проследить, чтобы у их дочери было все самое лучшее. Оливия догадывалась, что ее муж весьма богат, судьба благоволила к нему еще при жизни отца, а после смерти старого графа он получил в наследство несколько процветающих имений и удвоил ей и без того щедрое содержание. Графиня с величайшей неохотой выбирала ткани и фасоны для собственных нарядов, понимая, что на свадебную неделю, когда Клифтон-Корт будет наводнен гостями, ей понадобится несколько новых туалетов, потому что ее платья подходили скорее для северной Англии.

«Все будет сделано чрезвычайно быстро, – заверила Оливию модистка. – Получив от его милости письмо несколько дней назад, я отложила работы по всем другим заказам и наняла еще швей, так что ваша милость и леди София смогут уже через неделю уехать в Клифтон со своим новым гардеробом».

Таким образом, им предстояло провести в Лондоне четыре дня. Лорд Фрэнсис возил их в Ботанический сад, в Тауэр и в собор Святого Павла, а пару вечеров они провели дома. Но молва об их приезде быстро распространилась, и хозяйки салонов, жаждавшие принять только что обручившуюся пару или любопытствовавшие взглянуть на столь долго отсутствовавшую графиню Клифтон, прислали им приглашения на ближайшие вечера. Было решено посетить вечер в доме леди Мэтьюэн, сын которой, Дональд, был другом лорда Фрэнсиса. Оливия давным-давно не выезжала в свет и с тревогой готовилась к визиту, ожидая, что окажется в обществе совершенно незнакомых людей, но, приехав на прием, с облегчением обнаружила, что есть еще люди, которые ее помнили. Ее втянули в беседу, а София и лорд Фрэнсис мгновенно исчезли куда-то с группой молодежи. Примерно через час Оливия призналась себе, что рада снова оказаться на светском приеме, что она получает удовольствие от вечера. И как оказалось, она не утратила способности поддерживать непринужденную светскую болтовню. Лорд Бенсон, ставший более солидным и цветущим по сравнению с тем временем, когда она знала его как известного в городе молодого повесу, даже пытался флиртовать с ней. И нельзя сказать, чтобы Оливии было неприятно обнаружить, что она еще достаточно привлекательно выглядит, чтобы у мужчин возникало желание поухаживать. «Если бы я побыла там часок и ушла, у меня осталось бы от вечера великолепное впечатление», – думала потом Оливия. Но получилось так, что она не ушла, и вечер преподнес ей бессонную ночь.

К группе гостей, среди которых в тот момент была и Оливия, подошли две дамы: одна из них – миссис Джоанна Шаклтон – подруга Оливии по тому давнишнему сезону, когда юные девицы делали свои первые светские выезды, крепко взяла ее за руку и потянула в сторону. Но Оливия, слушавшая историю, которую рассказывал в это время полковник Дженкинс, только улыбнулась и постаралась освободиться.

– Добрый вечер, Мэри, – окончив свой рассказ, поздоровался полковник с другой леди. – Вы уже чувствуете себя лучше?

– О да, благодарю вас. Это была всего лишь легкая простуда. Вы ведь знаете, ничто не может удержать меня дома больше, чем на пару дней.

– Мы с Джеймсом подумали, не будет ли отменен ваш литературный вечер, – заметила леди, стоявшая слева от Оливии. – Надеюсь, леди Моништон, вы поправились, и в этом не будет необходимости.

– О, безусловно, – улыбнулась дама. – Я не стану менять планов из-за капризов холодной зимы. Собирался быть мистер Николсон, так что вечер обещает быть интересным.

Оливия почувствовала, как подруга снова сжала ее руку, но не обратила внимания. Леди Монингтон совсем не соответствовала тому образу, который сложился в ее представлении. А кого она ожидала увидеть? Высокую чувственную женщину с огненно-рыжими волосами и алыми губами? Такую, в которой с первого же взгляда можно распознать проститутку? В действительности леди Монингтон оказалась маленькой, изящной, с короткими темными волосами и благородными манерами. Она вовсе не была красивой, но у нее были изумительно выразительные серые глаза. В этой даме не было ничего такого, что вызвало бы у Оливии неприязнь.

– Все получили мои приглашения? – спросила леди Монингтон, оглядывая собравшихся. – Если нет, то это ужасная невнимательность с моей стороны, за которую я прошу у вас прощения. – Ее взгляд остановился на Оливии.

– Оливия, – начала Джоанна, еще сильнее сжав ей руку, – это…

– Прошу прощения, – с улыбкой перебила ее леди Монингтон, – боюсь, мы с вами не знакомы.

– О, черт! – воскликнул полковник Дженкинс. – До меня только сейчас дошло.

– Оливия Брайен, – представилась Оливия.

– Брайен? – Леди Монингтон приподняла брови. – О, вы графиня Клифтон.

– Да.

– Мэри, – вмешался полковник, – позвольте проводить вас к подносам. Что будете пить?

– Оливия… – снова начала Джоанна.

– Вы здесь одна? – спросила леди Монингтон.

– С дочерью. Мы приехали заказать для нее свадебные наряды, а муж остался в Клифтон-Корте.

– О да, я читала объявление в «Морнинг пост». А свадьба скоро?

– Чуть больше, чем через две недели. В Клифтоне. Послезавтра мы возвращаемся туда.

– Наверное, для вас это очень беспокойное время, – улыбнулась леди Монингтон. – Ваша дочь очаровательная молодая леди и, как я слышала, в прошедшем сезоне пользовалась успехом. А лорд Фрэнсис Саттон джентльмен с хорошим чувством юмора. Мне он нравится.

– Да, – ответила Оливия, – Маркус и я довольны выбором дочери.

– Ради Бога, давайте найдем поднос с налитками. – Леди Монингтон снова обернулась к полковнику. – У меня в горле сухо, как в пустыне Сахаре.

– Оливия, дорогая, мне очень жаль. – Джоанна увлекла ее в противоположном направлении. – Я старалась избавить тебя от этой неприятной встречи, Полагаю, ты знаешь?

– Что леди Монингтон любовница Маркуса?

– Я не стала бы переживать, – сказала Джоанна. – Мужчины, видимо, считают необходимым иметь chere amie вдобавок к жене. Они все одинаковы. Но ты гораздо привлекательнее и, конечно, не старше ее.

Это оказалось для Оливии неожиданным – она ожидала, что леди Монингтон очень молода, – но все же малоутешительным, и в ту ночь, оставшись одна, она долго ворочалась в постели, пытаясь уснуть. Если бы любовница Марка была такой, какой она себе представляла ее, Оливия вряд ли расстроилась бы до такой степени. Если бы эта женщина была для Марка просто средством физического удовлетворения. Но он не мог выбрать леди Монингтон просто для постели, значит, в их отношениях было нечто большее. Оливия не понимала, вернее, предпочитала не думать о том, почему эта мысль нарушила ее покой. «Для меня не имеет никакого значения, как выглядит любовница Марка, – убеждала она себя. – Безусловно, существовала еще дюжина женщин, с которыми он спал, но которые не удостоились титула „любовница“. Мне все равно». Однако это «все равно» не давало ей уснуть, как не дало бы уснуть беспокойство. Одно дело представлять себе, как выглядит его женщина, и совершенно другое – воочию увидеть ее и говорить с ней, «Она была с Марком около шести лет, – думала Оливия, вспоминая, как леди Монингтон появилась в гостиной. – Он целовал ее губы, несчетное число раз касался ее тела и провел в ее постели, вероятно, больше времени, чем в нашей супружеской… Но для меня это ровно ничего не значит. Мне все равно». Но перед рассветом она, не выдержав, вскочила с кровати, и ее тошнило до тех пор, пока в желудке не образовалась болезненная пустота. А потом, дрожа и плача, Оливия свернулась клубочком в постели, говоря себе, что ей все равно, что к ней это не имеет никакого отношения и что в конечном счете она сама во всем виновата.

На следующий день после отъезда в Лондон Оливии, Софии и лорда Фрэнсиса поместье опустело, из гостей не осталось никого, кроме герцога и герцогини. «Пусто, совсем пусто», – подумал граф, направляясь верхом к одному из арендаторов.

Маркус скучал по ней – по ним. Пока Оливия не уехала, граф полностью не отдавал себе отчета, что она каким-то образом взяла на себя большую часть свадебных приготовлений. Он думал, что основную массу работы делали его экономка и повар, но оказалось, что ими руководила Оливия, и, оставшись без ее указаний, слуги то и дело обращались к нему. И Роуз вела себя подобным образом, обращаясь к нему с сотней различных дел, которые, как он понял, в предыдущие полторы недели она поручала его жене. Он скучал, не видя жены и не слыша ее голоса, и все больше досадовал на самого себя. Годами живя без нее, он не переставал любить Оливию. Все эти годы он был если не счастлив, то, во всяком случае, доволен жизнью. В Мэри Маркус нашел великолепного друга – женщину, которая поняла его потребность в общении и других требований ему не предъявляла. Был один момент-однажды вечером, – когда их отношения могли стать более интимными. Но, уже оказавшись в спальне, они оба смущенно согласились, что это совершенно невозможно. Она все еще грустила по горячо любимому мужу – офицеру, погибшему на войне в Испании; он все еще любил жену, с которой много лет жил в разлуке. После того случая между ними установилась сердечная дружба, необычная между мужчиной и женщиной. Но все, разумеется, считали их любовниками, а они не унижались до того, чтобы пытаться положить конец сплетням. Мэри оказалась для него идеальной женщиной, лекарством, потому что тоска по Оливии была как мучительная зубная боль. Но он твердо решил выполнить то, что пообещал Софии – он не собирался возвращаться к Мэри. Снова увидев Оливию, он заново полюбил жену, хотя об этом, естественно, не сказал Софии.

Они отсутствовали десять дней, на три дня больше, чем рассчитывали, уезжая. Но странно было бы ожидать, что все их наряды будут готовы за неделю. Тем временем постепенно начали прибывать первые гости, в основном родственники. Три старших сына герцога приехали с женами и детьми, из Корнуолла прибыла мать графа со своей сестрой, а с севера Англии – родители Оливии. Приехал Кларенс Уикхем вместе с Эммой Бернетт. Каждый раз при появлении экипажа граф надеялся, что это возвращается из Лондона его карета, и каждый раз торопился на террасу только для того, чтобы встретить новых гостей. Наконец дождливым днем, ближе к вечеру, прибыли и они. Его семья. Выходя из дома, Маркус чувствовал радостный трепет и твердо знал, что это действительно его экипаж.

– Добрый день, сэр, – весело приветствовал его лорд Фрэнсис, выпрыгнув из экипажа, как только тот остановился и открылась дверца. – Дождливый день, правда? Но в округе хорошие дороги, так что, к счастью, нет ни опрокинувшихся экипажей, ни пронзительно кричащих леди, ни других подобных драматических событий.

Обменявшись рукопожатием с молодым человеком, граф повернулся, чтобы подать руку Софии, но юный влюбленный оказался проворнее и успел подхватить невесту за талию.

– Ох, весь день не переставая льет дождь. Папа, я так рада тебя видеть. Мы боялись, что сегодня не доберемся до дома. Ну разве не кошмар? Пойдем, я покажу тебе, какие наряды купила, ты раз десять упадешь в обморок. Фрэнсис, опусти меня на землю, у меня на талии останутся синяки!

– Я подумал, ты не захочешь мочить ноги, – отозвался молодой человек.

– Лучше я промочу ноги, чем позволю тебе внести меня в дом, чтобы я стала посмешищем для всех слуг. Опусти меня.

– Как пожелаешь, Софи, – согласился он, ставя ее ноги на мокрые камни.

Чувствуя себя робким влюбленным школьником, граф повернулся к карете. Оливия в голубом шелковом платье, длинной накидке и соломенной шляпке, украшенной яркими цветами, казалась маленьким кусочком лета, попавшим во мрак дождя, и он непроизвольно улыбнулся ей. Улыбнувшись в ответ, жена подала ему руку.

– С возвращением домой, Оливия. – Отпустив ее руку, граф последовал примеру будущего зятя и, взяв жену за талию, бережно опустил на мокрую землю. – Я соскучился по тебе.

– А я по тебе. Мы задержались дольше, чем предполагали. К сожалению, одна из новых портних не справилась, так что пришлось все переделывать.

– Не важно. Теперь ты дома, цела и невредима. – Маркус нежно поцеловал Оливию в приоткрытые губы, радуясь, что София и лорд Фрэнсис еще не успели войти в дом и наблюдали за ними.

– Да. – Оливия улыбнулась, даже не представляя, как он жаждал этого поцелуя и из каких глубин сердца шли его слова. – Вернувшись домой, чувствуешь себя как в раю. Правда, София?