Глава 10

Колин весьма успешно избегал Джорджи большую часть дня. То, что она искала его, было ему на руку… или же он просто обманывался относительно ее неожиданного внимания к нему, а она планировала выбросить его за борт в результате хорошо подготовленного мятежа.

Зная ее, он был склонен к последнему варианту.

Однако когда он наконец появился на палубе, готовый к сражению с леди, поговорить с ним жаждала не Джорджи, а мистер Пимм.

— Капитан Данверс! — негодующим голосом позвал тот, семеня по палубе. — Капитан, на пару слов.

— Да, мистер Пимм? — Если бы это обернулось только парой слов!

— Я протестую. Я хочу подать жалобу. Колин внутренне застонал.

— В чем дело?

— Я должен вас предупредить, что все войдет в мой отчет. — Он замолчал, словно одного этого уже было достаточно, чтобы подтолкнуть Колина к действиям. — В мой полный отчет, запомните это, — сказал он, угрожающе размахивая пальцем под носом у Колина.

— Да, сэр. Я слышу. Что я могу сделать для вас?

— Что вы можете сделать? Вы говорите, что вы можете сделать? Я думал, это очевидно.

— И что же очевидно?

— Эта таинственная женщина, — выпалил он, кивнув на корму. — Это преступление — позволять ей шляться повсюду, — пожаловался он.

Здесь Пимм был прав, это было преступлением. Одного вида молодой женщины было достаточно, чтобы лишить его речи и здравого смысла.

Она стояла на корме, устремив взгляд к горизонту. Волосы растрепались, и ветер играл ее локонами. На ней было простое белое платье без рукавов, открывающее шею и значительную часть груди. У ног стоял маленький фонарь, окружающий ее ореолом света в наступивших сумерках.

Но именно выражение ее лица тронуло сердце Колина. Ее задумчивый взгляд был устремлен к итальянскому побережью, к Неаполю. Казалось, он рвал ее сердце с каждой милей, пройденной на запад, прочь от Италии.

Выражение лица Джорджи было точно таким, когда она спала в его объятиях той давней ночью. И сейчас его сердце сжималось, как и тогда.

«Открой мне свои секреты, — шептал он ей, когда она уснула. — Позволь мне быть твоим опекуном и покровителем!»

И точно так, как тогда, он горячо хотел защитить ее, теперь она с такой же страстью оберегала их дитя.

Это проявлялось в том, как бережно она держала на руках Хлою. Это была трогательная картина — Джорджи в позе валькирии контрастировала с воркующей и резвящейся Хлоей. Глядя на дочь, Колин почти забыл о грозящих им опасностях — преследующих их французах и ужасной пропасти, которая вдруг пролегла между ним и ее матерью.

И все же он готов был стоять здесь всю ночь, наблюдая, как пухлые ручки Хлои ловили пряди волос Джорджи. Он улыбнулся, когда настойчивая дев-чушка наконец схватила в кулачок прядь волос и решительно дернула ее.

Джорджи засмеялась и нежным движением освободила захваченный локон, затем спрятала за уши непослушные волосы. Когда на ветру вырвался ее другой локон, Хлоя завизжала от восторга и энергично замахала ручками, пытаясь снова поймать добычу.

— Вы слышите меня, капитан Данверс? — говорил Пимм. — Почему вы позволяете ей свободно разгуливать по кораблю? И с фонарем к тому же.

— Не позволять ей пользоваться светом?

— Она, возможно, ждет, когда сможет подать сигнал своим соотечественникам, — покачал головой Пимм. — Попомните мои слова: на рассвете весь французский флот будет дышать нам в затылок. Тем временем ее карлица, вероятнее всего, роется в моей каюте в поисках… — его голос упал до шепота, — в поисках неких материалов.

Колин согласно кивнул, лишь бы ублажить ворчуна. В этот момент Хлоя расплакалась так, что грозный северо-восточный ветер звучал бы как музыкальное произведение по сравнению с ее душераздирающим ором.

— Ага! — воскликнул Пимм, указывая на младенца. — Она наверняка использует ребенка, чтобы подать французам сигнал. Такой шум способен разбудить даже мертвого. — Пимм заткнул уши и состроил гримасу. Неожиданно его лицо прояснилось. — У меня есть кое-что, чтобы тут же прекратить этот кошачий концерт. Достаточно одного вашего слова.

Колин выбросил вперед руку, поймал Пимма за плохо завязанный, смятый галстук и поднял в воздух, так что ноги агента болтались в воздухе.

— Только посмейте!

— А-а, — с трудом вымолвил тот.

— Вы слышите меня? — спросил Колин, поднимая Пимма немного выше. — Только посмейте повредить ребенку, и единственным сигналом, который получат французы, будет ваше тело, которым я заряжу ближайшую пушку.

Мистер Пимм умудрился кивнуть, и через секунду-другую Колин отпустил его. Тот с глухим стуком упал на палубу.

Взволнованный и смущенный, агент немедленно начал поправлять галстук и куртку.

— В высшей степени незаконно, капитан Данверс Помяните мое слово, все это будет отражено в моем докладе.

— И что это за доклад? — спросила Джорджи Она подошла к мужчинам так тихо, что никто не слышал.

Пимм бросил красноречивый взгляд на Колина, означавший: «А что я вам говорил?», затем извинился и поспешил удалиться, бормоча что-то о неотложных делах.

Джорджи освободила ему путь.

— Странный экземпляр, вы не находите?

— Он вырос там, где людей представляют друг другу, — ответил Колин, остерегаясь сказать что-то приней. Но он все же предупредил ее: — Если Пимм предложит вам, вашей сестре или Хлое что-нибудь съесть или выпить — не прикасайтесь к этому.

— Утешительное сообщение, — сказала она, бросая последний взгляд вслед удаляющемуся Пимму. — Я… — начала она.

— Я хотел… — начал он. Они оба замолчали.

— Вы — первый, — предложила она.

— Нет, вы, — настойчиво заявил он.

— Я не знаю, как начать, — произнесла она, глядя на него из-под полуопущенных ресниц.

Смущенный взгляд, дразнящий его чудной картиной ее загадочных глаз. Он лгал Пимму ранее, когда сказал, что безразличен к чарам этой леди.

Он не был равнодушен; сказать точнее, он был очарован ею.

Раскачиваясь на каблуках, Колин сообщил:

— У меня что-то есть для вас… и Хлои.

— Подарок? Хлое? — Показалось ему, или ее глаза на самом деле загорелись детской радостью и любопытством? — Да, думаю, и вам тоже, — сказал он, пока она продолжала укачивать на руках беспокойного младенца. — Не согласитесь ли вы спуститься вниз и посмотреть?

Она кивнула, улыбаясь ему.

Джорджи попыталась не замечать, как затрепетало ее сердце. Подарок? Еще ни один мужчина не дарил ей подарков.

«Не дури, — уговаривала она себя. — Он просто предлагает легкую добычу, чтобы снискать твое расположение. Уговорить тебя поверить ему. Довериться ему». Неужели он считает ее такой пустой и ограниченной? Итак, она последовала за ним вниз и по коридору до его каюты, полная решимости не воспылать чувством признательности за его подношение.

Он отпер дверь каюты и широко распахнул ее. Джорджи сделала один осторожный шаг в каюту, затем другой.

— Ну? — спросил он.

— Что — ну?

— Что вы думаете об этом? Я сделал ее сам. И тогда она увидела подарок.

Под иллюминатором стояла грубо сколоченная колыбель.

Не драгоценности, не бриллианты, не золото от этого предполагаемого пирата, от этого человека с дурной репутацией.

Но для Джорджи этот подарок был несравненно более ценным. Он мгновенно изменил ее представления о нем. То, что он заботился об удобстве Хлои, сделал колыбель сам, о чем свидетельствовали несколько забинтованных пальцев, стерло все, что она держала в душе против своего прежнего опекуна.

Как человек может одновременно быть жестоким и безразличным и в то же время таким заботливым? И этот человек был грозой Средиземноморья? Предателем Англии? Человек, который потратил целый день, стругая и сбивая доски для колыбели своей дочери!

И все же она еще не могла сдаться ему лишь потому, что он так мудро выбрал свой подарок — предложение мира. Ей следовало помнить, что если она откроется ему, обнаружит глубину их связей, то лишит всякой защиты не только себя, но и Кит.

Призрак лорда Харриса витал над ними, словно головы казненных на мосту башни-крепости Тауэр — грозное предупреждение о том, что случится с каждым, кто не будет остерегаться.

Нет, ей нужно было нечто большее. Что-то, что даст поверить в истинность его чувств, докажет его честь, раскроет глубину его сердца.

Что позволит ей убедиться, что он также верил в волшебство, которое они обрели в ночь бала поклонников Киприды.

Она заставила себя вспомнить, кем он был, — опекуном, который попытался устроить нежелательное для нее замужество. Худший вариант беспринципного мерзавца. Хотя подобные оценки его характера были лишены смысла в свете его сердечного подарка.

Так кем же был Колин Данверс? Трусом? Предателем? Бесчестным опекуном? Или же человеком, которого несправедливо судили?

В конце концов, она получила большую часть информации о лорде Данверсе от дяди Финеаса. Не самый честный и достойный доверия источник, должна была признать Джорджи.

Единственное, что она знала наверняка: он похитил ее сердце. И из всех обвинений, которые она могла бы ему предъявить, это было наихудшим.

— Можно? — спросил он, протягивая руки к Хлое. Она кивнула, передавая дочь человеку, который упорно хотел быть ее отцом.

— Привет, принцесса, — прошептал он маленькому свертку у него в руках. Хлоя смотрела на него широко раскрытыми глазами. — У меня что-то есть для тебя.

Он осторожно поместил ее в новую колыбель. Грубые доски он покрыл толстым одеялом и куском шелка — который, как заподозрила Джорджи, вырезал из богатого покрывала, небрежно брошенного на кровать.

Хлоя чувствовала себя счастливой в своей новой постели, ее глаза стали сонными, когда колыбель закачалась от мягких движений корабля.

— Спасибо, капитан Данверс, — сумела прошептать Джорджи.

— Всегда к вашим услугам. — Он улыбнулся Хлое, прежде чем его взгляд опять вернулся к Джорджи. — Я думал, мы договорились, что вы будете называть меня Колин.

Она не ответила. Называть его Колином означало признать, что в отношении его она была не права.

— Не помню.

Он повернулся к Джорджи и пристально взглянул на нее. Она почувствовала, что и он пытается узнать всю правду о ней.

И она была недалека от истины.

Колин видел, что его подарок в какой-то степени стряхнул окутывавшее Джорджи безразличие, и теперь, более чем когда-либо, был намерен узнать правду о матери своего ребенка.

— Почему тем утром вы ушли, даже не попрощавшись?

Она растерялась от его вопроса. Она открыла было рот, чтобы ответить, затем закрыла его снова.

Она занялась одеялом Хлои. Когда наконец она нашла в себе силы ответить, это прозвучало довольно безразлично:

— Я предпочла бы не обсуждать это.

О, она прекрасно прикидывалась безразличной, но он видел, что ее дыхание стало неритмичным, а движения несколько хаотичными.

Он обошел стол.

— Я искал вас, пока не пришло время отплыть.

Она вскинула голову. «Правда?» — казалось, спрашивал ее шедший из самого сердца взгляд. Но вместо этого она произнесла:

— Не понимаю, зачем вам это было нужно. — Эти глаза, невозможно темные глаза, смотрели в сторону, потому что именно они открывали путь к ее сердцу. В них заключалась правда, которую она отказывалась признать.

«Господи, помоги мне», — подумал он, продолжая осторожно обходить вокруг нее, не желая двигаться слишком быстро, чтобы ненароком не испугать, как он сделал прежде. Все, чего ему хотелось, — это доказать, что ее безразличие было напускным и проведенная вместе ночь не была…

Она отступила на несколько шагов, пока не уперлась в массивное кожаное кресло, принадлежавшее предыдущему хозяину. Она вот-вот должна была упасть, когда Колин бросился вперед и поймал ее.

Поставив ее на ноги, он взглянул на ее босые ступни и улыбнулся.

— Помню, вы говорили, что туфли были источником вашей проблемы — держаться прямо, — сказал он. — Возьму на себя смелость предположить, что на самом деле проблема в ваших ногах.

Джорджи попыталась вырваться у него из рук, и когда ей это удалось, выпрямилась и разгладила ладонями юбку тщетно пытаясь держать себя под контролем.

Но Колин все понял. Хотя он обнимал ее всего секунду, он почувствовал, как бешено стучало ее сердце видел, как у нее на виске под нежной кожей бьется пульс. И когда он поцеловал ее перед этим… нельзя было не ощутить ее страстного, хотя и короткого ответа.

Она нахмурила брови, а рот сложился в решительную линию.

— Думаю, самое разумное будет забыть нашу предыдущую встречу, капитан.

Она отстранилась и прижала руки к груди.

Беременность и материнство добавили пышности ее фигуре. Бедра стали более круглыми, лицо смягчилось. Грудь теперь стала объемной и немного потяжелела, тогда как прежде нуждалась в специальных подкладках и французском корсете, чтобы заполнить лиф платья. Однако то, что она стала матерью, очевидно, не укротило ее горячую натуру, ее чертовскую независимость.

— Забыть? — Колин снова сократил расстояние между ними. Он приблизился так, что их тела почти касались друг друга, почти соединились. — Я не забыл ни единого момента той ночи. Готов поспорить, и вы тоже. И снова прошу вас называть меня Колином.

Она покачала головой.

— Тогда прошепчите это имя. — Колина не заботило, как она произнесет его, лишь бы услышать ее голос.

Его преследовало воспоминание о том, как она выкрикнула его имя в ту памятную ночь их любви.

Не раз во время своего плавания поздно ночью, стоя на палубе, когда все уже спали и «Сибарис» мягко качался в сонных водах Средиземного моря, он мог поклясться, что слышал над волнами ее дразнящий голос, который плыл в воздухе сквозь мачты и паруса над головой и возвращался в темноту и к звездам, откуда он появился.

Как же он хотел, чтобы она произнесла его имя! Так же, как Одиссей жаждал услышать пение сирен.

— Колин, — повторил он. — Назовите меня по имени.

— Оставьте меня, — прошептала она. — Все тогда было неправильно. Неправильно и сейчас.

Стоя в нескольких дюймах от Джорджи, он протянул руку и коснулся ее щеки, пытаясь приподнять лицо так, чтобы можно было заглянуть ей в глаза.

Так, чтобы он мог прочесть в них правду.

— Той ночью не было ничего неправильного. Я был там, чтобы спасти вас…

«Да, он был там, чтобы спасти меня…» — пронеслось у нее в голове.

Он обнял ее, и на этот раз борьба была скорее показной, что Колин счел хорошим знаком.

— Немедленно отпустите меня, — запинаясь произнесла Джорджи. — Самое время выработать правила, как нам вести себя. А затем…

— Затем — ничего, — сказал он. — Пусть это будет нашим первым правилом.

Обхватив ее одной рукой за талию, он притянул ее к себе. Другая его рука поймала ее за подбородок и приподняла его, так что она смотрела прямо на него.

И тогда он увидел это. Темные огни, которые он запомнил с той ночи, жарко горели в ее затуманенном взоре. Пламя в них сказало ему гораздо больше, чем если бы она вслух призналась в своих чувствах к нему.

Эти глаза молили поцеловать ее.

И он так и поступил.

Джорджи вошла в каюту Колина, готовая начать военные действия, но она проиграла прежде, чем у нее оказалась возможность занять какую-то позицию.

Теперь, лишившись сердца — своего стража, она оказалась беспомощной в его руках, беззащитной под градом его поцелуев, и ее решимость никогда снова не произносить его имени развеялась как дым.

— Колин, — прошептала она, когда его губы устремились вниз — завоевать ее уста.

Память о его поцелуях преследовала ее бесконечными одинокими ночами, его глубокий голос звал вернуться к нему.

Он пытался найти ее. Он не забыл ее — билось у нее в висках.

По крайней мере он так утверждал, ворчал ее внутренний голос, сражающийся против веления ее души поверить в Колина, поверить в них. О, как ей хотелось вновь довериться ему!

И когда их губы сомкнулись и его голод повлек ее по теперь уже хорошо известному течению страсти, Джорджи готова была поверить всем его словам.

Поцелуй Колина разбудил ее тело, которое теперь нетерпеливо желало его. Ее рот уступил его губам, открыв шлюзы сопротивления, чтобы с готовностью сдаться. Его язык встретил ее, но не с тем, чтобы победить, завоевать, а чтобы обнять и ласкать.

Его рука отпустила ее подбородок и нашла путь к ее волосам. Он застонал, когда его пальцы встретились со шпильками, удерживающими ее буйные кудри. И снова он разорял ее прическу, высвобождая локоны и роняя на пол шпильки.

— Я мечтал об этом, — признался он. — О шелке твоих волос, об аромате духов.

— Я тоже столько мечтала, — доверительно прошептала она.

Его улыбка символизировала полный триумф.

— И что же королева Мэб приносила вам по ночам, моя загадочная леди?

— Твой поцелуй, твой голос, — прошептала она, поднимая палец, чтобы коснуться его губ. — Я слышала, как ты звал меня по ночам.

— И что же я говорил?

— То, что леди неприлично повторить.

— Но она мечтает об этом? Джорджи пожала плечами:

— Я не всегда бываю леди.

— Именно за это я тебе премного благодарен.

Они рассмеялись, и он снова притянул ее к себе, его губы искали ее, пытаясь закрепить нелегкое перемирие.

Когда его поцелуй стал глубоким и жарким, раздался громкий стук в дверь.

— Кэп! Кэп! Вам нужно срочно пройти на камбуз. Колин застонал.

— В чем дело, мистер Ливетт?

— Это снова парнишка. Он растерзал последнюю курицу. Кок в ярости. Он грозит, что вгонит мальца в могилу, брат он капитану или нет. — Даже сквозь толстую дверь им было слышно, как Ливетт бормотал имя Рейфа. Его недовольство свидетельствовало, что он был на стороне кока.

— Надо наконец приструнить этого бездельника, — пробормотал Колин.

— Я тоже хотела поговорить о нем, — призналась Джорджи. — Полагаю, он целовал мою сестру.

Колин отмел ее жалобу:

— Вы прибыли на корабль только прошлой ночью. Даже Рейф не так востер. Кроме того, ему всего двенадцать.

— Он — твой брат, — сухо прокомментировала она. Колин покачал головой.

— Только наполовину, — уточнил он.

— Очевидно, он унаследовал именно эту неукротимую половину, — поддразнила его Джорджи и, приподнявшись на носки, снова поцеловала его.

— Кэп, пожалуйста, — почти молил Ливетт.

— М-м-м, — прошептал Колин ей на ухо. — Я удалюсь ровно настолько, сколько потребуется, чтобы утопить его. И смотри, не сбеги на этот раз.

— Теперь некуда.

Как только он открыл дверь, Ливетт обрушил на него ушат жалоб о новых проделках Рейфа. Их поток не ослабевал, пока двое мужчин шли по направлению к камбузу.

Таким образом Джорджи оказалась одна в каюте Колина.

Одна. Ей представилась возможность выяснить правду об этом загадочном человеке.

Она взглянула через плечо на распахнутую дверь. За ней в коридоре никого не было видно, но чтобы быть абсолютно уверенной в этом, она на цыпочках приблизилась к двери и почти прикрыла ее.

Глубоко вздохнув, она оглядела помещение, отметив, что каюта сохранила тот же простой, аскетический вид, как и при капитане Тафте. Единственным украшением, сохранившимся от первого испанского владельца, была искусная резная отделка из дуба. Пробежав пальцами по деревянному узору, она сосчитала цветы, пока не достигла восьмого от кормового окна, затем нащупала затвор.

Джорджи проделывала это десятки раз, еще будучи ребенком, просто ради забавы, но на этот раз ее руки так дрожали, что поначалу она не нащупала едва заметную защелку. Со второй попытки ее пальцы нашли зубец, который она искала, и Джорджи нажала на него.

Ее глазам открылся тайник. Она бросила торопливый взгляд на дверь и задержала дыхание, прислушиваясь к малейшему звуку, который предупредил бы о возвращении Колина.

Не нужно было делать этого. Это было ошибкой с ее стороны. Ей следовало доверять Колину. По верить своему сердцу. Разве сама она не говорила Кит что если человек честен, он всегда будет вознагражден?

«Но правда лежит у тебя перед глазами, — прошептал ей ухо злой, дразнящий голос. — Давай действуй, возможно, это твой единственный шанс!» Успокоенная тем, что Колин занялся своим непутевым братом, она сунула руку в тайник. Первое, на что наткнулась Джорджи, был завернутый кусок шелка сверток. Она было отложила его, но что-то остановило ее: Джорджи могла поклясться, что ее пальцы нащупали каблук туфли.

Туфли? Почему Колин хранил туфли в сейфе?

Руки вдруг покрылись гусиной кожей.

Он не мог… нет, не мог…

Но она вспомнила, как он утверждал, что искал ее.

Дрожащими пальцами она вытащила шелковый узелок и положила его на стол, рассматривая его несколько секунд, прежде чем развязать бечевку.

Когда она увидела, что находилось внутри, у нее перехватило дыхание.

Перед ней лежали ее потерянные туфли. Обе туфли. Та, что она никак не могла найти утром в Бридвик-Хаус, и та, что она потеряла в переулке.

По ее телу пробежала дрожь. На следующий день он вернулся и нашел ее потерянную туфлю! И это означало… что он искал ее.

Она коснулась пальцами изысканной вышивки, шелковых завязок, и ей словно передалось свидетельство его любви, его сердечности.

Человек, который вернулся в заваленный мусором переулок в поисках потерянной туфли, определенно не заставил бы свою подопечную заключить этот ужасный брак… он не мог быть бессердечным повесой и распутником. Предателем того доверия, которое ему оказал ее отец.

«Верь ему, верь ему до конца», — подсказывало ей сердце.

Джорджи глубоко вздохнула и взглянула на тайник в стене. Ей следовало бы вернуть туфли на место и довериться своей интуиции. «Поверь ему и выброси за борт все сомнения!»

Завернув туфли в кусок шелка, она торопливо положила их в тайник, затем снова оглянулась на дверь. На. ходка туфель подтвердила одну теорию относительно Колина, но оставалась еще одна важная тайна.

Судьба Англии. Нельсона. Зловещие слова что-то всколыхнули в ней. Далекое воспоминание. Призыв к действию.

Джорджи поджала губы. Леди Гамильтон была чрезвычайно добра к ним в Неаполе. И Джорджи хорошо было известно расположение леди к лорду Нельсону. Если что-то случится с его сиятельством, а она, Джорджи, могла I бы это предотвратить, она никогда не простит себе бездействия. Не говоря уже о том, что будет означать для Англии потеря этого великого человека.

Джорджи просунула руку в потайное отделение, та миновала ее туфли и нащупала связку бумаг, которые мистер Пимм доверил Колину. Судьба Англии… судьба Англии. Эти такие значимые слова толкали ее на дальнейшие, действия.

Сделав выдох, казалось, первый, после того как Колин покинул каюту, он вынула бумаги и начала пристально разглядывать их.

«Мне не следует делать этого», — терялась она, теребя бечевку, которой был завязан сверток. Затем она подумала о Кит и Хлое, оказавшихся в центре интриги. Ради их безопасности она имела право знать, какую судьбу уготовили «Сибарису» Колин и Пимм.

Удовлетворенная своими доводами, она развязала бечевку и начала проглядывать бумаги.

Углубленная в свои мысли, пытаясь найти ответы, которые развеют все ее сомнения, Джорджи не слышала, как распахнулась дверь.

Ну как, нашли, что искали?

Во многом да, так как теперь она знала, что Колин Данверс не был чудовищем, каковым она его рисовала в своем воображении, но, встретившись с его жутким взглядом, Джорджи поняла, что потеряла его доверие к себе, И что самое важное, его любовь.