На Новый год каждый слуга Меликур-Отеля получил золотой луидор вместе с поздравлениями хозяйки и ее мужа. Это было время развлечений, праздничные балы и вечера, роскошные банкеты и забавные представления.

Январь выдался сухим и холодным. Укрытый снежной мантией Париж выглядел непривычно тихим и строгим.

Деревца маркизы запылали алыми ягодами, и она каждый день собирала крохотные трупики птиц, поглядывая на окно, за которым сидел и писал ее муж.

Он сказал, что закончил рассказ. Как-нибудь он даст ей его почитать, но сейчас собирался послать рукопись Мари-Лор, чтобы узнать ее мнение.

Маркиза спросила, намерен ли он сочинить что-нибудь еще. Жозеф не знал. Не сейчас, во всяком случае. В эти дни он в основном писал о борьбе с рабовладением. Ну и письма, конечно, он еще писал письма.

«Бедняга, — думала супруга, — уже несколько недель он не получал ответа. Скоро февраль. О чем думает эта глупая упрямая девчонка?»

— Может быть, она взяла короткий отпуск? — высказала свое предположение маркиза за завтраком. — Поехала домой к брату на Рождество и, знаешь, как это бывает, осталась на Новый год. Время в праздники просто летит.

Жозеф поморщился.

— Я думал об этом.

— И?

— И еще я подумал, что, возможно, увидев ее вновь, старый возлюбленный решил не настаивать на приданом и захотел взять ее и без приданого. А его дядя на этот раз дал согласие. И что она…

— Ты думаешь, что она тоже…

— В некотором отношении она очень консервативна. Я знаю, что она с уважением относится к институту брака. Ей никогда не нравился мой праздный образ жизни. Она считает, что мужчина должен оставить мир в лучшем состоянии, чем он был до него. Понимаешь?

— Что ты и пытался делать.

— По мелочам, возможно.

— Ты думаешь, что она бросила тебя? — Маркиза спросила спокойно, но не сводя пристального взгляда с Жозефа.

Он помолчал, стараясь сохранить бесстрастный вид. Только искры, мелькнувшие в его глазах, выдавали его душевную борьбу.

— Нет, — сказал он. — Нет, когда все сказано и сделано, я по-прежнему думаю, что она меня любит. Что-то случилось, Жанна. Я еду в Прованс и, если не найду ее в замке Каренси, отправлюсь в Монпелье. Ей нужна моя помощь. Мне бы уже следовало туда съездить.

— Это было бы нелегко при таких плохих дорогах. Да и дядя был болен, и это «Общество против рабства», не говоря уже о деле с Арианой. Ты был очень добр, Жозеф, и я буду скучать по тебе. Но ты должен ехать, mon ami.

— Я заказал карету на завтра. Батист укладывает вещи.

— Ты придешь вечером на репетицию? Ты же знаешь, мы обещали устроить актерам ужин. Тебе понравится пьеса.

— Ты забыла, что я видел закрытое представление «Женитьбы Фигаро» в Версале. Оно мне страшно понравилось, и, конечно, я приеду. Завтра в карете я отосплюсь.

За Меликур-Отелем пристально следили не только сплетники, скандальные писаки и клака верных поклонников мадемуазель Бовуазен.

— Он заказал дорожную карету, инспектор Маре. Намеревается завтра уехать из Парижа. Если вы собираетесь арестовать его, это надо сделать сегодня ночью.

— Не спешите, не спешите, Пьер. — Начальник отделения тяжких преступлений парижской полиции сердито посмотрел через огромный Заваленный бумагами стол на своего ретивого помощника. — Запомните, если можете, что я не собираюсь арестовывать его, а всего лишь хочу обыскать имущество. Я не могу его арестовать, если мы не найдем убедительных доказательств. И даже тогда… обыск у аристократа — очень тонкое дело. Ордера в порядке?

Молодой человек с гордостью извлек огромную картонную папку.

— Положите сюда. На эту стопку бумаг. — Маре открыл папку и тихо присвистнул.

— Бог мой, на этих документах столько красного воска, что можно зажечь целый канделябр. Все оформлено. Я вами доволен, Пьер.

— Сэр, они требуют ареста. Некоторые бумаги получены из Версаля.

— А другие?

— Я подумал, что вы захотите посмотреть досье, которое мы собрали на виконта. Нет, не в этой папке, месье инспектор, а в той, которая начата семь лет назад.

— Хм, на ней мой почерк. Но я не помню… нет, подождите, вспомнил. Овер-Раймон… мы его арестовали, кажется, за дуэль с… черт побери, с этим самым бароном Роком. Вот это я забыл. Барон пытался заставить нас посадить его в тюрьму, но обвинения не подтвердились.

Забыть об этом было промахом, подумал инспектор, он попадет в неудобное положение, если начальство узнает об упущении. Он снова посмотрел на своего помощника с большим вниманием и некоторой благодарностью.

Верный Пьер притворился, что не замечает благодарности.

— И еще, месье, эти слухи о его жене.

— Женой, Пьер, мы не занимаемся. Однако я полагаю, и тут какие-то нарушения. А в этой папке?

— Донесения инспектора Лебрана из Монпелье. Ну, некоторые из них вы читали, в то время он ничего не сумел обнаружить. Последние донесения более интересны, особенно свидетельство слуги в Провансе. Виконт был в Монпелье. Однажды слуга, подавая ему ужин, подслушал: Овер-Раймон был в Монпелье в день убийства. Привез запрещенные книги.

— Грубая работа для джентльмена, контрабанда книг.

— Как и убийство, сэр. Инспектор кивнул.

— А кто-нибудь воочию видел его в Монпелье? Нет, тут я не ожидаю подтверждающих показаний, — добавил он. — Ведь будь я книготорговцем, за которым следят цензоры, разве я бы признался, что получаю контрабандный товар?

Пьер, соглашаясь с шефом, улыбнулся.

— Вы правы, сэр. В Монпелье не нашлось ни одного книготорговца, который бы признался, что видел контрабандиста. Но Лебран отыскал человека, который видел. Он оказался не торговцем книгами, а студентом-медиком.

Его покойный отец торговал книгами. Лебран, молодец, догадался допросить каждого, чья семья занималась этим бизнесом в прошлом году, а не только тех, кто торгует книгами сейчас. Это довольно опасная профессия. В Монпелье один честолюбивый парень скупает лавки своих конкурентов. Так вот, этот Берне рассказывает, что приблизительно год назад к его отцу пришел некто, по описанию похожий на виконта, и к тому же в плохом состоянии. И что интересно — джентльмен был ранен. Лебран предполагает, что убийца был ранен во время совершения преступления.

— Никаких доказательств этого нет, как вы знаете, Пьер. И как я понимаю, Берне не обнаружил рубинового кольца барона.

— Нет, месье инспектор, он только упомянул перстень с ониксом. Вы правы, не все сходится. Но Легран тем не менее торжествовал. Это был единственный шаг вперед в этом деле, тянущемся более года. И он попросил у нас ордер на обыск дома аристократа, в связи с совершенным убийством.

Старший инспектор Маре кивнул:

— Вот откуда этот красный воск. — Он перелистал страницы. — Позволяет мне обыскать дом и личные вещи джентльмена, но отнюдь не его аристократическую персону. Версаль хочет действий, даже если дело обернется против одного из них. Конечно, — добавил он, — если я ничего не найду, то поплачусь собственной шкурой.

Пьер рассмеялся, как бы отметая такую возможность. «Честолюбивый щенок, — подумал Маре. — Самоуверенный и в бумагах разбирается лучше, чем в людях. Однако он хорошо подготовил документы».

— Ладно, тогда это будет наша шкура, Пьер. Вы поедете со мной сегодня. Думаю, приобретете для себя полезный опыт.

Виконт и его жена, маркиза де Машери, вернулись домой в маленькой закрытой карете около одиннадцати часов вечера. Оба были в прекрасном настроении. Репетиция прошла успешно, хотя оставались недоделки. Пьесу впервые читали по ролям, что позволяло актерам вживаться в образы. Но они взялись за пьесу с таким восторгом, вдохновленные слухом, что на этот раз король разрешит публичное представление.

Жозеф повторял запомнившиеся ему фразы:

— «Вы думаете, что раз вы знатный лорд, то вы и великий гений… дворянство, богатство, ранг, должность! все это делает вас таким великим и могущественным!. , в остальном вы обыкновенный человек, в то время как я, черт побери, затерянный в безликой толпе, вынужден прибегать ко всем моим знаниям и умениям, только ради того, чтобы выжить».

Жена зааплодировала мужу:

— Браво, Жозеф! Хорошо прочитано.

— Это сильные слова. Они говорят сами за себя. И они предназначены для публики.

— Интересно, — сказала маркиза, — что произойдет, когда весь Париж будет повторять их?

Кучер соскочил с козел, чтобы помочь ей выйти из кареты. Затем он отвел лошадей в дальний угол двора, где карету не сразу можно было заметить. Она простоит здесь около часа, пока кучер быстро поужинает. И незадолго до полуночи он снова выедет через ворота дома на темные улицы и отправится мимо дремлющего собора Нотр-Дам, на другой берег Сены и вверх по холму на улицу Муффетар, где заберет гостью.

Супруги пересекли холодный, залитый лунным светом двор, со смехом вспоминая другие высказывания, особенно эгоистичные речи, которые драматург написал для похотливого хозяина Фигаро, графа Альмавивы.

— Знаешь, Жозеф, — сказала маркиза, — в тебе есть черты и того и другого — Альмавивы, спесивого аристократа, и Фигаро, хитрого демократа. Такая интересная личность могла бы стать героем комедии.

Он натянуто улыбнулся. Двойные двери распахнулись перед ними.

— Все время разрываться между двумя мирами, двумя мнениями. Не думаю, что такой герой, Жанна, подходит для сцены. Скорее для романа. Но что случилось?

Старший лакей находился в крайней степени возбуждения. /

— Простите, мадам маркиза, но в зеленой гостиной сидят двое полицейских. Явились сюда два часа назад. С ордером, мадам. Они мне его показали, мадам. Они сказали, что с удовольствием подождут вас, мадам. Вернее, подождут месье виконта.

В целом, вспоминал позднее инспектор Маре, красавец виконт и его толстая, некрасивая жена вели себя вполне достойно.

Сначала казалось, они оба страшно удивлены. Они говорили так искренно, словно им было нечего скрывать, и инспектор уже решил, что это дело поставит его начальство в неловкое положение. Они внимательно прочитали ордер, согласились, что у них нет выбора, и разрешили произвести обыск. Они оказались достаточно умны, чтобы не сказать ничего, что могло бы ухудшить ситуацию.

Хозяева дома приказали лакею принести чай. Но инспектор и Пьер, естественно, отказались. Им хотелось как можно скорее приступить к делу, не допуская никаких нарушений. Инспектор следил за всеми деталями обыска, не спуская глаз с Пьера и жандарма, перебиравших вещи в сундуках и ящиках, приготовленных к завтрашнему отъезду. Ничего в них не найдя, они перешли к застекленным шкафам и инкрустированным комодам, сундукам, туалетным столикам и самым разным гардеробам.

Джентльмен хорошо одевается, подумал Маре, в большинстве в строгие тона, но богато и элегантно. А какой набор туалетных принадлежностей! Сколько хитроумных хорошеньких вещичек, с драгоценными камнями, эмалью или в футлярах из дорогой кожи. Большинство из них инспектору были незнакомы. Пьер же чувствовал себя как во сне. Как будто очутился в пещере Али-Бабы.

Но рубинового кольца не было.

Они старались не устраивать большого беспорядка. Уложить все вещи обратно на место было бы непросто для слуги джентльмена, который с беспокойством наблюдал за происходящим с порога.

Инспектор уже начал готовить извинения, когда заметил в дальнем углу шкафа смятый, свернутый в узел халат. Казалось, его свернули в узел и небрежно швырнули туда, что было совершенно не похоже на то, как обращались с другими вещами джентльмена. Ярко-голубой. Роскошный.

Странно.

— Посмотрите-ка, Пьер.

Камердинер объяснил, что утром он уложил халат в дорожный сундук, но хозяин выбросил его оттуда.

— Он мне сказал, что если его поездка окажется неудачной, то я должен отдать его старьевщику, ибо тогда он не захочет его даже видеть.

«Что оказалось бы для старьевщика настоящим богатством», — подумал инспектор.

В подкладке этого халата и было зашито кольцо со сказочным рубином.

— Не знаю, Жанна. Просто не знаю. — Это было все, что сказал виконт, когда инспектор арестовал его за убийство барона Рока.

— Ну, тогда это всего лишь какая-то путаница, — сразу лее ответила жена, — и мы все скоро будем смеяться над этим. Возьми теплый плащ, — сказала она. — Ночь будет холодная. И я пошлю завтра провизию и теплую одежду в… куда? — Она вопросительно взглянула на инспектора.

— В Бастилию, мадам. — улыбнулся виконт, — не в обычную тюрьму, куда меня посадили прошлый раз. Знаешь, Жанна, я бы ужасно расстроился, если бы они считали меня недостаточно важной персоной для Бастилии. Вместе с другими по-настоящему опасными писателями.

— Утром я сразу же поговорю с моим адвокатом, — сказала маркиза. — Не беспокойся, мы вытащим тебя оттуда.

— Но мне очень жаль, что я причиняю тебе беспокойство, Жанна.

Они как-то странно обнялись, заметил инспектор. С теплотой и даже с чувством, но так обнимают друг друга товарищи по оружию, а не женатая пара. Но они и были странной парой; они ему даже нравились. И он не удивлялся этому. В отличие от Пьера старший инспектор Маре уже давно не удивлялся собственным чувствам к подозреваемому.

— Вы были добры, месье инспектор, — сказал виконт, — позволив проститься с женой цивилизованным образом. Мы можем идти? Это тяжело для нее. Нет, подождите минуту, еще одно, — обратился он к Пьеру. — Видите ли, я уже оплатил свое очередное посещение в пятницу «Жемчужины в розе». Вы, конечно, помните, месье… — Пьер густо покраснел, — это солидное заведение неподалеку от пристани на Левом берегу. Несколько недель назад вы пришли туда следом за мной, хотя в то время я думал, что вас интересует само это место. Оно ужасно дорогое и доступно только тем, кто получил наследство или женился на больших деньгах, я подумал, не пригласить ли вас туда в качестве моего гостя. Вы согласны, что будет жаль, если в пятницу девушки будут лишены внимания? Так почему бы вам не пойти вместо меня? Объясните ситуацию мадам Алисе и передайте мои извинения и наилучшие пожелания.

Странная речь для мужчины в присутствии собственной жены, подумал инспектор. Пьер, заикаясь, пробормотал свои благодарности, а маркиза разрывалась между желанием горько рассмеяться или дать волю слезам.

— Я буду скучать без тебя, Жозеф, — сказала она, — но я уверена, что это глупое дело скоро разрешится. А теперь, инспектор, вам действительно лучше уйти.

Маре постарался поскорее вывести из дома свою маленькую процессию и дать даме возможность выплакаться в тишине и одиночестве.

Однако она не стала плакать, а помогла растерянному Батисту привести комнату Жозефа в порядок. Затем вернулась в свой кабинет и составила два списка. В первом, для адвоката, она записала каждое слово, произнесенное ею, Жозефом и полицейскими. Во втором — перечислила огромное количество вещей для отправки в Бастилию.

«Списки успокаивают, — подумала она. — Не то что письма никчемным глупым людям».

Но все равно письмо надо написать, и чем скорее, тем лучше. И она написала письмо герцогу и герцогине де Каренси Овер-Раймон, извещая их о положении дел и обращаясь с просьбой «оказать поддержку. Она не ожидала от них помощи. Но приличия требовали сообщить о положении Жозефа, а не ждать, пока они узнают об этом из скандальных газетенок.

И только когда открылась боковая дверь и Жанна услышала знакомый стук каблучков по мраморному полу, она позволила себе расслабиться и зарыдать в объятиях нежных любящих рук.