Глава 11

Дойл соорудил омлет, использовав для него свежие яйца и масло из гостиничной корзины, а также грибы из леса. Месье Дойл был не только хорошим кучером, но и отличным поваром, подумала Анник. Видимо, он многое умел делать.

Грей сидел рядом, близко, но все же не прикасаясь к ней. Она постоянно чувствовала на себе его взгляд, пока обдумывала побег, намеченный на сегодняшний вечер.

– Ты понравилась хозяину гостиницы, – сказал Дойл. – Мы даже получили горшок сливок для твоего кофе, потому что ты с удовольствием пила его утром.

– Я всегда привлекаю внимание хозяев гостиниц. – Анник поставила тарелку на одеяло и взяла свой кофе. – Они чувствуют во мне отличную кухарку, Я считаю, и вы такой же выдающийся повар. Омлет превосходный, тем более для приготовленного на костре, а это невероятно трудно сделать. Я бы даже не пыталась.

Она не упомянула кофе, не такой хороший, как омлет, очень крепкий и горький. Возможно, на Дойла повлияли дневные события и вечером у него получится лучше. А может, потому, что он не француз и просто не умеет делать настоящий кофе.

– Хочешь такую же булочку, которая тебе понравилась утром? – спросил Дойл. – Ты не слишком устала, чтобы поесть?

– Нет. Вытаскивать пули из английских шпионов не составляет особого труда.

Анник сомневалась, что платье, которое на ней сейчас, приличнее испорченного ею. По оценке Грея, оно зеленого цвета и прикрывает все, что нужно. А Дойл сказал более развернуто: оно цвета молодой дубовой листвы и настолько респектабельно, что она выглядит сорокалетней матроной. Но Анник не настолько глупа, чтобы верить на слово любому из этих англичан.

Съев большую порцию омлета с хлебом, она удовлетворенно прислонилась к дереву и пила кофе. Она полностью расслабилась, не чувствуя, хотя бы на короткое время, ни раздражения, ни страха. Анник давно научилась ценить каждую минуту дарованного ей покоя.

– Знаете, Грей, мне здесь нравится. Это место кажется очень старым. Тут побывало много людей.

– Цыган?

– Да. Цыган. Я не должна называть их своими, поскольку больше не принадлежу к ним. Я не могу вернуться. Здесь уже нет места для женщины вроде меня. – На миг ее пронзила боль, и она покачала головой. – Думаю, этот лагерь из древних. Цыгане приходили сюда очень-очень давно. Может, сотни лет назад.

Грей был в странном настроении, словно чего-то ждал. Он уже поел и теперь попивал красное вино со сложным лесным запахом. Ей пока не предлагал.

– Я впервые за месяц помылась. Какое наслаждение чувствовать себя чистой после того, как долго живешь в грязи. Я ходила вниз по течению к заводи. Она не широкая, но глубокая, с чистым песчаным дном. Они там плавали, женщины и дети, я уверена. Дальше по течению должны быть камни, где стирали белье.

– Полагаю, вода холодная?

– Нисколько. Мне даже не хотелось вылезать, но ведь нельзя провести всю жизнь в лесной заводи. Дойл оставил мне прекрасное мыло. Из чего оно сделано? Лаванда?

– Не знаю. Он где-то украл его.

– Конечно. Глупый вопрос.

Анник опять выпила кофе. Казалось странным вот так сидеть рядом с Греем и разговаривать о бытовых делах, как старые друзья. Она этого не ожидала.

– Вам нравилось жить у цыган?

– Да. Может, я была юной. Не знаю. Но среди них я чувствовала себя абсолютно счастливой. Я просыпалась в таком лесу, как этот, или в полях, впереди был целый день и никакой работы. Все делается как бы само собой. Отвести лошадей к реке, собрать хворост для костра, найти еду в лесах и полях. Или танцуя в городе. Я не такая уж хорошая танцовщица, как вам рассказывала. Зато, Грей… вы даже представить себе не можете, как я жонглировала. – Пауза.

– Думаю, вы это умеете делать очень хорошо.

– Дойл расскажет вам о моем жонглировании. Я уверена, он знает всю историю моей жизни. Я была несравненной. А еще лучше я бросаю ножи. Я даже сейчас, не видя, могу попасть в маленькую птицу на этом дереве. Не знаю, как ее называют по-французски. У цыган для нее другое название.

– Это вьюрок, Анник.

– Да, теперь буду знать. Даже сейчас подходящим ножом я могла бы попасть в эту птицу один раз из десяти. Если б мне хотелось поесть вьюрков. Нужно быть очень голодной, чтобы есть вьюрков.

– Тебе не нравится кофе, мисс? – спросил Дойл. – Наверное, я сделал его слишком крепким.

– Нет-нет. – Она выпила остаток кофе до гущи и позволила забрать у нее чашку.

– Не знаю, может, я и сам начну пить кофе вместо чая, если мне придется часто приезжать сюда. Ты собираешься научиться в Англии пить чай, мисс?

– Я и сейчас иногда пью чай, когда желудок со мной не спорит.

– Так-то лучше. Вам уже надоело говорить, что вы не собираетесь в Англию, – сказал Грей.

– Если вы, месье, воображаете, что я говорю и думаю одно и то же, значит, вы очень глупы, в чем я сомневаюсь. – Анник снова прислонилась к дереву.

Эйдриан беспокойно заворочался, и Грей подошел к нему. Она вынуждена была слушать очередную скучнейшую проповедь насчет сна. Однако, как ни странно, пока он бубнил, Эйдриан настолько успокоился, что можно было делать операцию. Позже она обязательно спросит Грея о том, как он это делает. Позже, когда не будет такой уставшей. К ее досаде, он продолжал говорить, а ей хотелось расслабиться и отдохнуть. Но через какое-то время его голос стал привлекать ее внимание не больше, чем жужжание пчел.

Днем на поляне было тепло. Дойл ходил взад-вперед, убирая посуду или подбрасывая топливо в костер. Фыркали привязанные лошади. Все запахи, все звуки были такими, какими и должны быть.

Когда она была юной и одевалась мальчиком, чтобы следовать за армией, иногда приходил Вобан. Они садились в поле или в лесу вроде этого и разжигали маленький костер. Он приносил, если мог, еду, поскольку она всегда была голодной. Она ела и докладывала ему обо всем, что видела, а Вобан хвалил ее и отдавал приказы. На час или два она чувствовала себя в безопасности. Вобан защитил бы ее ценой своей жизни.

Иногда приходил Сулье, элегантный даже в лохмотьях или солдатской форме. Он тайно привозил ей из Парижа конфеты, причем с такой осторожностью, словно это были секретные документы. Он смешил ее. И всегда мог дать ей хороший совет. Большего хитреца, чем Сулье, она не встречала.

Теперь он в Лондоне, стал начальником всех французских шпионов в Англии. Он играл роль открытого агента. Все знают, что он работает на тайную полицию, и никто его не трогает. По давнему соглашению (кто знает, насколько давнему?) в каждой столице должен быть открытый агент. В конце концов, ведь нужен же хотя бы один человек, к которому могли прийти британцы, чтобы заплатить выкуп за матросов или агентов, попавших в руки французов, или передать совершенно секретное и личное послание от правительства к правительству. Сулье, видимо, нравилась такая работа, он любил политические игры. Ему нравилось рисоваться под носом военной разведки, когда они не могли его тронуть.

– Сейчас ты спокойно отдыхаешь, делаешься сильнее. Боль уходит очень далеко. Ты в безопасности, где ничто не может тебя коснуться. Боль далеко. Она не коснется тебя.

Анник дремала на солнце, убаюканная хорошей едой и голосом Грея. Он говорил с южным акцентом. Так говорил ее отец. Это язык, на котором она говорила ребенком. Она вытянулась, зевнула и устроилась поудобнее. Кора дерева за ее спиной была совсем не шершавой. Наоборот, мягкой. Немного погодя к ней подошел Грей и остановился. Анник опять зевнула.

– Вы странный глава подразделения.

– Он хорошо знает свое дело, – сказал Дойл.

Потом Грей завернул ее во что-то мягкое и теплое. Оказывается, в свою куртку. Она пахла им. Анник вдруг поняла другое.

– Вы дали мне наркотики?

– Да, – признался он.

Было слишком поздно что-либо предпринимать.