Доктор только что ушел, и Николас остался один в своем кабинете. Все, что было в человеческих силах, он сделал. Все его обещания и решимость оказались тщетными. Не осталось надежды на спасение. Не нашлось чудодейственного лекарства. Шарлотта умирала.

«Элли, почему ты не здесь?» — прорвалась горькая мысль.

Николас с силой потер виски кончиками пальцев в надежде, что бесполезные мысли и мигрень наконец оставят его. Однако головная боль стала просто мучительной, как бы откликаясь на безмолвный крик его души. Николас попытался отвернуться от колющей глаза правды, но не смог. Его знаменитая воля потерпела позорное поражение. Элли потеряна навсегда, Шарлотта угасает на глазах. Он уже ничем не мог ей помочь.

Николас вышел из кабинета, и нос к носу столкнулся с проходившим по коридору зятем. Тот был одет с иголочки, явно намереваясь уходить.

— О, Николас! Я как раз шел к тебе. — Уильям аккуратно стряхнул невидимую пушинку со своего умопомрачительного пиджака.

— Я собираюсь в Метрополитен-клуб. Не хочешь составить компанию?

— Прямо сейчас? В полдень? — вскипел Николас.

— Самое время, чтобы пропустить стаканчик. В два размашистых шага Николас оказался перед Уильямом и, схватив его за грудки, с силой припечатал к стене:

— Твоя дочь умирает! У тебя что, совсем нет сердца?

Уильям Уэлтон неуклюже дернулся, но не сумел высвободиться.

— Я не сиделка. Навещу ее сегодня вечером — почитаю сказку, а потом…

— Слушай, ты, скотина, — Николас безжалостно тряхнул родственника как тряпичную куклу, — мне плевать — допивайся хоть до бесчувствия. Но не сегодня и не сейчас!

— Что здесь происходит?

Со стороны лестницы к ним подходила Мириам. Лицо осунувшееся, вокруг покрасневших глаз темные круги. Николасу с трудом верилось, что в сестре проснулось наконец материнское чувство. Было слишком заметно, как она себя жалеет, — оставить блестящую, беспечную светскую жизнь ради обязанностей, которых она так старательно избегала.

Он с презрением отпустил Уильяма. Тот, как мог, привел в порядок одежду и, бросив на Николаса испепеляющий взгляд, устремился вниз по лестнице. Оглушительно грохнула входная дверь.

— Не думал, что мое мнение о нем может упасть еще ниже, — покачал головой Николас и направился к своей комнате. Проходя мимо Мириам, он поймал ее умоляющий взгляд. Но о чем она его просила, не смог понять.

— Николас, — проговорила она плачущим голосом.

— Да, Мириам? — полуобернувшись, холодно отозвался Дрейк.

— Да нет, ничего, — прошептала она и, прижав платок к губам, торопливо стала подниматься по лестнице за ним следом.

Шарлотту перевели в комнату, окна которой выходили на юг. Целый день она была залита солнцем, повсюду живые цветы и яркие ленты, которые так ей нравились. Когда Николас осторожно приоткрыл дверь, девочка лежала на боку, крепко прижимая к себе свою куклу. Он решил, что Шарлотта спит, и осторожно, стараясь не шуметь, подался назад.

— Дядя Николас, это ты?

Он замер на месте, но тут же откликнулся:

— Да, принцесса, это я.

— Я знаю, ты очень занят, но, может быть, немножко посидишь со мной?

Берт расписал весь сегодняшний день чуть ли не до полуночи, каждая минута была на счету — деловые встречи, переговоры. Уже час назад ему надо было быть в конторе.

— В чем вопрос, конечно, посижу!

Его обычно громкие шаги приглушил толстый ковер на полу. Шарлотта легла на спину и улыбнулась. Но никакой улыбке было уже не под силу скрыть восковую бледность и хриплое, трудное дыхание девочки. Николас заставил себя беспечно улыбнуться. Подтянув стул по. ближе к кровати, он неспешно уселся и решительно отставил все дела и посторонние мысли в сторону.

— Папа ведь ушел? — грустно спросила девочка. В душе Николаса вновь вскипела злость, но он не подал виду:

— Да, милая. Но он скоро придет.

— А когда?

— Скоро. Очень скоро. Знаешь, ему так не хотелось уходить.

— Правда?

— Конечно, правда! — солгал Николас, заботясь лишь о том, чтобы это печальное личико снова осветила улыбка.

— А мама? Она ушла с ним?

Ни Шарлотта, ни Николас не обратили внимания на бесшумно отворившуюся дверь, а ковер поглотил стук высоких женских каблуков.

— Нет, милая, она не ушла.

— Мама, наверное, очень сердится на меня за то, что я болею, — вздохнула Шарлотта.

— Что ты, ни капельки не сердится, — горячо возразил Николас, не оставляя места для сомнений. — Она тебя очень любит.

— Правда? — прошептала Шарлотта.

У Николаса странно защипало глаза.

— Да, правда.

С довольным вздохом девочка покрепче прижала к ГРУДИ куклу и прикрыла глаза. Через минуту она уже спала.

Неожиданно ему на плечо легла чья-то рука. Николас вздрогнул от неожиданности и обернулся. Рядом стояла Мириам с мокрыми от слез щеками.

— Я знаю, ты сказал это не ради меня, но все равно я тебе очень благодарна, — с непривычной нежностью проговорила она. Потом обошла кровать и села в кресло с другой стороны.

Час за часом они сидели молча, погруженные каждый в свои мысли и свою боль. Небо весь день оставалось пасмурным, усиливая дурные предчувствия. Несколько раз приходил доктор. Осторожно, стараясь не разбудить, осматривал девочку и с каждым разом хмурился все сильнее. Шарлотта проснулась в три часа дня.

Она была слабой, как никогда, но сумела улыбнуться при виде матери. Мириам подсела к ней на кровать, и Николас тихо вышел из комнаты, чтобы оставить их наедине. В прихожей стоял Уильям, неуверенно поглядывая на лестницу.

— Как она себя чувствует? — угрюмо спросил он.

— Так, как должен чувствовать себя ребенок, когда отцу нет до него дела.

— Что вам от меня в конце концов нужно? — сорвался на крик УИЛЬЯМ.

— Об этом ты спроси у своей дочери, — ответил Николас, не испытывая никакой симпатии к этому человеку, и прошел к себе в кабинет.

Конец дня выдался тяжелым для всех. У Шарлотты несколько раз наступали приступы удушья, но доктору всякий раз удавалось восстанавливать дыхание. Наконец небо за окнами потемнело и на Нью-Йорк опустился вечер. Шарлотта, совершенно вымотанная и обессиленная, неподвижно лежала на кровати. После последнего, самого ужасного приступа она погрузилась в тяжелый полуобморочный сон. Доктор прошел к Николасу, чтобы сказать, что не уверен, проснется ли она снова. Врач ушел, а Николас еще долго сидел в темном кабинете. Наконец он с тяжелым сердцем поднялся наверх к Шарлотте. От той девочки, что несколько месяцев назад робко переступила порог его кабинета, осталась прозрачная тень. Лицо ее покрывала смертельная бледность, глубоко запавшие глаза казались двумя черными провалами. Мириам заснула прямо в кресле. Ее обычно идеально уложенные волосы растрепались, на лице застыло страдальческое выражение. Джим все так же жался в своем углу. Он пришел сегодня раньше обычного, и Николас едва не спросил про Элли, забыв, что она никогда больше не придет в этот дом. Сердито поджав губы, он промолчал. Но когда Мириам потребовала, чтобы Джим ушел, Николас смерил ее гневным взглядом и сказал как отрезал:

— Мириам, он любит твою дочь и, когда ты предпочла уехать, стал ее другом. Джим останется здесь. Мириам вздрогнула как от удара, но Николасу было наплевать. Сейчас его заботила только Шарлотта.

В комнате стояла тишина. Николас замешкался на пороге. Ему не хотелось никого будить и в то же время не было сил уйти. Он на цыпочках прошел к широкому окну и застыл, глядя на огни ночного Нью-Йорка. Господи, сделай так, чтобы Шарлотта очнулась и выздоровела. Если бы только суметь вырваться из дурного сна и вновь увидеть ее сияющие радостью глаза, услышать переливчатый, как колокольчик, смех.

Что-то заставило его обернуться к кровати. Бог услышал его молитвы — Шарлотта смотрела на него широко раскрытыми глазами. Как будто только что пробудилась от сладкого безмятежного сна. На мгновение Николас испытал чувство неимоверного облегчения — она выздоровеет! Но суровая действительность развеяла безумную надежду.

Шарлотта и Николас не сводили друг с друга, глаз. Девочка — чистое, невинное существо, едва начавшее жить и уже уходящее, и взрослый мужчина, многое повидавший, суровый и ожесточившийся. Но сейчас эти две такие непохожие души прильнули друг другу и непостижимым образом слились воедино.

Личико Шарлотты осветила такая светлая и ласковая улыбка, что Николас с пронзительной ясностью понял, какой красавицей она могла бы стать, будь ей отмерен иной срок жизни. А потом она заговорила, беззвучно, только губы шевельнулись. Слова ее ударили Николаса прямо в сердце:

— Я люблю тебя.

Николасу никак не удавалось проглотить комок в горле. В ушах звенело, как от громкого крика. В этом мире, может быть, только Шарлотта и любила его. Он вспомнил тот день, когда она в первый раз сказала ему об этом и с каким разочарованием посмотрела на него, когда он растерялся и не смог подыскать ответных слов. Сейчас она устремила на него такой же взгляд — с надеждой и заранее прощая, как бы зная о его схваченном холодом сердце.

«Я тоже очень люблю тебя, малыш, — безмолвно ответил он, — и всегда буду любить».

Личико Шарлотты озарила светлая и счастливая улыбка. Николаса пронзило странное чувство, в котором смешались радость, гордость и щемящая грусть. Шарлотта медленно закрыла глаза и умиротворенно вытянулась на постели. Свеча ее жизни погасла навсегда.