Глава 14

Обернувшись на звук открывшейся двери, Жанна увидела на пороге румяную горничную.

— Прошу прощения, мисс. — Девушка приветливо улыбнулась.

Жанна отошла от окна и улыбнулась в ответ.

— Обед будет подан в малой столовой, мисс. Если вы готовы, я провожу вас туда.

Желудок Жанны сжался, но внешне ее нервозность никак не проявилась.

— Да, — коротко отозвалась она. — Я готова.

Почему бы и нет? Что еще нужно сделать, чтобы подготовиться к встрече с Дугласом? Причесаться? Она причесана. Приодеться? Она разгладила как могла морщинки на платье. Умылась и вымыла руки.

А если лицо у нее бледнее обычного, то в этом виновата бессонная ночь. Как и в том, что глаза у нее слишком блестят.

Жанна надела свое лучшее платье, темно-синее с простым кружевом вокруг горловины. Приглядевшись, можно было заметить, что ткань заштопана в двух местах и обтрепалась на манжетах. Но это было ее самое лучшее платье.

Набросив на плечи шаль и напустив на себя уверенный вид, Жанна последовала за горничной по коридору и вниз, по изящной, будто парящей в воздухе лестнице.

Чувствовалось, что Дуглас строил свой дом, думая о комфорте, но он добавил декоративные детали, поразившие ее своей необычностью. В стенах имелись полукруглые ниши, где стояли скульптуры. В одной из них, на лестничной площадке, размещался медный предмет странной формы.

— Это астролябия, — сообщила горничная. — Она очень древняя и редкая. — Девушка огляделась и шепотом добавила:

— И с нее ужасно трудно стирать пыль.

— Для чего она?

— Это средневековый инструмент для навигации. — Девушка подняла глаза к потолку, очевидно, пытаясь вспомнить, что ей говорили. — Теперь вместо нее используется секстант.

Жанна кивнула, забавляясь в душе. От ссылки на секстант назначение инструмента не стало понятнее.

Дуглас происходил из семьи, тесно связанной с морем.

— Тебе нравится плавать? — спросила она однажды.

— Мне хотелось бы увидеть дальние страны, — признался он. — Побывать на Востоке. И в Индии, конечно.

Нас окружает огромный, неизведанный мир, Жанна, и я хочу поучаствовать в его исследовании.

Он лежал на спине, сложив руки под головой и глядя в небо. Она помнила тот день так же ясно, как если бы это случилось вчера. Место было слишком публичным, чтобы заниматься любовью, и они провели все утро за разговорами.

Заметив в очередной нише ярко-красный кувшинчик, Жанна предположила, что он все-таки побывал на Востоке. Просто удивительно, как много она помнит о нем. И как мало знает.

Они с Дугласом незнакомцы, несмотря на близость в постели.

Внизу лестницы горничная повернула направо, проведя Жанну по лабиринту коридоров. Дом был огромным и роскошно обставленным. Все комнаты, мимо которых они проходили, содержались в идеальном порядке. Прошлым вечером Жанна ничего толком не рассмотрела, а сегодняшний день провела в добровольном уединении. Она не хотела видеть Дугласа и всячески откладывала момент их встречи, озадаченная его утренним визитом.

Дуглас выглядел сердитым, словно хотел наказать ее за то, что произошло между ними. Ей даже показалось, будто он сожалеет о том, что предложил ей должность гувернантки, но, когда Жанна согласилась остаться, явно испытал облегчение.

— Со своей стороны Жанна хотела сказать ему, что он больше не должен приходить к ней ночью, что она не намерена сочетать должность гувернантки с обязанностями любовницы. Но, к собственному изумлению, ничего не сказала.

Возможно, боялась, что Дуглас поклянется никогда больше не приближаться к ее комнате. Не перешагнет ее порога, не ляжет в ее постель, не коснется и не поцелует ее так, как только он один умеет.

Как она это вынесет?

В итоге Жанна промолчала, не потребовав обещаний и не получив клятвенных заверений.

Юная горничная указала на дверь и без лишних слов удалилась. Зато словно по волшебству появился Ласситер, облаченный в черную униформу с белым накрахмаленным галстуком и сверкающие белизной перчатки. Он почтительно поклонился.

Жанна, которую с детства окружали сотни слуг, вдруг ощутила неловкость.

— Добрый вечер, — в замешательстве произнесла Она.

Дворецкий только поклонился в ответ, прежде чем повернуться и двинуться впереди нее в столовую. Отступив в сторону, он снова поклонился и сделал знак лакею, который выдвинул для нее стул. Дуглас встал, ожидая, пока она сядет. Затем снова занял свое место слева от нее, во главе стола.

Комната была уютной, с небольшим квадратным столом и резным сервантом у стены. Невысокая дверь соединяла ее с коридором, который, очевидно, вел в кухню.

Несмотря на скромные размеры, столовая служила олицетворением роскоши. Стены были задрапированы узорчатым шелком, над столом висела хрустальная люстра с дюжинами зажженных свечей. Еще несколько свечей из бледно-желтого пчелиного воска горели в серебряных канделябрах, стоявших на серванте.

Если Дуглас хотел произвести на нее впечатление своим богатством, ему это удалось. Его дом был выставкой сокровищ, стоивших, вне всякого сомнения, целое состояние. Но Жанна давно поняла, что характер человека имеет большую ценность, чем его собственность.

— Я рад, что вы решили присоединиться ко мне, — сказал он, кивком отпустив Ласситера. Дворецкий помедлил в дверях, озабоченно оглянувшись, и Жанне захотелось заверить старого слугу, что она не сделает Дугласу ничего плохого.

— Должна же я есть, — не слишком любезно отозвалась она.

Когда-то она была знатоком светских тонкостей, необходимых, чтобы заставить гостей расслабиться и чувствовать себя непринужденно в Волане или в их парижском доме. В качестве хозяйки на приемах, которые устраивал ее отец, Жанна была весьма искусна в умении разговорить робкого человека или одернуть чересчур развязного.

Последние девять лет, однако, отбили у нее охоту к разговорам. Она предпочитала молчание.

— Думаю, вам понравится еда, — сказал Дуглас, не обескураженный ее резким ответом и затянувшимся молчанием. — Моя кухарка славится своей стряпней.

— Не сомневаюсь.

— Как вы провели день?

— Отдыхала. — Она ничего не делала, оставаясь в своей комнате. В ожидании Дугласа, если уж начистоту. Но кому нужна правда? Их связывало много вещей, но честность никогда не входила в их число.

— Надеюсь, слуги позаботились о ваших удобствах? — Он склонил голову набок, изображая гостеприимного хозяина.

Жанна выдавила улыбку:

— Они были чрезвычайно любезны.

Как и они с Дугласом сейчас. Но любой, кто увидел бы их, ощутил бы повисшее между ними напряжение.

Жанна глотнула вина из бокала.

— Неплохое вино, — заметил Дуглас, — чувствуется выдержка.

Жанна вежливо улыбнулась. Интересно, помнит ли он их разговоры на эту тему? Волан имел собственные виноградники, и она привыкла уважать труд и талант, которые требовались, чтобы превратить виноград в вино. Однажды она даже предложила отцу внести некоторые усовершенствования в этот процесс и получила нагоняй за то, что позволяет себе думать о подобных вещах. Дочь графа дю Маршана не должна интересоваться виноделием, какой бы древней и почтен ной ни была эта традиция.

Если Дуглас и помнил этот разговор, то не подал виду.

Он вел себя так, словно они не более чем знакомые. Но Жанна знала, как выглядят его грудь и плечи, прикрытые тонкой рубашкой и элегантным камзолом. Она помнила, как содрогалось его тело от ее ласк, помнила приглушенные стоны, срывавшиеся с его губ.

Как глупо с ее стороны сидеть здесь вместе с Дугласом! Слишком многое осталось недосказанным, слишком много воспоминаний витает в воздухе.

Чувственная интерлюдия — плохая замена честности.

Жанна улыбнулась. Мало того что она дурочка, так она еще научилась обманывать себя.

Месяцы в Париже были самыми радостными и самыми прекрасными в ее жизни. Она провела девять лет в монастыре, расплачиваясь за них. И теперь хочет пережить их снова. Что же в этом ужасного? Впрочем, последняя ночь доказала, что нельзя вернуться в прошлое. Разве что на мгновение.

Даже лежа в объятиях Дугласа, она не могла до конца расслабиться. Иначе она снова станет уязвимой, а Дуглас, как никто другой, способен причинить ей боль. Но больше всего Жанна боялась, что не выдержит и расскажет ему об ужасных месяцах в Волане и трагической участи их ребенка.

Хотя едва ли ее можно назвать трагической. Трагедии случаются по воле случая и обстоятельств. Как крушение или эпидемия. Без предыстории и намеченных заранее жертв.

Как же назвать то, что случилось с ее ребенком? Предательство? Злодейство? В глубине души она надеялась, что отец сменит гнев на милость, однако была готова к тому, что он осуществит свои угрозы.

Прошлой ночью она не рассказала Дугласу правду, и та, как злобная горгулья, притаилась между ними. Но сегодня к ней вернулась осторожность, и Жанна не спешила открывать ему кошмар, который ей пришлось пережить.

В сущности, он и даже не признали, что их объединяет общее прошлое. С таким же успехом они могли познакомиться только вчера.

Жанна подняла взгляд, изучая Дугласа поверх кромки бокала.

Он побрился и переоделся. Она приняла ванну, расчесала волосы, пока они не заблестели, и воспользовалась тряпочкой, чтобы отполировать туфли. Оба постарались выглядеть наилучшим образом.

Сегодня, разглядывая себя в зеркало, Жанна искала следы прошедших десяти лет. Кожа уже не казалась такой упругой, как в юности, и сильно посмуглела. Но причиной тому был загар, приобретенный за время путешествия из Франции, а не годы, проведенные в монастырских стенах.

Вокруг глаз появились морщинки.

Но больше всего изменились глаза. Радость в них сменилась печалью. Блеск исчез. И с этим она ничего не могла поделать, как ни старалась. Горе стало частью ее натуры, подобно необычному оттенку серых глаз и особому тембру голоса.

Если они не могут обсудить их юность и не осмеливаются говорить о будущем, остается только настоящее, эти мгновения, освещенные мягким сиянием свечей и прерываемые звоном хрусталя и шорохом крахмальных салфеток. Они почти не разговаривали, каждое слово было редким и драгоценным, как жемчужины, нанизанные на шелковую нить.

Жанна не раз обедала в Версале, да и Волан, их родовое поместье, не уступал в великолепии королевским дворцам. Ее трудно было удивить роскошью, но эта уютная столовая оказалась самым приятным местом из всех, где ей довелось бывать в последние годы. Интересно, что сказал бы Дуглас, если бы знал, что ей достаточно находиться в теплом и сухом месте, чтобы чувствовать себя довольной?

Далеко же она ушла от избалованной девушки ее юности.

Впрочем, они оба изменились. Теперь Дугласа окружала какая-то мрачная аура, которая интриговала и страшила Жанну.

— У вас красивый дом, — сказала она.

— Спасибо. Я добился кое-каких успехов в бизнесе.

— Могу я спросить, чем вы занимаетесь?

Как странно, что она не знает.

— Торговлей, — улыбнулся он. — Я владею судоходной компанией, которая доставляет товары с Востока в Англию и Шотландию.

— Звучит впечатляюще.

— Пожалуй, — согласился Дуглас. — Макреи всегда были морскими капитанами, но за последнее десятилетие мы расширили нашу деятельность. Теперь у нас имеются интересы в самых разных сферах бизнеса. Мой старший брат. Алисдер, по-прежнему строит корабли в нашем фамильном поместье, в Гилмуре. Джеймс торгует льняными тканями, которые производят в Эйлшире, где он поселился Брендан возглавляет винокуренный завод в Инвернессе, а Хэмиш по-прежнему плавает.

— А вы главный купец в семье.

— Вам это кажется вульгарным, мисс дю Маршан? — поинтересовался Дуглас, словно они не любили друг друга этой ночью Словно она не лежала в его объятиях, умоляя прекратить сладкую пытку и позволить ей ощутить экстаз.

— Торговля? — Она улыбнулась. — Отнюдь нет. Человек познается по его характеру, мистер Макреи, а не по занятию — И какой же у меня, по-вашему, характер?

Она посмотрела на него в упор:

— Я недостаточно хорошо вас знаю, чтобы судить о характере Дуглас подождал, пока лакей, явившийся с супницей, поставит ее на стол, величественно кивнул ему, и молодой человек удалился. Вместо того чтобы оспаривать реплику Жанны, Дуглас задал неожиданный вопрос:

— Почему вы уехали из Франции?

Потому что она провела в заточении девять лет, потому что не могла вынести того, что они сделали с Воланом, потому что хотела начать новую жизнь и потому что там осталось слишком много мучительных воспоминаний.

Там стало небезопасно, — уклончиво ответила она.

Откровения, может, и облегчают душу, но оставляют горький привкус Ответ, однако, не удовлетворил Дугласа. Он откинулся на стуле, пристально глядя на нее.

Дважды Жанна чуть не заговорила, чтобы прервать затянувшееся молчание. Затем взяла ложку и попробовала суп.

— Вы выросли во Франции? — спросил он.

Вот, значит, как. Они будут притворяться и дальше.

Впрочем, игра дает определенную свободу, возможность притвориться незнакомкой, словно они только что встретились. Отлично, она подыграет ему и постарается убедить себя, что притворство не так мучительно, как правда.

— Да, — ответила Жанна. — Детские годы я провела в Волане, нашем замке под Парижем, а потом жила в нашем городском дворце.

— Интересный город Париж.

— Вы бывали там? — поинтересовалась Жанна только для того, чтобы придать этой глупой игре подобие реальности.

— Я провел там свою юность. Однако предпочитаю другие города.

Жанна сосредоточилась на еде, стараясь не обращать внимания на эмоции, вызванные этими словами.

— Жаль, — заметила она. — Многие считают, что Париж был красивейшим из городов. До последних беспорядков, разумеется.

— Кстати, как вам удалось избежать этих беспорядков? Вы были в своем загородном поместье?

— Нет. — Жанна отложила столовые приборы, промокнула губы салфеткой и аккуратно сложила ее.

Она не собирается вот так запросто выкладывать ему все. Если он хочет что-нибудь знать, пусть спрашивает.

Если же он будет молчать, она ничего не скажет. Жанна начала понимать, что это не праздный разговор. Под прикрытием светской беседы они удовлетворяют свое любопытство, пряча его за довольно обыденными вопросами и ответами.

— Ax да, вы же были в монастыре.

Итак, он решил признать, что помнит прошлую ночь.

Жанна кивнула.

— Мне кажется, было бы проще и безопаснее оставаться в стенах монастыря, — заметил Дуглас. — Особенно если учесть нынешнюю обстановку во Франции.

Она улыбнулась:

— Пожалуй. Пребывание в монастыре, возможно, спасло мне жизнь. Я была в сотнях миль от Парижа и не пострадала от народных волнений. Меня не было в Волане, когда его сожгли. Я даже не знала, что творится во Франции.

— Когда вы узнали об этом?

Жанна невесело хмыкнула:

— Когда, проснувшись в одно прекрасное утро, обнаружила, что монастырь покинут. Монахини в страхе разбежались, оставив ворота распахнутыми настежь. Это было первым свидетельством того, что происходит что-то неладное.

— Вас оставили одну? — спросил Дуглас с таким недоверием в голосе, что Жанна с трудом удержалась, чтобы не сказать ему, что это не самое худшее из того, что с ней случилось. Путешествие по Франции навсегда останется ее тайной за семью печатями.

— Никого не осталось, кроме нескольких послушниц. — Таких же, как она, пленниц. Но им по крайней мере повезло. На монастырском кладбище было немало могильных плит, отмечавших место последнего успокоения женщин, сосланных в обитель Сакре-Кер за прегрешения, подобные тем, что совершила Жанна.

Вместе с двумя другими девушками она бродила по пустынному монастырю, не в состоянии поверить в свою неожиданную свободу. В то же утро они покинули обитель, опасаясь снова оказаться в заточении, если кто-нибудь из монахинь вернется.

Остановившись вечером на холме, Жанна оглянулась на окутанную пеленой тумана серую каменную громаду и содрогнулась, подумав о том, что монастырь отнял у Нее девять лет жизни.

Несколько долгих минут Дуглас молчал, и Жанне показалось, что он тщательно обдумывает свои вопросы. Пожалуй, ей следует проявлять такую же осторожность в ответах.

— Куда вы направились, покинув монастырь?

— Домой. — Интересно, сознает ли он, что его вопросы потеряли свой безликий характер. Теперь это больше похоже на допрос. — В Волан.

Возвращение домой явилось для нее тяжелым ударом.

Жанна не знала, что Волан сожгли, пока не увидела пепелище. От великолепного здания, возвышавшегося над окрестностями, не осталось ничего, кроме фундамента и дымоходов. Искусственное озеро почернело от сажи, в воздухе висел запах гари.

Выпрямившись после того, как она извлекла из тайника его содержимое, Жанна обнаружила, что за ней наблюдают. Высокая и худощавая, с короной рыжих волос, Жюстина казалась властительницей этих развалин. Она не шелохнулась, пока Жанна обходила кучи щебня и мусора, направляясь к ней.

В последний раз, когда Жанна видела эту женщину, та забрала ее ребенка. С того дня прошло девять лет. Казалось, они исчезли в мгновение ока, не оставив ничего, кроме горьких воспоминаний.

— Ты неплохо выглядишь, Жюстина, — заметила Жанна, разглядывая бывшую домоправительницу. Та похудела, серое платье болталось на ней, но волосы были убраны в элегантную прическу, напоминавшую о Париже, руки ухоженны, а сквозь запах гари пробивался исходивший от нее аромат роз.

Богатство больше не измерялось золотом и серебром, парчовыми платьями и изящными туфельками. Те, кому повезло, имели еду и питье, а самые удачливые могли наслаждаться такой роскошью, как чистота. Домоправительница дю Маршанов, судя по ее виду, не только пережила тяжелые времена, но и процветала.

Жюстина улыбнулась, смерив бывшую хозяйку взглядом.

— Жаль, что я не могу сказать того же о вас. — К удивлению Жанны, она повернулась и зашагала прочь. Однако через несколько шагов оглянулась, словно приглашая Жанну следовать за собой. Заинтригованная, Жанна двинулась за ней.

— Я как-то был в Волане, — заметил Дуглас, вернув Жанну в настоящее так быстро, что она ощутила легкое головокружение.

— Когда? — спросила она, ощущая стеснение в груди.

Неужели он все-таки искал ее?

— Очень давно, — отозвался он. — Искал кое-кого, кого знал раньше.

— И нашли?

— В определенном смысле, — уклончиво ответил он.

Жанна молчала, ожидая продолжения, но его не последовало, и она расправила салфетку на коленях, гадая, когда же закончится этот бесконечный обед.

— Вы почти не едите.

Она кивнула и взялась за ложку, решив доесть свой суп.

— Это не приказ.

Жанна снова кивнула.

— Понимаю. Но лучше есть, когда имеется такая возможность, чем когда хочется, — повторила она реплику, отпущенную Жюстиной в тот день в Волане, когда они добрались до сторожки привратника. Бывшая домоправительница превратила ее в свое жилище, добавив уюта с помощью таких ухищрений, как скатерть на столе и занавески на единственном окне.

— Не смотрите на меня так, словно я никогда не делала вам добра, — сказала Жюстина, поставив перед Жанной глиняную миску с супом. Жанна была так голодна, что от запаха пищи у нее закружилась голова.

— Но это правда, — уронила она, принимаясь за еду.

Жюстина улыбнулась:

— Обстоятельства меняются. И люди тоже.

— В последний раз, когда я видела вас, вы забрали моего ребенка, а теперь кормите меня и уверяете, что вы добрая. Люди не меняются до такой степени.

На губах Жюстины, расположившейся напротив, играла легкая улыбка. Странно, но возраст не отразился на ее красоте, разве что придал ей утонченности, как налет патины на серебре.

— Он хотел, чтобы ее убили.

Жанна перестала есть, осторожно положив ложку рядом с миской.

— Он велел мне забрать девочку и сделать так, чтобы она умерла.

Жанне вдруг стало дурно, и она испугалась, что ее стошнит.

— «Зажми ей рот, Жюстина, — сказал он. — Накрой ее подушкой». — Жюстина покачала головой. — Я не сделала этого. Я не способна убить ребенка, даже ради вашего отца.

— Что с ней случилось? — Жанна сделала глубокий вдох и выдох, пытаясь овладеть собой.

— Я могла бы оставить ее себе. Мне всегда хотелось иметь детей. — Жюстина пожала плечами. — Было бы забавно растить внучку графа дю Маршана как собственного ребенка.

— Но вы этого не сделали?

Где-то в глубине ее существа зазвенел крохотный колокольчик надежды. Едва различимый вначале, он быстро набирал силу, превращаясь в набат, сравнимый по мощи с оглушительными ударами ее сердца.

— Я нашла пожилую пару, которая согласилась позаботиться о ней. — Она снова пожала плечами. — Они были рады деньгам, которые я дала им в придачу к младенцу.

— Почему вы не сказали мне об этом? — Опыт последних девяти лет сделал свое дело. Жанна не выказала никаких чувств: ни надежды, ни отчаяния. Ни того глубокого горя, которое она постоянно испытывала при мысли о своем ребенке.

На лице Жюстины отразилась жалость.

— Потому что ваш отец был прав. Вы были молоды, глупы и опозорили имя дю Маршанов.

— Где она? — Вопрос явно поразил Жюстину. Неужели она сомневалась, что он последует? На мгновение ее карие глаза подобрели. Жанна не узнавала в этой смягчившейся женщине суровую домоправительницу, наводившую ужас на всех домочадцев во времена ее юности.

— Теперь это не важно, Жанна, — мягко, почти участливо сказала она.

Три простых слова. И все. Колокольный звон, звучавший в ушах Жанны, оборвался, и душа снова погрузилась в беспросветный мрак.

Наверное, то была странная картина: две потрепанные жизнью женщины, сидящие друг против друга за небольшим столом. Дуглас внимательно наблюдал за ней.

— Что случилось, когда вы вернулись в Волан?

— Ничего, — ответила она. — Волан сгорел.

Вид обгоревших руин был одним из ее ночных кошмаров. Стоя там, Жанна чувствовала себя частью этого жуткого пейзажа, такой же сломленной и уничтоженной, как некогда величественный замок. Словно она превратилась в призрак, бестелесный, как запах гари, висевший в воздухе.

— Зачем же вы вернулись?

Она пожала плечами:

— Мне больше некуда было идти.

— И поэтому вы покинули Францию?

Жанна кивнула.

— У вас есть родственники в Шотландии? — осведомился Дуглас небрежным, почти скучающим тоном. Глядя на него, можно было подумать, что его единственная цель — занять гостью разговором. Не важно, о чем: о погоде или о пропавшей родне.

— У меня вообще нет родственников, — отозвалась она так же бесстрастно.

Дуглас бросил на нее взгляд и тут же отвел глаза, стараясь не обнаружить свой интерес.

До чего же ловко они притворяются незнакомцами!

Словно никогда не делились самым сокровенным и не строили планы на будущее. Как самонадеянны они были в юности, уверенные, что впереди их ждет жизнь, полная счастливых событий. Впрочем, мужчине легче осуществить свои мечты, чем женщине. Последние десять лет все ее силы уходили на то, чтобы выжить. Прошлое было слишком мучительным, чтобы думать о нем, а будущее слишком беспросветным.

Жанна опустила ресницы, делая вид, что не замечает испытующих взглядов Дугласа. Но игнорировать его присутствие было не так-то просто. Даже воздух в комнате, казалось, потрескивал от напряжения, как перед грозой.

За последнюю четверть часа они не произнесла ни слова. Два блюда принесли, потом унесли, но Жанна даже не ощутила их вкуса. И причиной тому была не кухарка, а мужчина, сидевший напротив.

— Почему вы выбрали Шотландию? — спросил Дуглас, нарушив молчание.

— Я надеялась найти свою тетку. Но как выяснилось, она умерла в прошлом году. В итоге я оказалась без средств к существованию и крыши над головой. Мне оставалось лишь наняться на работу. Что я и сделала.

— Вы могли выйти замуж, — заметил он.

— Замуж? — В ее глазах заплясали смешинки.

— Почему бы и нет? Разве это не простейший способ для женщины решить свои проблемы?

— В моем случае это вряд ли приемлемо.

— Почему?

Жанна выдержала паузу, недовольная оборотом, который принял разговор.

— Я никогда не встречала мужчину, который вдохновил бы меня на замужество, — солгала она. Вполне правдоподобный ответ. Не может же она сказать, что ее сердце навеки занято.

— Вы имеете в виду любовь? Разве она так уж необходима для брака? Я полагал, есть более важные вещи: доход, связи, наследство.

— Возможно. Но у меня нет ни связей, ни наследства, а мои доходы теперь зависят от вашей щедрости. — Жанна улыбнулась, поражаясь собственной отваге. — Остается только любовь.

— Мне следует чувствовать себя виноватым из-за прошлой ночи? — вдруг спросил Дуглас.

Жанна взяла салфетку и скомкала в пальцах. Прошло несколько секунд, прежде чем она снова взглянула на него.

— Нет, — спокойно ответила она. — Меня никто не принуждал.

Она выдержала его взгляд, а когда Дуглас отвел глаза, снова уставилась в свою тарелку.

— Значит ли это, что вы согласны продолжить в том же духе?

Где он научился такой выдержке?

Дуглас, которого она знала, был импульсивным, даже безрассудным. Он хотел повидать мир, как его старшие братья, и завоевать его, добившись большего, чем остальные Макреи. У него было множество планов, и, судя по тому, что Жанна видела, они полностью осуществились.

Но ее возмущала его манера вести разговор. И тот факт, что жизнь, похоже, была к нему более чем милосердна.

— Если пожелаете, — обронила она в тон ему.

Со стороны могло показаться, что ее ответ не произвел на него особого впечатления. Но Жанна слишком хорошо знала Дугласа Макрея. Судя по его виду, он не на шутку рассердился.

На скулах вспыхнул румянец, глаза сузились, этот взрыв эмоций уравнял их, и еда вдруг показалась ей более съедобной.

— По какой причине отец отослал вас в монастырь?

Она ошиблась. Они вовсе не на равных. Сделав глоток вина, Жанна задумалась. Интересно, как бы он отреагировал, расскажи она ему правду: «Потому что я родила твоего ребенка. И, с точки зрения отца, стала шлюхой».

Те месяцы были полны нестерпимой тоски и одиночества.

Обхватив свой округлившийся живот, Жанна пыталась представить, как они будут жить втроем, одной семьей. Но Дуглас исчез, видимо, испугавшись ответственности.

Когда Жанна поняла, что у нее будет ребенок, тело перестало принадлежать ей одной. Теперь она делила его с другим существом, которое изменяло ее фигуру, управляло ее настроениями и желаниями. Она ощущала себя скорее сосудом для будущего ребенка, чем отдельной личностью, испытывая одновременно тревогу и благоговение.

Когда у нее забрали новорожденного, Жанна лишилась какой-то части себя. Еще одна часть умерла, когда ее выволокли из замка и сунули в карету, связанную по рукам и ногам, с кляпом во рту на тот случай, если она вздумает кричать и позорить имя дю Маршанов.

Эти части так и не соединились, она не стала единым целым.

Зато у нее есть тайны. И веские причины не втягивать прошлое в эту нелепую игру, которую затеял Дуглас.

— Отец отослал меня в монастырь, потому что я разочаровала его. — Другого ответа он от нее не дождется.

Дуглас снова погрузился в молчание. Годы сделали его более сдержанным и достаточно осмотрительным в словах и поступках.

— А чем вы занимались последнее время?

— Жил здесь, — коротко отозвался он.

— Со своей дочерью?

— Да.

Внезапно Дуглас поднялся из-за стола и поклонился.

— Прошу прощения, мне нужно заняться делами. — С этими словами он вышел из комнаты.