Она тряхнула головой, и облако черных как ночь кудрей почти закрыло ей лицо. Начав расчесывать их, девушка нахмурилась.

Из зеркала на нее смотрела настоящая цыганка. В этот момент девушка забыла все наставления тети Гертруды, постоянно твердившей, что хмуриться не надо, поскольку от этого появляются морщинки. Сейчас, внимательно разглядывая себя, девушка отчетливо поняла, что тетка права, называя ее необычной.

Пожилая дама в тот день была особенно ехидной и, болтая за чашкой чаю с подругами в саду под окном племянницы, ничуть не смущалась тем, что девушка может услышать ее.

И Силия в самом деле слышала, как тетка злорадно говорила об ее сходстве с матерью. Марианна, красавица, испанская цыганка, потеряла голову из-за английского искателя приключений, завоевавшего ее сердце.

— Уверена, в конце концов благотворное влияние скажется и из девочки выйдет толк. — В голосе Гертруды звучало сострадание. — Вот только внешность… Но тут уж ничего не изменишь… у нее весьма необычные черты лица. А чего стоят копна черных волос и зеленые глаза, как у нашего отвратительного черного кота, который ходит за ней по пятам! Обидно, что она не взяла больше от Ричарда и так похожа на свою мать-иностранку. Но надо проявлять снисходительность.

Милейшая, добродетельная тетя Гертруда никому не позволяла забывать, что она — жена викария и настоящая леди. Угловатая и тощая, с пронзительными глазами, узким лицом и подозрительно темными волосами, Гертруда весьма преуспевала, верша добрые дела.

Когда-то она любезно позволила Силии называть себя «тетей», хотя девушка не поняла, почему, ведь Гертруда не слишком хорошо относилась к ее семье.

Иногда Силия Марианна Пенмарис ощущала какое-то странное раздвоение. Девушка словно играла роль, навязанную обществом, и это тяготило ее.

Силия понимала, что, привезя ее в Англию, в свой дом в Грейндже, тетка руководствовалась чувством долга. Она полагала также, что это пойдет на пользу племяннице. Силия получила приличное образование и выросла в уединении, что позволяло надеяться на удачный брак.

Яркая и эффектная, Силия казалась в этих краях экзотическим цветком и во всем отличалась от своих сверстниц. К тому же она была значительно выше их, а здешним мужчинам нравились хрупкие, изящные создания, похожие на кукол.

Силия часто размышляла о том, испытывала ли ее мать недовольство своей внешностью, когда оставила блистательную карьеру танцовщицы, покорительницы Европы, и вышла замуж за чопорного англичанина?..

Может, и ее принудили к этому, предали, как и Силию, которую заставили покинуть любимый дом на Цейлоне и заточили в холодной Англии, чтобы научить прятать подлинные чувства под маской смирения?

Может, и Марианна видела такие же пылающие щеки, глядя в зеркало? Такие же сияющие глаза и чувственный изгиб губ? Наверное, и мать разительно отличалась от здешних замороженных девушек с бледными лицами.

Неужели Гертруда права и все это имеет такое большое значение? Нет, видимо, Рональд Уинвуд относится к этому иначе.

Силия улыбнулась и коснулась фотографии в рамке, стоявшей на ее туалетном столике. Ей казалось, что она любила этого человека всегда, с тех пор как помнила себя. Он был сыном плантатора, угодья которого располагались по соседству с имением отца.

Тогда, на Цейлоне, Рональд обращался с ней как с ребенком, иногда отмахивался, как от мухи, — и все из-за ее нескрываемого обожания.

Но в последний раз, когда приехал в Англию, все изменилось. Рональд привез с Цейлона подарки ребенку, но встретил сдержанную, расцветшую девушку и тотчас же влюбился в нее.

Они гуляли в сумерках по розарию, и Силии казалось, что ее мечты воплощаются в ослепительную реальность, как в любовных романах, которые она тайно читала.

— Моя милая маленькая куколка, — прошептал он ей. — Мне так хочется первым увидеть, как из кокона появится чудесная бабочка!

Силию привело в восторг это поэтическое сравнение. Рональд Уинвуд мог бы обладать любой женщиной, однако любил Силию и клялся, что будет ждать ее сколько угодно. В тот вечер он тайно подарил девушке медальон, и с тех пор она не снимала с груди этот символ их помолвки.

Что же в тот вечер нашел в ней Рональд?

Силия прищурилась и загадочно улыбнулась.

Быть может, тетя Гертруда права, и в ее жилах бьется цыганская кровь матери, поэтому она привораживает и очаровывает мужчин?

Или Рональд, как и сама Силия, ощутил, что их свела сама судьба?

Раздался робкий стук в дверь.

— Я пришла уложить вам волосы, мисс.

— Заходи, Алиса. Сделай мне сегодня высокую прическу.

— Как прикажете, мисс. — Служанка начала расчесывать крупные локоны.

Да, вот так и должна разговаривать госпожа со служанкой. Вероятно, сдержанность Силии, трезвые суждения и умение вести себя так, как подобает настоящей леди, заставили Рональда проявить настойчивость.

И Силия его не разочарует. Она уже готовилась к их совместной жизни. Даже начала изучать восточные языки — сингальский и тамильский, на которых свободно говорила в детстве.

Рональд не сочтет ее нерадивой. И когда настанет время, он назовет Силию невестой и возьмет с собой на Цейлон — туда, где возвышаются прекрасные, запомнившиеся ей холмы.

Может, там она, наконец, почувствует себя свободной и ее никогда больше не смутят слова тети Гертруды?..

На следующее утро в Грейндж пришла телеграмма, изменившая жизнь девушки, но Силия узнала о ней последняя.

Телеграмма в деревне — дело необычное. Дворецкий, мистер Моррис, принес ее викарию, когда тот работал у себя в кабинете над воскресной проповедью:

— Извините, ваше преподобие… Надеюсь, известия хорошие?

Викарий пробежал телеграмму.

— Спасибо, Моррис. Попросите Уилсона передать это моей супруге и сообщить, что я хотел бы срочно посоветоваться с ней.

Викарий, человек лет пятидесяти, ученого вида, аскетичный, с добрыми голубыми глазами, видевшими в людях только хорошее, предпочитал ни во что не вмешиваться, пока его не принуждала к этому жена. Гертруда же, как он помнил, пришла в ужас, когда во время их поездки на Цейлон обнаружила, что единственная законная наследница его кузена Ричарда живет на чайной плантации, вдали от цивилизации. Викария шокировало, что кузен не помнит, крестил ли свою дочь. Разумеется, ее ни разу не водили в церковь, хотя она частенько посещала и расположенный неподалеку буддийский храм, и индуистскую молельню, куда ходили тамильские кули.

Вот потому-то, поощряемый своей грозной женой, викарий напомнил Ричарду, что недалек тот день, когда его дочь придется выдавать замуж, и лучше сейчас подумать о ее будущем. Его преподобие и леди Гертруда убедили кузена поручить Силию их заботам.

Из года в год банковские чеки на расходы девушки приходили аккуратно каждый месяц — даже после безвременной кончины Ричарда. Проявив предусмотрительность, он позаботился о том, чтобы достойно обеспечить свою дочь. Впрочем, о делах мирских викарий почти не задумывался.

В кабинет стремительно вошла Гертруда с телеграммой в руке:

— Я понимаю, что он твой кузен, Тео. Не я ли убедила тебя забрать несчастного ребенка из варварского окружения? Не я ли внушила бедняге Ричарду, что он отвечает за свое дитя? — Гертруда пристально посмотрела на мужа. — Как он мог так поступить с нами? С нами и с несчастной девочкой, которая благодаря нашим неусыпным заботам только сейчас начала превращаться в юную леди? Погубить все надежды на хорошую партию, разрушить все, на что мы надеялись! Теперь — можно сказать, с того света — передать опеку над дочерью этой… этой… С ее развратным прошлым! — Гертруда задохнулась от ярости.

— Но, дорогая, ведь сестра — его ближайшая родственница, к тому же она уже не так молода и, возможно, угомонилась. Да и в те круги, куда вхожа она, мы не имеем доступа…

— Вот именно! Об этом и речь! С тех пор как умер ее муж, леди Уилхелмина забыла о всяких приличиях. Бывает в самом легкомысленном обществе — и здесь, в Европе, и в Америке. Я знаю это точно, не важно, от кого. Все это чудовищно и недопустимо! Полагаюсь на тебя, дорогой! Когда она приедет, объясни ей, насколько пагубно увозить Силию из надежного, добропорядочного дома…

В сущности, все сводилось к тому, что, по мнению Гертруды, Ричард Пенмарис не мог в здравом уме и твердой памяти тайно составить подлое дополнение к завещанию и назначить свою сестру Уилхелмину, вдовствующую герцогиню Милхэйвенскую, официальной опекуншей дочери и поручить ей распоряжаться солидным состоянием, пока Силии не исполнится семнадцать лет.

Такого дополнения, конечно, не примет ни один суд. И Тео должен дать это ясно понять Уилхелмине, а к тому же напомнить, что именно они позаботились о благополучии и о будущем Силии, когда ни одна живая душа не подумала о ней.

— Я надеюсь на тебя, Тео: прояви твердость и настойчивость! И, пожалуйста, цитируй как можно чаще Писание. У тебя это хорошо получается и всегда производит впечатление. А теперь мне пора подготовить Силию к испытанию. Меня убивает мысль, что придется оказывать этой твари, ее тетке, гостеприимство. Жаль, что воспитание не позволит мне выставить ее из дома.

Леди Гертруда, шелестя юбками, вышла. Викарий встревожился: цитируй он Писание или не цитируй, это не поможет его жене выиграть сражение.