Глава 13

Когда после обеда Эйдан вошел в гостиную в отведенных им роскошных покоях, Ева сидела за небольшим секретером. Она подняла голову и сказала, что пишет своей семье в Рингвуд. Он предполагал, что ее семья включает в себя осиротевших детей, тетушку, вероятно, также гувернантку с ребенком и, вполне возможно, свирепую экономку, слабоумного парня и всех остальных странных обитателей дома, находившихся на ее попечении. Он бы нисколько не удивился, если бы Ева послала сердечный привет своей лохматой дворняге. Эйдан опустился в глубокое кресло и наблюдал за Евой. Он собирался спуститься вниз за книгой, но передумал. Полковник не привык к праздности. Фрея была приглашена к кому-то на обед. После обеда Ева оставила его с братьями за бутылкой портвейна, но Аллин вскоре ушел в клуб встретиться перед балом с друзьями. Позднее Вулф тоже собрался куда-то – навестить свою любовницу, как подозревал Эйдан. Он тоже мог бы уехать с Аллином в клуб, где, без сомнения, встретил бы знакомых и приятно провел там час или два.

Но у него была жена, которая ради него осталась в Лондоне, хотя он этого не хотел, да и она сама не хотела. Ей некуда было пойти, разве что в театр, поскольку ее еще не представили обществу. Эйдан постукивал пальцами по ручке кресла. Ева закончила писать и отложила письмо в сторону. Затем она встала, подошла к дивану и достала из мешочка свое рукоделие, и все это – не глядя на Эйдана.

– Вы меня раздражаете, – через несколько минут сказала она.

– Я? – Он перестал барабанить пальцами по столу и, нахмурившись, посмотрел на ее склоненную голову. – Почему?

– Вы все время молчите. И смотрите на меня.

Молчит? Он? Когда он вошел, Ева сидела к нему спиной и писала письмо. Неужели она ожидала, что он начнет с ней болтать? Она сама не произнесла ни слова, пока не закончила письма, и до этой минуты продолжала молчать.

– Прошу прощения, – сказал он.

Теперь она, нахмурившись, посмотрела на него.

– Вы когда-нибудь улыбаетесь? – спросила Ева.

Какого черта? Конечно, он улыбается. Но почему он должен смеяться, ухмыляться, хихикать все время без всякой на то причины?

– Я никогда не видела вашей улыбки. Ни разу.

– Кажется, для улыбок нет особых поводов, – заметил он.

– Очень жаль. – Она снова склонилась над своим вышиванием.

Черт! Она подумает, что он имеет в виду их брак и ее общество. Но ведь он остался дома, с ней, не так ли? И вчера вечером тоже никуда не ушел.

– Я убийца, – резко произнес он. – Я убиваю, чтобы самому остаться в живых. И в этом нет ничего веселого.

Ева подняла голову, ее рука с иголкой застыла в воздухе. Эйдан нахмурился. Зачем, черт подери, он это сказал? Он давно гнал от себя эти мысли и никогда и ни с кем не делился ими, тем более с женщиной.

– Вот, оказывается, каким вы себя видите? – удивилась Ева. – Убийцей?

Ему вдруг захотелось ее встряхнуть, лишить этого самодовольного спокойствия, свойственного большинству англичан, очевидно, потому, что ужасы войны были так далеки от них. Они чувствовали себя в безопасности на своем острове.

– Говорят, каждая женщина влюблена в мундир, – сказал он. – Теперь я убедился, что в Англии все поголовно, и мужчины и женщины, влюблены в мундир, если он британский, прусский или русский. Все любят убийц.

– Но вы сражались против тирании, – возразила она, – за освобождение многих стран и множества живущих в них людей из когтей жестокого тирана. В этом есть нечто благородное и правильное, даже если при этом приходится убивать вражеских солдат.

– В будущем году или через год может случиться, что нашим врагом станет Россия, или Австрия, или Америка, а союзником будет Франция. Британцы, конечно, всегда на стороне добра и справедливости. На стороне Бога. Бог говорит на языке британцев, вы об этом знаете? А точнее, на языке образованных англичан, принадлежащих к высшему классу.

Она воткнула иголку в шитье, но не сводила глаз с Эйдана.

– Я – убийца, – повторил он. – Огромное преимущество быть солдатом в том, что меня, конечно, никогда не повесят за мои преступления. Наоборот, меня будут чествовать и будут мне льстить. А дамы по-прежнему будут влюбляться в меня, несмотря на то что я уже женат и даже не умею улыбаться.

О чем, черт побери, он разболтался? Он чувствовал отвращение к себе и боролся с подступавшими к глазам слезами. Ему хотелось, пока он не выглядит полным идиотом, вскочить и, не оглядываясь, броситься вон из комнаты или чтобы Ева опустила глаза и занялась своим вышиванием. Он не помнил, когда еще вот так раскрывал свою душу, разве что когда-нибудь в детстве.

– Мне очень жаль, – наконец сказала Ева. – Я такого и представить себе не могла. Наверное, потому, что вы кажетесь таким… Я не понимала. Не вызвано ли это тем, что мы закрываем глаза на истинную суть происходящего, когда одна армия защищает свободу нации от другой армии? И мы забываем, что армии состоят из живых людей с подлинными чувствами и переживаниями? А Перси чувствовал то же? Он никогда ничего не говорил. Да и не сказал бы, я думаю.

– Простите меня. – Полковник встал, отвернулся от нее и уставился на холодные угли в камине. – Я ответил глупостью на простой вопрос, почему я не улыбаюсь, мадам. Без сомнения, потому что я – Бедвин. Вы когда-нибудь видели, чтобы Бьюкасл улыбался?

А давным-давно он улыбался. В детстве они с братом были озорниками, издавали воинственные вопли и смеялись.

Окружающий мир казался им чудесным, удивительным и нескончаемым миром забав. В то время они были самыми близкими и самыми неразлучными друзьями.

Но Ева не позволила ему отклониться от темы.

– Почему же вы стали военным? – спросила она.

– Все вторые сыновья аристократов так поступают. – Эйдан глубоко вздохнул. – Вы этого не знали? Старший сын – наследник, второй – армейский офицер, третий – священник.

Только Ральф избежал судьбы третьего сына.

– Но как же вы служили три года с такими чувствами? – спросила Ева. – Почему вы не оставили армию? Вы же, видимо, очень богаты и не стеснены в средствах.

– Существует такая вещь, как чувство долга, – ответил Эидан. – Кроме того, вы не правильно меня поняли. Я не сказал, что мне не нравится воевать, а только то, что моя жизнь, жизнь убийцы, мешает мне улыбаться каждой глупой шутке.

Ева не ответила, и он повернулся к ней. Она снова шила, хотя ему показалось, что ее рука слегка дрожит.

– Как прошли ваши примерки сегодня? Вам понравилось? – поинтересовался полковник.

На этот раз, к его облегчению, ему удалось отвлечь ее мысли.

– Невероятно, но я должна буду надеть каждую вещь только один раз за время моего короткого пребывания в Лондоне. Леди Рочестер и мисс Беннинг заверили меня, что я выбрала только самое необходимое. Это ужасно. Мне страшно подумать, каковы будут счета, особенно с учетом вcex аксессуаров – туфель, перьев, вееров, шляп, ридикюлей, носовых платков и прочего.

– Вам не следует об этом беспокоиться, – сказал Эйдан. – Мои карманы, как вы только что заметили, набиты золотом.

Она удивленно подняла брови:

– Я сама оплачу свои счета.

– Я вам не позволю, мадам. – Он был вызывающе надменен. – Я буду одевать вас и оплачивать все расходы, пока вы живете у меня.

– Нет, не будете! – Ева воткнула иголку и отложила свое рукоделие. Два красных пятна вспыхнули на ее щеках. – Ни в коем случае, полковник. Я вполне способна заплатить за себя. И не желаю слушать…

– Мадам, – его глаза сузились, – это не подлежит обсуждению. Вы – моя жена.

– Нет! – Она широко раскрыла глаза. – Вы можете приказывать своим солдатам, но не мне. Я не позволю командовать собой ни вам, ни герцогу Бьюкаслу, ни маркизе Рочестер – никому! Я приехала в Лондон по своей воле. Я осталась здесь добровольно, вопреки вашему желанию. Я сама приняла леди Рочестер в качестве своей наставницы. Я приехала и остаюсь здесь не как какое-то низшее существо, которое надо натаскать так, чтобы оно не опозорило славное имя Бедвинов, а как равная, желающая отплатить добром за то добро, которое вы сделали для меня несколько недель назад. Я сама заплачу за свои туалеты.

– Разве вы не моя жена? – Эйдан как будто не слыхал ее последних слов. – Существует запись в церковных книгах, свидетельствующая о том, что вы лжете. Вы носите на пальце мое обручальное кольцо. Вчера вы вступили со мной в брачные отношения. Сегодня, возможно, в вашем чреве растет наш сын или дочь. И вы хотите, чтобы это дитя было незаконнорожденным?

Ева заметно побледнела. Думала ли она о возможности зачатия? По правде говоря, Эйдан тоже не думал об этом, пока эта мысль не пришла ему в голову прошлой ночью, когда он пытался заснуть, один в своей постели.

– Это маловероятно, – сказала она.

– Но возможно. – Он сделал глупость, поддавшись своему желанию. Если будет ребенок, они окажутся навеки связаны более крепкими и нерушимыми узами, чем просто узы брака. Он не позволит, чтобы его ребенок вырос безотцовщиной.

Ева хотела снова заняться рукоделием, но оно больше не лежало уже на коленях. Тогда она до боли стиснула пальцы.

– Мне не следовало приезжать, – сказала она. – Мне не следовало поддаваться убеждениям герцога. Ведь это не правда, что свет осудит вас, если меня не будет рядом с вами?

– Кто знает? – пожал плечами Эйдан. – Многие считают, что бессердечность и даже жестокость у Бедвинов в крови. Хотя все, кто немного знаком с историей нашей семьи, знают, что для Бедвинов мужчин было делом чести относиться к женам с уважением и заботой. Полагаю, именно поэтому большинство из нас женятся поздно или не женятся совсем.

– Вы бы остались дома вчера или сегодня вечером, если бы не мое присутствие? – спросила Ева.

– Вероятно, нет, – признался он.

– Уверена, что нет, – сказала она, вставай. – Я иду спать, полковник. Я устала. А вы можете куда-нибудь поехать, если желаете. У вас есть братья и сестры, сослуживцы и друзья. Не стоит сидеть дома ради меня.

– Вы – моя жена, – повторил он.

Ева тихо и невесело рассмеялась и отвернулась.

– Ева! – произнес он. Она резко повернулась к нему.

– Если нам предстоит провести вместе несколько недель, нам надо бы отбросить все эти «мадам» и «полковник». Меня зовут Эйдан.

Она кивнула.

– И может быть, – добавил он, не задумываясь над разумностью своих слов, – нам следует эти недели жить как муж и жена. Вчера нам было так хорошо. А впереди у нас обоих еще много лет монашеского воздержания.

Ева опустила глаза, раздумывая над его предложением. Весь день Эйдана преследовала мысль, что они женаты, что несколько недель они будут жить в одних апартаментах, где только гардеробные отделяют их спальни друг от друга, что вчера они уже были близки, но, очевидно, второго раза не будет. Слава Богу, он был здоровым, с естественными потребностями мужчиной. Он не знал, как он справится с другой традицией рода Бедвииов – все его мужчины, женившись, добросовестно хранили верность своим женам. Но оставались еще эти несколько недель.

– Конечно, – он заставил себя ее предупредить, хотя, без сомнения, Ева сейчас думала именно об этом, – шансов забеременеть у тебя будет больше.

Ева подняла на него глаза, и он был потрясен их выражением, которое он не мог бы определить. Может быть, раздумье?

– Думаю, мне бы этого хотелось, – сказала она. – Я согласна.

Ей хотелось, чтобы это случилось? Она хотела ребенка? Значит, он ошибся в своих предположениях, когда женился на ней? Она все еще не потеряла надежду найти мужчину, полюбить его и выйти замуж? Она хотела нормальной семейной жизни и детей? У него мелькнула мысль о ее любовнике или любовниках в прошлом, его до сих пор удивляло, что у нее они были. Эйдан поспешно подавил свое любопытство. Если она хотела выйти замуж, у нее была такая возможность. Кем бы ни был ее любовник, он не бросился ей на помощь несколько недель назад, когда муж ей был так необходим.

– Тогда я приду к тебе сегодня, – сказал он; – через полчаса.

– Да. – Она кивнула и снова отвернулась.

Возможно, у нее будет ребенок. Эта мысль упорно не выходила из Евиной головы. Может быть, она уже беременна. Или, если это не так, то, вполне возможно, это случится за эти три недели, а потом она вернется в Рингвуд одна. Она окончательно отказалась от мечты о счастье, когда поспешила выйти замуж, решив не дожидаться возвращения Джона. Сейчас эту мечту сменила другая.

Ева всегда страстно желала иметь детей. Вероятно, именно поэтому, когда ей было девятнадцать, она, возможно, приняла бы предложение Джошуа, несмотря на то что не испытывала к нему никаких романтических чувств. И это желание было причиной того, что, когда ей исполнился двадцать один, она предложила Д-кону открыто объявить об их тайной любви, длившейся уже год, графу и графине, рискуя навлечь на себя их гнев. А сейчас, через четыре года разлуки с Джоном, уехавшим в Россию, она начала беспокоиться, что уходит лучшее для деторождения время.

– Нет, оставь их распущенными, Эдит, – сказала она горничной, которая, расчесав ей волосы, приготовилась заплести их на ночь в косы. – Мне не нужен чепчик.

Их взгляды встретились в зеркале, и обе покраснели. Эдит отвернулась, чтобы повесить серое шелковое платье, которое только что сняла Ева.

Появление в ее жизни Бекки и Дэви было истинным утешением, думала Ева, входя в спальню и закрывая за собой дверь. Она приютила их только потому, что ей было больно видеть их бездомными и никому не нужными. Но прошло совсем немного времени, и они стали ей родными. Такими они и оставались для нее – ее собственными детьми. Когда они вышли от мисс Беннинг и отправились по магазинам покупать разные вещи, она вывела маркизу из себя, то и дело останавливаясь, чтобы купить то хорошенький капор для Бекки, то крепкие сапожки для Дэви, и она должна была непременно купить матросскую шапочку для Бенджамина.

Как же она соскучилась по детям, подумала Ева, ставя свечу на столик подле кровати. Дни, проведенные без них, тянулись бесконечно долго. Но может быть, эти недели дадут ей еще одного ребенка – на этот раз младенца, выношенного ею, вскормленного ее грудью. Он будет плакать всякий раз, требуя тепла ее рук и ее молока. Это было бы так чудесно, что даже страшно думать об этом. К тому же в ее распоряжении всего несколько недель. Она не должна слишком надеяться.

В дверь постучали, и все мысли о ребенке мгновенно исчезли из ее головы. В спальню вошел Эйдан в парчовом темно-голубом халате и домашних туфлях. Он выглядел, как всегда, огромным, мрачным и суровым. И в то же время он показался ей чрезвычайно привлекательным. Почему, она не могла понять. Он не был красивым в обычном понимании этого слова. С широкими плечами и мощным торсом он не походил на статую бога. Но ей не терпелось снова почувствовать его прикосновения, ощутить его внутри себя и испытать истинную страсть.

Возможно, подумала она, это потому, что она увидела муки и страдания, скрытые под этой суровой внешностью, увидела человека, чей мрачный вид объяснялся его страданиями. Он всю сознательную жизнь посвятил исполнению долга – перед королем, страной, и при этом чувствовал себя убийцей. И неожиданно ее охватила волна нежности.

– Только не позволяй тете Рочестер уговорить тебя обрезать волосы, – попросил Эйдаи, подходя к Еве и пропуская сквозь пальцы прядь ее волос. – Они так хороши.

Ее волосы с мягким каштановым оттенком не привлекали внимания так, как если бы они были светлыми, рыжими или черными. Но они были густыми и блестящими, и сейчас, свободно падая Еве на плечи, они сияли золотом и медью. В простой белой ночной сорочке, под которой вырисовывались ее длинные стройные ноги, она выглядела великолепно. Эйдану хотелось бы смотреть на нее с таким же равнодушным интересом, с каким он смотрел на своих случайных любовниц, но он входил в ее спальню с особым чувством, ибо это была спальня его жены. Их соединял не просто секс, а супружеские отношения, как он уже говорил Еве.

Он наклонился и крепко поцеловал ее. От нее пахло розами и мылом. Но Ева положила руки ему на плечи и слегка отстранилась, не позволяя ему крепче прижать ее к себе.

– Я говорила тебе, – сказала Ева, – что я никому не позволю мною командовать, касается ли это моих волос или чего-то еще. Даже тебе.

– Надеюсь, мы не будем снова обсуждать твои счета? – спросил Эйдан. Ему не приходило в голову, что Ева захочет сама их оплатить. Он все еще воспринимал это как оскорбление, которое она, вероятно, бессознательно нанесла ему.

Она вздохнула и покачала головой:

– Не сейчас. Об этом мы поспорим завтра.

– Прекрасно, – сказал он. – Сегодня у нас будет ночь любви. Скажи мне, ты не из тех женщин, которые боятся наготы? Ты не упадешь в обморок, если я тебя раздену? И если я сниму халат, не погасив свечей?

Под халатом у него ничего не было, но он не хотел заставлять Еву смотреть на него, если она предпочитает, чтобы все происходило в темноте и под одеялом. Накануне они не гасили свечей, но тогда они почти не раздевались.

Она утвердительно кивнула.

Расстегнув пуговки, он снял с нее рубашку. Хотя Эйдан никогда не был поклонником женской худобы, он понял, что она очень красива. Ева была стройной, гибкой, с гладкой как фарфор кожей и с вполне женственной фигурой. Высокая небольшая грудь, розовые соски, отвердевшие от холода или от смущения, а может, от желания.

Он развязал шелковый пояс и сбросил халат на пол. В отличие от нее его нельзя было назвать красивым. На его теле не было лишнего жира, но он сознавал, что огромен. Он всегда старался не причинять женщинам боли, Шрамы от многочисленных старых ран, большой нос, черные волосы и глаза, смуглая кожа – все это должно было вызывать отвращение у некоторых женщин. Но Ева призналась, что вчера она получила огромное удовольствие. Ему теперь не надо прятаться от нее.

Он взял ее за плечи и, держа на некотором расстоянии, поцеловал ее. Ева задрожала. Он поднял голову и следил за выражением ее лица, а его руки скользили по ее телу, сначала по груди, затем все ниже и ниже.

– Она слишком маленькая, – сказала Ева, тоже следившая за его лицом.

Значит, она не уверена в своей сексуальной привлекательности.

– Для чего? – спросил он. – Чтобы кормить ребенка? Сомневаюсь. Чтобы доставить удовольствие мужчине? Нет. Видишь, они мне как раз по руке.

Она смотрела, как он приподнял ее грудь и обвел пальцем отвердевшие соски. Затем наклонился и губами прижался к одному из них. Он чувствовал, как напрягается и возбуждается его тело.

– О! – воскликнула она, выгибаясь ему навстречу.

– Нам лучше лечь, – поднял он голову, – и пусть горят свечи. Ты не против? Но я могу и погасить их.

Ева колебалась, и по выражению ее глаз он понял, что она предпочла бы темноту.

– Пусть горят, – сказала она…

Она была прекрасной настоящей женщиной, охваченной страстью. Она пахла мускусом, розами и мылом. Под его ласками она раскрылась как цветок в лучах солнца, жар ее тела и прерывистое дыхание свидетельствовали о наслаждении, которое она испытывала. Трижды за эту ночь они сливались в экстазе, и он отдавал ей свое семя.

Завязывая пояс халата, Эйдан смотрел на Еву. Она проснулась, когда он осторожно освободился из ее объятий через несколько часов после того, как они в третий раз принадлежали друг другу. Ей было жаль, что он покинул постель так рано.

– Который час? – спросила она.

– Около шести, – ответил он. – Я всегда встаю рано. Я обещал Фрее и Аллину покататься с ними верхом в Гайд-парке. А ты поспи еще.

Верхом! Так рано! Что может быть приятнее? Он собирается кататься с братом и сестрой и даже не" подумал, что она тоже могла бы поехать с ними. Но все равно, она ведь не привезла свою амазонку.

– А потом я собирался заехать в клуб с Аллином, а оттуда к конезаводчику. Аллин хочет присмотреть лошадей для покупки. Однако если я тебе нужен…

– Нет, – сказала она. – Осталось всего четыре дня До моего представления королеве. Леди Рочестер приедет сюда после завтрака. По ее мнению, четырех дней слишком мало для того, чтобы избавить меня от деревенских привычек и научить правильно делать реверанс.

– Разве реверансы бывают разными? – удивился он.

– Видимо, да. И есть еще тысяча и одна вещь, которые я должна знать. Ты можешь развлекаться днем, как тебе хочется, Эйдан, а не торчать все время возле меня из вежливости. И вечерами ты не обязан сидеть со мной, как вчера.

Он не скрыл, что это его обрадовало.

– Как только тебя представят ко двору, – сказал он, – ты будешь обязана везде появляться. Ты, несомненно, понимаешь, что в сезон твои дни будут расписаны по минутам: визиты, поездки по магазинам, приемы, завтраки, прогулки, катание в парке, пикники и множество других занятий. А каждый вечер ты должна будешь присутствовать на балах, приемах, раутах, посещать концерты и театры. Тетя Рочестер посвятит тебя во все тонкости светской жизни.

– Да, – согласилась Ева. – Но не будь таким мрачным, Эйдан. Ты не обязан повсюду меня сопровождать – я уже знаю, что такое светские условности. Довольно и того, что меня увидят рядом и будут знать, что я твоя жена. Скоро мы освободимся от этой глупой суеты и вернемся к нашей обычной жизни.

Эйдан задумался над ее словами и затем кивнул.

– Хорошо, – сказал он, – только следуй советам моей тети, и все пройдет гладко. И еще – слушай Вулфа. Надевай яркие платья, как только тебе доставят новые туалеты. Он совершенно прав: серое тебе не к лицу.

Ева повернулась к нему спиной, натянула на уши одеяло и замерла. Несколько минут длилась тишина, затем она услыхала, как тихо открылась и закрылась дверь ее спальни.

Почему она думала, что эта ночь все изменит? Почему глупые женщины полагают, что любовь способна все изменить? Да и вчера это была не любовь. Женщины, поняла Ева, часто ошибаются, веря, что близость в постели рождается любовью. Это была лишь физическая близость, доставившая обоим громадное удовольствие. Она понимала, что все три раза он старался убедиться, что доставляет ей наслаждение. И ему это удалось.

Эйдан уехал кататься с Аллином и леди Фреей и не подумал остаться с ней.

Он поедет в клуб, а затем смотреть лошадей, и это, вероятно, займет весь день.

Когда Ева сказала, что он может уезжать и по вечерам, явно обрадовался.

Он велел ей слушаться леди Рочестер. Он велел ей слушаться герцога Бьюкасла. Еве захотелось плакать и выплакать все до последней слезинки.

Вместо этого она обеими руками схватила подушку, еще сохранявшую отпечаток головы Эйдана, и швырнула ее в дверь спальни.