Глава 12
Будучи, как всегда, пунктуальной, Гвинет пришла к пирсу к двум часам. Ее лицо скрывали поля красивой зеленой шляпы, волосы были собраны в пучок и зашпилены на затылке. Зеленый зонт, зеленое бомбазиновое платье, отделанное черными кружевами, — все в тон, все элегантно. Она нетерпеливо постукивала зонтиком по влажному деревянному настилу.
Морнингхолл опаздывал. Она была почти уверена, что он вообще не собирается с ней встречаться и скорее всего находится сейчас в своей каюте, направив на нее подзорную трубу. Она легко представила себе, как он сидит, откинувшись на вращающемся стуле, упираясь ногами в оконную раму, и смеется, довольный тем, что одурачил ее.
И в самом деле — только глупец станет доверять Морнингхоллу.
И лучше бы ей поступить, как советовала Рианнон: разыскать Черного Волка и заручиться его поддержкой.
Она взглянула в сторону плавучей тюрьмы. Легкий бриз, доносящий запах болота, играл черной лентой у нее на груди. Теплый луч упал на ее лицо, когда она подняла голову, чтобы полюбоваться полетом на фоне синего неба двух белых чаек, оглашавших своими криками бухту. Сейчас здесь было безмятежно спокойно, однако она не могла отделаться от воспоминания о том, как ей довелось встретиться тут с самым загадочным человеком — с самим Черным Волком.
У Гвинет вдруг затрепетало сердце, и она приложила затянутую в перчатку руку к груди. Должно быть, это глупо, однако немало женских сердец в Портсмуте замирало при упоминании о нем, и многие гадали, выдвигая свою версию, кто же он на самом деле. Ходили слухи, что это сбежавший американский военнопленный, однако тот факт, что он американец, отнюдь не лишал его героического ореола. Пусть английское правительство не собирается даже пальцем шевельнуть, чтобы облегчить положение военнопленных, но Гвинет была свидетельницей всеобщего возмущения, когда она обрисовала условия, в которых содержатся эти несчастные, видела, с какой готовностью жители Портсмута подписывали ее петицию, и можно только гордиться проявлениями великодушия и сострадания к несчастным со стороны англичан.
Гвинет невольно оглянулась по сторонам, однако пирс оставался безлюдным. По ее телу пробежал странный трепет, переросший в некую сладостную волну. Она во всех подробностях помнила загадочную фигуру — закутанный в черный плащ человек, словно призрак, возник из ночной тьмы. В ее ушах звучал его таинственный шепот; его мужской шарм и страстный, пьянящий поцелуй она не могла забыть.
Гвинет почувствовала, что дрожит, несмотря на ясный и теплый день. Что-то с ней не так. Должно быть, сказываются два года жизни с Уильямом. Ведь далеко не все женщины испытывают вожделение, столкнувшись с типами вроде Морнингхолла. И не грезят о таинственных мстителях, появляющихся в ночи. Право же, она начинает вести себя в точности как героиня какого-нибудь глупейшего романа — одного из тех, которыми зачитывается сестричка Рианнон.
Ты всего лишь человек, Гвин. Ничего необычного с тобой не происходит. Ты далеко не первая женщина, которая находит маркиза опасным и привлекательным. И будешь не последней. А что касается Черного Волка…
Она подумала о дамах Портсмута.
Да, все по-человечески понятно.
Гвинет вдруг заметила на палубе судна какое-то движение. Защитив глаза от солнца ладонью, она увидел шлюпку с тремя людьми, отчаливающую от плавучей тюрьмы. Двое из них, кажется, матросы; третий, в голубой морской форме, судя по выправке — офицер.
Морнингхолл.
Похоже, он сдержал свое слово.
Конечно, он не мог отказать себе в удовольствии заставить ее поволноваться, хотел подразнить ее, деморализовать. У него все та же цель — совратить ее, разбередить ее чувства своим поведением. И скорее геенна огненная погаснет в аду, чем у него появится чувство сострадания к несчастным заключенным.
Гвинет закрыла глаза. Господи, ну почему из многих плавучих тюрем в Англии она выбрала именно эту?
Шлюпка набрала хорошую скорость, весла дружно поднимались и погружались в воду, брызги сверкали в лучах яркого солнца. Маркиз стоял на корме, глядя прямо перед собой. Лицо его находилось в тени, и лишь на губы и подбородок падали отблески солнца. А за его спиной темнела громада плавучей тюрьмы, из зарешеченных иллюминаторов которой тянулись руки заключенных. Над водой неслись крики и вопли, брань и глумливые реплики — бриз разносил их над всей бухтой, и Гвинет вдруг почувствовала укол жалости: капитану и его команде не позавидуешь.
Шлюпка приближалась, и Гвинет теперь различала даже пуговицы на кителе маркиза, она ясно видела его надменный профиль и черные завитки волос, летящие по ветру. Должно быть, расстояние между судном и пирсом на самом деле было больше, чем казалось, даже не верилось, что шлюпка когда-либо сможет достичь причала. Гвинет вдруг занервничала: наверное, она выглядит глупо, торча на виду у всех в ожидании маркиза. Ей следовало бы прийти попозже и заставить ждать его. Она поймала на себе недобрый взгляд маркиза. О чем он сейчас думает, что замышляет?
Он вспоминает!
Ее лицо обдало жаром. В ее мозгу вдруг возникла картина: она лежит на спине, разбросав голые ноги, а он зарылся лицом между ее бедер.
О Боже!..
Гвинет захотелось убежать. Или по крайней мере повернуться спиной к шлюпке и медленно пройтись по пирсу, лишь бы не стоять как актриса на сцене. И все же она заставила себя остаться на месте. Она стояла, выпрямив спину и подняв подбородок, элегантно положив ладонь на ручку зонтика и глядя на приближающуюся шлюпку. Морнингхолл не должен знать, что ее кровь кипит от возбуждения. Она останется твердой и непреклонной, как и он. Посмотрим, как ему это понравится!
Шлюпка прошла вдоль пирса и остановилась у одной из покрытых слизью опор. Через несколько секунд по лесенке поднялся Морнингхолл с кожаным ранцем под мышкой.
Сердце Гвинет учащенно и гулко забилось, руки в перчатках вспотели. Она крепче вцепилась в ручку зонтика и застыла.
Морнингхолл наградил ее таким долгим и жарким взглядом, от которого можно было сгореть дотла.
— Добрый день, леди Симмз. Вы сегодня, — он обвел ее дерзким взглядом с головы до ног, — выглядите просто очаровательно.
Гвинет изобразила на лице холодность.
— Мы сегодня встречаемся по делу, Морнингхолл, не забывайте об этом.
— Но ведь» могу я хотеть, чтобы у нас с вами появилось дело иного рода, миледи?
Не дожидаясь ее ответа, он повернулся к ней спиной, снял свой роскошный морской китель и небрежно бросил его в шлюпку. Китель упал в лужу воды на дне. У Гвинет от изумления открылся рот. Гребец и молодой парнишка, находившийся на сиденье рядом, посмотрели на его светлость с ужасом и смятением. Однако Морнингхолл ничуть не смутился.
— Подожди меня здесь, Роберте, — приказал он матросу и, сняв шляпу, столь же небрежно бросил ее в лодку.
— Я Роджерс, сэр.
— Да, конечно же, Роджерс. Я вернусь через пару часов. Если что-то случится с мальчишкой, полетит твоя голова!
— Со мной юный мистер Эштон в полной безопасности, сэр.
— Смотри мне, иначе… Он повернулся к Гвинет.
Бриз раздувал его белоснежную рубашку. Морнингхолл молча предложил руку Гвинет. Она посмотрела на худого, как скелет, с отрешенным взглядом мальчишку и нахмурилась.
— Неужели, Морнингхолл, вы морите голодом своих слуг точно так же, как и заключенных?
— Тоби — один из заключенных. Я пожалел его и избавил от этой толпы. — Он вскинул бровь, в глазах его зажглись гневные искорки. — Я полагал, что вы посмотрите по-доброму на мои действия… не станете злословить.
— О, — смутилась Гвинет. — Я… понимаю.
— В самом деле? В таком случае пошли! — резко бросил Морнингхолл, увлекая ее за собой по пирсу. — Я не могу торчать здесь целый день.
Ее каблучки застучали по настилу.
— Я хочу перемолвиться словом с вашим юным Тоби.
— Позже.
— Вы не должны оставлять его на два часа на солнце, это жестоко!
— Не делайте скоропалительных выводов, если не знаете положения дел. Роберте — или Роджерс, черт его знает, как там его зовут, — поведет его к Джорджу и угостит пинтой пива и горячим обедом.
— Горячим?
— Да, а что?
Гвинет дала команду своим ногам двигаться побыстрее, чтобы поспевать за Морнингхоллом. Господи, да он просто великолепен в своей грубости! Она повернула голову в его сторону, продолжая едва ли не бежать за ним.
— Знаете, милорд, я не перестаю вам удивляться. Пожалеть заключенного. Покатать его на шлюпке по бухте. Угостить его горячей едой. Если так пойдет, то я стану думать, что у вас даже есть сердце.
Его лицо посуровело.
— Такие ошибки допускают только дураки. Вы не показались мне глупой.
— А вы не кажетесь мне таким бездушным чудовищем, каким изо всех сил хотите себя представить, — парировала Гвинет. И добавила чуть тише: — Во всяком случае, не всегда.
Морнингхолл повернулся к ней. В его взгляде промелькнули смущение и подобие испуга, на миг суровые черты его лица смягчились. Но тут же он вновь дернул Гвинет за руку, словно стремясь убежать от ее слов. Его лицо вновь посуровело, стало злым и неприветливым.
Однако Гвинет не отступала:
— Почему, Морнингхолл? С какой стати столь неожиданное проявление доброты?
— Не ваше дело.
— Нет, это мое дело. Я хочу знать, почему вы вдруг проявили заботу о ком-то, кроме себя.
— Я почувствовал себя виноватым, — пробормотал Морнингхолл, подталкивая ее в переулочек между невзрачными зданиями на набережной. — Вина и сострадание — разные вещи.
— Если вина порождает сострадание, то у меня нет к вам претензий, Морнингхолл.
Он сжал губы и промолчал. По его бесстрастному лицу нельзя было догадаться, о чем он думает. Однако несмотря на эту защитную реакцию, Гвинет ощущала и его гнев, и его беспокойство, и она понимала, что привела в нем в движение нечто весьма неожиданное — и могучее.
В конце концов, есть ли у сатаны сердце?
Вскоре они подошли к небольшому обшарпанному кирпичному зданию с окнами на набережную. Маркиз поднял руку и резко дернул за металлическое дверное кольцо.
— Мы пришли на час раньше, Морнингхолл, — громким шепотом проговорила Гвинет.
— И хорошо.
— Мистер Ротшильд вряд ли ожидает нас.
— Я знаю.
Дверь распахнулась, и на пороге появился худой, можно даже сказать, усохший пожилой мужчина. На лице его было написано удивление, сменившееся негодованием. Это выражал весь его внешний вид — лысая и гладкая, как яйцо, го лова и испещренный красными прожилками нос в форме картошки, оседланный очками. Но одет он был прилично — в хорошо сшитый костюм для присутствия. Он мог бы казаться вполне благообразным джентльменом, если бы не его подозрительно хитрые черные глазки.
— О Боже! Я ожидал вас не раньше трех…
— Да, да, все верно. Сюрприз, Ротшильд. Отойдите в сторону, если не хотите, чтобы вас сбили, мне это не составит труда.
— Морнингхолл! — ахнула шокированная Гвинет. Проигнорировав ее реакцию, он схватил спутницу под локоть и протащил мимо чахлого хозяина дома, который вынужден был двинуться за ними вслед, исходя негодованием.
— В самом деле, милорд, я буду протестовать! Я возмущен подобной бесцеремонностью! Я еще не закончил завтракать, еще не сделал записи в книгах и не подбил итоги…
— Вы хотите сказать, еще не подделали их? Я хотел бы посмотреть, как Они выглядят сейчас. А что касается завтрака, вы можете, с моего благословения, завершить его в другой комнате. Я позову вас, если вы мне понадобитесь, в чем я весьма сомневаюсь.
— Сэр, я протестую!
— Протестуйте, сколько хотите. А пока принесите мне все ваши чертовы гроссбухи, начиная с января этого года, да поживее!
Морнингхолл столь выразительно сжал кулаки, что подрядчик буквально пулей вылетел в другую комнату. Ошеломленная Гвинет повернула голову к маркизу, который уже сел за стол и извлек толстый гроссбух из своего ранца. Подняв голову, он встретил ее взгляд.
Гвинет увидела нетерпение и вызов в его глазах. Она медленно опустилась на стул рядом.
— Должна сказать, Морнингхолл, мне не очень по душе ваши методы, но думаю, что именно они могут принести результат.
Маркиз, открыв гроссбух, стал методично листать страницы.
— У Ротшильда репутация обманщика, лгуна и пройдохи. Вероятно, вы очень скоро поймете, почему я хотел застать его врасплох, отсюда наш неурочный приход. С такими людьми, как он, иначе обращаться нельзя.
Морнингхолл нашел нужную страницу, откинулся на спинку стула и устремил свой проницательный взгляд на Гвинет. От этого взгляда удава ей стало не по себе.
— Почему вы так смотрите на меня, Морнингхолл?
— Я просто смотрю — и все.
— Если вы хотите запугать кого-нибудь, то запугивайте Ротшильда, а не меня.
— Разве я пугаю вас?
— Я не намерена отвечать на этот вопрос.
Он лишь понимающе улыбнулся и устремил глаза ниже: на ключицы, грудь, которая вдруг заполыхала под платьем.
— Морнингхолл!
— Право, леди Симмз. Неужели вы думаете, что я сейчас вскочу со стула — он плутовски поднял бровь, — и стану вас насиловать?
При одной мысли об этом у Гвинет все затрепетало внутри. Вспыхнув, она опустила голову и стала искать в своем ридикюле блокнот.
— Я даже не знаю, что и думать о вас, Морнингхолл. Вы человек со многими лицами и способны преподносить сюрпризы. — Гвинет вспомнила, как он насторожился и рассердился, когда она «обвинила» его в том, что у него есть сердце. Хлопнув блокнотом о стол и подавшись вперед, она перешла в наступление, чтобы погасить его атаку. — Я до сих пор удивляюсь, как это вы проявили сострадание к этому мальчику.
Морнингхолл уткнулся в гроссбух, лениво перелистывая страницы.
— Я уже говорил, что это чувство вины, а отнюдь не сострадания.
— Вы совсем не такой жестокосердный, каким себя считаете. История с мальчиком это подтверждает.
— Да, сатана тоже показался Еве весьма приятным, а кончилось все грехопадением.
— Сатана прежде был одним из ангелов Бога.
— Я не ангел.
— Разумеется, нет, однако же вы пожалели мальчишку, взяли его под свою опеку. А сейчас изучаете эти скучные записи, копаетесь в цифрах — зачем? Это вам подсказывает совесть? Или сердце, которого у вас нет?
— Желание поскорее развязаться с вами, — сердито буркнул Морнингхолл.
— Сделайте еще попытку, Морнингхолл. Я вам не верю. Я вижу в вас искру доброты и готова сделать все, чтобы она не угасла.
Гвинет откинулась на спинку, победно улыбаясь, глаза ее сияли из-под надвинутой до бровей шляпки.
Морнингхолл медленно поднял глаза, его рука замерла на странице, которую он собирался перевернуть. Он ничего не сказал, лишь вперил в нее свой взгляд и смотрел до тех пор, пока ее самоуверенная улыбка не погасла. Гвинет вновь напряглась и опустила руки на колени, словно собираясь вскочить и убежать.
— Что вы сказали? — тихо спросил он.
— Я… я сказала, что в вас есть доброе начало и что…
— Во мне нет ничего доброго, — прорычал Морнингхолл с такой яростью, что глаза у Гвинет округлились и она, побледнев, поникла.
«Ничего доброго нет», — с яростью подумал он, отводя взгляд от Гвинет и с раздражением переворачивая страницу. Уже одна мысль о том, что в нем есть нечто доброе, пугала его, делала беспомощным. Доброе начало способно привлечь внимание людей к нему, заставить их заглянуть внутрь его души, проникнуть в душу — и это вселяло в него отчаянный страх, который он ощущал всем своим существом. Он станет уязвим, и люди воспользуются его уязвимостью, унизят и растопчут. Лучше оставаться жестоким и резким, держать людей на расстоянии, а еще лучше, чтобы тебя боялись, боялись настолько, что не смели бы бросить вызов.
— Морнингхолл, я не имею в виду…
— Я сказал: во мне нет ничего доброго! — с яростью повторил Морнингхолл. Он так решительно перевернул страницу, что едва не вырвал ее. — Нет ничего достойного восхищения и любви! Даже моя покойница мать это знала! Она всякий раз напускалась на меня, когда я хотел обнять ее, и швыряла в меня бутылкой, если я упорствовал в своем желании! Да и остальные были не лучше, и, несмотря на добрые слова, сказанные вами в саду, я знаю, что и вы ничем не отличаетесь от других!
Гвинет смотрела на маркиза в полном смятении. Он дышал часто и тяжело. Он едва не вырвал еще одну страницу из гроссбуха. Как случилось, что она видит его таким, каким он никогда не был? Ей, как и другим, не дано почувствовать тот мрак, ту безысходность, в которой он жил долгие годы — с обуглившимся сердцем, с парализующим его отчаянием, с завистью, яростью и ненавистью к себе. Она была свет, он — тьма. Она — добро, он — зло. Тьма ненавидит свет, она прячется от него, и здесь ничего нельзя изменить. Ничего! Глупая женщина, ей нужно бежать, бежать как можно дальше и как можно быстрее, пока еще не поздно.
«Она подобралась слишком близко, старик, берегись!»
Им овладел парализующий, леденящий страх. Затем его бросило в жар, стало трясти.
Слишком близко — к чему? Этого он не знал, да и не хотел знать. Должно быть, к его сути. Иначе почему он испытывал такую ярость лишь из-за того, что она заявила, будто в нем есть доброе начало? С чего бы он так взбесился, когда Билли принес ему несколько нарциссов? Он испытывал раздражение и даже злость всякий раз, когда видел проявления любви и нежности между матерью и ребенком, между двумя влюбленными, между мальчиком и собакой. И вообще всякий раз, когда он видел что-то нежное, красивое и хрупкое, он испытывал отвращение и ярость. Он не понимал причины своего бешенства, но в любом случае ощущал внутри нечто темное и безобразное, на что боялся даже взглянуть более пристально.
И если леди Гвинет Симмз сумеет определить суть его неполноценности, которую он сам определить не в состоянии, он окажется таким же уязвимым, какой бывает змея, только что сбросившая кожу.
Слишком поздно! Он почувствовал, что его прошибает пот, бьет озноб, что дышит он слишком часто. Это надвигается приступ, ему не хватает воздуха, он попал в кошмарный серый тоннель. Его охватил ужас, к горлу подступила тошнота. Черт! Только не сейчас, не при ней. Только бы она не стала свидетельницей его унижения!
Он вскочил на ноги, тяжело хватая ртом воздух, и вытер рукой вспотевший лоб. Стул опрокинулся от его резкого движения. Скорее отсюда — на свежий воздух, пока его не сразил приступ.
— Морнингхолл!
— Я должен выйти на воздух…
Гвинет схватила его руку и прижала к столу, неверно поняв причину его возбуждения.
— Глубина вашей ненависти к себе не знает границ, не так ли, милорд? — тихо спросила она.
Дрожа и задыхаясь от нехватки воздуха, Деймон хотел лишь одного — бежать из этой комнаты. Капля пота покатилась по его виску, он сжал руку в кулак под прохладной ладонью Гвинет, отчаянно пытаясь взять себя в руки, пока не произойдет вселенский взрыв. Звон в ушах усиливался, сердцебиение учащалось…
Он поднял голову и усилием воли остановил свой взгляд на Гвинет, делая последнюю попытку спастись.
— Прошу вас, уберите руку, леди Симмз, в противном случае я за себя не ручаюсь.
Она лишь взглянула на него — и не убрала руки.
Слишком поздно! В его уши ворвался рев, холодный пот выступил из всех пор, и он увидел, что серый тоннель вот-вот поглотит его.
«Помоги мне, о Господи!»