Глава 11
Софи проснулась одна под толстым слоем мехов. Обнаженная, она полежала некоторое время, не открывая глаз, пока не пришла в себя. Потом медленно подняла веки и осторожно села, придерживая у горла меховую полость. Судя по слабому свету, льющемуся в маленькое слюдяное оконце кибитки, уже рассвело. От самодельной печки по-прежнему исходил жар. Значит, пока она спала, кто-то заново наполнял ее углями,
Улыбка блуждала на се губах. Так вот, оказывается, на что это похоже! Путешествие, начавшееся той звездной ночью, когда Адам впервые поцеловал ее, пришло к своему завершению Теперь начинается новое. С довольным смешком она нырнула обратно в меховую постель и крепко обхватила руками свою мягкую теплую плоть. Она чувствовала себя так, словно родилась заново. Словно все те мрачные дни и мучительные ночи, проведенные во дворце Дмитриева, она провела личинкой что бы в нужный момент освободиться от своего тесного кокона и выпорхнуть оттуда бабочкой. Теперь она стала самой собой; она поняла, что способна любить и быть любимой, способна пробуждать чувство и получать чувственное наслаждение. Она ощутила себя женщиной, женщиной до кончиков ногтей, во всем волшебстве этого понятия, она заново увидела мир, как человек, который внезапно и окончательно прозрел.
– Софья Алексеевна, вы бессовестная соня! Уже час как рассвело, – со смехом просунул голову в дверцу кибитки Адам. – Если мы хотим попасть в Берхольское в этом году, нельзя валяться в каждом подвернувшемся амбаре!
– Я бы оделась, но понятия не имею, где мои вещи, – откликнулась она, стараясь придать голосу серьезность. Она лежала, натянув на себя покрывала до самого подбородка; темные, искрящиеся любовью и чудесными воспоминаниями о прошедшей ночи глаза смеялись, как бы приглашая повторить удовольствие.
Сопротивляться им не было сил. Сознавая собственную слабость и полную несвоевременность этого желания, Адам твердо решил не испытывать себя и не забираться внутрь до тех пор, пока Софи не оденется; однако вместо этого в следующее мгновение он оказался уже стоящим на коленях у меховой постели. Дверца захлопнулась.
– Одежда твоя там, где ты оставила ее ночью, – официальным тоном сообщил он, стягивая тем временем перчатки, чтобы запустить руки под меха. – Где-то здесь.
Софи тихонько взвизгнула, почувствовав, куда направляется его рука. Судя по всему, искал он не одежду.
– Постыдитесь, полковник! Разве можно так обманывать невинную девушку?
– Невинную девушку, говоришь? – хмыкнул Адам. – Ты же лежишь на своей сорочке. Ну-ка, приподнимись! – Он сопроводил свои слова движением руки, и Софи послушно выгнулась, почувствовав под собой его ладонь. В серых глазах сверкнуло острое, неприкрытое желание. – Прекрати, Софи, застонал он, быстро вытаскивая руку. – У нас нет времени. Борис уже готовит лошадей. Тебе пора вставать, пить кофе и завтракать. Сейчас же одевайся! – Отстранившись, он протянул руку, чтобы открыть дверцу, однако при этом не отводил от нее взгляда.
– А когда у нас будет время? – деловито поинтересовалась Софи, чувствуя свое собственное возбуждение и наслаждаясь этим состоянием, не без сожаления сознавая полную невозможность удовлетворить его немедленно.
– Все зависит от того, что принесет нам грядущий день. – Адам спрыгнул на землю. – Поторопись, пожалуйста.
Продолжая улыбаться, Софи стала собирать предметы своего туалета, которые были разбросаны по всем углам. Стараясь как можно меньше раскрываться, она ухитрилась одеться, что оказалось весьма непростым делом, и наконец встала, накидывая на плечи меховую накидку. Слава Богу, под ней не видно, насколько измято ее платье.
– Адам, если мне придется провести целый месяц не переодеваясь, не знаю, на кого буду похожа, – проговорила она, выбираясь в холодное сумеречное пространство амбара. Костер горел по-прежнему, Адам возился с ним рядом. – Даже невозможно умыться.
– Кофе, – выпрямился он, протягивая ей чашку. – Думаю, чистота сейчас должна волновать нас меньше всего, Софи.
В данный момент мы не можем позволить себе столь изысканную роскошь.
Софи отхлебнула кофе, размышляя, почему она почувствовала себя ребенком, которому сделали замечание. Подняв глаза от чашки, она увидела беспокойство и сосредоточенность на его лице.
– Тебя что-то встревожило?
– Погода, – коротко пояснил он. – Борис говорит, что чувствует приближение бурана. И небо не предвещает ничего хорошего.
– В таком случае не лучше ли нам сегодня переждать здесь? – с надеждой поинтересовалась она. При всем отсутствии удобств амбар все-таки обеспечивал надежную крышу над головой и хоть какое-то тепло.
– Если мы не будем двигаться при любой более или менее сносной погоде, – нетерпеливо качнул головой Адам, – мы вообще никуда не попадем. Мы не можем провести в этой поездке вечность, а до весны ничего не изменится.
– Тогда едем! – выпрямилась Софи, допивая кофе. – Что толку стоять и волноваться попусту?
– Узнаю мою неудержимую Софи! – Суховатая усмешка Адама резко прозвучала в стылом пространстве амбара. – На завтрак у нас хлеб с медом. Ешь быстренько, пока мы с Борисом запряжем лошадей.
Пока она завтракала, багажные сумки были прочно приторочены к седлам, меховые попоны вытряхнуты и вновь уложены в кибитку. Остатки тлеющих углей Софи собрала в самодельную печку. По сравнению с предыдущим днем путешествие сулило больше удобств.
Позже, вспоминая об этой мысли, ей оставалось только посмеяться над собой. К десяти часам утра вокруг потемнело, словно наступил вечер. С каждым разом, выглядывая в оконце, Адам становился все более озабоченным и все тщательнее пытался протереть слюду, чтобы разглядеть то, что происходит снаружи.
– Не думаю, что тебе это поможет, – проговорила Софи из своего мехового кокона. – Это не грязь. Борис нюхом чует буран.
Адам что-то пробурчал, не прекращая своего занятия. Но спустя некоторое время это потеряло всякий смысл. Было такое впечатление, что их просто накрыло непроницаемой, несущейся снежной пеленой. Температура резко упала; догорающие угли в железном тазу уже не отдавали тепла. Холод сделался почти невыносимым. Софи почувствовала, как стало труднее дышать.
– Ложись на пол! – послышался во мраке резкий голос Адама. Обхватив за плечи, он подтолкнул ее вниз. – И закутайся в шкуры с головой!
– А ты?..
– И не спорь со мной!
Софи решила, что лучше, пожалуй, действительно этого не делать. Свернувшись клубочком на меховых полостях, устилающих пол, она натянула на себя остальные меховые накидки. Внутри сразу стало теплее от собственного дыхания. Сани двигались так медленно, что она даже не сразу заметила, когда они остановились.
– Не вздумай вылезать! – Резкое приказание прозвучало одновременно с ледяным потоком воздуха, ворвавшегося внутрь кибитки. Она догадалась, что он открыл дверцу; потом услышала резкий хлопок и поняла, что осталась одна.
За считанные минуты после остановки полозья саней оказались полностью заметены снегом. Адам, утопая в сугробах и с трудом различая фигуру Бориса, сидящего верхом на кореннике, пробрался вперед. Прикрывая рот рукой, он окликнул неподвижно застывшего мужика.
Ответ Бориса отнесло ветром, но Адам сам уже увидел главную опасность. Спина пристяжной стала покрываться коркой льда от не успевающего таять снега. Животное сотрясали судороги; оно покорно склонило голову в ожидании смерти. Металлические детали сбруи прожигали перчатки Данилевского насквозь.
Адам сел верхом на лошадь и взял в руки заледеневшие поводья. Ему пришлось употребить все свое умение, чтобы заставить лошадь сделать первый шаг. Борис тоже двинул свою лошадь вперед. Полозья саней высвободились из снежного плена, и они аршин за аршином продолжили свой путь. Адам понимал, что Борис, так же как и он сам, охвачен беспокойством за состояние остальных лошадей, что шли в поводу за санями. И за состояние Хана в особенности. Главное – они должны находиться в постоянном, сколь угодно медленном, но движении, чтобы окончательно не застыла кровь в жилах.
Трудно было сказать, сбились ли они с дороги. Несущийся снег все закрывал собой; казалось, они полностью потеряны в пространстве. Спустя некоторое время Адам скорее почувствовал, нежели заметил, какое-то движение сбоку от себя. С трудом повернувшись всем задубевшим телом, в белесой замяти он увидел Софи верхом на Хане; две другие лошади держались за ней в поводу. Софи изо всех сил гнала животных вперед, по снежной целине. От ярости его даже бросило в жар. Что было сил Адам закричал, надсаживая горло, приказывая ей немедленно возвратиться в кибитку. Однако онемевшие от холода губы не слушались, ветер относил прочь слова… Так или иначе Софья не обратила на него никакого внимания. Не останавливаясь, он ничего не мог сделать, а остановиться хотя бы на секунду означало только усугубить положение. Сжав зубы и холодея от ужаса, он был вынужден смириться с ее решением, с ее присутствием здесь, хотя не мог не понимать, что не пройдет и часа, и она просто окоченеет от пронизывающего холода.
Еще кошмарных полчаса, если не больше, все трое продолжали ехать рядом, пробиваясь сквозь бурю, пока Борис, с трудом подняв руку, махнул ею куда-то в сторону, в белую мглу. Адам смог различить смутные очертания крыши. Вместо пути к неминуемой гибели им открылась дорога к жизни.
Можно уже было различить вырывающийся из трубы и теряющийся в завихрениях метели дымок; потом прояснились очертания приземистого здания, без сомнения, почтовой станции. Адам не без труда выбрался из седла. Догнав Софи, он развел ее руки, мертвой хваткой вцепившиеся в конскую гриву, и спустил на землю. Борис, оказавшийся рядом, подхватил поводья и повел за собой всех лошадей вместе с кибиткой.
Адам, навалившись плечом, распахнул дверь жилища. Софи, которая не могла держаться на ногах, просто повисла на нем. Посередине просторной комнаты, в которой они оказались, пылала жаром большая русская печь. Он тут же подтащил ее чуть ли не вплотную к огню, а уж потом огляделся. Со всех сторон на него смотрели лица, множество лиц – мужских, женских, детских; двое стариков притулились около печи. В комнате царил полумрак. На земляном полу лежали и бродили кошки, собаки, копошились куры, у дверей стояла коза. Они оказались на почтовой станции самого допотопного вида, однако в ее единственной комнате, несмотря на вонь, было тепло.
– Моему слуге надо помочь с лошадьми, – с трудом заставил себя пошевелить губами Адам. Сунув руку в карман, он извлек кожаный кошелек, негнущимися пальцами достал монету и протянул ее смуглому пареньку. – Когда сделаешь, получишь еще одну.
Тот почесал затылок, спрятал монету за щеку и начал натягивать полушубок из овчины, лежавший на лавке рядом с печью.
– Очень сильный буран, барин, – проговорил мужик постарше. Если не считать Адама, он был первым, кто произнес хоть слово. И в голосе его звучал испуг. – Плохо и человеку, и скотине.
– Верно, – согласился Адам. – Подай водки. – Затем, поискав взглядом женщину, продолжил: – Вы можете дать нам какой-нибудь горячей пищи?
– Щи, барин! – тряхнула она головой в засаленном платке, словно отгоняя наваждение.
– Вот и займись этим. И мне нужно отгородить место у огня. Есть у вас ширма?
Вопрос мог показаться невероятным, но, очевидно, толстый кошелек, богатые меха путешественников и не терпящий возражений тон помогли сотворить почти невозможное. Софи, которую по мере возвращения чувствительности в конечностях начал колотить такой сильный озноб, что стучали челюсти, внезапно обнаружила себя в окружении занавесок, сотворенных из простыней, подвешенных к крюкам, торчащим из потолка. Связки лука и чеснока, свисающие с подобных крючков, придали всей сцене настолько невероятный вид, что она невольно начала тихонько посмеиваться.
– Снимай с себя все! – скомандовал Адам, перейдя на французский, не без основания полагая, что с той стороны самодельной ширмы его никто не поймет. Потом протянул ей бутылку водки. – Никогда в жизни мне не приходилось сталкиваться с таким вопиющим, чудовищным безумием! Еще полчаса – и тебе бы уже ничто не помогло. Чего ты хотела добиться своей бессмысленной отвагой? – Он яростно наклонил бутылку. Рука его дрожала. Софи поперхнулась, влага потекла по подбородку.
– Я хотела добиться того, чего и добилась, – прокашлявшись, ответила она тоже по-французски. – И не кричи на меня, Адам. Не думал же ты, что я способна бросить Хана на произвол судьбы?
– Представь себе, думал, – сухо откликнулся он и тоже сделал порядочный глоток из бутылки. – Что было глупо с моей стороны. Ну а теперь раздевайся. На тебе все задубело от мороза.
Только теперь до ее застывшего сознания дошло, зачем понадобилась ширма. Она уставилась на него широко раскрытыми глазами.
– Здесь, прямо в избе? Когда вокруг все эти люди?.. – повела она подбородком в сторону занавески, из-под которой в этот момент вынырнул, весело попискивая, цыпленок.
– Кыш! – отпихнул его ногой Адам. – Да, здесь, Софи. И немедленно. Ты, может, и не осознаешь, но одежда тебя студит. – С этими словами он принялся расстегивать крючки своей собственной накидки; отходящие от мороза пальцы болели и плохо слушались,
– Но я же не могу остаться голой! – протестующе заметила Софья, но умолкла, обнаружив, что от тепла помещения под ногами уже образовалась лужа. Ледяная сырость, казалось, просто обволакивала все тело. Она подумала, что Адам прав. Неловкими пальцами она принялась стаскивать с себя одежду и в конце концов осталась в чем мать родила. Замерзшая кожа приобрела красноватый оттенок.
– Иди сюда! – Адам, такой же голый, принялся растирать ее куском домотканого полотна. – Не предполагал, что впервые придется смотреть на тебя при таких обстоятельствах! – Он яростно растирал ее, поворачивая кругом, растирал тело, руки, ноги и продолжал бормотать при этом: – Трудно вообразить менее привлекательное зрелище!
– Ты с меня шкуру сдерешь! – взмолилась Софи. – Хочешь очистить меня, как картошку?
– Этого, я и добиваюсь, – притворно вздохнул Адам. – Никакой привлекательности. Но если не об овощах, а о тебе – как ты себя чувствуешь?
– Жива и здорова, и согрелась, – добавила она. – Ну а что дальше?
– Может, удастся раздобыть какое-нибудь одеяло?
– В нем же наверняка полно блох, Адам. Меня съедят заживо! – Присев у горящей печи на корточки, она обхватила себя руками, прикрывая грудь. – Не смотри на меня.
– Граф! – послышался из-за занавески голос Бориса. – Думаю, вам понадобится мешок с одеждой.
– Ты прав, Борис, – высунул голую руку в щель между простынями Адам. – Тебе бы следовало тоже снять одежду.
– Это я и делаю, – откликнулся мужик. – Как себя чувствует Софья Алексеевна?
– Замечательно, Борис, – подала голос Софи.
– Вы этого не заслуживаете, – осуждающе заметил тот. – После такого безумия!
– Я не могла допустить, чтобы Хан замерз! – в волнении вскочила она, взмахнув руками.
Адам, который в это время копался в запасных вещах, поднял голову и чуть не задохнулся, впервые по-настоящему увидев ее во всей красе – стройная фигура, высокая грудь, плавный изгиб бедер, точеные ножки. Она была довольно хрупкой, но развитая мускулатура, на которую он обратил внимание еще при первом знакомстве, за время заточения в Петербурге спала едва заметно.
– Адам? О чем ты думаешь? – Она подавила усмешку, не отводя взгляда от совершенно бесстыдным образом проявившегося плотского выражения его мыслей.
– Ради Бога, накинь хоть это! – протянул он атласный ночной халат, отделанный кружевами, – Нелепее положения невозможно представить! – Он начал быстро одеваться сам, думая о избе, полной людей.
– А это самое несуразное одеяние, – заметила она, поднимая полы халата и туго затягивая пояс, чтобы они не касались земляного пола. – Атлас и кружева в таком хлеву!
– Если предпочитаешь ходить голой – дело твое, – парировал Адам, облачаясь в сухие брюки, рубашку и куртку. – Борис, с лошадьми все в порядке? – поинтересовался он, выходя из-за занавески. Он снова заговорил по-русски, тон его теперь был сух и деловит, как и подобает полковнику Преображенского полка гвардии ее императорского величества.
Софи не могла не обратить на это внимания и рассмеялась про себя, раскладывая сырую одежду у печки, где та к утру без труда должна была высохнуть. Простыни сняли с крюков, и комната приобрела прежний вид. Вокруг стола и по лавкам сидела вся семья станционного смотрителя. Борис, который не чувствовал особой необходимости уединяться для переодевания, завершил свое занятие прямо у печи под равнодушным взглядом старой бабки, которая следила за чугунком с закипавшими щами.
Вскоре на простом некрашеном столе появились дымящиеся миски с супом, толстые ломти грубого черного хлеба, солёные огурцы и головки лука. Большой кувшин с квасом путешествовал вдоль стола и наполнялся по мере опустошения из бочки, стоявшей в углу комнаты. Софи, которая разделяла нелюбовь Адама к слабым напиткам, предпочла еще один глоток водки, но в следующее мгновение усталость обрушилась на нее, как коршун на зазевавшегося цыпленка. Пару минут она еще посидела за столом, чувствуя, как по всему телу разливается приятная теплая тяжесть, потом глаза сами собой закрылись и она привалилась к плечу Адама. Людские голоса, рычание собак, грызущих кости, возня детишек, писк цыплят – все исчезло. Когда Адам перенес ее на отведенное им для сна место у печи, она свернулась клубочком на жесткой деревянной скамье, словно на мягчайшей пуховой перине. Он накрыл ее одной из меховых полостей, принесенных из саней, мысленно пожалев, что обрек себя и ее на воздержание этим утром. Пожалуй, в дальнейшем гораздо разумнее будет не пренебрегать любой подвернувшейся возможностью.
Для себя он нашел местечко в углу избы, среди люлек, детских кроваток и подстилок, где старые и малые спали вповалку, теснясь поближе к теплу. Прыгали блохи, копошились цыплята, чесались собаки. Наконец Адам заснул.
Софи проснулась с рассветом, полная сил и бодрости, чего никогда не случалось с ней после приезда в Петербург. Откинув в сторону меховую полость, она села на своем жестком ложе и спустила ноги на пол. Подошла кошка и стала об них тереться. Софи почувствовала, как кто-то потянул ее за полы халата. Опустив голову, она обнаружила замурзанное личико и пару крупных карих глазенок, пристально глядящих на нее, Улыбнувшись, она подхватила с пола мокрого малыша, который голодным жестом стал совать кулачок себе в рот. Вокруг все начали просыпаться, потягиваться, почесываться. Держа малыша на руках, она встала и подошла к маленькому, затянутому морозным узором окну. Через него ничего не было видно. Софи, перешагивая через животных и людей, направилась к двери и осторожно подняла засов.
Снаружи ослепительно сиял и искрился под солнцем снег.
От вчерашней бури не осталось и следа, хотя было по-прежнему морозно. Софи быстро захлопнула дверь.
Один ребенок подкладывал дрова в печь; другой делал то же самое в очаге для приготовления пищи. Бабка широко зевнула, обнажив беззубые десны, и забрала у нее малыша, сунув тому в рот смоченную в молоке тряпицу. Собаки, подгоняемые пинками, были отправлены на улицу. Проснувшийся Борис распаковал пожитки, и вскоре аромат кофе наполнил убогое жилище. Софи попыталась стереть влажное пятно с атласного халата на том месте, где она прижимала к себе мокрого малыша. Потом, подняв голову, заметила улыбающегося спросонок из своего угла Адама. Быстро пройдя комнату, она протянула к нему руки. Ухватившись за нее, он встал.
– Доброе утро, милая, – поцеловал он ее в носик. – Как там погода?
– Прекрасная. Морозно и солнечно. Мне надо бы выйти на двор, но сначала я должна одеться. – Она выразительно показала глазами на обитателей избы.
– Честно говоря, сомневаюсь, что кто-нибудь проявит к тебе интерес, – заметил Адам. – Разве что любопытный малыш или цыпленок. – Собрав высохшую одежду с печи, он принес ее в угол. – И чем меньше ты будешь беспокоиться из-за пустяков, тем меньше внимания на тебя обратят. – Все-таки Адам встал так, чтобы немного загородить ее собой.
Она сверкнула своей чуть неправильной, насмешливой улыбкой, повернулась к нему и ко всей публике спиной и принялась натягивать панталончики и чулки, не снимая халата. После этого проявлять излишнюю скромность уже было бессмысленно. Сбросив халат и оставаясь спиной к Адаму, она натянула остальную одежду. Атласное вечернее платье приобрело жалкий вид – мятое, со следами высохших мокрых пятен, в одном, месте разошедшееся по шву после вчерашней верховой езды. Волосы, которые она не имела возможности расчесать уже два дня, спутанными космами легли на плечи. Под ногтями виднелись полоски грязи. Перед ее мысленным взором непроизвольно возник образ князя Дмитриева. Она совершенно неожиданно громко расхохоталась.
– Что тебя так насмешило, милая? – обернулся Адам.
– Я почему-то вспомнила Павла. – Лицо Адама моментально замкнулось, и она не могла этого не заметить.
– Нет, я просто подумала, – какое зрелище я сейчас представляю и как бы он к этому отнесся, – пояснила она, запнувшись от выражения явного отвращения на его лице.
– Он пытался тебя убить, – бесцветным голосом произнес Адам. – Ив этом я не нахожу ничего смешного, как и в чем-либо другом, имеющем отношение к твоему мужу.
Резко повернувшись, он широкими шагами вышел из помещения. В открывшийся на секунду дверной проем ворвался яркий солнечный свет и поток ледяного воздуха. Дверь захлопнулась.
Тем же широким шагом Адам направился на конюшню. Невероятно, как Софья может смеяться при мысли о муже? Неужели она не понимает, в каком положении она… они оказались? Муж мог все-таки поинтересоваться, удалось ли Софье, несмотря ни на что, выжить в этом путешествии. Генерал ни в коем случае не должен узнать, что Адам Данилевский имеет к этому какое-либо отношение. Единственным объяснением ее случайного спасения мог быть только Борис Михайлов. В Берхольском мстительная рука Дмитриева мужика не достанет. Разные мысли роились в голове графа, пока он проверял лошадей. Но самая главная мысль, которая никак не шла у него из головы, заключалась в том, что Софья Алексеевна является чужой женой и останется таковой до тех пор, пока смерть мужа не прервет брачный союз. А он, Адам Данилевский, человек твердых нравственных устоев, поклявшийся никогда больше не иметь никаких отношений с женщинами, оказался втянут в такой же любовный треугольник, какой разрушил его собственную семью, и на этот раз вина лежала на нем.
В ушах до сих пор стоял презрительный смех Евы, обвинявшей его в излишней щепетильности, в нежелании видеть правду жизни, в бегстве от реального мира… Он видел ее стоящей на верху лестницы с большим животом, в широком платье со вздрагивающими складками от толчков ребенка, которого она носила под сердцем… Ребенка, чьим отцом был другой мужчина…
– Вас что-нибудь беспокоит, граф? – Невозмутимый тон Бориса Михайлова прервал мучительные воспоминания.
– Нет, ничего, – обернулся он на голос, чувствуя, что лицо все еще сведено горечью. – Я зашел проверить лошадей. Кажется, ни одна из них серьезно не пострадала.
Борис бросил на него взгляд умудренного жизнью человека, который многое повидал на своем веку.
– Лучше всего вести себя с ней честно, – заметал он. – Софья Алексеевна способна на многое, но она никогда не смирится с недомолвками и обманом.
– Ты полагаешь, у меня есть намерение ее каким-то образом обмануть, Борис? – вскинул брови Адам. – Чем я заслужил подобное предположение?
Однако Бориса было не так-то легко смутить. Он просто пожал плечами.
– Вам виднее, барин. – Нагнувшись, он занялся ногами Хана. Опытные руки внимательно ощупывали сухожилия, проверяя, нет ли где жара, что могло свидетельствовать о болезни коня.
Адам покинул конюшню. Он не говорил Софье, что был женат. В этом, как ему казалось, не было смысла. Он не мог вспоминать об этом браке без горечи, а горечь могла, по его мнению, передаться и его любимой. Теперь же, оказавшись втянутым в любовный треугольник, ему было бы еще труднее задевать больные струны. Слишком много напрашивалось сравнений, слишком болезненны были они.
Подойдя к дому, он увидел, что Софья уже на улице. Она стояла, наслаждаясь ослепительным солнечным утром, в своей плотно застегнутой меховой накидке с капюшоном на голосе. Помахав ему рукой в знак приветствия, она направилась в отхожее место на задворках избы.
Неужели он её обидел? Адам негромко выругался про себя. Конечно же, да. Шагая взад и вперед, он ждал ее возвращения. Наконец послышались ее торопливые шаги; меховые сапожки скрипели по свежевыпавшему снегу. Он увидел, как она прикрывает рукой глаза от яркого солнца.
– Мы готовы ехать дальше?
– Через пару минут. – Адам взял ее за руки. – По утрам я бываю груб, Софи, особенно когда провожу ночь в борьбе с блохами. – Он улыбнулся. – Прости меня.
Ока пристально посмотрела ему в глаза, словно заглядывая в душу.
– Mне не за что тебя прощать, Адам, – пожала она плечами. – Ты не желаешь говорить о Павле. Почему я должна винить тебя? Мы просто больше не будем этого касаться.
– Я тебя обидел, – настаивал Адам, не выпуская ее рук.
– Мне самой следовало бы прикусить язык, милый, – улыбнулась она. – Ничего страшного.
После этих слов ему ничего не оставалось делать, как посчитать себя удовлетворенным. Они продолжили свое путешествие. Борис выполнял роль кучера. Но в кибитке ощущалось некоторое замешательство. Софи выглядела отстраненной, хотя улыбалась и поддерживала разговоры, которые время от времени заводил Адам. Тем не менее, чувствовалось, что делает она это с некоторым усилием, поэтому постепенно Адам умолк, оставив ее рисовать узоры на заиндевевшем окошке и разглядывать заснеженные поля, мимо которых они проезжали. Отчетливо повизгивали деревянные полозья.
К середине дня Адам решил, что пора разгонять эту невыносимую скуку. Он не мог обвинить Софи в том, что она дуется – на самом деле такое поведение было чуждо ее природе, – но во всем этом он видел нечто большее, чем простое желание остаться наедине со своими мыслями. Определенно требовалось предпринять какие-нибудь действия. Подхватив охапку мелких дровишек, сваленных в углу кибитки, он заложил их в печку и бросил на Софи многозначительный взгляд.
– Что ты хочешь сказать? – отвлеклась она от своих не очень приятных размышлений и озадаченно, но с любопытством посмотрела на него.
– Ты знаешь, я подумал, – неторопливо начал Адам, потирая подбородок, – что у нас с тобой так мало возможности побыть наедине, что следовало бы не пренебрегать ею, когда она появляется.
– Если я поняла, ты хочешь… – взмахнула она ресницами.
– А что ты поняла? – подхватил Адам.
– Здесь?.. Прямо сейчас?.. – Она огляделась. – Средь бела дня? – Помимо ее воли божественные мурашки побежали по телу, спину стянуло, волосы под капюшоном зашевелились, внутри образовалась странная пустота.
– Ну и что? – обыденным тоном произнес Адам.
– Но это же неприлично. – В глазах ее мелькнула озорная искорка.
– С чего ты взяла? – вздернул бровь Адам, чуть повернулся и с улыбкой положил ее голову себе на плечо. В ответ она сморщила носик.
– Вы бессовестный соблазнитель, граф!
Склонившись, он крепко поцеловал ее в губы. Ладонь ласково прошла по лицу, потом спустилась к шее и накрыла пухлую грудь. Желание медленно и сладко нарастало в ней. Софи только слегка поворачивалась, когда он начал расстегивать накидку. Сосок опять набух и затвердел от нежного прикосновения его ладони. Не отрываясь от ее рта, Адам укрыл их обоих меховой шкурой, добрался до глубокого декольте полностью уже изжеванного платья и принялся расстегивать пуговки сорочки.
Софи сладостно выдохнула прямо ему в губы. Все ее недовольство, вся ничтожная малость той обиды, которая оставалась с утра, оказались словно ветром сдуты от этого прикосновения страсти, от подтверждения любви. Она почувствовала, как рука его скользнула вниз, от бедра к колену, чтобы приподнять подол платья и нижней юбки, потом достигла края панталончиков. В следующее мгновение они оказались где-то под коленями. Обнаженное тело ощутило нежное чувственное поглаживание пальцев и не менее мягкий мех подстеленной шкуры. Торопливо скинув свою накидку и расстегнув брюки, он лег рядом и повернул ее на бок, закинув ногу себе на бедро.
Тела их слились воедино. Адам крепко прижимал ее к себе. Плавное покачивание саней совпадало с плавными волнами наслаждения, накатывающими на нее. Она вся сосредоточилась на его пульсирующем присутствии внутри нее. Потом он осторожно перевернул ее на спину и приподнялся сверху, стараясь сделать так, чтобы собственный ритм не нарушал ритма скользящего экипажа, и постепенно ускорял движения, так что вскоре она перестала ощущать свое тело, чувствуя лишь движение под собой и внутри себя.
Она замирала, тонула и выныривала вновь из-под накатывающихся волн наслаждения, таяла, как маленькое облачко на огромном синем небе, пока наконец не расслабилась в покое на роскошном зеленом ковре немыслимого блаженства. Адам любовался полумесяцами ее густых темных ресниц, ее нежно порозовевшими щечками. Она лежала, полностью расслабленная, в его объятиях, но когда Адам сделал попытку из нее выйти, руки тут же протестующе обхватили его поясницу.
– Как хорошо, что сани не оказывают на тебя такого действия, как карета, – заметил он с блаженной улыбкой. – Как-нибудь мы попробуем заняться с тобой этим на скачущей лошади. – Несмотря на приятную утомленность, он не мог сдержать смеха. – Если простое покачивание саней способно приблизить такое блаженство, представляешь, что будет…
Крик Бориса, щелчок кнута и внезапный резкий рывок саней прервали весьма любопытные размышления.
– Что за черт! – Адам вскинулся, лихорадочно натягивая лосины. Через пару секунд он распахнул дверцу и рискованно высунулся наружу: лошади понесли быстрее, и неуклюжий возок сильно раскачивало. По снежной равнине им наперерез на резвых горных лошадях неслась группа всадников.
– Нам от них не уйти! – крикнул Борис, продолжая нахлестывать лошадей. – Попробую добраться до тех деревьев!
– Это разбойники? – задохнулась Софи, в отчаянной спешке пытаясь разобраться со своим сбившимся бельем. Лицо ее раскраснелось от волнения. – Матерь Божья, какой же лакомый кусочек для изнасилования я сейчас представляю!
Адам бросил на нее полный изумления взгляд.
– Если нам не удастся отбиться от них, именно это и может произойти, прежде чем они отправят нас на тот свет, – бодро заметил он.
– Это же всего-навсего разбойники, – откликнулась Софья. – Неужели мы от них не отобьемся? У тебя найдется! пистолет для меня?
Эта женщина в одиночку ходила охотиться на бешеных волков, мелькнуло в голове. Пожалуй, соображениям галантности в данном случае не место.
– Держи, – протянул ей Адам кремневый пистолет. – Если нам удастся попасть под прикрытие деревьев раньше, чем они нас настигнут, еще есть шанс. Ты умеешь его заряжать?
Взгляд, которым она его одарила, заставил Адама пожалеть о последних словах.
– В этой корзине – все пистолеты и боеприпасы. Приготовь все и сделай дополнительные заряды, чтобы можно было быстро перезарядить.
Отдав короткое распоряжение, он вылез из кибитки, встал на полоз саней и на ходу ухитрился вскочить на пристяжную. Преследователи настигали, но спасительные деревья были гораздо ближе.
– Оружия у нас достаточно! – крикнул он Борису. – Софья Алексеевна сейчас заряжает все пистолеты. Нас трое, их четверо! Соотношение не такое уж безнадежное.
Борис хмыкнул в знак согласия, мастерски направляя сани под прикрытие ближайшей рощицы. Как только движение замедлилось, Софья выпрыгнула из кибитки и побежала назад.
– Софи, какого черта? Что ты задумала? – заорал Адам.
– Отвязать Хана! – крикнула она в ответ. – Они сделают все, чтобы захватить его!
– Опять эта чертова лошадь, – не выдержал Адам, – Она вообще в состоянии думать о чем-либо еще?
Борис хохотнул.
– Нечасто, барин. Хотя я заметил, что с недавних пор ее внимание несколько разделилось.
Адам в изумлении покачал головой. Что за люди эти выходцы из Диких Земель? Ни мужик, ни женщина не выказывали ни малейшего признака страха. Вместо этого они шутят.
Софи взлетела на спину жеребцу.
– Заряженные пистолеты и боеприпасы лежат на скамье! – крикнула она. И тут же пустила коня в галоп, скрываясь за деревьями.
– Вам лучше спрятаться внутри, граф, – проговорил мужик, выпрягая лошадей.
– Но Софи…
– С ней будет все в порядке.
Пистолетный выстрел оборвал все разговоры. Мужчины ринулись к кибитке. Четыре заряженных пистолета и аккуратно подготовленные дополнительные заряды лежали там, где она и сказала. Два пистолета исчезли. Что она собиралась с ними делать? По крайней мере в данную минуту ей ничего непосредственно не угрожает. Если, спасая коня, она сама окажется в безопасности, Адам будет только рад этому. Успокоив себя этой мыслью, Адам устроился поудобнее в углу кибитки, взвел курок и прицелился в открытую дверцу. Борис сделал то же самое, но с другой стороны.
Яростно пригнувшиеся к гривам своих коней, разбойники представляли собой весьма не простые цели. Выждав, когда они приблизятся, Адам выстрелил. Первая пуля просвистела мимо того, в кого она была направлена, поскольку разбойник успел нырнуть под брюхо своего коня. Исчезновение Софи лишь усугубило их положение: вместо трех против четырех теперь их осталось двое, и одному придется еще перезаряжать пистолет.
Прогремел следующий выстрел; один из нападавших схватился за плечо и вылетел из седла. Адам, не успевший спустить курок, бросил непонимающий взгляд на Бориса. Мужик спокойно перезаряжал пистолет.
– Нам кто-то помогает со стороны, – медленно произнес Данилевский, снова прицеливаясь.
– Софья Алексеевна, – так же невозмутимо откликнулся Борис.
Неожиданное падение одного из разбойников от выстрела, прозвучавшего непонятно откуда, привело в замешательство его собратьев. Адам воспользовался этим: второй его выстрел попал в цель. Теперь против них осталось двое всадников.
– Пожалуй, лучше прикончить их всех, – хмуро пробурчал граф. – Если хоть один останется в живых, не миновать нам трудностей.
Пуля прошила слюдяное оконце и врезалась в пол.
– Слишком близко, – заметил Борис. В следующее мгновение они услышали боевой казацкий клич, и на открытое пространство вылетел огромный жеребец со всадником на спине. Разбойники резко развернулись лицом к неожиданной опасности. Тут же грохнул выстрел Бориса, и еще один противник рухнул лицом в снег. Но последний выхватил из-за пояса кривую саблю и ринулся на Хана.
Адам держал его на мушке, но боялся стрелять из опасения попасть в Софи, которая оказалась почти на одной линии с разбойником. Сердце Адама готово было выпрыгнуть из груди. Но жеребец с изяществом, которого трудно было ожидать от; гигантского животного, плавно и быстро увернулся от нападавшего. Лезвие сабли еще раз сверкнуло в воздухе. В то же мгновение Адам выстрелил, и последний бандит был сражен.
Софи, не слезая с Хана, рукой зажимала плечо и смотрела, словно бы не понимая, как сквозь пальцы сочится кровь.
– Как это могло случиться? – ошеломленно проговорила она подбежавшему Адаму.
– О Боже всемилостивый! Ты само безрассудство! Что ты натворила!
– Устроила засаду, – откликнулась она слабеющим голосом. – Это помогло, правда?
– О да, помогло.
– Держите ее, граф! – резко крикнул Борис. – Она не выносит вида крови. Совсем.
– Что?.. – Голос Адама осекся, когда он увидел что Софи молча сползает с седла.
Он успел подхватить ее. Софи потеряла сознание. Она падала в обморок от одного вида крови, жутко страдала в закрытом колесном экипаже и при этом скакала на коне как заправский казак, стреляла как самый заправский стрелок, стойко выносила изощренные Дмитриевские пытки, направленные на то, чтобы сломить ее… Нет, это непостижимо.
Адам отнес ее в кибитку; когда он укладывал се на застеленную шкурами скамью, густые ресницы дрогнули. Она открыла глаза.
– Прошу прощения, – прошептала Софи. – У меня такая странная слабость. Хуже даже, чем от сильной боли.
Адам завернул рукав накидки. Она отвернулась и уткнулась лицом в стенку.
– Рана поверхностная, – заявил Адам после тщательного обследования. – Можешь считать, тебе повезло. Борис, передай мне, пожалуйста, бинты и мазь.
– Я бы никогда не смогла стать солдатом, – попыталась шутить Софья, пока он обрабатывал ее рану предусмотрительно захваченными с собой медицинскими снадобьями.
– Очень хотелось бы заполучить тебя под мое командование хотя бы на недельку, – яростно бросил Адам. – Я бы так научил тебя нескольким солдатским правилам, что ты навсегда бы их запомнила!
– Ты сердишься? – удивилась Софи. – Почему? Я ведь просто выполнила свой долг.
– Когда я командую боевыми действиями, – холодно сообщил Адам тоном наставника, – я терпеть не могу самовольных вылазок. И в особенности тех, о которых мне не сообщают заранее.
Краска вернулась к щекам Софьи.
– Я искренне прошу простить меня, – произнесла она кротким голосом. – Но мне и в голову не пришло, что мы начали вести боевые действия, а ты стал моим командиром. Я думала, что мы все сражаемся с разбойниками. В следующий раз тебе надо будет выражаться яснее.
На мгновение наступила мертвая тишина. Затем Адам начал громко, от всей души хохотать, приговаривая между приступами смеха, как когда-то раньше:
– Ох, Софья Алексеевна, Софья Алексеевна! Ну что же мне с вами делать?
Темные глаза ярко сверкнули.
– Да перестаньте! Насколько мне известно, полковник Данилевский не страдает недостатком воображения!
