Глава 8
— Леди Имоджин! Вы слыхали? Сюда едет король! — Круглое лицо Марты раскраснелось от возбуждения.
— Что?!
— Король прослышал о том, что здесь творится, и едет вас спасать! Он уже прислал гонца, а с ним целый отряд вооруженных рыцарей!
— И никто ничего мне не сказал? Позовите Фицроджера!
От испуга глаза у Марты стали как блюдца, но она послушно побежала выполнять приказ.
Имоджин от гнева готова была рвать и метать.
День уже подходил к концу. Составив брачный контракт, она сидела у себя в спальне и томилась от безделья и сомнений, хотя в глубине души понимала, что сделала правильный выбор.
И без толку тратила время.
Она составляла язвительные, остроумные речи, с помощью которых поставит на место выскочку Фицроджера. И без толку тратила время.
Она вспоминала их поцелуй и пыталась угадать, поцелует ли он ее еще раз.
И без толку тратила время.
Если бы ей хватило ума выглянуть во двор, она давно увидела бы гонцов короля.
Явился Фицроджер — живое воплощение рыцарской учтивости.
— Вам что-то угодно от меня, миледи? Не желаете ли спуститься в зал, чтобы перекусить?
— Нет… Да… Может быть. Но прежде я хочу, — произнесла Имоджин, кое-как собравшись с мыслями, — поговорить о королевском гонце!
— Почему? — Он не был ни смущен, ни пристыжен.
— Потому что это мой замок, Фицроджер, — процедила она сквозь зубы, — а значит, он привез послание для меня!
— Нет, не для тебя. Он привез послание для меня, с просьбой, прийти на помощь бедной девочке, попавшей в ужасное положение. Он вообще-то направлялся в замок Клив, но по дороге услышал, что я в Кэррисфорде, и потому повернул сюда.
— Ох! — Из Имоджин словно выпустили воздух. Но она не уронит себя в его глазах. В конце концов, это ее замок! — И тем не менее я бы хотела с ним поговорить.
— Боюсь, что он уже уехал вместе с охраной. Они ищут Уорбрика, чтобы призвать его на королевский суд.
— Так он и явится! — фыркнула Имоджин.
— Мы тоже в это не верим, — ответил Фицроджер. — Но следует соблюдать порядок.
Имоджин пригвоздила его к месту пылающим взором. Ее откровенно игнорировали, с ней не желали считаться, а она не знала, как положить конец этим издевательствам. Уж не лучше ли ей было выйти за графа Ланкастера? Он, конечно, ни рыба ни мясо, но зато к нему она сумела бы найти подход.
— Значит, король едет сюда, — задумчиво проговорила она.
— Да. Он приедет завтра утром. И сможет присутствовать на нашей свадьбе.
— Я не желаю такого скоропалительного замужества! — рассердилась Имоджин. Она совсем не была готова к тому, чтобы стать чьей-то женой.
— Но какой смысл откладывать бракосочетание? Зачем вызывать у кого-то соблазн? А вдруг этот «кто-то» захочет тобой овладеть?
— Уж не сомневаешься ли ты в своей способности защитить меня от любых незаконных посягательств, лорд Фицроджер? — поинтересовалась Имоджин со слащавой улыбкой.
Он шагнул к кровати. И навис над ней, как грозовая туча.
— Можешь не опасаться, леди Имоджин, тебя никто у меня не отнимет! Но как только все узнают, что ты носишь моего ребенка, приз станет гораздо менее привлекательным. Ты и сама сыграла на этом обстоятельстве, когда пыталась обеспечить себе безопасность, помнишь?
— Да, — призналась Имоджин и прокляла себя за то, что покраснела.
— Значит, как только мы поженимся, мне не нужно будет дежурить при тебе неотступно и беречь как зеницу ока. Ты не находишь, что это облегчило бы жизнь нам обоим?
— Да, — кивнула Имоджин. А что еще она могла сказать?
— А если наш брак будет заключен в присутствии самого короля и его первых вельмож, вряд ли кому-нибудь захочется доказать, что он незаконный, не правда ли?
— Да. — Она потупилась, не в силах выдержать его насмешливый взгляд.
— И по всему выходит, что лучше всего нам пожениться завтра. Теперь ты согласна?
— Да, — выдавила из себя Имоджин, хотя все в ней протестовало против этого брака. Ее опять выставили круглой дурой.
Она подняла на него растерянный взгляд.
Он улыбнулся почти дружески и поймал прядь ее волос. Она ударила его по руке, но он не разжал пальцы, и рывок оказался весьма болезненным.
— Ой! Отпусти меня! Я еще не твоя и не обязана потакать твоим прихотям!
— Уж не хочешь ли ты сказать, — проворковал он, перебирая пушистую прядь длинными пальцами, — что к завтрашней ночи превратишься в милое и покорное создание?
Меньше всего Имоджин хотелось думать сейчас о завтрашней ночи… И особенно о том, что се ждет.
— Если я стану твоей женой, — медленно произнесла она, — то постараюсь выполнить свой долг.
— Если?.. — Это прозвучало, как удар бича.
Она заставила себя ответить на его ледяной взгляд, но в горле у нее совсем пересохло, а сердце билось, как птица в клетке.
— Мы заключили договор, Рыжик, — напомнил он ей с угрозой в голосе.
— Тогда перестань издеваться надо мной, Фицроджер, пока я не передумала!
Он отпустил ее волосы и отодвинулся. Имоджин сама не могла понять, что заставляет ее так вести себя. В этом не было смысла, а потому усугубляло ее недовольство собой. А ей и так приходилось несладко. Казалось, на сердце лежит огромный камень, из-за которого ей трудно дышать.
Его суровое лицо вдруг осветила улыбка.
— А знаешь, тебе станет гораздо легче, когда ты сможешь спорить со мной, стоя на ногах!
— Но я же все равно проиграю… ты сам так сказал!
— На войне никогда нельзя быть ни в чем уверенным. И ты, моя драгоценная невеста, обладаешь весьма опасным оружием. Но, будь я сейчас на твоем месте, я не пытался бы вставать и дал покой ногам, чтобы самой пройти к алтарю и склониться в реверансе перед королем.
— Пресвятая Дева! — испуганно воскликнула она. — Да как же мы будем принимать короля в таком разгроме?
— Не тревожься. Я уже послал в Клив за дополнительными припасами и вином и позвал на помощь слугам людей из деревни.
Не тревожься, не тревожься… Да за кого он ее принимает? За беспомощного младенца?
— Это должна была сделать я!
— И не надоело тебе спорить из-за всякой ерунды, Имоджин? — воскликнул он с досадой. — У меня нет ни малейшего желания занять место эконома в Кэррисфорде. Больше того, если тебе захочется, можешь заправлять всем хозяйством не только здесь, но и в Кливе. Я буду только рад. Но сейчас ты прикована к постели. И потому перестань пререкаться.
— Ты мог хотя бы посоветоваться со мной, — пробормотала она, чувствуя, что снова попала впросак.
— Я просто позволил распоряжаться всеми делами твоему сенешалю. Он показался мне толковым малым.
— Как, Сивард вернулся? — Имоджин сначала обрадовалась, а потом помрачнела. Никто не потрудился сказать ей об этом, да и сам Сивард не счел нужным с ней поздороваться.
— Он был слишком занят, — пояснил Фицроджер. В ответ на ее ошарашенный взгляд он добавил: — Все твои мысли написаны у тебя на лице, Рыжик.
Имоджин запустила в него подушкой.
Он ловко поймал ее на лету.
— Стало быть, ты не хочешь, чтобы я отнес тебя в зал?
— Совершенно верно! — выпалила она. — А еще я подумываю, не стоит ли мне носить маску!
— Очень мудро. Я, например, никогда не расстаюсь со своей. — Он кинул подушку на кровать и вышел.
А Имоджин задумалась над его словами.
«Не расстаюсь с маской». Что он хотел этим сказать? А вдруг под маской кроется тот молодой, добрый человек, в которого он превратился во время их поцелуя? Она крепко прижала подушку к груди. Если она выйдет за графа Ланкастера, то никогда этого не узнает. Впрочем, она уже смирилась с тем, что никогда не станет женой графа.
Она станет женой Бастарда Фицроджера, хотя от одного его вида ее мороз по коже подирает. А может, именно поэтому она и хочет выйти за него?
Сколько ему лет? Поначалу Фицроджер показался ей человеком без возраста, но теперь она решила, что он старше лет на десять.
Вернулась Марта и с каким-то пришибленным видом поставила перед ней поднос с едой.
— Хозяин сказал, что вы будете обедать здесь.
— Он прав, — кивнула она. — Завтра мне понадобятся все силы, чтобы предстать перед королем.
— И перед алтарем, — подхватила служанка с лукавой усмешкой. — А я-то боялась, что вы выйдете за одного из этих полоумных старых олухов, с которыми вечно носился ваш батюшка. А вы положили глаз на самого молодого да пригожего. Уж он-то знает, что такое настоящая страсть, помяните мое слово.
— Марта, не забывай, с кем говоришь! — прикрикнула на нее Имоджин, чувствуя, как пылает ее лицо.
Служанка надулась и замолчала. Имоджин пришлось напомнить себе, что перед ней не вышколенная камеристка, а всего лишь простая ткачиха, возвысившаяся до положения личной служанки леди Кэррисфорд. И пройдет немало времени, прежде чем она обзаведется настоящими слугами. Кстати, стоит подумать о том, кто мог бы занять место Дженин — конечно, после соответствующей выучки.
А что до ее дорогой тети Констанс — ее не заменит никто…
Пригожий?.. Она не спеша жевала говядину, приправленную розмарином, и обдумывала слова Марты.
Можно ли назвать страстью то странное возбуждение, которое она испытывала, когда он ее целовал? Всю жизнь отец Вулфган предостерегал ее от греховных страстей и похоти. И когда она вспомнила Дженин, его предостережения обрели зловещий, глубокий смысл, хотя капеллан вел речь всего лишь о необходимости избегать соблазнов. Но что же соблазнительного могло быть в этом жестоком насилии?
Отец Вулфган говорил, что похоть — прямая дорога в ад. Наверное, соблазн испытывают мужчины, а женщины вынуждены терпеть и страдать. Но Имоджин вовсе не страдала, когда ее целовал Фицроджер.
По крайней мере в тот раз.
— Марта, — проговорила она, — отец Вулфган не вернулся в Кэррисфорд?
— Только этого старого ворона тут и не хватает, — проворчала Марта себе под нос, но осеклась под надменным взглядом молодой хозяйки. — Нет, леди. Хозяин… лорд Фицроджер вытолкал его взашей.
— А я приказала его вернуть. Ведь должен хоть кто-то помолиться на могилах моей тетки и остальных погибших?
— Так за их души уже помолился брат Патрик.
Имоджин внезапно поняла, что в руках у нее оказалось сильнейшее оружие, и произнесла со злорадной улыбкой:
— Марта, ступай к лорду Фицроджеру и скажи, что нас должен повенчать только сам отец Вулфган!
— Леди… — От ужаса глаза у Марты полезли на лоб.
— Ступай! — велела Имоджин.
Марта нехотя поплелась к двери. Ее недовольное ворчание еще долго доносилось с лестницы.
Имоджин ждала, что с минуты на минуту сюда явится сам Фицроджер с новым запасом ехидных шуток и издевательств, и от волнения у нее пропал аппетит. Она едва заставила себя доесть обед, но Фицроджер так и не появился. Уже вечером, в сумерках, к ней приковылял отец Вулфган.
— Дщерь моя! — провозгласил он. — Ты оказалась в когтях диавола!
— Но зато я больше не боюсь Уорбрика, — возразила Имоджин. В присутствии этого человека она всегда казалась себе маленькой, беспомощной девочкой.
— Ты спаслась от одного диавола только для того, чтобы угодить в когти к другому! Отбрось же его, отринь немедленно, дитя мое!
— Это вы о лорде Фицроджере?
— Он несет смерть и разрушение на нашу землю! — загремел священник. — Он не колеблясь льет чужую кровь. Он — коготь на руке диаволовой, он — семя его, отравившее землю, на которую упало!
Имоджин про себя недоумевала; с чего это ей так приспичило добиваться возвращения ее старого капеллана? Право слово, с этим Фицроджером совсем с ума сойдешь!
Отец Вулфган не был глубоким стариком, но он жил в Кэррисфорде с тех пор, как Имоджин себя помнила. Он был невысок и тщедушен — кожа да кости, — что было неудивительно при столь строгом соблюдении им постов и регулярном самобичевании и умерщвлении плоти. На его морщинистом, изможденном лице особенно выделялись своим фанатичным блеском ярко-синие глаза.
Имоджин судорожно сглотнула.
— Вы считаете, что я совершаю ошибку, выходя за Фицроджера, святой отец?
— Не лучше ли было стать одной из святых сестер в Хиллсборо?
Опять он ее искушает. Принять постриг и избавиться от необходимости делать выбор? И от ужасов брачной ночи? Может, это выход из положения?
— Но отец желал видеть меня замужем, — возразила она, надеясь и в то же время боясь того, что он примется ее уговаривать.
Священник раздвинул губы в кривой улыбке:
— Дщерь моя, твой отец прочил тебя в жены лорду Джеральду либо подобному ему достойному мужу. А не этому бесстыжему охотнику за приданым!
— Но ведь эту войну начал не Фицроджер! — заметила Имоджин. — И я сама пришла к нему за помощью.
— Он сам несет в себе войну! — брызжа слюной, вскричал отец Вулфган. — Он служил наемником — проклятая, пропащая душа! Он накопил сокровища, отнимая их у малых сих во время своих грабительских набегов! И сюда он явился с огнем и мечом! И он, и Уорбрик! Между ними нет разницы!
— Уорбрик намного хуже!
— Все они живут тем, что добудут разбоем! — провозгласил отец Вулфган. — И все они одного племени — вместе с их королем-братоубийцей! Они убивают ради собственной выгоды и не ищут прощения за кровь, пролитую по их вине!
Имоджин пришла к выводу, что с отцом Вулфганом лучше не спорить. Он был слишком фанатичен и непримирим, но об этом у них еще будет время поговорить.
— Но ведь я должна выйти замуж за сильного человека, святой отец, — заметила она. — Вы же не хотите, чтобы я оказалась во власти таких людей, как Уорбрик или Беллем?
— Владыка Небесный да послужит тебе защитой, дитя мое! — прогундосил капеллан, сжимая клешневатой рукой тяжелое распятие, болтавшееся у него на шее на простом шнурке.
— Что же он не послужил мне защитой два дня назад? — сердито спросила Имоджин. До сих пор она не замечала за отцом Вулфганом столь откровенной демагогии.
— Дерзкое дитя! — Глаза капеллана засверкали праведным гневом. — Разве ты не в безопасности, не в своем замке? Разве над тобой не простерлась длань Господня?
— Тогда, по-вашему, выходит, что лорд Фицроджер и есть Его длань! — выпалила Имоджин.
— Почему ты продолжаешь цепляться за это имя? — Отец Вулфган отшатнулся от нее в неподдельном ужасе. — Чем он околдовал тебя, дитя?
Имоджин снова превратилась в растерянную грешницу, кающуюся в своих поступках. Ей стоило немалого труда не рассказать капеллану о двух поцелуях.
— Он… он мой защитник, святой отец. Он самый настоящий защитник.
— Дщерь моя во Христе, — капеллан резко подался вперед, — настоящий защитник действует по велению сердца, а не выгоды ради! Можешь ли ты сказать так об этом человеке?
Имоджин не нашлась, что ответить.
— Нет! — провозгласил священник. — Он наемник, он убивает за плату!
— Но он не просил у меня никакой награды, святой отец! — запротестовала Имоджин, невольно отшатнувшись.
— Если не считать тебя самой! — проскрипел отец Вулфган, брезгливо кривя слюнявые губы.
— Нет, — возразила Имоджин. — Это была моя идея.
Теперь настала очередь отца Вулфгана попятиться от ужаса.
— Что?!.
— Он достаточно силен, — торопливо пояснила Имоджин, — и его земли соседствуют с моими, так что я смогу присматривать за Кэррисфордом.
— И в сердце твоем нет греховной похоти? — подозрительно осведомился отец Вулфган.
Ну вот, так она и знала, что дойдет до этого!
— Не знаю… — еле слышно пролепетала Имоджин.
Внизу, в зале, Реналд играл с Фицроджером в шахматы. Гнусавый голос священника, выкрикивавшего свои обвинения, был слышен даже здесь.
— И ты позволишь ему распинаться перед ней всю ночь напролет? — спросил Реналд.
— Она потребовала его вернуть, — пожал плечами Фицроджер, делая ход ладьей. — Может, хоть теперь ей станет ясно, что это была ошибка.
— Очень разумно. Но он ляжет костьми, чтобы отговорить ее от брака, а у вас до сих пор все еще под вопросом.
— Твой ход.
Реналд передвинул пешку, и Фицроджер тут же ее «съел».
— Я бы ни за что не оставил ее во власти этого фанатика, — не унимался Реналд.
— Святоше не удастся отговорить ее от брака, — проворчал Фицроджер, машинально вертя в пальцах серебряную пешку. — Цветок Запада привыкла получать все, что пожелает. Включая и меня.
— Так ты уже успел ее охмурить? — расхохотался Реналд. — Теперь понятно, почему ты пообещал ей самостоятельность. Иначе она до сих пор продолжала бы упираться.
— Нет, дружище. — Фицроджер кинул пешку в шкатулку. — Я не успел ее охмурить. И все говорит за то, что она будет биться до последнего за каждую букву в брачном контракте. Тебе надоела игра?
Реналд хорошо знал этот тон и оставил в покое опасную тему. Он снова сосредоточился на доске и с досадой поморщился, обнаружив, что у его короля практически нет шансов спастись.
Наверху, в спальне Имоджин, отец Вулфган прочно устроился на ее постели, так что она оказалась припертой к стене, и они сидели нос к носу. От него чем-то воняло — но этого и следовало ожидать. Святой отец не только постился и лупцевал себя кнутом, но и умерщвлял плоть грязью и вшами.
— Это хорошо, что ты не способна распознать похоть, дитя мое.
Но ее мучило вовсе не это. Имоджин подмывало рассказать отцу Вулфгану, что она видела похоть в самом низменном ее проявлении. Она надеялась, что это поможет ей избавиться от жутких воспоминаний, подобно тому как покаяние очищает душу от чувства вины. Но у нее не поворачивался язык. Она боялась, что снова испытает пережитый ужас, если заговорит об этом вслух.
— Но… но как же мне избежать ее, святой отец, — прошептала она, — если я не знаю, что это такое?
— Самый простой способ, дщерь моя, — соблюдение непорочности, — сообщил он, положив изувеченную руку ей на плечо.
— Но я должна выйти замуж.
— И женатые люди могут вести чистую жизнь. Святой Эдуард, наш король, правивший этой землей всего пятьдесят лет назад, взял себе в жены женщину и все же удержался от греховной связи.
Имоджин позавидовала этой счастливице, представив себе чистую и безмятежную жизнь, где объятия и поцелуи никогда не переходят в греховную связь.
Но тут ей на память пришли ехидные замечания отца по поводу семейной жизни короля Эдуарда. Благодаря целомудрию их короля Англия осталась без наследника престола, что ввергло ее в междоусобицу и сделало беззащитной перед жестоким Нормандцем.
И вдобавок что-то говорило ей, что Фицроджер вряд ли согласится променять их брачную ночь на «святую» жизнь.
— Я… я думаю, что лорд Фицроджер захочет иметь детей, святой отец!
— Вот и пусть обзаводится ими там, где привык! — взревел Вулфган. — У женщин, уже стоящих на пути к адскому пламени!
Сия идея породила в душе у Имоджин вспышку отнюдь не праведного гнева, и она опустила ресницы, стараясь сохранить невозмутимую мину. Если Фицроджер читает по ее лицу, как по книге, то отец Вулфган и подавно все поймет.
— Я считаю, что мой супружеский долг состоит именно в том, чтобы родить мужу здоровых детей. — И она действительно хотела детей, пусть даже ценой страданий и боли. Стоило ей представить, как она подарит Фицроджеру их первенца, — и на душе становилось теплее.
— Не многим дана сила для безгрешного брака, — сообщил святой отец, сокрушенно вздыхая.
Имоджин отважилась посмотреть на него и спросила:
— Но как же я выполню свой долг, рожая детей и в то же время избегая похоти?
Вулфган скривился так, будто откусил от незрелого яблока.
— Это очень просто. Ты не должна позволять себе испытывать удовольствие на супружеском ложе, дитя мое, в те моменты, что могут показаться тебе приятными. Никогда не забывай, что плоть слаба, что она — извечный враг твоей бессмертной души. Отринь ее нужды. Умерщвляй ее. Как только твоя плоть получит удовольствие, знай, что это смертный грех.
— Удовольствие? — растерянно переспросила Имоджин. Одно дело — животная страсть и похоть. Но что плохого в простом удовольствии? Наверняка он имел в виду поцелуи. Как же все это сложно!
— Сама твоя растерянность говорит о чистоте души, дитя мое. — Отец Вулфган снисходительно потрепал ее по щеке своей скрюченной лапой. — Я уже описывал тебе некоторые вещи, которых ты должна избегать под страхом вечного проклятия. Язык во рту, рука на груди…
Имоджин потупилась, желая изо всех сил, чтобы ее не выдал яркий румянец.
— Я отравил твою невинность описанием этих жутких деталей, — вздохнул Вулфган, — но боюсь, это только начало. Я искренне желал бы оградить тебя от этого, но ты права, помня о своем долге стать чьей-то женой. Исполняя свой долг, нам часто приходится сталкиваться с искушениями самого разного рода. Позволь же поведать тебе о прочих уловках, на которые может пойти злокозненный враг рода человеческого…
В ту ночь Имоджин так и не сомкнула глаз, вспоминая все то, о чем говорил отец Вулфган. Многое из услышанного превосходило даже самые смелые девичьи фантазии. Кое-что вызывало у нее омерзение, и она не могла себе представить, чтобы Фицроджер захотел заниматься чем-то подобным. Но некоторые приемы, описанные капелланом, разбудили в ней такое возбуждение, что его наверняка можно было счесть за пресловутую похоть.
А ведь если она согрешит, если не устоит перед соблазном, то обречет на адские муки не только себя, но и свое потомство. И тем самым навек очернит доброе имя своей семьи. Согласно отцу Вулфгану, мужчины особенно подвержены дьявольской похоти. И на женщинах лежит нелегкая обязанность помочь им от нее избавиться.
Имоджин так и не поняла, как именно должна это делать. Разве что не выставлять напоказ перед мужем свою наготу и еще не ласкать его возмутительными способами, заботливо описанными строгим священником.
Можно подумать, она только об этом и мечтает!
Имоджин извелась настолько, что с радостью встретила восход солнца, означавший начало долгого дня, посвященного празднеству и молитвам. Правда, Марта пыталась отговорить ее от молитвы, ссылаясь на то, что сегодня ей будет на что потратить свои силы, но сальный блеск в глазах простодушной женщины только укрепил Имоджин в принятом решении. Ей требовалась не физическая, а духовная поддержка.
Марта вышла, недовольно ворча что-то себе под нос.
А Имоджин никак не удавалось сосредоточиться на чистых и возвышенных помыслах, как она ни старалась. Напротив, перед ее мысленным взором возникали картины одна необычнее другой.
Длинные и сильные пальцы Фицроджера, ласкавшие ее грудь.
Вкус его губ, прикасавшихся к ее губам.
Жаркая истома, прокатившаяся по телу, когда он сжимал ее в своих объятиях.
Тепло, осветившее его суровые черты всего один или два раза за время их знакомства.
Следует ли ей считать это признаком того, что она обрекла себя на вечное проклятие?
Она утроила усердие.
К полудню во дворе поднялся шум. Это приехал король. Имоджин испытала огромное облегчение.
Ведь это знаменовало начало конца.