ГЛАВА 12

Не успела Элоиза опомниться, как губы Филиппа слились с ее губами. Судя по его напору, поцелуй обещал продлиться никак не меньше целого века.

Но вот поцелуй, наконец, закончился. Отойдя от Элоизы на шаг, Филипп пристально посмотрел на нее.

Просто посмотрел на нее… .

Но от этого взгляда Элоизе стало не по себе. Элоиза знала, что она в общем-то недурна собой, но отнюдь не ослепительная красавица. Филипп же сейчас рассматривал ее так, словно хотел запечатлеть в своем сознании все мельчайшие черточки ее лица.

— Что вы делаете? — прошептала она.

— Пытаюсь рассмотреть тебя. — Палец Филиппа коснулся ее щеки и провел линию до подбородка. — Ты все время в движении, мне не удается тебя даже как следует рассмотреть.

Элоиза почувствовала, что ноги, став словно ватными, перестают держать ее. Она была не в состоянии даже шевельнуться — только смотрела в темные, глубокие, как омуты, глаза Филиппа.

— Ты очень красивая! Знаешь, что я подумал, когда увидел тебя в первый раз?

Не в силах произнести ни слова, Элоиза лишь помотала головой.

Филипп придвинулся к ней ближе.

— Мне показалось, что я тону в твоих глазах, — выдохнул он почти без голоса.

Элоиза почувствовала, что ее против воли тянет в объятия Филиппа.

Филипп нежно дотронулся кончиком пальца до ее губ. От этого простого прикосновения у Элоизы закружилась голова. В ней словно рождалось что-то новое, проникая в тайники ее души, неведомые до сих пор ей самой.

Впервые Элоиза почувствовала всю силу плотского желания и лишь теперь, чувствуя ее, начала понимать, что это желание не было только плотским. Оно затрагивало все ее существо — тело, мысли, душу… и что там еще есть у человека…

— Поцелуй меня, — прошептал Филипп.

— Это приказ? — улыбнулась она.

— Поцелуй меня.

— Вы… ты уверен, что хочешь этого? Если я поцелую тебя, я уже не смогу остановиться!

Притянув к себе голову Филиппа, Элоиза коснулась губами его губ.

Руки Филиппа обвились вокруг нее с неожиданной силой. Элоиза раздвинула губы, вбирая в себя горячий, влажный язык Филиппа. Его язык медленно двигался, словно желая исследовать все потаенные уголки ее рта, и от этих движений жар разливался по всему телу Элоизы. Тепло рук Филиппа, обнимавших ее, словно прожигало ее одежду.

Вдруг Элоиза замерла. В свои двадцать восемь лет, оставаясь девственницей, она, разумеется, кое-что знала — знала, что происходит с мужчиной, когда он обнимает и целует женщину. Ошибки быть не могло — Филипп сейчас был возбужден до крайней степени.

Элоиза попыталась было вырваться из объятий, но руки Филиппа крепко держали ее.

— Я хочу тебя, — прошептал он.

Элоиза почувствовала, что ноги ее подгибаются. Она рухнула бы на пол, если бы Филипп не держал ее так крепко. Легко подхватив девушку на руки, он понес ее к дивану. Бережно уложив на подушки, Филипп склонился над ней, коснувшись губами ложбинки на ее шее. Элоиза покорно запрокинула голову.

— Филипп! — прошептала она, словно его имя осталось для нее единственным из всех известных ей слов.

— Да, Элоиза, да…

Она не понимала, что значит это “да”, но знала одно: чего бы Филипп ни хотел, она хотела того же. В этот момент Элоиза была готова на все.

На все — возможное и невозможное. Та деловая, рациональная женщина, которой Элоиза до сих пор считала себя, словно умерла. Разум молчал — в этот момент всем существом Элоизы властно правило одно желание.

Извечный, рассчитанный по часам и минутам ход времени словно прекратился. Не было ни вчера, ни завтра. Было только одно — здесь и сейчас. Все непременно должно было свершиться — здесь и сейчас.

Элоиза чувствовала, как рука Филиппа скользит по ее ноге. Филипп уже достиг того места, где кончался чулок, но не остановился. Он не спрашивал разрешения, но Элоиза давала его своим молчанием. В прикосновении Филиппа парадоксальным образом сочетались напористость и нежность.

Элоиза раздвинула ноги, чтобы обеспечить руке Филиппа лучший доступ.

Рука Филиппа двигалась медленно, все время останавливаясь, чтобы сжать ее плоть. Но это не казалось Элоизе грубым — или, по крайней мере, это была такая грубость, которая ей нравилась. Элоиза вся горела, ей казалось, что еще минута этой сладкой пытки — и она умрет от желания, взорвется, словно лопнувший воздушный шар…

И в тот момент, когда ей казалось, что ощущения уже достигли пика, выше которого ничего быть не может, пальцы Филиппа, наконец, коснулись самых сокровенных уголков ее тела, и прежние ощущения поблекли перед ни с чем не сравнимыми новыми.

Филипп касался ее тела в тех местах, где никто никогда не касался его, где сама Элоиза не осмеливалась касаться собственного тела. Его прикосновения были такими нежными, что Элоиза закусила губу, чтобы не застонать.

Палец Филиппа скользнул внутрь.

Элоиза знала, что в этот момент она принадлежит только Филиппу.

Когда-нибудь, вечность спустя, Элоиза, может быть, и станет прежней, разумной, знающей, чего она хочет от жизни; возможно, к ней снова вернутся ее прежние заботы и желания… Но сейчас Элоиза желала только одного — Филиппа.

— Филипп… — прошептала она.

Это слово звучало как просьба, как заклинание, как мольба — мольба о том, чтобы он, ради всего святого, не останавливался. Элоиза не знала, куда это приведет, что будет дальше, но знала только, что остановиться она уже не может. Обратного пути не было.

Элоиза выгнулась на диване дугой, сама не ожидая от себя такой силы. Руки ее оплели Филиппа. Ей хотелось прижать его к себе как можно крепче, быть к нему как можно ближе.

Палец Филиппа продолжал свое мерное движение. Все чувства Элоизы напряглись до предела. Затем вдруг резко, неожиданно наступило облегчение.

Элоиза лежала на диване, не в силах пошевельнуть даже мизинцем — ей казалось, что она уже никогда не найдет в себе силы двигаться. Губы ее онемели, она словно забыла все слова.

— Господи! — наконец, прошептала она. Упоминание о Боге прозвучало для нее самой как богохульство, но иных слов она подобрать не могла. Элоиза словно касалась в этот момент чего-то грешного и святого одновременно.

Рука Филиппа поднялась выше, медленно, осторожно лаская жесткие, курчавые волосы. Потом он отстранился от нее и осторожно, стыдливо оправил ее юбки. Этот истинно джентльменский жест особенно тронул Элоизу.

Она улыбнулась, хотя и понимала, что улыбка в такой момент выглядит ужасно глупо.

— Филипп! — восхищенно прошептала Элоиза.

— Здесь есть ванная? — вдруг спросил он.

Элоиза заморгала, не сразу поняв, о чем он спрашивает.

— Ванная? — уточнила она. Филипп кивнул.

— В коридор и направо, — указала она на дверь. Элоиза не понимала, что еще было нужно Филиппу — сама она была более чем удовлетворена, но много ли она, в конце концов, могла знать о нуждах мужского тела?

Филипп направился к двери и уже взялся было за ручку, но вдруг обернулся.

— Теперь, надеюсь, ты мне веришь? — спросил он.

— Верю… чему? — опешила Элоиза. Филипп медленно улыбнулся.

— Тому, — проговорил он, — что мы с тобой подходим друг другу.

Интересно, сколько времени понадобится Элоизе, чтобы прийти в чувство и привести себя в порядок? Перед взором продолжала стоять незабываемая картина: Элоиза, раскинувшаяся на розовом диване с задравшимися юбками. Филипп мало понимал в тонкостях дамского туалета, но понимал, по крайней мере, что ей нужно дать время привести себя в порядок.

Ему самому потребовалось не более минуты, чтобы снять напряжение. Филипп сам не ожидал, что он так возбудится. После долгих лет воздержания можно забыть, какое телесное наслаждение приносит женщина мужчине. Теперь сомнений быть не могло — Филипп нашел ту женщину, которая, по крайней мере, в смысле постели, идеально подходила ему. Об этом Филипп даже и не мечтал. Все сводило c ума — ее запах, ощущение нежной кожи, звуки, что срывались с ее губ… Несмотря на то, что он не довел все на этот раз до полного завершения, неудобства он не испытывал. Он был вполне удовлетворен и горд тем, что снова хотел Элоизу, словно ничего не было.

На протяжении своего брака Филипп оставался верен жене. Возможно, многие сказали бы, что в его ситуации у него есть моральное право не хранить ей верность, однако, из-за своей порядочности Филипп все-таки не мог на это пойти, не взирая на зов плоти и крови — тело его настойчиво требовало своего, но и когда жена умерла и — хотя и нельзя так говорить — развязала ему руки, он не торопился заводить себе пассию, сам не понимая, почему; с проститутками из таверны он не связывался, опасаясь заразиться, но что, в конце концов, мешало ему встречаться с какой-нибудь уступчивой вдовой — здесь-то чего бояться? Филипп сам не знал ответа до недавнего времени. Теперь же он понял, что ему мешало вступить в связь с женщиной только ради получения удовлетворения. Ему всегда хотелось большего.

Он ждал Элоизу. Разумеется, до знакомства с ней и даже, может быть, еще полчаса назад Филипп этого не знал, но теперь-то он знал это точно. Он всю жизнь хотел Элоизу.

Филипп хотел ее и сейчас. Хотел быть с ней, до умопомрачения ласкать ее тело, отвечать поцелуями на ее поцелуи…

У Филиппа и раньше были фантазии, как и у любого мужчины. Но сейчас его фантазии, наконец, обрели плоть и кровь. И имя. Элоиза…

Скорее бы уж обвенчаться с ней! Но нет — проклятые правила света требуют выждать целую неделю, если не две… Филипп боялся, что все эти две недели он будет ходить с постоянной эрекцией.

Поморщившись, Филипп быстро ополоснул руки в тазу. Элоиза не понимала, в каком состоянии оставила его. Она лежала на диване и улыбалась, слишком погруженная в собственные ощущения, чтобы думать о том, что в этот момент творится с Филиппом.

Он вышел из ванной. Надо поторопиться вернуться к остальным на лужайку — Элоиза, должно быть, уже там.

При мысли об Элоизе Филипп вдруг снова почувствовал, как… Чертыхнувшись себе под нос, он вернулся в ванную.

— А вот и он, наш красавчик! — усмехнулся Бенедикт, глядя, как Филипп направляется к нему через лужайку.

Филипп вдруг замер на месте — в руках у Бенедикта был пистолет. Что, черт побери, он задумал? Неужели ему известно, что сейчас происходило в кабинете Софи?

Правда, Филипп тут же отогнал эту мысль. Вряд ли Бенедикт собирался в него стрелять — смотрит, по крайней мере, дружелюбно. Хотя можно смотреть дружелюбно и на того, кого собираешься убить, — в предвкушении собственного триумфа…

— Ты умеешь стрелять? — спросил у него Бенедикт.

— Разумеется, — кивнул Филипп.

— Отлично. — Бенедикт мотнул головой туда, где, как только теперь заметил Филипп, стояла мишень. — Присоединяйся!

У Филиппа отлегло от сердца: стало быть, мишенью будет не он.

— Честно говоря, — произнес он, — я пришел сюда без оружия.

— Разумеется, — кивнул Бенедикт. — С какой стати тебе приходить с оружием? Мы ведь друзья, не так ли?

— Я надеюсь.

— Отлично. — Ухмылка Бенедикта, однако, говорила о том, что друзьями их считать пока еще рановато. — Не волнуйся, пистолет тебе дадим.

Филипп кивнул. Уж если он должен показать братьям Элоизы, что он мужчина, а не тряпка, то сейчас самый подходящий момент. Слава Богу, стреляет он все-таки более или менее прилично — как-никак в детстве ему приходилось тренироваться в стрельбе долгими часами, пока рука не уставала. Педагогика Крейна-старшего была проста: каждый неудачный выстрел — один удар ремнем… Поэтому каждый свой выстрел Филипп сопровождал мысленной мольбой, чтобы попасть в цель.

Филипп подошел к столу, где лежали пистолеты, и обменялся краткими приветствиями с Энтони, Колином и Грегори. Софи сидела в кресле ярдах в десяти от них, уткнувшись носом в какую-то книгу.

— Давайте начинать, — предложил Энтони, — пока Элоиза не вернулась. Кстати, где она?

— Она читает письмо, — сказал Филипп.

— Это недолго, — нахмурился Энтони. — Так что нам, пожалуй, лучше поторопиться.

— Может быть, — пробормотал Колин, поднося свой пистолет к глазам и внимательно разглядывая его, — она еще захочет написать ответ. Тогда у нас будет еще какое-то время. Это похоже на Элоизу — она вечно строчит письма по поводу и без повода.

— А то я не знаю! — усмехнулся Энтони. — В конце концов, если бы не привычка Элоизы писать письма, не произошло бы всей этой истории!

Филипп посмотрел на него, загадочно улыбнувшись. Он был так благодарен судьбе за эту “историю”, что ему даже не хотелось сейчас препираться с Энтони.

— Много времени это у нее не займет, — усмехнулся Грегори, выбирая пистолет. — Можно подумать, вы не знаете, с какой скоростью Элоиза строчит свои письма! Впрочем, она все умудряется делать очень быстро. Не будем терять времени, джентльмены!

— Почему вам так не терпится начать без Элоизы? — спросил Филипп.

— Кто сказал, что нам не терпится начать без нее? — усмехнулся Бенедикт.

“Вы все”, — хотелось сказать Филиппу, но он промолчал.

— Нам просто не терпится начать, — заявил Энтони.

— Давай, Энтони, начинай первым! — Колин похлопал брата по спине. — Пропускаем тебя вперед.

— Еще бы! — ухмыльнулся тот. — Знай свое место, уважай старших!

Он подошел к линии, которую кто-то обозначил на траве, прицелился и выстрелил.

— Ну что ж, — одобрительно кивнул Филипп, когда лакей принес им мишень, — неплохо для начала!

Пуля Энтони попала в мишень всего в дюйме от центра.

— Ладно. — Энтони опустил пистолет. — Сколько тебе лет, Филипп?

Филипп удивленно взглянул на него — вопрос был неожиданным, — но ответил:

— Тридцать.

— Тогда ты после Колина. Стреляем по возрасту — нужен же какой-то порядок!

— Не возражаю.

Результаты Бенедикта и Колина оказались почти такими же, как и у Энтони. Во всяком случае, если бы кто-нибудь из них целился с приличного расстояния в человека, он бы не промахнулся. Впрочем, в это утро, слава Богу, они не были настроены столь агрессивно.

Филипп выбрал пистолет, подержал его в руке, определяя вес, и шагнул к черте. Лишь совсем недавно — может быть, всего пару лет назад — Филипп перестал, наконец, берясь за пистолет, всякий раз вспоминать о своем отце и неожиданно понял, что ему всегда нравилось стрелять, но призрак отца, витавший над ним, отравлял ему всю радость.

Филипп вскинул руку с пистолетом. Рука была словно стальная, ни один мускул не дрожал. Он выстрелил.

Прищурившись, Филипп стал вглядываться в мишень — ему не терпелось увидеть свой результат еще до того, как лакей принесет ее. Когда же мишень была принесена, Филипп увидел, что результат его по меньшей мере не хуже, чем у предыдущих стрелков, — всего в полудюйме от центра.

— Каждый стреляет по пять раз, — объяснил Энтони Филиппу. — Потом определим победителя. Разумеется, если будет ничья, придется еще по разу…

— Почему пять раз? — спросил тот.

— Сам не знаю. Просто мы всегда так делаем.

Колин пристально посмотрел на Филиппа:

— Не думай, что это просто развлечение, приятель. Мы относимся к этому серьезно.

— Я вижу, — кивнул тот.

— А ты умеешь драться на рапирах? — спросил вдруг Колин.

— Не очень хорошо.

— Тихо! — прикрикнул на него Энтони. — Я, между прочим, пытаюсь прицелиться, а ты своей болтовней мешаешь мне сосредоточиться!

— Плохому танцору ноги мешают! — усмехнулся Колин.

— Заткнись! — призвал его к порядку Энтони.

— А если на нас нападут враги? — не унимался тот. — Будет, я думаю, очень шумно! Значит, и тогда ты тоже будешь говорить, что тебе мешают сосредоточиться?

— Колин!!! — рявкнул Энтони.

— Не обращай на меня внимания! — усмехнулся тот.

— Я вот сейчас тебя пристрелю! — взорвался старший брат. — Никто не возражает, если я его пристрелю?

— Я возражаю, — отозвалась со своего места Софи. — Кто будет за вами труп убирать? Сами ведь не уберете!

— А зачем его убирать? — поддержал их черный юмор Филипп. — Пусть себе гниет — отличное удобрение, между прочим! Уж я-то в этом кое-что понимаю — ботаник как-никак!

— Тогда не возражаю. — Софи снова углубилась в книгу.

— Как книжка, Софи? — окликнул ее Бенедикт. — Интересная?

— Как ни странно, интересная!

— Да заткнитесь вы, ради Бога! — Щеки Энтони начали багроветь. — К тебе, Софи, это не относится, — поспешил добавить он.

— Спасибо, что хоть для меня делаешь исключение! — усмехнулась та.

— Еще бы! — в шутку погрозил брату Бенедикт. — Попробовал бы ты пойти против моей жены!

Энтони бросил на него сердитый взгляд:

— Я сейчас вас всех перестреляю!

— Только не Софи! — вставил Колин. Энтони повернулся к нему:

— Ты думаешь, я шучу? Мой пистолет заряжен, между прочим!

— Братоубийство, да будет тебе известно, смертный грех!

— Заткнись. — Энтони повернулся к мишени. — Второй выстрел! — громогласно объявил он.

— Подождите! — раздалось вдруг поблизости.

Все пятеро, как по команде, обернулись. С пригорка к ним со всех ног неслась Элоиза.

— Вы стреляете? — кричала она. Ответа не было — это и так было ясно.

— Снова без меня? — возмутилась девушка.

— Да нет, мы не стреляем, — начал оправдываться Грегори.

— Просто так стоим с пистолетами перед мишенью! — поддержал брата Колин.

— Нет, вы стреляете!

— Разумеется, стреляем, — кивнул Энтони. — Софи, однако, в этом не участвует, так что можешь присоединиться к ней.

— Софи не до меня — она читает книгу.

— И весьма интересную, кстати! — откликнулась со своего места та.

— Тебе тоже бы не мешало что-нибудь почитать, — усмехнулся Бенедикт. — Книги, между прочим, развивают ум и дают знания!

— Ума у меня достаточно и без твоих советов! — нахмурилась Элоиза. — Дай-ка мне пистолет!

— Э, нет, так не пойдет! — Бенедикт спрятал пистолет за спину. — А я с чем останусь?

— Мы можем по очереди стрелять из одного пистолета. Между прочим, мог бы и сам до этого додуматься, с твоими-то умом и знаниями!

Бенедикт недовольно засопел, словно был малым ребенком, а не мужчиной под сорок.

— Его знания — из книг, а в книгах про это не пишут, — усмехнулся Колин.

— Ты прав! — отозвалась со своего места Софи. — Бенедикт и сто книг прочтет, а все без толку!

— Возьми мой. — Филипп протянул Элоизе свой пистолет. Братья были явно недовольны его поступком, но Филиппу нравилось их поддразнивать.

— Спасибо. — Элоиза ответила ему грациозным реверансом. — Судя по крику Энтони “Второй выстрел!”, вы уже по одному выстрелу сделали?

— Да, — ответил Филипп. Случайно взглянув на братьев, он заметил, что все четверо еще больше помрачнели.

— В чем дело? — удивился он. — Что-то не так? Энтони вместо ответа лишь покачал головой. Филипп перевел взгляд на Бенедикта.

— Элоиза верна себе, — проворчал тот. — Сколько я ее помню, всегда была упряма, как черт! Теперь вот стрелять ей понадобилось! Разве это женское дело? Но, как говорится, в семье не без урода!

Филипп посмотрел на Элоизу. Если уж кто и не являлся уродом, так это она — Филипп был уверен, что никогда прежде он не видел более привлекательной женщины.

— Вы как хотите, ребята, — проворчал вдруг Грегори, — а я, пожалуй, пойду что-нибудь съем. Я же еще не завтракал!

— Придется тебе еще раз заказывать кухарке завтрак, — усмехнулся Колин. — Я уже все съел.

— Удивительно, как, живя с тобой, я пока еще избежал голодной смерти! — скривился Грегори.

— Пораньше надо вставать, — невозмутимо пожал плечами Колин, — чтобы не опоздать к завтраку!

— Как же, опередишь тебя, — усмехнулся Энтони, — ты сметаешь все так быстро, словно кто отнимает! Если бы я не знал тебя, то решил бы, что у тебя было голодное детство, и теперь ты за него отыгрываешься.

Филипп прикусил губу, чтобы не рассмеяться.

— Так мы будем стрелять? — спросила Элоиза.

— Ты — как хочешь, — заявил Грегори, прислоняясь к дереву. — А я иду завтракать.

Однако Грегори не спешил уходить. Он дождался, когда Элоиза подойдет к черте и выстрелит, почти не целясь.

Лакей принес мишень, и Филипп не поверил своим глазам. Выстрел Элоизы пришелся в самое “яблочко”.

— Где ты этому научилась? — спросил он у нее.

— Нигде, — пожала она плечами. — Само собой получается.

— Я же говорил, наша Элоиза — чудо природы! — хмыкнул Колин.

— Здорово! — Филипп не скрывал своего восхищения. — Да у тебя талант, Элоиза!

— Ты так думаешь?

— Уверен. Теперь, если на мой дом, не дай Бог, нападут враги, я знаю, на кого мне рассчитывать.

— С меня хватит, — заявил Грегори. — Пойду прикажу, наконец, кухарке что-нибудь сварганить.

— И мне тоже, — попросил Колин.

— Ты еще не наелся? — взглянул на него младший брат. — Чего и следовало ожидать!

Элоиза повернулась к Энтони:

— Теперь, полагаю, твоя очередь?

— Да это уже не имеет значения, — проворчал тот.

— Ну уж нет, мы все должны выстрелить по пять раз! Ты сам когда-то придумал эти правила!

Энтони перезарядил свой пистолет и выстрелил. Однако было похоже, что после выстрела Элоизы охота продолжать соревнования у него совершенно пропала. Энтони почти не целился, и пуля его оказалась аж в пяти дюймах от центра.

— Ты даже не целился! — возмутилась Элоиза.

— Какого черта ты вообще влезла, Элоиза! — проворчал ее брат. — Без тебя было так хорошо…

— Твоя очередь. — Отвернувшись от Энтони, она подошла к Бенедикту.

Бенедикт, а затем и Колин показали немного лучшие результаты, чем Энтони, но по всему было видно, что к соревнованиям они, как и их старший брат, утратили всякий интерес.

— Даже и не пытайся устраниться! — пригрозила Элоиза Филиппу, когда очередь дошла до него.

— И не подумаю! — Филипп решительно шагнул к черте.

— Я понимаю, что с такими плохими стрелками и соревноваться-то неинтересно, — продолжала Элоиза, недвусмысленно покосившись на братьев, — но, тем не менее…

— Вот именно! — хитро улыбнулся Бенедикт.

— Они всегда нарочно начинают плохо стрелять, если я участвую в игре, — заявила Элоиза. — Хотят показать, что они не попадают, потому что не целятся, а не потому, что плохие стрелки.

— Тише, — шикнул на нее Филипп, — не видишь, я целюсь?

— Извини. — Элоиза прикусила губу, с любопытством наблюдая за действиями Филиппа.

Филипп медленно, спокойно прицелился, уверенный в своей победе. Результат оказался отличным.

— Вот здорово! — Элоиза восхищенно захлопала в ладоши. — Как тебе это удалось, Филипп?

Энтони проворчал себе под нос весьма крепкое ругательство, не стесняясь присутствия сестры.

— Надеюсь, приятель, ты еще не передумал на ней жениться? — обратился он к Филиппу. — По мне, так женись и занимайтесь с ней стрельбой хоть день и ночь напролет! Я готов удвоить ее приданое, лишь бы ты забрал эту пташку с глаз моих долой!

Филипп готов был жениться на Элоизе и вовсе без приданого, но решил подыграть Энтони:

— Идет! По рукам, дружище!