Глава 11

Утром по замку, словно весенняя буря, пронеслась молва: сестра Элоиза всю ночь молилась в старой часовне. Это благодарность за удивительную находку и возвращение сокровищ Уитмора, говорили одни. Ходатайство за их несчастного лорда и за грядущий расцвет Уитмора, предполагали другие. Молитва о предстоящем браке, считали те немногие, кому было известно о миссии «Знатока мужчин». Но только один человек знал об истинном состоянии ее души, когда она всю ночь молилась в часовне, — этим человеком был граф, погруженный в бездонную пропасть тоски и вряд ли сказавший хоть слово с тех пор, как он покинул винный погреб.

Вечером он забрался на верхнюю площадку недостроенной башни и, шагая взад-вперед под лунным светом, пил вино из маленького бочонка, который они притащили с собой. В его мыслях и сердце царило смятение. Он поддался самым низменным человеческим инстинктам — возложил руки на монахиню, посланную испытать и оценить его характер, поведение, нравственные качества. На праведную сестру. На невесту Всевышнего.

И не имеет значения, что она не сопротивлялась, даже не протестовала. Он был рыцарем, поклявшимся блюсти кодекс чести и защищать ее как свою ближайшую родственницу. Но только успела погаснуть лампа, он, забыв про честь и клятвы, бросился на нее, словно похотливый самец. Он должен быть ей благодарен по гроб жизни, если она не выдвинет против него обвинения в королевском или церковном суде.

Перил одним махом выпил целый кубок вина.

Изнасилование монахини. Вполне достаточно, чтобы прямиком отправиться в ад. Хотя едва ли Всевышнему потребуются еще какие-то причины, поскольку большую часть жизни его душа и так не знает покоя. Он дрался и убивал в сражениях, вел грубую, кровавую жизнь солдата. Он уже не помнил, когда в последний раз исповедовался, принимал святое причастие, не помнил ни одной молитвы. Но вечные муки, уготованные ему в аду, вряд ли окажутся страшнее мук страстного желания и отвращения к себе, которые он испытывал в данный момент.

На следующее утро он ничем не отличался от людей своего замка, храпящих после ночной попойки, и вошедший в его спальню Майкл с сочувственной гримасой вылил ему на голову кувшин холодной воды.

— Не мешало бы тебе придумать для этого чертовски важную причину! — взревел граф, отфыркиваясь и тряся головой.

— Сестра Элоиза. — Его слова пронзили мозг Перила, как метательное копье соломенную мишень. — Она в зале. Она хочет тебя видеть.

— Мне нужен гонец, — объявила Элоиза, поднимаясь, чтобы встретить его, когда он вошел в зал.

Должно быть, она сидела на одном из спасенных ими стульев, руководя служанками, которые чистили и натирали воском доставленную из подвалов мебель.

— Гонец? — Он был уверен, что лицо у него под щетиной побледнело. — К кому?

— К настоятельнице монастыря Добродетельных невест. — Она достала запечатанный кожаный мешочек и вложила ему в руки. — Это следует отправить немедленно.

Граф молча смотрел на послание, сознавая, что держит в руках свой приговор. Это был ее отчет аббатисе. Стук молота в его мозгу вдруг смолк, и от внезапной тишины i олова у него закружилась, а желудок взбунтовался. Когда он поднял глаза, сестра Элоиза уже шла к выходу. Ему очень хотелось спросить ее о содержании отчета, но он боялся, что, если откроет рот, едва ли сумеет произнести что-нибудь вразумительное.

Подойдя к двери, она повернулась и с безопасного расстояния посмотрела на него. Даже его налитые кровью глаза увидели в ее взгляде напряженность, однако голос был ясным и решительным.

— Кроме того, вы должны послать эскорт.

Когда в тот же день рыцари Майкл и Саймон вместе с Паско, Уильямом Райтом, Теренсом-лучником и отцом Бассетом отбыли в монастырь, все люди Уитмора стали строить догадки. Добродетельная сестра наконец убедила графа жениться, чтобы снять проклятие. Ночное бодрствование монахини объясняется тем, что Господь указал ей путь к сокровищам замка, спрятанным в старых подвалах. Их лорд обещал восстановить часовню в благодарность за найденные ценности. Граф теперь достаточно богат, чтобы послать за невестой. В каждом слухе было зерно правды, и эти зерна, приукрашенные людской молвой, разрослись до целого урожая.

Она все сделала правильно, говорила себе Элоиза, стоя у окна башни и глядя на всадников, скакавших к побережью. Она провела долгую, тягостную ночь в часовне, моля Господа о прощении за ее легкомыслие, эгоизм, за пренебрежение долгом ради собственных постыдных желании.

Сначала Элоиза пыталась обвинять графа: это он первым начал ее целовать, надеясь, судя по всему, скомпрометировать перед окружающими. Но потом ничего такого не сделал, даже старался защитить от позора, так что вина за ее унизительное поведение лежит только на ней самой. В конце концов, это было не преднамеренное действие, а скорее минутный порыв, вызванный темнотой, который, если говорить честно, не показался ей совсем уж низменным или оскорбительным. Граф всего лишь нежно прикоснулся к ней… так, как в последние две недели ей очень хотелось прикоснуться к нему.

Это делало ее положение весьма двусмысленным. И не менее опасным. Нужно срочно послать за невестой графа, закончить испытывать его характер — и ее собственный тоже, — до того как действительно произойдет нечто постыдное.

Элоиза села, взяла пергамент, гусиное перо и написала аббатисе подробный отчет о качествах графа как мужчины и предполагаемого супруга. И при этом расхваливала его как могла. Когда утром Перил появился в зале, она по его виду поняла, что он провел столь же мучительную ночь.

Да, ее решение было верным.

Позже, руководя слугами, выносившими из подвала ограду алтаря, она увидела Мэри-Клематис в полном облачении, которая с сияющим лицом бросилась к ней.

— Я слышала, ты отправила в монастырь сообщение! — радостно прощебетала она. Когда Элоиза кивнула, подруга, тяжело дыша от волнения, спросила ее: — Он справился? Он получит невесту?

Элоиза изобразила небрежную улыбку.

— Я просила графа отправить сообщение, а также эскорт.

— Правда? — Взвизгнув, Мэри-Клематис заключила ее в объятия. — Какое счастье! Его сиятельство получит невесту… люди получат достойную госпожу… Уитмор вернет себе будущее… и мы вернемся домой. — Она перевела дух и повернулась посмотреть, что работники несут в дом. — Это похоже на алтарь!

— Так оно и есть, — ответила Элоиза. Невидимая рука, сжимавшая ее грудь, сейчас слегка разжалась, позволив снова дышать. — Я рассказывала тебе про часовню… Так вот, мы нашли все убранство. Иди и посмотри.

Заброшенная часовня очаровала Мэри-Клематис.

— Пожалуйста, Элли… Я со дня приезда ничего тут не делала, только лежала на кровати и была тебе обузой. Я хочу помочь. Разреши мне тоже приводить в порядок часовню. Если мы поторопимся, его сиятельство сможет произнести в ней свои брачные клятвы!

Стиснув зубы, Элоиза поспешила на помощь одному из работников, у которого возникли проблемы с длинной и тяжелой оградой алтаря. Мэри-Клематис весело последовала за ней и восхищенно смотрела на тщательно отполированное ореховое дерево.

— Оно так красиво, Эл… сестра Элоиза. Я уверена, Элайна просто влюбится в него, — простодушно произнесла она.

Тяжелая ограда выскользнула из ослабевших пальцев Элоизы и упала прямо на ногу ее лучшей подруги.

Элоиза была слишком занята, чтобы ужинать в зале, — она руководила уборкой и побелкой кладовой для хранения продуктов. Следующие несколько дней еду для нее приносили Роксана и Джоанна, поскольку она или надзирала за уборкой помещения, в котором была устроена часовня, или вместе с главной ткачихой Эдит ломала голову над сборкой французского ткацкого станка, найденного в подвале, или ухаживала за Мэри-Клематис, лежавшей с перевязанной ногой, на которую Элоиза уронила ограду алтаря.

Перил, уехавший с несколькими своими людьми по важным делам, тоже пропустил ужин. В первый раз он велел подать ему сыр с хлебом в комнату, а на следующий вечер, задержавшись в деревне, чтобы побеседовать с кузнецом, он вдруг обнаружил, что поглощает еду, приготовленную двумя поварами, которых недавно выгнал из своей кухни. Его сиятельство не только оценил качество еды в открытой ими таверне, чем успокоил их оскорбленную гордость, но и заметил, что Твит весьма умело варит ячменный эль. Граф тут же предложил ей с Хесси вернуться в замок и хозяйничать в пивоварне. Обе с радостью согласились и, чтобы отпраздновать это событие, открыли бочку своего лучшего напитка.

Если бы он мог столь же легко уладить все и с сестрой Элоизой!

Когда граф через два дня наконец появился в зале, он был совершенно не готов к царившей там деловой активности: служанки шили столовое белье и начищали подсвечники, мужчины расставляли мебель и развешивали новые знамена, обнаруженные в подвалах. А в центре всего этого хаоса стояла, как всегда, надзирающая за ними сестра Элоиза.

Запахи пчелиного воска, свежего тростника и сушеного клевера заставили графа внимательно оглядеть зал, где за два последних дня произошли разительные перемены. Стены оттерли песком от сажи и гари, каменные полы отмыли щетками, новые стол и стулья заново отполировали, яркие гобелены и знамена развесили на балках и по обеим сторонам камина. Красота!

Граф перевел взгляд на Элоизу.

Какого черта она продолжает надзирать, чистить зал, приводить в порядок Уитмор? Он направился к ней, решив выразить свою благодарность и, может быть, принести свои извинения. Но его опередила Роксана, появившаяся из кухни с рослым молодым парнем, который нес тяжелый холщовый мешок.

— Прошу меня простить, сестра. — Роксана сделала неловкий реверанс в сторону лорда. — Но я подумала, что вам лучше взглянуть прямо сейчас. Это Адам, подмастерье резчика.

Молодой человек неуклюже поклонился. Когда повариха слегка подтолкнула его, он, поставив мешок на пол, вытащил оттуда миску, кубок и ложку… потом еще несколько ложек. Изделия из отличной твердой древесины отличались искусной резьбой и были украшены изображением графского герба.

— Кто все это сделал? — удивленно спросила Элоиза.

— Мастер велел мне делать ложки, и я… я просто… я думал… Ну, я один раз был в зале, видел герб его сиятельства…

— И ты сам все сделал?

Заметив ее восхищение, парень смущенно кивнул.

— Они замечательные! У тебя еще есть другие работы? Они заговорили о том, что для зала нужно еще много разных вещей, и в частности неплохо бы смастерить большой сундук на ножках, где будет храниться столовое белье, над которым сейчас трудились несколько швей.

— У тебя настоящий талант, Адам, — похвалила парня Элоиза, похлопав его по руке. — Употреби его с толком, и твоя семья разбогатеет, а лорд будет тебя уважать.

Когда молодой резчик, покраснев от гордости, отправился на кухню, Элоиза почувствовала, что ей требуется вся ее сила воли, чтобы повернуться к графу.

— Вы тоже обладаете талантом, сестра Элоиза. Вы способны выявлять хорошее в других людях… по крайней мере в большинстве из них. Но вот я, кажется, показываю вам только свои худшие стороны.

— Пожалуйста, милорд… — Она заметно напряглась и опустила глаза.

— Нет, вы должны меня выслушать, сестра. Вы проявили ко мне большее милосердие, чем я заслужил… и я хочу, чтобы вы знали… Я постараюсь быть хорошим и достойным мужем любой, кого бы мне ни прислала аббатиса.

— Я уверена, что настоятельница сделает мудрый выбор. — Элоиза заставила себя улыбнуться.

— Как она сделала и в первый раз. — Граф отступил, не зная, куда ему девать руки, — так ему хотелось прикоснуться к ней. — Я надеюсь, что буду хотя бы наполовину таким же хорошим мужем, как вы монахиней, сестра Элоиза.

— Мы все обязаны служить Господу на предназначенном для нас пути, милорд. Даже если это, возможно, не совсем тот пучь, который бы мы выбрали сами.

Когда она снова повернулась к служанкам, занятым шитьем, граф мог бы поклясться, что видел в ее глазах слезы.

Да, Бог, если он существует, непостижим в своем упрямстве… Он тянет людей туда, где нет места ни их склонностям, ни желаниям их сердца.

Жертва — так у них это называется. Что, по мнению церкви, спасает и облагораживает человечество. С отвращением фыркнув, Перил направился в сравнительное здравомыслие конюшен, в общество своих бессловесных собратьев.

Благодаря попутному ветру и дьявольской скачке эскорт доставил письмо Элоизы в монастырь всего за четыре дня. Однако аббатисе потребовалось время, чтобы его прочесть. Она сидела, размышляя, в своей комнате, подолгу молилась в часовне, совершала длительные прогулки по цветущим весенним полям. Очевидно, послание сестры Элоизы вызвало у нее потребность в созерцании.

Майкл с Саймоном пошли к отцу Бассету за объяснением такого промедления. Отец Бассет пошел к сестре Арчибальд. Сестра Арчибальд весьма неохотно завела об этом разговор с аббатисой.

— Всегда очень нелегко, сестра Арчибальд, решить судьбу молодой женщины. Но Элоиза, чего я, собственно, и ожидала, ухитрилась осложнить все еще больше, — заявила настоятельница.

— Осложнить? — нахмурилась сестра Арчибальд. — Что же такое она тебе написала?

— Она пишет о мужчине в столь ярких выражениях… Нет, лучше взгляни сама. — Аббатиса протянула ей пергамент и ждала, пока старая монахиня прочтет убористо исписанные страницы.

— Но она явно пытается дать ему справедливую оценку. Это не просто фразы. Она говорит, что он упрям и горд, не любит просить о помощи… Да, вот здесь она несколько возвышенна и цветиста… «Чувствуя страдания своих людей, он борется изо всех сил под тяжким грузом собственного долга… безгранично смел, ничего не страшится, даже смерти, когда защищает бедных и слабых». — Тут старая монахиня нахмурилась и вытянула руку, чтобы лучше видеть страницу. — О!

На краю листа виднелись следы слез.

— Действительно «о». — Аббатиса выглянула в окно, на миг подставила лицо солнцу, затем снова повернулась к сестре Арчибальд. — Кажется, ты всегда говорила, что мечтаешь совершить паломничество в Кентербери? Думаю, теперь самое время. По пути можешь доставить его светлости невесту.

— И кого ты собираешься ему послать?

Настоятельница исчезла в своей спальне и вскоре вышла оттуда с маленьким деревянным ящичком. Когда она вложила его в руки старой монахини, та, подняв крышку, насмешливо заглянула внутрь, а затем удивленно посмотрела на подругу.

— Ты в этом уверена?

— Абсолютно.

— О Господи, — тяжело вздохнула сестра Арчибальд.

В Уитмор наконец пришла весна с теплыми ливнями, принесшими одновременно зло и благо. Дороги утонули в грязи, зато напоенные влагой посевы дали щедрые всходы на недавно вспаханных полях.

Известковый раствор, которым побелили маслобойню, ручьями стек на дорогу, зато смыло также нечистоты и сор с других хозяйственных построек. Река и пруд разлились, зато бочки и кадки наполнились свежей водой. Потом дождь прекратился, выглянуло солнце, и все в Уитморе, казалось, ожило.

Но только не душа Элоизы.

Она продолжала трудиться с раннего утра и до позднего вечера, и где бы она ни появлялась, люди тепло приветствовали ее, с воодушевлением говорили о предстоящей женитьбе их лорда и о снятии «проклятия». Когда бы ни заходил об этом разговор, она закрывала глаза, думая о монастыре, о том, насколько легче станет ее жизнь, если она обуздает свое упрямое, непокорное сердце и пожертвует наконец эту надоевшую массу волос Господу.

Перил тоже чувствовал себя не в своей тарелке, когда ежевечерне сидел за столом рядом с сестрой Элоизой и притворялся, что внимательно слушает ее отчет о новых достижениях в Уитморе.

Уткнувшись взглядом в миску, он старался представить на ее месте какое-нибудь кроткое и послушное создание, обожающе устремившее на него свои прозрачные карие очи. Картина эта его совсем не удовлетворила, и граф представил себе гибкую, податливую, достигшую брачного возраста соблазнительницу, взирающую на него с тайным желанием. Ощутив досаду, Перил заменил этот образ на молодую изысканную аристократку, которая будет все время презрительно фыркать, давая ему понять, что он имеет гнусную привычку валяться в навозе.

Когда через педелю в зал ворвался конюх с новостью, что на северном пастбище исчезли три новорожденных жеребенка от их лучшей кобылы, граф даже испытал облегчение: наконец-то возникла проблема с четвероногой, а не с двуногой представительницей женского пола.

Затем наконец до него дошло, что он, похоже, настолько сосредоточился на подготовке к приезду невесты и восстановлении своего хозяйства, что, вернув родителям Теда, ослабил бдительность и допустил новое похищение.

Лишь теперь, после другой серьезной потери, он приказал своим людям седлать коней и отправился вместе с ними прочесывать окрестный лес и пастбище.

На следующее утро в замок прискакал Майкл Даннолт с эскортом, однако граф еще не вернулся, и новость об их приезде сообщила подруге Мэри-Клематис, с трудом ковылявшая по территории замка.

— Элли! Они здесь! — закричала она, и ее грудь бурно вздымалась от волнения. — Сэр Майкл и сопровождение… Невеста здесь!

Сердце у Элоизы остановилось.

Невеста здесь.

Подняв юбки, она бросилась к залу. Перед дверями стояла большая повозка, запряженная ослом, а по ступеням уже поднимались три фигуры в черных одеждах. Первым ее заметил Майкл, и монахини, проследив за его взглядом, повернулись к ней.

— Сестра Арчибальд! — Элоиза бросилась к старой монахине на шею, и та со смехом терпела ее пылкие излияния чувств. — Сестра Мэри-Монпелье! Сестра Розмари! — Обняв по очереди каждую из них, Элоиза огляделась. — Что вы тут делаете?

— Ну, дитя мое, ты же знаешь, что я всегда хотела совершить паломничество в Кентербери, — ответила сестра Арчибальд и потрепала ее по щеке. — Так вот наша добрая аббатиса, получив твой отчет, решила, что сейчас это очень удобно сделать, поскольку нам предоставили эскорт для нашей безопасности.

— Какая забота с ее стороны, — пробормотала Элоиза и снова огляделась. — А невеста его сиятельства — где она? Вы же привезли ее с собой?

— Давай поговорим об этом в более подходящем месте, — хладнокровно ответила старая монахиня, бросив взгляд на Майкла.

Наверное, она хотела сообщить ей нечто такое, что не предназначалось для чужих ушей, и Элоиза с растущим страхом повела сестер в восстановленную часовню. Однако там находился отец Бассет, который громко и с жаром возносил благодарственные молитвы за свое вновь обретенное святилище.

В конце концов они нашли уединение в одной из заново обставленных комнат.

— Что случилось? Где невеста графа? — выпалила Элоиза, едва за ними закрылась дверь. — Я послала аббатисе отчет с положительными оценками и рекомендацией прислать ему невесту.

— Да, да, моя дорогая. Твой отчет произвел большое впечатление на аббатису. Она поняла, что ты весьма обстоятельно изучила его характер, особенности и супружеские возможности. — Сестра Арчибальд подошла к ней и успокаивающе похлопала по руке. — Аббатиса действительно прислала ему невесту.

— Правда? И кто она? Где она? — спросила Элоиза, раздраженная загадочным поведением монахини.

Сестра Арчибальд повернулась к сестре Розмари, которая достала из-под своего облачения маленький деревянный ящик и протянула ей.

— Она здесь. — Сестра Арчибальд со спокойной улыбкой вручила его Элоизе.

Та открыла маленький замочек и, подняв крышку, увидела небольшой серебряный диск на ручке, похожей на щетку для волос. Но, перевернув его, она обнаружила, что с другой стороны это было зеркало из превосходно отполированного металла. Элоиза в замешательстве посмотрела на монахинь.

— Где же невеста? — Она снова заглянула в пустой ящик, затем под него, думая, что не заметила чего-то важного. — Это какая-то шутка? Я посылала за невестой… для графа, а вы привезли мне…

Она вдруг побледнела от мелькнувшего у нее подозрения, которое в следующий момент было подтверждено сестрой Арчибальд.

— Посмотри в зеркало, Элоиза, и ты увидишь невесту графа.

Зная, кого она там увидит, но все же надеясь, что произойдет чудо, Элоиза посмотрела. И увидела, разумеется, собственное лицо. Побледневшее от недоверия, с расширенными от ужаса глазами.

— Я?!

— Да, ты, девочка.

Ноги у Элоизы подкосились. Сестры тут же усадили ее на скамью под большим окном, и пока одна поддерживала ее, другая вытащила пузырек с нюхательной солью, чтобы привести ее в чувство.

— Но это же нелепо… это полный абсурд. Я — монахиня. Я ни за кого не могу выйти замуж.

— Ты — послушница, Элоиза. Ты еще не приняла обетов и не пожертвовала свою земную жизнь Господу, — наставительно произнесла Мэри-Монпелье.

— Но я — представительница монастыря, и я выполняю здесь служебные обязанности. Я приму свои обеты, когда вернусь… так мне говорила аббатиса.

— Конечно, для тебя это потрясение, я знаю. — Сестра Арчибальд села рядом с ней. — Но аббатиса провела три дня в молитвах, и ее ответ подсказан Господом. Ты выходишь замуж за графа. Это приказ аббатисы.

— Но я ведь монахиня. Почти. Я обещала свою душу, свое умение церкви и Господу. Давно уже решено, что мое призвание быть в монастыре. Правда, я не всегда являла собой образец послушания, но мои попытки усовершенствовать работу в конце концов приносили хорошие плоды. — Голос у Элоизы сорвался, и она умоляюще сжала узловатые руки сестры Арчибальд. — Я знаю, аббатиса убедится, насколько меня изменила работа в Уитморе. Я многому тут научилась и обещаю, что если мне позволят вернуться в монастырь…

— Элоиза, — прервала ее мольбы сестра Арчибальд и повернулась к монахиням. — Не могли бы вы ненадолго оставить нас, сестры? — Когда дверь закрылась, она высвободила руки и погладила Элоизу по щеке. — Выслушай меня, девочка. Решение принято, и тут ничего изменить нельзя. Если ты ценишь свою преданность нашему Ордену и нашему монастырю, ты обязана подчиниться решению аббатисы и выйти замуж за графа.

— Но я — монахиня, — в отчаянии повторила Элоиза, чувствуя, что ее мольба не находит отклика. — У меня не было намерений выходить замуж, я собиралась когда-нибудь стать аббатисой. Монастырь — вот мое настоящее место.

— Пойми, девочка, аббатиса никогда не позволит тебе принять обет, — грустно ответила сестра Арчибальд. — Ты слишком упряма, любознательна и беспокойна для монахини. Ты слишком живая, искренняя и порывистая, чтобы связать себя нашими старинными правилами. Твое место здесь, а не в монастыре, дитя мое. Теперь мы будем за тебя спокойны.

Ее жизнь с сестрами… ее учение, ее работа, ее мечты… порицания, которые следовали за ее попытками усовершенствовать некоторые монастырские работы, неодобрение на лицах сестер… Она думала, что это обычные трудности, выпадающие на долю послушниц. А вдруг это знак того, что в душе она не монахиня? Что она никак не связана с ними?

Может, она была чужой в том месте, которое всегда считала своим домом?

Боясь, что невыносимая тяжесть этого открытия раздавит ее, Элоиза выскочила из комнаты, слетела с лестницы, обогнула главный зал и, выйдя за ворота, побежала. Она бежала по дороге, затем по полям и, только оказавшись в лесу, пошла шагом. У ручья она села на поваленное дерево и наконец дала волю слезам.

Когда рыдания постепенно стихли, Элоиза легла на ствол упавшего дерева и стала смотреть сквозь молодую листву в небо, голубизна которого заметно потемнела, ибо солнце уже начало опускаться к горизонту.

Она понятия не имела, где находится, однако сейчас это не имело значения. Ужас и смятение, царившие в ее душе, затмили все остальные чувства.

Если она не монахиня, то кто? Если Господь ее не хочет, кому она нужна? Господь не принял ее извинений… покаран за вопиющие прегрешения в твердости и непорочности ее сердца. Но если бы она не позволила графу Уитмору слегка поколебать ее преданность своему призванию, вернулась бы она домой, чтобы принять постриг?

Теперь граф вынужден будет разделить с ней ее наказание. Он приехал в монастырь за невестой, преисполненной высочайшей добродетели, а получил жену с таким набором отрицательных качеств, что ее в конце концов под благовидным предлогом изгнали из монастыря. Она даже не хотела думать о реакции графа на это решение.

Граф принимал ее советы и руководство, думая, что она была монахиней, имеющей полномочия от монастыря и самого Господа. Что он подумает теперь, узнав, что в действительности она только господний прихлебатель?

Когда тени уже значительно удлинились, Элоиза услышала неподалеку всхрапывание лошади и быстро скользнула за дерево. Наверняка эти всадники — люди графа, которых он послал найти ее, чтобы излить на нее праведный гнев. Она начала отступать по прошлогодней листве вглубь, стараясь двигаться бесшумно, однако наступила на сухую ветку. Громкий треск эхом разнесся среди деревьев. Тогда, сжав покрывало у подбородка, чтобы скрыть белый апостольник, Элоиза ринулась прочь. Сзади слышались голоса и топот лошадей, продиравшихся сквозь заросли. Всадники были уже совсем рядом, когда чья-то рука ухватила ее и втащила в большое дупло. Ладонь крепко зажала ей рот, и хотя Элоиза пыталась сопротивляться, ее усилия оказались напрасными.

— Тихо! — услышала она чей-то шепот. — Это не те мужчины, которым безопасно попадаться в лесу. Особенно женщине!