Глава 10
Он принес воду в одном из их трех бурдюков.
– Можете укрыться за палаткой, где вас защитят от любопытных взоров кусты, но берегитесь колючек.
Да, определенно он не хотел, чтобы кто-нибудь увидел ее. Джорджи пошла за палатку. Минутой позже он появился, как раз когда она начала раздеваться. Ярко светила луна, и Джорджи скрывали лишь струйки дыма от соседних костров. Он стоял злой и мрачный, всем своим видом выражая неодобрение. Но ведь он сам предложил ей помыться. Видимо, захотел снова увидеть ее нагой и не смог побороть этого желания.
– Могу я рассчитывать остаться одна? – спросила она.
Он поднял бровь:
– Наконец-то вы решили продемонстрировать свою скромность.
– Ну, в этом случае я не стала бы при вас раздеваться. Можете остаться, если хотите.
Надо было немедленно уйти, но он не мог и проклинал себя за это.
Следовало бросить ее в Акке, но выбор сделан, и раскаиваться поздно.
Он налил воды в котел для варки пищи:
– Поторопитесь.
Она слабо улыбнулась:
– Я всегда старалась угодить зрителям.
Он с досадой швырнул котел на землю, и она поняла, что любое напоминание о Вэлли выводило его из себя.
Это было что-то новое. Она опустилась на колени, намочила часть своего одеяния из простынь и принялась обтирать им тело.
Ночной воздух холодил влажную кожу, пока она обтирала мокрой тканью ноги, живот и грудь. После длительного путешествия приятно было освежиться, хотя вымыться как следует одной только водой не удалось. Напряжение росло с каждой минутой и, казалось, раскалило воздух.
Было слишком темно, чтобы рассмотреть выражение его глаз, но она кожей чувствовала, как его взгляд блуждает по ее нагому телу, выдавая его страстное желание обладать ею…
Ее тело откликнулось на этот взгляд, и Джорджи охватило знакомое томление. Она помнила это ощущение и желала его. Она делала все возможное, чтобы заставить его сдаться. Он смотрел, как она моется, возбуждаясь от каждого ее движения. Особенно когда ее рука добралась до сладостного местечка между ног, а затем вернулась к соскам, затвердевшим от холодной воды и ставшим похожими на бутоны.
Ему хотелось слизнуть с этих сосков воду. Хотелось намазать их медом и съесть их. Хотелось…
Чарлз никогда не думал, что будет с такой силой желать публичную девку. Чего бы он не отдал, чтобы овладеть ею.
Он даже готов был отвезти ее в Англию.
Мужчине во время такого трудного и опасного путешествия необходимо иногда расслабиться, и в качестве развлечения он мог бы поиграть с ее телом. Но он не позволит ей путаться с другими мужчинами.
Теперь она принадлежит ему одному.
Бескрайние просторы пустыни – самое подходящее место, чтобы дать волю своим страстям. В пустыне нет свидетелей. Нет будущего. Только этот день, только эта минута.
Она должна заплатить за свою свободу. И она готова заплатить. В этом он нисколько не сомневался. Но только на его условиях.
– Никаких зрителей, – сказал он отрывисто.
– Что вы сказали?
– Вы все еще хотите в Англию?
Она обвязала простыню вокруг бедер.
– Вы же знаете, что хочу.
– В таком случае вам придется согласиться на мои условия. – Голос его дрогнул от волнения.
Да, да, да. Он хотел этого. Что бы он ни говорил, он хотел ее так сильно, что готов был торговаться с ней.
– Что за условия?
– Вы не будете больше выставлять себя напоказ. Будете вести себя скромно, чего бы вам это ни стоило, за исключением тех случаев, когда мы будем оставаться наедине.
– И что тогда? – не без ехидства спросила она, не сомневаясь в том, что он дал волю своим желаниям и жаждет овладеть ею.
– Тогда вы будете полностью в моей власти.
– О! И что вы станете со мной делать?
– Буду брать то, что пожелаю и когда пожелаю. Я не хочу овладеть вами. Хочу лишь прикасаться к вашей груди, вашим соскам в конце долгого утомительного дня в пустыне.
– Только прикасаться?
– Прикасаться к вашим соскам, когда они такие, как сейчас, похожие на бутоны.
У нее перехватило дыхание.
– Не понимаю.
– Вряд ли вы сможете это понять. Но я настаиваю.
– И мы не будем спать вместе?
– Не будем.
Уж не безумен ли он? Что за дурацкие условия?
– А если мне захочется настоящей близости?
– Исключено. Я буду ласкать вас, когда и как пожелаю. И учтите, я бываю весьма требовательным. Даже ненасытным.
– Хотелось бы увидеть вас в этом качестве.
– Скоро увидите, ханум.
Она закрыла глаза, пытаясь представить все, что он собирался с ней делать.
– Обещаю, что после меня вы не захотите другого мужчину.
Он помедлил мгновение, наблюдая, как лунные блики играют на ее теле, на трепещущей груди.
– Но это лишь в том случае, если вы согласитесь на этих условиях ехать со мной в Англию.
Она судорожно сглотнула. Значит, он не будет с ней спать, только ласкать ее грудь. Что же, не так уж высока цена.
Она провела языком по губам:
– Я согласна.
– На что согласны?
Она снова сглотнула.
– Согласна предоставить вам мое тело в ваше полное распоряжение на все время нашего путешествия.
– А теперь отдайте мне пистолет и нож.
– Не думаю, что стоит это делать.
– Поверьте мне, моя дорогая девочка. Я гораздо больше хочу ласкать вас, чем бросить где-нибудь по дороге. Доверьтесь мне. Без вас мое путешествие не станет короче, а путешествовать с вами будет гораздо приятнее, если я буду знать, что каждый вечер смогу ласкать вас. Мы же взрослые люди. Вы отдадите мне оружие, а я вам то, что обещал.
– Когда? – спросила она, задыхаясь.
– Завтра, в конце дня, когда мы остановимся на ночлег. В Сефре раздобудем большую палатку, несколько ковров и подушек, чтобы было удобнее вести наши сексуальные изыскания в конце долгого дня. Вы разденетесь, и тогда…
– Я не могу ждать до завтра. Посмотрите на мои соски.
– Завтра, ханум, когда мы останемся одни на широких просторах пустыни, в нашем маленьком мирке, в палатке, и тогда я покажу вам, что может искусный и ненасытный любовник.
Ранним утром они проезжали по Сефре, где жизнь уже била ключом. Джорджи всю ночь не спала, мучимая желанием. Чарлз возбудил ее, и она чувствовала себя неудовлетворенной.
Чарлз исчез, как только она отдала ему оружие, и она понятия не имела, где он. Быть может, развлекается с другой женщиной. Впрочем, вряд ли, бережет себя для нее.
Чарлзу предстояло сегодня продать лошадей и мула. Она следовала за ним с опущенной головой, само смирение и послушание, пока он важно шагал по базару.
Как только они двинулись между рядами, их окружили люди и принялись яростно торговаться.
Она улавливала лишь одно то и дело повторявшееся слово – «кади», когда Чарлзу вручали деньги.
В конце концов у него в руках оказался целый мешок бумажных денег за двух проданных породистых лошадей, а мула и их скудный скарб, предназначенный для путешествия, он отдал в придачу и выглядел очень довольным.
– Во время путешествия, ханум, нам не придется страдать от неудобств.
– Неужели? Оттого что мы пойдем пешком?
– Нет, нет, мы поедем на верблюде.
Она снова услышала слово «кади», когда он торговался, покупая трех верблюдов, договариваясь о том, чтобы на них погрузили достаточно корма для животных и провиант. Он купил еще два меха для воды, коврик, чтобы постелить в палатке, роскошные подушки и одеяла, тарелки, чашки, приборы, два горшка, котел для кипячения воды, низенький складной столик и необходимую и достойную одежду для нее.
Необходимую? Достойную?
Скрытая темным тяжелым хлопчатобумажным покрывалом и чадрой, она чувствовала себя невидимой и теперь ничем не отличалась от остальных женщин с шаркающей походкой, сновавших между рядами с товарами.
Кади, кади… Видя, что у него есть деньги, торговцы совали товары прямо ему в лицо.
– Что такое «кади»?
– То же, что «мастер» в английском. Господин.
Он то и дело останавливался, делая очередную покупку: то круг козьего сыра, то сахар, то мешок проса или риса.
– Теперь осталось встретиться с нашим проводником, и можно отправляться в путь.
Проводника звали Рашми. Это был дородный мужчина средних лет в развевающихся одеждах. Он ожидал их у северных ворот с верблюдами и всем скарбом, переложенным соломой и упакованным в корзины, свисавшие по обе стороны верблюжьего крупа.
– Итак, сегодня мы проделаем первый отрезок пути, – сказал Чарлз.
Стражник открыл ворота, и медленно, гуськом, они двинулись в путь через западные ворота города и окунулись в облако зноя и бескрайние пески, лежащие под столь же бескрайним небом пустыни.
Не было ни деревца, ни кустика в этом ландшафте. Только песок, небо, солнце и тяжело ступающие животные. В полдень они устроили привал, чтобы утолить жажду и поесть, снова взобрались на верблюдов и двинулись дальше.
Медленно-медленно они погружались в неведомое, и Рашми вел их вперед, ориентируясь по солнцу, опираясь на свой опыт и инстинкт. В первый день им предстояло проделать довольно большой отрезок пути, и он был самым тяжелым из-за невыносимой жары.
Джорджи боялась потерять сознание от запаха и ровного покачивания верблюдов, от обжигающей жары, а также от соприкосновения с тканью покрывала. Ей до боли хотелось вернуться в Сефру и там остаться.
Она была согласна на все, только бы избежать удушья и пытки этим невыносимым зноем.
Наконец солнце начало опускаться за горизонт, золотистый шар теперь напоминал о себе только лиловатыми и розовыми полосами заката, быстро сменявшегося сумерками. Они остановились на ночлег. В центре пустоты. Такова пустыня – путь в никуда, с тоской размышляла Джорджи. Чарлз и Рашми принялись ставить палатки: для Рашми – поблизости от верблюдов, для нее и Чарлза – поодаль.
Между двумя палатками Чарлз развел костер, использовав в качестве топлива солому и верблюжий навоз, и повесил над огнем два горшка – для воды и для мяса с овощами.
Джорджи было велено удалиться в палатку и приготовиться к вечеру.
Конечно, он не сможет этого сделать, Чарлз не сможет, думала она с замиранием сердца. Джорджи расстелила на полу коврик, положила на него подушки и одеяла. Тени Чарлза и Рашми, двигавшихся возле костра, время от времени загораживали свет, струившийся в палатку. Сердце ее учащенно билось, дыхание стало прерывистым. Она желала, чтобы он овладел ею. Ее снедал телесный голод, и в то же время ей хотелось унизить его. Даже это кошмарное путешествие не может отбить охоту заниматься сексом, думала она раздраженно. Он обещал ласкать ее, как никто прежде.
Ей даже не хотелось есть. Джорджи сорвала покрывало и плащ. Он велел ей ждать его обнаженной в конце каждого дня пути. Она разделась и ждала.
А он все не шел. Мужчины поели одни. Женщины, как существа низшие, не принимали участия в трапезе. Но она думала только о том, как покорить своей воле мужчину.
Воображение рисовало Джорджи картины, одну эротичнее другой. Возбуждение ее дошло до предела. А он все не шел. Снаружи доносились смех, тихое журчание беседы и звуки ночи. Тишину нарушали лишь потрескивание дров на костре, хохот гиены и вздохи жующих верблюдов. Тело ее все глубже погружалось в пучину желания. Джорджи обхватила груди ладонями, а большими пальцами прикоснулась к соскам.
– Это мои соски, ханум.
Она вздрогнула, услышав его голос, низкий и требовательный.
– Я это уже слышала, кади, но пока никто еще не претендовал на то, чтобы стать их господином.
– В таком случае подождите меня, подождите, пока я буду готов. Есть вещи, которые мужчине необходимо сделать до того, как предаться наслаждению.
– А есть обещания, которые мужчине следует держать, – ответила она в тон ему, – если совершается сделка наподобие нашей.
Он слегка улыбнулся. Она жаждала его ласк. Он это видел. Ее соски были горячими и напряженными. Теперь ничто не могло от него укрыться. Он намеренно медлил, чтобы еще сильнее разжечь ее желание.
– Вы, ханум, получите столько удовольствия, сколько пожелаете. Обещаю.
Джорджи поднялась и теперь стояла перед ним, выпрямившись во весь рост. Он подошел к ней ближе и положил ладони на ее груди. С губ ее слетел не то вздох, не то стон. Двумя пальцами, большим и указательным, он стал сжимать ее соски. Это было как удар электрического тока. Она с трудом перевела дух.
– А теперь, ханум, пока я буду ласкать ваши соски, вы можете чем-нибудь заняться, например поесть. – Ощущение было настолько будоражащим и острым, что она попыталась отстраниться и передохнуть, но он не отпускал ее и продолжал свое занятие. – Лягте, ханум, и позвольте мне поиграть с вашими сосками.
– О, это слишком, – простонала она.
– Да нет же, этого недостаточно. Мне этого недостаточно. Я обещал вам быть ненасытным в любовных утехах. Игра только начинается, или вы хотите ее прекратить? – Он снова легонько потер ее соски. – Я хотел прикоснуться к вашей роскошной груди еще в тот вечер, когда вы пришли ко мне в бунгало. А теперь она моя, и я буду делать с ней что захочу или что пожелаете вы, ханум.
У нее снова перехватило дух. Она тщетно пыталась вырваться.
– Это цена за мою помощь, ханум. Не так уж она высока.
– Знаю, – прошептала она, – но я не предполагала…
– Чего не предполагали?
– Насколько неутомимы ваши пальцы.
– А я не предполагал, что ваши соски окажутся настолько податливыми и возбудимыми. Вы ведь хотели этого, ханум. Вы ждали меня.
– Знаю, знаю. Но это слишком…
– Вовсе не слишком. Я готов заниматься этим всю ночь. Даже если вы уснете.
– Я не знала, – простонала она, стараясь увернуться от него.
– Знали, – возразил он безжалостно, – и хотели этого. Вы ведь пришли в ярость оттого, что я заставил вас ждать. Перед вами не сентиментальный англичанин, ханум. Я беру что хочу. А хочу я ваши соски. Каждый вечер. Пусть это длится часы, дни или месяцы. Вы должны согласиться, или мы расторгнем сделку, и я отвезу вас назад, в Сефру. – Он продолжал водить пальцами по ее соскам вперед-назад, вверх и вниз в ритме, от которого жар разливался по ее жилам. Когда она стала терять сознание, он осторожно опустил ее, подсунул ей под спину подушку таким образом, что все тело ее изогнулось, и снова завладел сосками.
– Итак, ханум побеждена. Слава Богу, что вы лежите. Так гораздо легче ласкать вашу грудь.
Она застонала.
– Вы больше не хотите? Отвезти вас в Сефру?
Она извивалась всем телом и тяжело дышала.
– Ханум, кажется, недовольна мной, иначе выразила бы свое удовольствие.
– Нет, нет, нет, – пролепетала она. – Еще…
– Что еще?
– О-о! Еще… Я хочу…
– В Сефру?
– Нет, – простонала она, – продолжайте ласкать меня.
– Я так и думал, – пробормотал он, удобнее располагаясь на подушках.
