Глава 16

– Ты не заметил ничего необычного в нашей Софье Алексеевне, Григорий? – сидя однажды поздно вечером в своей каюте с огромной двухспальной кроватью, проговорила Екатерина, откидываясь на спинку кресла. Фаворит в это время в библиотеке играл со своими приятелями – гвардейскими офицерами в карты; императрица благосклонно относилась к этому невинному занятию. Пользуясь его отсутствием, старшие могли спокойно побеседовать о том о сем наедине.

– Она влюблена, – без экивоков заявил князь Потемкин. – Ничем другим не могу объяснить это очаровательное сияние, исходящее от княгини.

– Но в кого? – забарабанила пальцами по подлокотнику Екатерина. – Чаще всего ее видят в обществе герцога де Лилля и графа де Сегюра, но, полагаю, она не настолько глупа, чтобы нацеливать на них свои чары.

– По знатности они равны с княгиней, – мягко заметил Потемкин.

– Разумеется, я не об этом. – В обычно спокойном тоне императрицы проскользнула нетерпеливая нотка. Екатерина взяла со столика стакан и сделала большой глоток горячей воды, что заменяло ей вечернюю рюмку. – Однако князь Дмитриев не относится к породе людей, которые сквозь пальцы смотрят на невинные шалости своих женушек. Мы не можем допустить скандала с участием иностранных послов.

– В таком случае я предложил бы дать генералу какое-нибудь ответственное поручение, – ухмыльнулся Потемкин. – И чтобы он занимался им до тех пор, пока мы не выясним, кто же сей счастливчик.

– Уж не ревнуешь ли ты, часом, Гриша? – улыбнулась императрица.

– Боюсь, что да, – тяжко вздохнул князь, но глаз его при этом весело сверкнул. – К счастью, у нас здесь нет недостатка в юных прелестницах, чтобы человек, чьи надежды рухнули, не мог найти себе утешения.

– Ну, хорошо. Значит, ты должен держать генерала как можно дальше от его жены. Я с ней поговорю… А-а, Саша! Ты выиграл? – Вся просияв, императрица повернулась в сторону открывшейся двери, где появился Александр Мамонов, явно навеселе, в своем красном мундире с расстегнутым воротником.

– Увы нет, матушка, – икнув, откликнулся он, наткнувшись на жесткий взгляд Потемкина. Князь привел месье Краснокафтанника в царскую спальню, он же мог с легкостью вышвырнуть его обратно. Вино придает бодрости, а ее императорское величество требовала от своего юного любимчика бодрости незаурядной. Потемкин не простил бы и малейшей промашки в этом деле.

– Позвольте покинуть вас, государыня. – Князь встал и подошел к ручке Екатерины, целуя пальцы. Ах, как они целовались когда-то, какие бушевали любовные страсти… Ничего этого не понять молодому человеку, который делал усилие над собой, чтобы приготовиться к предстоящим ночным бдениям.

На следующее утро Софья покинула императорскую каюту немало озадаченной. Она была подвергнута мягкому, но весьма умелому допросу, причины которого уловить не могла. Императрица интересовалась ее самочувствием, ее привычками, расспрашивала о знакомствах, которые она свела на корабле, о том, сколько времени она проводит с мужем. Ей было интересно узнать мнение Софьи обо всех знатных гостях. Софи искренне отвечала на все вопросы, при этом лучащаяся доброжелательностью Екатерина старалась не пропустить мельчайших оттенков в выражении ее лица. Да, она находит общество французского и прусского посланников наиболее приятным, но ее величество того же мнения, разве не так? Трудно остаться равнодушной к столь благородным, неординарно мыслящим, остроумным господам. Царица не могла не признать неопровержимую рассудительность своей фрейлины.

Спустя час после начала беседы Софья была отпущена. Она ушла, не имея ни малейшего представления о том, удовлетворена ли государыня беседой. И это ее очень тревожило вкупе с тайной, которую приходилось скрывать. Могла ли царица заподозрить, что у Софи есть любовник или, того хуже, что она беременна? Нет, последнее пока еще никак не отразилось ни на лице, ни на фигуре; они с Адамом вели себя предельно осторожно, чтобы не вызвать подозрений.

Тем не менее у нее на горизонте появилось другое облачко.

На следующее утро они должны прибыть в Кайдак, где к грандиозному турне присоединится принц Прусский. Основное задание Павла будет выполнено. Вполне вероятно, что у него появится больше времени на светские развлечения, которыми заполнена корабельная жизнь с утра до вечера. И он сможет проводить в обществе собственной жены столько времени, сколько пожелает.

Холодок страха вновь пробежал по спине. Он никогда не упускал случая напомнить о кратковременности ее нынешнего независимого существования. В обществе он не раз открыто говорил о желании уединиться в своем имении, как только завершится путешествие. При этом его голубые глаза с издевательской насмешкой сверлили Софи. Он словно хотел разглядеть за ее внешней невозмутимостью глубоко скрытый страх. Одна, в сельской глуши, она окажется полностью беззащитной перед его безграничной жестокостью, безмолвной свидетельницей которой будет только запуганная им до смерти прислуга. А если он еще и узнает о беременности… Боже милостивый, об этом лучше не думать. А если не удастся упросить императрицу отпустить ее в Берхольское? Высочайшее разрешение способно перекрыть любые возражения мужа, но что, если Екатерина не пожелает подарить ей несколько месяцев в деревне, необходимых для того, чтобы втайне родить ребенка, которого она носит под сердцем?

В эту ночь Софи не откликнулась на стук в переборку. Одолеваемая ужасающими картинами, которые подбрасывало обостренное беременностью услужливое воображение, она поняла, что не в состоянии сейчас встречаться с Адамом так, словно ничего не произошло. Уже ничто не могло заставить ее забыться в призрачном мире иллюзий. От того, что она поделится с Адамом своими страхами, легче не станет, только усугубит его страдания, которые он так мужественно пытается скрыть от нее.

Адам, лежа в своей каюте, озадаченно хмурился. Тонкая деревяшка хранила глубокое молчание. Весь день он был занят с Потемкиным приготовлениями к завтрашнему прибытию в Кайдак. С Софьей удалось лишь мельком увидеться за обедом. И легче от этого не стало. Она выглядела погасшей, потерянной, утратившей все свое былое сияние. Может, она заснула? Адам вперился в переборку, словно хотел пронзить ее взглядом. Этого не удалось, но зато он почувствовал, что Софи не спит. Лицо его приобрело жесткое выражение.

Узкий коридор в это время был пуст, Адам тихо как тень выскользнул из своей каюты. Смутно виднеющаяся на постели фигура слегка пошевелилась, когда он прикрыл за собой дверь.

– Ты не спишь, – негромко заявил он, подходя ближе. – Не надо играть со мной, Софи. У меня нет на это сил.

Софи открыла глаза, недоумевая, почему голос его звучит столь тревожно.

– У меня нет настроения сегодня заниматься любовью.

– Ну и не будем, – миролюбиво откликнулся он. – Только поэтому ты не отвечала, когда я стучал? – Он присел на кровать и взял ее двумя пальцами за подбородок. – Мне кажется, дело не в этом, Софья Алексеевна. Я же не клиент публичного дома.

Краска залила ее щеки. В полумраке сердито сверкнули темные глаза.

– Как ты можешь такое говорить?

– Но ведь дело в другом?

– Конечно, – вздохнула она. – Что тебя так растревожило?

– Не что, а кто. Я же вижу твое состояние. Ты и днем была сама не своя. Я теряюсь в догадках, а ты меня избегаешь. Так что садись и выкладывай все, что тебя тревожит, пока я не вышел из себя окончательно.

– Интересно, что будет дальше, – пробормотала Софи.

– Еще немного, и ты узнаешь, – произнес он с шутливой угрозой, но Софи почувствовала, что Адам настроен серьезно. Она приподнялась на подушках и откинула с лица прядь волос,

– Мне кажется, дело в том, что завтра мы прибываем в Кайдак. Волшебное путешествие заканчивается. Это меня и расстраивает, – сказала она весьма уклончиво.

– Но от Кайдака мы поедем по твоим любимым степям, – возразил Адам. – Мы будем спать в шатрах под звездами. Милая моя, ты всегда любила природу!

– Карсты, – подавленно напомнила она. – Кареты и Павел. Он не будет так занят, когда принц Иосиф присоединится к нам.

Адам нахмурился, пытаясь понять, какая из двух причин более весома.

– Уверен, ты сможешь большую часть пути провести в седле. Надо только объяснить твою слабость императрице. А там, где этого не случится, можно ехать в открытой повозке. Так тебе будет легче. – Увидев, что она немного повеселела, Адам продолжил: – Про твоего мужа мне пока ничего не известно. Я еще не видел распоряжений на продолжение путешествия. Но ты все равно остаешься в свите императрицы, а он – под началом Потемкина. Так было положено еще в Киеве. Ничего не изменится.

– Хотелось бы верить, – снова вздохнула Софья, кладя голову к нему на плечо. – Обними меня, милый. Я чувствую себя так, будто с меня содрали кожу.

– Возьми мою, – предложил Адам, опуская ее на подушку и устраиваясь рядом. Прижавшись всем телом, он добавил: – Все, что у меня есть, любовь моя, принадлежит тебе. И кожа, и кости, и жилы.

Через двое суток блестящее общество вместе с присоединившимся Иосифом Прусским покинуло корабли и двинулось в степь. Софи верхом на изящной, резвой лошадке чувствовала себя на вершине блаженства. Плыть вниз по реке под ярким весенним солнцем было тоже, конечно, приятно, но не шло ни в какое сравнение с наслаждением от верховой езды – даже если придется использовать специальное дамское седло, в котором сидят боком. Когда она объяснила царице, что очень плохо переносит езду в карете, та с легкостью согласилась, чтобы юная фрейлина покаталась верхом, предложив лишь не сильно удаляться от императорского экипажа.

Князь Дмитриев оказался далеко не столь покладист. Завидев свою жену, смеющуюся от радости, на лошадке каракорской породы, он тут же подскакал к ней.

– Что это значит? Почему вы решили ехать верхом?

– Мне позволили ее величество, – примирительным тоном пояснила она. – Государыне известно, что я очень страдаю от езды в карете.

– Я не потерплю, чтобы вы носились по полям как дикарка, когда вся свита ее величества едет, как подобает, в каретах, – с ледяной яростью заявил князь.

– Я не ношусь как дикарка, – возмутилась Софья, хотя это и не совсем соответствовало действительности. Рука мужа изо всех сил стиснула рукоятку хлыста. Ее сердце сжалось. Но генерал умел сдерживать себя.

– Моя дорогая, вы должны понять: то, что вы делаете, неприлично. Мне придется поговорить с государыней. – Развернув лошадь, генерал Дмитриев поскакал к императорскому экипажу.

Софи осталась в полном унынии. Удастся ли ему убедить Екатерину, что воля мужа важнее прихотей его жены?

– У вас такой вид, Софья Алексеевна, словно вы лишились всего состояния! – воскликнул подъехавший князь Потемкин, бесконечно довольный собой и видом великолепного каравана. – Довольно! Я не желаю видеть печальные лица в такой прекрасный день! Грустить запрещается. Приказываю немедленно улыбнуться.

– С превеликим удовольствием, князь, – сделала слабую попытку Софья, – но дело в том, что мой муж хочет заставить меня ехать в карете.

– Что это он вздумал? Я понял, что вам от этого становится нехорошо? – переспросил Потемкин. Глаз его сверкнул яростью.

– Муж считает, что верхом – неприлично, – пробормотала она, потупив взор.

– Никогда не слышал подобной глупости! – Натянув поводья, Потемкин умчался в сторону императорского экипажа.

Софи оставалось только сидеть и ждать, покусывая губы. Если Павла вынудят переменить свое решение, он придет в бешенство, но сейчас он только и сможет прибавить еще одно прегрешение к тому огромному списку прегрешений, за которые намерен спросить с нее в полной мере, когда пробьет роковой для нее час. Но теперь она готова заложить душу хоть черту, лишь бы не мучиться в закрытой карсте.

Караван пришел в движение. Ни Потемкин, ни Павел не появлялись, поэтому Софи послала свою кобылку вперед широким шагом. Она подумала, что красиво смотрится со стороны, хотя так ехать было скучно, даже утомительно. Она наддала коленями по бокам лошадки. Та пошла рысью. Стало лучше, но ненамного. Софи оглянулась по сторонам. Кареты растянулись длинной вереницей; за ними пылили повозки с поклажей. Им не было ни конца ни краю. Вокруг на лошадях гарцевали офицеры, а также несколько гостей, предпочитавших движение сидячему образу жизни. Никто, кажется, не обращал на нее ни малейшего внимания; впереди простиралась восхитительная бескрайняя степь. Она чувствовала нетерпение своей лошадки, сдерживаемой лишь волей хозяйки. Ну кому от этого будет плохо?

Спустя три минуты Адам, который ехал с Потемкиным во главе каравана, услышал дробный перестук копыт; мимо пронеслась серая в яблоках тень, обдав его потоком ветра.

– Матерь Божья! – воскликнул Потемкин. – Это же княгиня Дмитриева!.. И какая прекрасная посадка! – И даже зацокал языком от восхищения. – Однако сомневаюсь, что муж ее способен оценить по достоинству этот побег, – усмехнулся он.

Адам, побледнев, едва смог справиться с голосом:

– Наверное, мне лучше догнать ее, князь. Царица тоже может быть недовольна.

– Да, пожалуй, ты прав, – кивнул Потемкин. – Догони, если сумеешь.

Адам пустился в галоп. На этот раз под ней не было ее неутомимого Хана, и его лошадь вполне могла соперничать с любым заурядным скакуном.

Софи, услышав стук копыт за спиной, оглянулась через плечо. Увидев Адама, она помахала ему рукой и пришпорила лошадь, приглашая посоревноваться в гонках. Адам разразился всеми проклятиями, которые знал, и безжалостно вонзил шпоры в бока лошади. Непривычная к столь недоброму обращению, она рванула вперед, быстро сокращая расстояние до скачущей впереди кобылы, которая явно начинала уставать. Софи отпустила поводья и смеясь повернулась к Адаму. В следующее мгновение смех застыл на губах, веселья простыл и след.

– У тебя что, совсем в голове ничего нет? – заорал Адам. – Как ты можешь в своем положении носиться верхом сломя голову!

– В каком положении? – искренне изумилась Софи, напрочь забыв обо всем из-за восхитительного ощущения полета по цветущей степи. Затем сообразила и охнула. – Ну и что? Я же еще не собираюсь рожать.

Адам мысленно взмолился, чтобы хватило сил сдержаться и найти слова для выражения своих чувств.

– Дорогой мой, – проговорила Софи, глядя в его побелевшее лицо и полыхающие яростью глаза. – Кажется, ты готов меня убить и закопать прямо на этом месте!

– Мне тоже так кажется, – с напряжением ответил Адам.

– Не могу не заметить, что это гораздо хуже отразится на моем здоровье, – задумчиво произнесла она, глядя на него сквозь полуопущенные ресницы.

– Тебе может показаться странным, но я лично не вижу в этом ничего смешного.

Его ледяной тон, казалось, мог пронзить холодом до костей. Самым разумным было отступить.

– Ты прав, – примирительно протянула она руку. – Это весьма неудачная шутка. Я просто соскучилась после долгого сидения на одном месте.

Адам молча повернул свою лошадь обратно. Софи, в нескольких шагах сзади, последовала за ним, размышляя, долго ли будет таять лед. Говорили, что его беременная жена погибла от несчастного случая в дороге. Это воспоминание окончательно погасило ее приподнятое настроение; она уже сожалела о своем необдуманном порыве.

Они приблизились к каравану, медленно плывущему по степи. Князь Потемкин, увидев потухшее выражение лица Софьи, а затем – хмурого полковника, решил, что граф Данилевский продемонстрировал оплошавшей княгине свое хорошо известное мастерство владения русским языком. И вполне заслуженно, подумал про себя князь, решив не вмешиваться.

– Я бы очень просил вас, княгиня, занять ваше место рядом с каретой ее величества, – произнес граф тоном, от которого повеяло арктическим холодом.

– Хорошо, граф, – покорно согласилась Софи и безропотно двинулась по направлению к экипажу государыни.

– Ты нагрубил ей, Адам? – хмыкнул Потемкин, подъезжая к полковнику.

– Из самых лучших побуждений, – кратко заметил тот. – Если бы ее муж заметил столь безобразное поведение, у него были бы все основания упрятать ее в карету.

– Да, но князю Дмитриеву некоторое время будет затруднительно следить за поведением своей жены, – заметил Потемкин, вглядываясь в подрагивающее марево. – Он отправился в Бахчисарай проследить, чтобы татары с подобающим почетом и уважением встретили свою повелительницу. – Потемкин задумчиво почесал подбородок. – Ее императорское величество настаивает, чтобы въезд в Крымское ханство происходил без сопровождения русских войск. Она убеждена, что должна показать свою уверенность в благорасположении татар. Хан уже четыре года как перешел под покровительство России. Не сомневаюсь, что прозорливость ее величества не подведет ее и на этот раз, но я на всякий случай решил, что авангард, прибывший туда, разумеется, с мирными целями, будет нелишней предосторожностью,

Адам, которому стоило больших усилий сосредоточиться на том, о чем говорил Потемкин, с почтительным одобрением отозвался об этом решении. Весь его гнев на Софью чудесным образом испарился. В отсутствие Дмитриева у них появляется новая свобода. Эта свобода – степь. Софи избавится от постоянного беспокойства, которое, как он мог догадываться, приводило ее порой в глубокое отчаяние; он получит возможность придумать какое-нибудь романтическое приключение для любимой, не опасаясь, что их достанут холодные щупальца мстительного супруга.

Часом позже Софи, грациозно гарцуя рядом с императорской каретой, вела оживленную беседу с английским послом лордом Фитцхербертом, который тоже оказался любителем верховой езды. В это время из арьергарда каравана показалась большая группа кавалеристов во главе с генералом Дмитриевым. Он подъехал к ней.

– Я должен попрощаться с вами, Софья Алексеевна. Встретимся в Бахчисарае.

От этой новости сердце ее чуть не выпрыгнуло из груди. Софи прикрыла глаза, чтобы он не заметил вспыхнувшей радости.

– Вы получили важное задание, Павел?

– Я получил задание обеспечить мирный прием императрице. – Напыщенность тона не оставляла сомнений в том, что он несказанно горд порученной миссией. Он показал рукой в сторону своего отряда. – Достаточно показать свое могущество, чтобы добиться полного повиновения, но мы должны быть готовы к любым неожиданностям.

– Я не сомневаюсь в вас, Павел, – со всей серьезностью откликнулась Софи, помня, что рядом находится британский посол. – Этой миссии вы соответствуете как никто другой. – Повернув голову в сторону лорда Фитцхерберта, она с нарочитым содроганием пояснила: – Эти татары, сэр, такая грубая и непредсказуемая нация! Они совсем недавно стали подданными ее императорского величества. Вполне возможно, что кому-то захочется выразить свое неудовольствие.

– Совершенно с вами согласен, – кивнул головой посол, разглядывая величественного генерала и его отряд. – Насколько мне известно, генерал, у вас большой опыт боевых действий в Крыму?

– В известном смысле да, – признательно поклонился Дмитриев. – Когда происходило присоединение, я воевал под командованием фельдмаршала, а потом имел дело с несколькими восстаниями.

– В таком случае наша безопасность в надежных руках, – вежливо заметил англичанин. Демонстрируя галантность, он послал свою лошадь вперед, давая возможность генералу наедине попрощаться со своей женой.

– Желаю вам как следует насладиться верховой ездой, дорогая, – мягко произнес Павел. – Тем более что это удовольствие для вас скоро закончится.

Не дожидаясь ответа, он поскакал прочь. Софи всей кожей ощутила липкие миазмы омерзения; не в силах радоваться неожиданному освобождению, она сомневалась, что в состоянии подъехать к голове каравана, где находился граф Данилевский, чтобы переброситься с ним несколькими словами, постараться растопить его лед и самой немного развеяться. Но тут появился лорд Фитцхерберт, и ей пришлось вернуться к своим обязанностям.

Ближе к вечеру караван остановился. Пассажиры высыпали из своих экипажей и разбрелись по зеленой, цветущей степи. Солнце уже пригревало не так сильно. Воздух был напоен свежими запахами цветов и трав. Вскоре из походных печек повалил дым, затем поплыли густые ароматы жарящегося мяса. Повсюду булькали кипящие самовары. Прислуга металась между прогуливающимися группами, быстро разворачивая огромный полотняный город, в котором должно было разместиться на ночь все блистательное общество. Шатры были столь же блистательны: богатые декоративные ткани были украшены серебряными кистями и драгоценными камнями, тускло поблескивающими в лучах заходящего солнца.

Софи пришлось делить шатер с двумя дамами из императорской свиты. Это не было неожиданностью, хотя она и не удержалась от того, чтобы не сморщить носик при столь явном неудобстве. Мужа нет, зато две компаньонки! Впрочем, после утреннего недоразумения Адам даже не взглянул в ее сторону, из чего она заключила, что до прощения еще далеко. Он должен быть поставлен в известность, что Дмитриев покинул процессию, поэтому Софи надеялась, что столь явное отстранение продлится недолго.

Переодевшись к ужину, она направилась к царскому шатру, который легко было отличить от всех прочих по короне и двуглавому орлу, вознесенным над украшенным драгоценными камнями полотняным сооружением. Спальню Екатерины от просторного помещения для приема гостей отгораживал занавес из дорогих гобеленов. А само помещение было обставлено в духе салонов Царского Села – летней резиденции императрицы: кресла, диваны, оттоманки, богатые ковры, полностью покрывшие землю, от которой тем не менее исходил потрясающий запах цветущей степи. Повсюду горели светильники в изящных серебряных канделябрах. Сновали лакеи с подносами, уставленными шампанским, водкой, оливками, рыбой и соленьями.

Софи присоединилась к дамам, окружавшим императрицу. Она улыбалась, разговаривала, осторожно пригубливала шампанское, но глаза ее постоянно выискивали в толпе Адама. Потом она почувствовала, как он подошел сзади. Волосы на затылке зашевелились. Слегка задев ее, он склонился в глубоком поклоне перед императрицей. Та любезно приветствовала его.

– Могу ли я предложить вам бокал фруктового сока, княгиня? – мягко проговорил он, делая шаг из тесного круга, обступившего Екатерину. – Я заметил, что вы предпочитаете сок шампанскому.

– Благодарю вас, граф. Вы очень любезны. Но мне не хочется ни того ни другого. – Она вопросительно и с беспокойством взглянула ему в глаза.

– Уж не знаю, что же мне вам предложить, Софья Алексеевна, – откликнулся он. Серые глаза его весело сверкнули. Софи вздохнула с радостным облегчением. – Я слышал, – продолжил он в полный голос, – ваш супруг отбыл в Бахчисарай?

– О да, убедиться, что все идет как надо. Это задание, для которого он годится лучше всех.

Продолжая беседу, они незаметно отделились от плотной толпы гостей. Софи принялась яростно обмахиваться веером.

– Здесь очень жарко, не правда ли, граф?

Он бросил на нее быстрый взгляд, словно хотел убедиться, что ее жалоба – не более чем уловка, повод выйти на воздух, а не духота. Но цвет лица оставался нормальным, она улыбалась.

– Глоток свежего воздуха? – предложил он руку, поворачиваясь к выходу из шатра.

Оказавшись снаружи, они некоторое время молча разглядывали удивительное зрелище полотняного города, выросшего в дикой степи.

– Смотри на Полярную звезду, – заговорил Адам будничным голосом, как о чем-то совершенно заурядном. – В том направлении небольшая рощица. Я буду тебя ждать.

– Когда? – Голос ее невольно дрогнул.

– В любое время, когда ты сможешь покинуть свой шатер незамеченной. – Голос его не изменился.

Софи подумала, что Адаму великолепно удается сохранять тайну. На обычный тон обратят внимания гораздо меньше, чем на заговорщический шепот. Она не подозревала о таких блестящих способностях. Наверное, этот опыт у него от военного воспитания.

Однако избавиться от компаньонок оказалось не так-то просто. Императрица все хорошо продумала. Желая создать княгине Дмитриевой наиболее подходящую компанию ровесниц, она выбрала ей в компаньонки известную сплетницу Александрину Оленину и более мягкую по характеру молоденькую графиню Браницкую. В выборе Александрины Екатерина преследовала и иную цель. От этой любительницы посплетничать мало что могло ускользнуть; она была крайне любопытна, ей хватало малейшего намека, чтобы очередная новость стала всеобщим достоянием. Если Софья Алексеевна о чем-то проговорится своим компаньонкам, царица незамедлительно будет об этом знать.

Пока все готовились ко сну, Софи подумала, что Александрина, наверное, просто жить не может без болтовни. Нескончаемый словесный поток так и лился из ее розового-пухлого ротика – основного и единственного, казалось, органа, представляющего ее сущность. Она словно была создана не из плоти, а из слов. Даже трудно было представить, что сон может когда-нибудь прервать этот поток, усыпляюще действующий на Софью. Слова мягко обволакивали ее, глаза закрывались сами собой. Усталость после прошедшего дня брала свое, свежий воздух приносил умиротворение и покой…

Вздрогнув, она проснулась, не понимая, что могло выдернуть ее из дремотного состояния. Этой причиной оказалась тишина, божественная тишина, нарушаемая лишь ритмичным, ровным дыханием компаньонок. В шатре было слишком темно, чтобы понять, который час. Софи выскользнула из постели, накинула халат с капюшоном и тихонько выбралась на улицу. Стояла лунная, звездная серебряная ночь. Ее часы показывали два. Ждет ли еще Адам? Плотно запахнувшись, она босиком побежала по росистой траве, держа направление на Полярную звезду. Крупные звезды мерцали и переливались над головой; впереди смутно начала вырисовываться темная купа деревьев. Трава колола подошвы. Она бежала со все нарастающим волнением. Ждет ли он ее до сих пор?

Наконец она разглядела фигуру, черневшую на темном фоне деревьев. Задохнувшись, она добежала и упала ему на грудь, смеясь от счастья и одновременно прося прощения.

– Я заснула! – честно призналась она, запрокинув голову и подставляя лицо поцелуям. – Не понимаю, как это могло случиться. Эта бесконечная болтовня Александрины действует не хуже снотворного!

– Я рад, что ты отдохнула. – Откинув капюшон, он запустил пальцы в шелковистую каштановую гриву, разгладил ее по плечам и многозначительно улыбнулся. – Я бы не хотел видеть тебя уставшей.

– Ты мог бы ждать меня до утра? – Глаза ее блестели от радостного волнения.

– Вечность, – ответил он. – Пойдем дальше, в степь. – Взяв за руку, Адам вывел се из-под тени деревьев. Они оказались залиты молочно-серебристым сиянием. – Посмотри, это какой-то другой мир. Другая жизнь, – негромко проговорил он. – Оглянись.

– Вон идет караван верблюдов, – откликнулась она, почему-то представив за далекими неясными очертаниями фигуры величественных животных с гордо выгнутыми шеями. – Знаешь, в Берхольском я любила летом спать в саду. Иногда я слышала голоса ночных погонщиков караванов. Мне казалось, это так романтично, – улыбнулась она своим воспоминаниям. – Волшебный мир, в котором есть все, к чему я так жадно стремилась. Я даже не понимала и не могла объяснить, отчего меня переполняло такое невыразимое счастье… – Рассмеявшись, она закончила шутливым тоном: – Хорошо, что я не пыталась пересказывать все свои непонятные ощущения моей Татьяне, а то она быстро объяснила бы это несварением желудка и тут же накормила бы меня серой и патокой!

– А сейчас ты чувствуешь то же самое? – провел он пальцами по ее щеке.

– О да! Только теперь я понимаю, что это значит.

– Экая распутница! – притворно изумился Адам, снимая с нее халат и расстилая его на траве. – Отправиться в степь в одной ночной сорочке!

– Я не видела смысла особо одеваться, – пояснила Софи, блеснув своей шаловливой, чуть асимметричной улыбкой, от которой у него всегда заходилось сердце. – Тем более что и в сорочке не собираюсь оставаться долго.

– Бесстыдница! – Потянув за руку, он уложил ее на халат и, расставив руки, склонился сверху. – У меня есть одна мечта, которую давно хотел осуществить.

– А нельзя ее осуществить вместе? – В широко распахнутых глазах отразился блеск звезд.

– Можно, – протянул он, целуя ее в переносицу. – Но тебе отводится весьма пассивная роль.

– Рассказывай.

Вместо ответа он протянул руку в сторону и сорвал маленькую фиалку, потом – маргаритку. Немного подумав, он воткнул цветы ей в волосы.

– Я хочу укрыть тебя цветами, – пробормотал Адам. – Всю. С головы до ног.

– Совсем всю? – Сладостная дрожь прошла по ее телу.

– Да. Причем очень медленно.

Она лежала, тихонько вздрагивая, чувствуя, как жар постепенно охватывает все тело и учащается дыхание. Глаза светились счастьем. Она уже вся была охвачена желанием, умело разжигаемой страстью, обещающей небывалое, неземное наслаждение. Он стянул через голову ее сорочку. Мягкий ночной воздух словно бальзам окутал тело. Софи распростерлась на своем халате как жертва богам любви и страсти, залитая звездным светом, усыпанная нежной и хрупкой степной красотой.

Звезды потускнели, край неба порозовел, когда ночь любви подошла к своему неизбежному завершению.

– Поторопись, милая, – с ноткой нетерпения выговорил Адам, поднимая ее на ноги. – Уже слишком поздно.

Софи заправила волосы под капюшон.

– Никто не скажет, что у меня снизу одна сорочка. В этой волшебной стране никого не удивит утренняя прогулка, даже если нас кто-нибудь увидит.

– Босиком, Софи? – усмехнулся Адам, глядя на ее голые ножки.

– Люблю гулять по росе, – заметила она, проведя ногой по траве. – Совершенно естественное желание для человека, который вырос в степи.

– Не уверен, что меня это убедило бы, – откликнулся он. – Но нас все равно не должны видеть вместе.

Держась за руки, они пошли по траве к небольшой рощице. Постояв там минутку и поцеловав на прощание, он подтолкнул ее вперед, решив подойти к палаточному городу с другой стороны.

Но все предосторожности оказались напрасны, хотя оба об этом не подозревали. Князь Потемкин, чей неутомимый мозг, постоянно занятый разработкой всяческих планов и перспектив, не давал ему долго спать, тоже покинул свою постель до рассвета. В предутренней тишине его острый слух отчетливо уловил шепот и негромкий смех, причиной которого, безусловно, являлось чувственное наслаждение. Он не мог не полюбопытствовать, кто же это столь явно предается любовным утехам, которых и сам был весьма не чужд. Князь осторожно пошел на звук. Небольшое возвышение давало неплохое укрытие, которым он и воспользовался, чтобы различить голоса княгини Дмитриевой и графа Данилевского.

Удостоверившись, он деликатно ушел прочь. Подглядывать за любовниками было не в его характере. Князь направился в покои императрицы, имея самый исчерпывающий ответ на загадку Софьи Алексеевны.