Глава 34
Гальба насчитал одиннадцать ударов. Значит, прошел еще час. Но Роберт и остальные не появились.
В кабинете часов не было. Тут иногда держали заключенных, поэтому здесь не было ничего колющего или режущего. Ни стекла, ни проволоки, ни веревки. Ничего, что можно преврати в оружие. Даже армия шахматных фигур, венецианская и очень старая, была сделана из папье-маше. Его внучка коснулась фигуры указательным пальцем.
– Думаю, не стоит двигать слона.
Она двинет вперед ферзя, подумал Гальба, и будет двигать его по всей доске, вместо того чтобы использовать пешки, коней и ладьи. Анник слишком эмоциональна. Когда она присоединится к его службе, то никогда не станет шефом промежуточной базы или главой подразделения. Анник – независимый агент и действительно ужасный шахматист.
– Я не очень хорошо играю. – Она сделала ход ферзем. – Я бы предпочла карты.
– Иногда ты выигрываешь в карты.
– При нашем знакомстве я подумала, что вы напрочь лишены чувства юмора… дедушка. – Ей удалось прибавить это слово, но по-французски. – А теперь я вижу, что оно у вас есть, причем злое. Мне как-то не нравится быть вашей родственницей. Это все равно, что быть внучкой одного из тех громадных египетских монументов, на которых никто не может прочесть надпись. Вы собираетесь объявить мне шах своей надоедливой пешкой?
Гальба уже десять дней получал удовольствие от их общения, безгранично сожалея, что не знал ее ребенком. Когда она вскидывала голову, как сейчас, он видел в ней Анну, свою давно умершую жену. Лицом она была похожа на Питера Джонса. Страстный воин. Мечтатель. У нее было очарование Люсиль, но ум – холодный, насмешливый, оценивающий ум – она получила от него. У Анник с Робертом будут хорошие дети. – Шах, Анник.
Он стал уже понимать дочь своей Люсиль. Сначала он был озадачен, что такая неосторожная, искренняя девушка считается эффективным агентом. Но за десять дней его непосредственная, откровенная внучка ни разу не проговорилась.
– Итак. – Гальба не собирался позволить ей переживать из-за Роберта. – Мы говорили о природе секретов, верно?
– Да. – Она послала коня в приготовленную им западню. Он не стал немедленно ловить ее. Пусть у нее будет время заметить свою ошибку, прежде чем он сделает ход.
– Мы согласились, что секреты неосязаемы, однако являются товаром. Что их можно купить, продать или украсть. Они могут быть собственностью.
– Разумеется, они могут быть собственностью. – Так, она поняла, что ее конь обречен. Возможно, она стала подозревать, что следующей жертвой будет слон. Он еще научит эту женщину играть в шахматы. – В этом мы согласны. Но мне бы хотелось, чтоб мои беседы с вами не состояли только из согласия с тем, что вы сказали, а затем приводили к выводам, которым я вообще не хочу верить.
Несмотря на внешнее легкомыслие, Анник была прекрасно обучена. Хотя она не раз смотрела на улицу, Гальба не заметил даже намека, что она встревожена, дожидаясь возвращения кареты.
Роберт и остальные слишком задерживались. Должно быть, переговоры с Лазарусом оказались более трудными, чем они предполагали.
– Если секрет может быть собственностью, то может сменить владельца, – сказал он.
– Конечно. Секреты часто переходят от одного к другому. В свое время я тоже сбегала с чужими. – Признав потерю коня, она послала ферзя на хитроумный перехват его слона.
– Могут ли они всегда оставаться преданными? Останется ли моя левая запонка моей, если лежит в ящике туалетного стола Роберта? Ящик не владеет секретами. – Гальба сделал ход конем.
– Ха! То есть вы говорите, что секреты в моей голове не принадлежат мне? Я не согласна. – Анник забрала его слона, бормоча: – Это не даст мне ничего хорошего. Думаю, вы просто забавляетесь со мной.
– Вот именно. – Гальба двинул пешку. – Шах.
– Но где? Вы не… А! – Она закусила губу. – Я думаю, это обман. Вы так долго не трогали свою ладью, что я вообще про нее забыла. Ничего, я вижу, как избежать западни Дедушка, моя голова не ящик туалетного стола. Мне все равно, кто положил туда секреты или кому они нужны. Теперь они мои. Я буду решать. – Она послала в атаку ферзя.
Он закрылся единственной пешкой.
– Точно. Это уже не французские секреты. Они твои. Ты должна распорядиться ими, как подскажет тебе совесть.
Это мат в три хода.
Анник смотрела на доску. Ей потребовалась минута, чтобы ее незримое упрямство смирилось с поражением.
– Непонятно, зачем я продолжаю с вами играть, если ни разу не выиграла.
– Ты играешь, потому что я тебя прошу, Анник.
Он положил белого короля и ферзя в их бархатные гнезда, затем красного ферзя и короля. Ему всегда доставляло удовольствие прикасаться к старым шахматным фигурам Его Анник взяла со стола пешку, коня, ладью и начала ими жонглировать. Фигурки парили перед ней, как разноцветные колибри.
Гальба зачарованно следил за внучкой, которая обладала необычными талантами. Она пользовалась только кончиками пальцев, легкими как ветер.
– Я учу жонглировать Эйдриана. – Все ее внимание было сосредоточено на фигурках. – Это поможет ему в метании ножей и развлечет. Дойл отказался, говорит, это не соответствует его внешности, правда, не такими словами. У Грея нет времени, поскольку вы безжалостно заставляете его работать днем и ночью.
– Трудно жонглировать разными предметами? – Она поймала фигурки, затем подбросила одного слона, и он закрутился в воздухе.
– Но фигурки одинаковые. У всех один вес, похоже, внутри мелкие камешки, один центр равновесия. – Анник поставила три фигурки в ряд на краю доски, чтобы он мог их убрать.
Он должен был привезти этого ребенка в Англию десять лет назад. То, что Люсиль с ней сделала, а он позволил, – это преступление.
– Значит, найди центр равновесия, и все падает тебе в руку?
– Это один способ так думать. Хотя мной не так легко управлять, как шахматными фигурками, что вы делаете очень хорошо. – Анник озорно улыбнулась. – Знаете, по чему я скучала, когда была слепой?
Гальба уложил красную ладью, коня и пешку на их места в коробке и закрыл крышку.
– Жонглирование?
– И это тоже. – Она смотрела мимо него в окно. – Я скучала по голубям. Я везде их слышала, но видеть не могла. Я очень люблю голубей. Меня восхищает, что они, такие большие, не запугивают воробьев. Держат язык за зубами, не спорят день и ночь о политике. Только не говорите мне, что у голубей нет зубов.
– Вместо этого я буду утверждать, что у голубей нет политики. – Теперь он должен еще чем-нибудь отвлечь ее, пока не вернулся Роберт и остальные. Хотя у них было небольшое поручение, но он терял агентов и на таких заданиях. А с ними была Маргарита. – Садись за фортепьяно, Анник. Пора заниматься.
Гальба дернул шнурок звонка, вызывая Джайлса, который должен был отпереть им двери.
– Голуби не знают, как ужасно вы тут обращаетесь с заключенными. – Глаза у нее смеялись.
Ей было с ним уютно, она чувствовала себя как дома. Его внучка – человек преданный. Она с каждым часом брала на себя обязательства перед ним, его организацией, перед Англией… еще неделя, может, несколько дней – и это будет сделано.
Джайлс стал еще одной приманкой. Оба шли перед ним по коридору, склонив головы, о чем-то шептались. Она была в восторге, что имеет кровного родственника одного с ней возраста, кузена. Она могла бесконечно слушать глупейшие семейные сплетни, радуясь, что все эти люди – ее родственники.
Она уже была неразрывно связана с Робертом. Его дочь и его внучка полюбили замечательных мужчин, теперь за род Гриффитов можно не беспокоиться.
Чего не скажешь о музыке. Войдя в гостиную, он увидел, что Анник стоит, освещенная солнцем, и хмуро смотрит на фортепьяно.
Конечно, она прекрасна, как рассвет. Одна из тех женщин, которые рождены, чтобы сводить мужчин с ума. Старый дьявол Фуше прав в одном: этому агенту пора сменить одежду мальчика и поле боя на салон и политику. Она слишком ценна, чтобы тратить ее способности на военную разведку.
– Когда-нибудь ты захочешь изображать молодую женщину из хорошей семьи. Поэтому тебе давно нужно было выучиться игре на фортепьяно, не знаю, о чем думала твоя мать.
– Я не музыкальна.
– Как и молодые леди из хороших семей. Они поклоняются музе лирической песни Эвтерпе, но совершенно ее не слышат.
– То есть они не могут играть. У меня уже головная боль от ваших классических ссылок, ваших уроков фортепьяно и ваших бесконечных доводов. – Она поставила ноты на пюпитр. – Вы слишком уверены, что я останусь здесь, буду работать на вас и отдам все мои секреты Англии.
– Я уверен. Ты десять лет провела в резне, которую устроил Наполеон в Европе. Ты не простофиля и не сумасшедшая. Чтобы не увидеть Кент поверженным и сожженным, ты дашь мне то, что у тебя в голове.
– И дам преимущество Англии, чтобы я могла увидеть как британские солдаты жгут маленькие фермы Нормандии.
– Или, возможно, ты помешаешь Бонапарту сжечь Вандею. Никто не знает, чем могут обернуться его действия.
– Никто не знает. Это глупость, что вы говорите.
Она еще очень молода. Порой он забывал об этом, разговаривая с ней.
– Я тридцать лет изобретал планы, чтобы управлять событиями. И узнал, что будущее – это не дрессированная собака. Ничто не происходит, как мы планируем. Целесообразность – самая обманчивая из советчиков.
– И все же приходится выбирать. – Анник перевернула нотный лист, затем другой. – Я должна выбрать.
– Тогда не пытайся угадать будущее и сделай это. Делай, что считаешь правильным, здесь, в эту минуту. И это, внучка, ты способна отличить.
Невыносимая тяжесть знания, которое она носила, отразилась в ее глазах. Только проблеск. Затем она села за фортепьяно и открыла крышку.
– Если б я даже могла вас понять, хотя и не понимаю, я бы не послушала. Вы скажете что угодно, вы с Греем, чтобы получить желаемое.
– Ты не из тех женщин, которым лгут безнаказанно. Что бы мы ни сказали, решишь ты сама. Надеюсь, мудро.
– Я вежливо разговариваю с вами, потому что обучена уважать возраст и седину. – Она извлекла несколько громких диссонансов, чтобы доказать свое положение. – Вы уверены во мне. Большая ошибка с вашей стороны. Я коварная женщина. Я дам ровно столько информации, сколько захочу, не больше. И сделаю это, но собственному усмотрению и в нужное мне время.
Впечатляющая женщина, как сказал Пакстон. Слава Богу, Роберт знал, как с ней обращаться.
Анник начала разбирать «Прелюдию до-мажор» Баха. Конечно, ее руки не могли быть неуклюжими, однако слуха, увы не было. Гальба выбрал красную софу, заведомо неудобный предмет мебели, закрыл глаза и принял свое наказание.
Музыка резко стихла. «Они едут».
Анник встала, хотя не бросилась к окну. Вобак превосходно ее обучил. Молодая девушка, с нетерпением ожидающая возлюбленного, была еще и опытным; агентом, который не делает ошибок.
Теперь Гальба тоже услышал, что они подъезжают. Когда наемный экипаж остановился, из дома вышел Ферпосон, чтобы их встретить. Гальба краем глаза увидел, как Анник расслабилась, впервые за эти долгие часы.
Он вернулся. Разве не глупо было волноваться за опытнейшего Грея, когда он выполнял какое-то мелкое поручение? Любовь сделала ее идиоткой.
Гальба притворился, что не заметил ее слабости, но Анник не обратила внимания на изысканную вежливость.
Первой вошла Маргарита, за ней Грей и Эйдриан. Она выглядела настолько довольной собой, что одно это свидетельствовало об успехе.
– Сделано! – Эйдриан бросил трость на стол, а на нее метнул шляпу. – Гладко, как шелк. О чем я и говорил.
– Я сама видела ребенка, он спал. Она поправляется. Все согласны отпустить ее с отцом, хотя он и мошенник.
– Войти. Украсть кого-нибудь. Выйти. – Глаза у Эйдриана сияли. – Я люблю такую работу.
Последним вошел Дойл, на этот раз изображающий бродягу в кожаной куртке и шейном платке с яркими точками.
– Лазарус рассержен. Главным образом на этого молодого дурака.
– Я сердил его и прежде.
– Удивляюсь, как ты сумел оставаться в живых так долго, если…
Маргарита вручила ему стакан вина и поцеловала в губы при всех. Это был нешуточный супружеский поцелуй, и он похоже, для них дело обычное.
– Мэгги, тебе нравится, когда он в грязной одежде, верно? – Эйдриан уклонился от ее кулачка. В веселом настроении он походил на жужжащую муху. – Должно быть, это напоминает любовную связь с конюхом. Попробуй как-нибудь, когда он гуляет во Франции.
– Ты, Хокер, мой мальчик, как-нибудь получишь по заслугам, – ответил Дойл. – Нечего советовать Мэгги, с кем ей иметь любовную связь, у нее своя голова на плечах.
Маргарита засмеялась:
– Я предпочитаю хорошо одетых любовников, но женщина моего возраста не может быть разборчивой. Думаю, и этот станет довольно милым, когда я отмою его дома.
Эйдриан направился к Джайлсу и помог ему налить вино.
– Лазарус не перерезал мне горло, контрабандисты в большом долгу перед нами, а Служба осталась в стороне. Боже, иногда я даже удивляюсь себе!
А Грей подошел к ней, словно в комнате никого не было, и вложил ей в руку бокал. Но как она вообще могла о чем-то думать, если он уже раздевал ее взглядом?
Эйдриан поднял бокал:
– За шпионаж. Меч без клинка…
– …и без рукоятки, – закончил Гальба. – Мои поздравления. Вы хорошо поработали.
Анник подняла бокал вместе со всеми. Как легко влиться в это товарищество, притвориться одной из них. Пора, давно пора бежать из этого дома. Ее одолевали беспокойные мысли. Она чувствовала, как постепенно тает ее уверенность. Каждую ночь она спала в объятиях Грея и явно становилась валлийкой. Скоро ей вообще не захочется уходить.
Скоро она, возможно, поверит британцам и выдаст им секреты. Именно этого ждут от нее Грей и все остальные.
Маргарита бродила по комнате, и солнечный свет пятнал ее голубое платье, когда она шла мимо окон. Тонкие шторы раздувались от ветра, то прилипая к решеткам, то опадая. По улице ехала карета. В их сторону. Замедлила ход.
Анник насторожилась. Странно. Что-то не так. Если проходить мимо окна, Маргарита в профиль могла быть любой женщиной. Любой целью.
– Мэгги, ты отбрасываешь тень, – сурово предупредил Дойл. – Уйди от окна.
Карета на улице. Замедляет ход. Не то…
Эйдриан уже взял Мэгги за руку. Пуля влетела в окно, и Мэгги камнем упала на пол.
Выстрел был сигналом. Окна начали взрываться одно за другим. Осколки резали воздух, как миллион дротиков. Анник упала на пол, спрятала лицо, сверху каскадом валились разбитые стекла. Ее руки начали кровоточить. Выстрелы. Хаос.
– Мэгги!
Голос Эйдриана перекрыл грохот.
– Не ранена, Дойл. Она не ранена.
Ложь. Анник видела кровь на голове Маргариты. Но поняла, что Эйдриан имел в виду, – Мэгги не убита.
Снаружи ржали испуганные лошади, копыта стучали по булыжникам.
Кругом все сотрясалось и падало, комната была разорвана на части, с потолка сыпалась штукатурка. Анник поползла вперед. Женская одежда не годилась для этого. Никакой защиты от разбившегося стекла, она порезалась. Свинец шлепнулся на ковер в дюйме от ее лица, шальные пули ударялись о решетки, кирпич, мраморный подоконник. Маленькие кусочки металла несли смерть. Везде.
Пауза. Затем три выстрела в быстрой последовательности. Новая пауза. Это была перезарядка. Анник торопливо ползла к наружной стене.
Девять отдельных выстрелов – первый залп. Еще три – второй. Ружья и винтовки, не мушкеты. Возможно, три или четыре человека.
Она подползла к Мэгги, которая, видимо, не пострадала, если не считать царапину на голове. Лицо было в крови. Но сейчас все в крови. От дождя стеклянных осколков. Мэгги; разумно откатилась к стене под окном, самое безопасное место в настоящий момент. Эйдриан сидел на корточках перед ней, закрывая своим телом, поднятый нож – как холодное черное пламя.
Второй нож он бросил ей, слава Богу. Анник устроилась рядом, тоже прикрывая Мэгги от пуль. Теперь время бояться. Время наблюдать за дверями в эту комнату. Скоро те люди метут сюда ворваться. Хорошо бы ей иметь два ножа.
К ним подбежал Дойл с пистолетом наготове.
– Мэгги, ты ранена?
– Нет. Только упала.
Новый залп. Свинец изрешетил обои. Фортепьяно приняло на себя прямой удар и шумно умерло.
Дойл вытянул шею, чтобы посмотреть в разбитое окно, и крикнул Грею:
– Одна карета. Люди внутри. Один сверху. На улице никого!
Дойл, как и Эйдриан, прикрывал ее своим телом, – вежливость большой ценности в этот напряженный момент. Вот в чем было преимущество работы с профессионалами. Анник облегченно вздохнула, когда увидела, что у всех кровь только от порезов. Но как долго это могло продолжаться, она не знала.
Два выстрела в быстрой последовательности. Затем еще. Красная бархатная софа со свистом выпустила воздух. Перья из нее присоединились к летавшей в комнате пыли от штукатурки. Гальба сидел в углу, не мешая действовать своим оперативникам.
– Четыре стрелка и кучер, – объявил Грей.
Он, как и Анник, считал интервалы между выстрелами. Он лежал, упираясь локтями в пол, прикрывая главный вход. Классическое армейское положение. И то, как он игнорировал летающие над ним пули, тоже было чисто армейской привычкой, говорившей о том, что Грей побывал во многих сражениях.
– Все отсюда! – крикнул он. – Все в коридор.
Джайлс вынимая ключи, тот привстал, чтобы отпереть дверь. Мальчик был слишком юн и думал, что он бессмертен.
– Ложись, дурак! – Грей схватил его, толкнул за бывшую софу. – И не высовывайся.
Он ждал, считая. Двойной взрыв потряс комнату. Легко, будто скользнув между пулями, Грей бросился к стене, где свисали остатки лампы, и повернул бронзовый подсвечник. Внутри стены мягко двинулась задвижка, и открылась дверь.
– Джайлс, Энсон, сюда, – приказал Грей, – в убежище. Дойл, прикрой вход. Анник, Мэгги может идти?
– Она не ранена. Только порезалась.
Стол выбрал именно эту минуту, чтобы накрениться и упасть на пол, увлекая за собой единственную оставшуюся невредимой лампу.
– Уберите ее отсюда. Эйдриан, со мной.
Мэгги, когда ее никто не прикрывал, доказала способность ползать с похвальной быстротой. Гальба толкнул Джайлса впереди себя в убежище – маленькое, без окон, темное, но спасающее от пуль. Анник толкнула туда Мэгги, захлопнула дверь и встала к ней спиной.
Грей поймал ее взгляд, одобрительно кивнул и направился в глубь дома, оставив ее последней защитницей тех, кто находился в убежище. Ее Грей был совершенно хладнокровным и еще более опасным в такие моменты.
Анник встала на колени и пригнулась. Пули влетали в фасадное окно, и ей совсем не нравилась мысль, что одна из них может попасть в нее. Входная дверь была хорошо видна. Дойл в прихожей возьмет на себя первого нападающего, она – второго, что, возможно, даст ему время на перезарядку.
Затем пистолетные выстрелы раздались на улице, как будто трещали сосновые дрова в камине. Это Грей обогнул дом и стрелял в карету. Дойл тут же вскочил и начал стрелять из окна, потом присел, чтобы перезарядить пистолет. Анник слышала, что карета отъезжает, и через минуту огонь прекратился.
Тишина. Она неподвижно ждала, Дойл тоже не менял положения – спиной к стене, пистолет у груди. В убежище не раздавалось ни звука. Все они были люди опытные.
– Это я! – крикнул с улицы Грей. – Не стреляйте. Когда входная дверь открылась, это действительно был Грей, не кто-то еще, в кого она должна метнуть нож, поэтому Анник встала и медленно выдохнула. Она не думала, что напавшие задержатся, когда по ним открыли стрельбу.
Первым из убежища вышел Гальба, непреклонный и грозный:
– Кто-нибудь ранен?
– Стиллуотер растянул лодыжку. Фергюсон порезал руку. Ничего серьезного, – ответил подошедший Грей, затем осмотрел лицо Анник. – С тобой все в порядке.
Он сказал это так, словно она была одной из его людей. Значит, он не считает ее штатским человеком вроде Джайлса и Мэгги. Положив пистолет на стол, он вынул носовой платок, чтобы остановить кровотечение у нее на лбу. Дойл вытащил осколки стекла из волос Мэгги, после чего заключил ее в свои медвежьи объятия. С улицы доносились весьма образные ругательства мужчин.
Леблан проделал весь путь до Лондона, чтобы убить ее, не боясь гнева Сулье, зная, что британскую разведку очень интересуют события в Брюгге. Теперь он станет еще отчаяннее. Он совершил преступление на улице, где играют дети, куда могли каждую минуту выйти из домов женщины. Какой же он подлец!
– Кто-то, – сказал Гальба, – оскорбил меня. Леблан?
– Леблан, – кивнул Грей.
– Да, Леблан. – Ей было очень больно сознавать, что она принесла несчастье этому дому. – Его первая попытка.
