Сады позади домов отделялись друг от друга низкими каменными стенами и не представляли особой преграды, хотя двигаться крадучись и бесшумно было нелегко, поскольку юбки Джинни цеплялись за острые шипы розовых кустов. Несколько раз собаки заливались сумасшедшим лаем, и она сжималась в темноте, едва осмеливаясь дышать. Потом раздался громкий крик, что-то разбилось, залаяла собака и снова все стихло.

Ей потребовалось около десяти минут, чтобы добраться до сада позади «Черного петуха», и там Джинни остановилась. Достигнув своей первоначальной цели, она толком не знала, что делать дальше. Она различала лишь темные очертания таверны, прижавшейся, словно какой-то злобный зверь, к земле в середине заросшего сада, где тошнотворно пахло сырой землей, помойной ямой и забродившим хмелем. Ни в одном окне не горел свет, но жена хозяина гостиницы сказала, что Джинни найдет того, кто ей нужен, между сумерками и рассветом, так что, очевидно, кто-нибудь не спит и ответит на ее стук.

А если это ловушка, если это всего лишь притон воров? Что, если хозяева гостиницы имели веские основания направить ничего не подозревающую, невинного вида женщину к насильникам… убийцам… похитителям? Да нет же, она глупит. Ей совершенно нечего было предложить людям со злобными намерениями — только тело, напомнил ей внутренний голос. Призвав на помощь все свое мужество, Джинни смело подошла к приземистому зданию, в каменную стену которого была врезана тяжелая дверь. Ее стук, казалось, разнесся эхом в безмолвии ночи, и она инстинктивно прижалась к стене. Ничего не произошло. Внутри не было слышно ни звука. Она отступила назад и взглянула на окна. Все они были крошечными и находились значительно выше земли, очевидно, для того, чтобы и свет попадал, и была защита от ненастья. Она снова постучала, на этот раз громче, и подергала ручку. Дверная ручка подалась под ее пальцами, и дверь распахнулась в кромешно темный коридор.

Казалось, что ее сердце переместилось куда-то к горлу, руки дрожали от страха, когда она всматривалась в неприветливую черноту. Потом перед глазами у нее всплыло лицо Питера. Она вспомнила Питера и всех других, которые сейчас уже были мертвы в казармах Гилфорда. Джинни вошла в коридор, но не могла заставить себя закрыть дверь и оказаться в неизвестности и темноте.

— Сайке, это ты? — Дребезжащий голос прорезал тишину, в дальнем конце коридора приотворилась дверь и замерцал слабый свет свечи.

— Нет… нет, это я, — нелепо прошептала Джинни пересохшими губами.

— Кто это, черт побери? — Кто-то оттолкнул обладателя дребезжащего голоса и вышел в коридор, высоко подняв свечу. — Девица! — Он коротко хохотнул. — Закройте за собой дверь, мисс. Нам больше не нужно незваных гостей.

— Я пришла поговорить с Рыжим Лисом, — в торопливой панике выговорила Джинни. — Мне сказали в гостинице, что я могу найти его здесь между сумерками и рассветом.

— Идите сюда и дайте взглянуть на вас, — произнес голос, обладатель которого был, несомненно, более образованным, из-за спины человека со свечой.

Джинни закрыла за собой дверь, потом шагнула вперед. Страх несколько отступил, когда она поняла, что Рыжий Лис, несомненно, знаком этим людям. Она очутилась в небольшой комнате, в которой зимой, вероятно, бывает тепло, но в разгар лета, да еще со свечами, было очень душно. Она увидела четырех мужчин. Старику, очевидно, принадлежал дребезжащий голос. Здесь же был здоровяк с широченной грудью. Это он вышел в коридор со свечой. Еще один мужчина, небольшого роста, явно был благородного происхождения, судя по его манере держаться. Четвертый сидел у очага, покручивая ножку бокала между пальцами. Длинные волосы свидетельствовали, что перед ней кавалер.

— Кто ищет Рыжего Лиса? — спросил обладатель хорошо поставленного голоса, подзывая ее к свету.

— Я Вирджиния Кортни, сэр, — ответила Джинни, решив, что простота — наилучший подход. — Дочь Джона Редферна с острова Уайт, который погиб в битве при Нейзби.

— Выпейте вина, дочь Джона Редферна, — заговорил мужчина у очага и, потянувшись через стол, наполнил еще один бокал. — Я пил с вашим отцом перед его гибелью. Давайте поднимем бокалы за короля Карла.

Говоривший уже выпил более чем достаточно, по мнению Джинни, судя по тягучему голосу и остекленевшим глазам, но она приняла бокал, привычно присев в небольшом реверансе.

— Не могли бы вы направить меня к Рыжему Лису, господа? У меня два послания чрезвычайной важности.

— Как вы попали в Уимблдон? — требовательно спросил здоровяк, глядя на нее с подозрением, несмотря на то, что она представилась.

— С армией парламента, — ответила она, услышав при этом резкий вдох. — В деревне разместился отряд, как вам, вероятно, известно. Я еду с ними.

— Прошу вас, продолжайте, — попросил третий, и голос его прозвучал сухо во внезапно наступившей тишине. — Уверен, что это еще не все.

Джинни коротко рассказала свою историю, упомянув, что она находится под опекой парламента.

— Поход с армией парламента дал мне возможность передать послание короля в нескольких местах, — закончила она. — Но сейчас у меня есть сведения, от которых зависит жизнь или смерть людей. Чрезвычайно необходимо как можно быстрее переговорить с Рыжим Лисом. Каждый упущенный момент может принести смерть.

— А как мы можем быть уверены, что вы не ведете двойную игру? — спросил подвыпивший человек. Вопрос был встречен одобрительным ворчанием здоровяка.

— У меня печать короля, — просто сказала она, доставая бумагу из кармана.

В комнате наступила благоговейная тишина, и именно это окончательно убедило Джинни в том, что она среди друзей. Только наиболее преданные подданные короля могли бы так отреагировать на его печать. Но ей еще не задали последнего вопроса.

— Как вам удалось ускользнуть от караульных и прийти сюда?

— Полковник отправился в ночной дозор с большинством своих офицеров. А те, кто остался в гостинице, плохо знают меня. — Она улыбнулась. — Они думают, что я в постели, и я надеюсь, что действительно окажусь там до того, как обнаружат мое отсутствие.

— Значит, вы не планируете бежать, уже пройдя с ними такой путь?

— А куда я пойду? — абсолютно искренне спросила Джинни, — И кроме того, полковник не оставит камня на камне, разыскивая меня, и кто знает, что еще он сможет при этом обнаружить? Я не хочу быть причиной расправы.

Они все деловито закивали в знак согласия.

— Итак, ваши жизненно важные сведения, госпожа? Вы можете без опаски сообщить их всем в этой комнате. Будьте уверены, что о них узнает тот, кому это нужно.

Джинни рассказала им о событиях в Гилфорде, своем разговоре с Питером, о том, что голубую банду схватили и что к наступлению ночи все, что они знали, может стать достоянием врага. Эта новость была встречена мрачным молчанием.

— Я пошлю гонцов. — Наконец заговорил худощавый мужчина с манерами образованного человека. — Если они отправятся тотчас же, то могут успеть предупредить остальных, прежде чем «круглоголовые» доберутся до них. — Он повернулся к Джинни. — Мы перед вами в долгу, госпожа.

Джинни покачала головой:

— Нет никакого долга, сэр. Я выполнила свой долг… как вы выполните свой. — Голос ее задрожал. — Как Питер Эшли выполнил свой.

Человек у очага перекрестился, бормоча молитву.

— Вы ничего не знаете о некоем Эдмунде Вернее? — спросила Джинни.

— Он мой кузен. Питер сообщил, что Эдмунд, очевидно, направился в Кент, но не мог сказать, жив ли он.

— Он был здесь два дня назад, — заговорил старик уже более твердо. — Бодрый и здоровый, и после мы не слышали, чтобы его поймали.

— Ну, значит, новости не хуже, чем я ожидала, — сказала Джинни, ставя бокал на стол. — Я должна постараться пробраться в гостиницу незамеченной и ради вас, и ради себя. Вы хотели бы мне что-либо поручить?

— Вы едете в Лондон?

— Да, а дальше не знаю. Полковник Маршалл надеется отправиться с Кромвелем в Шотландию, но мне неизвестно, каковы будут его планы в отношении меня.

— В Лондоне вы ничего не сможете сделать. Весь город за парламент. Думаю, что ваше задание завершено.

Джинни пожала плечами.

— Тем не менее я буду внимательно смотреть и слушать, на тот случай, если представится какая-то возможность. Если вам случится встретить Эдмунда Вернея, передайте ему, что я думаю о нем и молюсь за его безопасность.

После этого она покинула их и вернулась той же дорогой. Теперь путь был слегка знаком ей, да и в небе чуть посветлело. Она отсутствовала около трех часов в общей сложности, но в деревне все было спокойно, когда она с чувством облегчения проскользнула через садовую калитку гостиницы. Дом был по-прежнему погружен в темноту, окно ее комнаты на первом этаже все еще открыто, как она и оставила его.

Джинни подтянулась на широкий подоконник, перекинула через него ноги и спрыгнула на пол как раз в тот момент, когда чиркнул кремень и темнота отступила.

Джинни резко повернулась к двери. Алекс сидел на единственном стуле, небрежно откинувшись назад. Его хлыст лежал на коленях, меч висел на боку. Алекс задумчиво смотрел на нее.

— И где же ты была, моя маленькая мятежница?

Никогда раньше Джинни не соображала так быстро. Для того чтобы его убедить, ложь должна быть как можно ближе к правде. Она не могла предложить никакого простого объяснения вроде того, что ей срочно понадобилось в туалет среди ночи, поскольку не знала, как давно он тут сидит. Но он ничего не знал о том, что она везет королевское послание, а догадаться тем более не смог бы. Значит, ему не удастся задать ей точные вопросы, и поэтому он не сможет добиться от нее правды, как это было в предыдущий раз.

— Я не ожидала, что ты вернешься раньше утра, — сказала она, расстегивая накидку, словно эта встреча была самой обычной.

Алекс улыбнулся.

— Это вполне понятно, моя дорогая Джинни. Мы настигли тех, кого искали, быстрее, чем я мог ожидать. Я вернулся сюда, надеясь поспать пару часов. Тщетная надежда, как выяснилось. Где ты была?

— В деревне, — ответила Джинни с напускным безразличием. Алекс нахмурился и с завораживающей нарочитостью начал поигрывать ручкой хлыста.

— Прошу тебя, продолжай, — вежливо попросил он. Джинни неотрывно следила за движениями его длинных пальцев, поглаживавших плетеную кожу. Ей стало не по себе, и вся бравада улетучилась. Неужели она действительно думает, что он не сможет… не захочет добиться от нее правды силой?

— Я хотела узнать что-нибудь об Эдмунде, — сказала она ему. Алекс кивнул и стал ждать дальнейших объяснений, а пальцы его продолжали целенаправленно двигаться. Джинни сглотнула. — Питер сказал мне… — Она остановилась, надеясь своим колебанием и нежеланием говорить убедить Алекса в том, что именно новости об Эдмунде были самыми важными сведениями, полученными от Питера.

— Так что тебе сообщил Питер? — мягко подсказал он, постукивая хлыстом по ладони.

— Что… что Эдмунд… Ох, ну какая тебе от этого польза? — воскликнула она с убедительным отчаянием. — Ты ничего не сможешь сделать с этой информацией.

— Я сам это решу, — ответил он. — Прошу, поторопись. Я хотел бы хоть немного успеть поспать. — Кожа издавала мягкий, ритмичный звук при постукивании о его руку.

Джинни прикусила губу.

— Ты собираешься использовать его? — спросила она слегка дрожащим голосом, не в силах больше выносить напряжения.

— Вот это? — сказал Алекс с почти похвальным удивлением, уставившись на хлыст. — Против тебя? Господи, да нет же. Как это могло прийти тебе в голову?

— Понятия не имею, — сказала Джинни, отворачиваясь от него теперь, когда эта угрожающая игра была прервана.

— Тебе уже должно быть известно, что мои методы несколько тоньше, — вкрадчиво сказал он. — Хотя это, конечно, излюбленный инструмент пыток, — добавил он, словно сообщая какую-то необыкновенно интересную информацию. — В умелых руках он может быть чрезвычайно эффективным. — Если не рвать кожу, то можно продолжать агонию бесконечно.

— Прекрати! — взорвалась она, понимая, что он напоминает ей о ее же уязвимости, о том, что она нуждается в его защите от тех, чья жестокость по отношению к ней ограничивалась бы лишь степенью их изобретательности.

Да, твои методы действительно более тонкие, — отметила она про себя с горечью. Одной лишь своей игрой, не вставая со стула, он ослабил ее защиту.

— Питер сказал, что Эдмунд уехал… — Джинни снова остановилась, явно борясь с собой. Она надеялась, что ее абсолютное нежелание говорить убедит его. — Почему я должна снова предавать его? — Алекс не ответил, и она сказала обессиленным шепотом: — Эдмунд отправился в Кент, чтобы помочь тамошним силам. Питер не знал, жив ли он, но сказал, что Эдмунд пойдет этим путем. Я подумала, что, может быть, в деревне найдется кто-нибудь, кто мог бы сообщить мне новости о нем.

— И куда ты пошла за этими новостями?

Какой-то благословенный инстинкт подсказал ей говорить правду.

— В таверну «Черный петух».

Последовало короткое молчание, потом Алекс сказал:

— Поздравляю тебя, Вирджиния, Если бы ты солгала мне, у тебя было бы значительно больше неприятностей, чем сейчас.

— Откуда ты узнал, куда я пойду? — Она уставилась на него со смесью страха и удивления. Казалось, он постоянно опережает ее на один шаг.

Алекс улыбнулся.

— Репутация «Черного петуха» хорошо известна в этих краях. В нем привечали противников закона задолго до этой чертовой войны. Если скрывающийся роялист был в Уимблдоне, о нем непременно узнали бы в «Черном петухе». Кто посоветовал тебе идти туда?

— Питер, — солгала Джинна — Он сказал, что если мы поедем через Уимблдон, тогда. — И снова она остановилась, но на этот раз потому, что знала: чем больше лжи, тем больше риска быть разоблаченной.

— И что ты узнала?

— Почему я должна говорить тебе? — снова спросила она. — Это устаревшие новости. Какой тебе от них толк?

— Ты знаешь, почему ты должна сказать мне, маленькая мятежница. Так же, как тебе известно и то, что ты должна быть наказана за эту ночную проделку. Здесь мы с тобой враги, и хотя я признаю, что ты одержала победу, я должен свести к минимуму последствия этой победы.

Все было действительно так, и она не могла отрицать это. Хотя Алекс и не представлял масштаба ее победы, она выйдет из этой ситуации с триумфом, какое бы наказание он ни избрал.

— Эдмунд действительно был здесь несколько дней назад. Он был здоров и бодр. Никто не слышал о том, чтобы его схватили. — Она произнесла почти те же слова, что и старик в таверне, зная, что Алекс узнает манеру говорить. Удовлетворит ли это его?

Она почувствовала, как от напряжения к горлу подкатывает тошнота, когда он сидел, изучая ее из-под прищуренных век. Потом, очень медленно, он кивнул.

— Ты сегодня очень умело играла, Джинни. Я поверил в твою боль.

— А ты думаешь, что мне не было больно? — спросила она требовательно, внезапно рассердившись из-за намека на то, что муки Питера на самом деле ее не трогали.

— О да, я знаю, ты чувствовала эту боль. Только я не предполагал, что ты способна воспользоваться ею, — коротко ответил он. — В следующий раз я буду готов. Я предполагал, что тебя нельзя недооценивать, но мы все расплачиваемся за свое тщеславие. — Алекс встал. — Тебе давно пора быть в постели.

— Что ты собираешься сделать? — спросила она, пытаясь скрыть свой страх.

— Если бы это касалось только нас двоих, я ничего бы не сделал, только следил бы за тобой, как ястреб. Но, к сожалению, сейчас уже весь отряд в курсе твоей небольшой проделки, и нельзя, чтобы и впредь ты разгуливала свободно. Майор Бонхэм, как ты, очевидно, представляешь, более чем расстроен. Видишь ли, он был со мной, когда я решил проведать тебя. Трюк с одеялом стар как мир, Джинни, но я признаю, что в темноте это вполне могло ввести в заблуждение того, кто не знаком с очертаниями твоего тела. — На какое-то мгновение в его глазах возникли искорки смеха. — Майор настоял на том, чтобы отправить поисковый отряд в поля, и я позволил ему это, чтобы совесть его была чиста, хотя и знал, что ты вернешься, когда завершишь дело.

— Как ты мог быть так уверен?

— Потому что ты не можешь оставить меня, точно так же как я не могу позволить тебе уйти. Мы связаны гордиевым узлом, ты и я. А сейчас ложись спать. Подъем через два часа. Я хотел бы добраться до Лондона к полудню.

Алекс не проявлял желания покинуть комнату, и Джинни поняла, что он намерен в буквальном смысле уложить ее спать. Она чувствовала себя очень странно, раздеваясь перед ним, а он смотрел на нее бесстрастно, что разительно отличалось от чувственного взгляда возлюбленного. И хотя у нее самой совершенно не было сил почувствовать хотя бы мимолетную вспышку страсти, все же ее задел почти братский поцелуй в лоб. Выходя из комнаты, он сказал:

— Теперь у твоего окна стоит страж. На тот случай, если ты допустишь ошибку и снова попытаешься ускользнуть необычным путем.

Джинни пробормотала что-то по-детски грубое в ответ, и Алекс хмыкнул, тихо закрывая дверь. За секунду до того как она заснула глубоким сном, лишенным сновидений, Джинни поняла, что все еще не знает, какая расплата ее ожидает утром, но была уверена, что вынесет любое наказание, потому что одержала победу, причем без всяких усилий. Несчастная пленница обманула солдат парламента, действовала в качестве посланника короля Карла, способствовала тому, что любое признание, выбитое из Питера, не принесет никому вреда; он мог умереть без стыда. И последнее, но далеко не менее важное, было то, что, насколько она знала, Эдмунд был все еще жив.

Спустя два часа в холодной серой предрассветной мгле эти приятные мысли не помогли преодолеть одновременно навалившиеся на нее усталость, страх и реакцию от пережитого. Хетти принесла ей белый хлеб, творог и холодную воду для умывания. Холодная вода хотя и освежила, но не принесла никакой радости. Таким же безрадостным был завтрак; напряжение, тугим узлом скрутившееся в ее желудке, не давало ей есть. Что-то неприятное должно было произойти с ней в этот день, а поскольку целью было продемонстрировать всем, что подопечная парламента не избежала наказания, следовательно, это произойдет на людях.

Она почти с облегчением отозвалась на стук Дикона в дверь. Его голос неуверенно произнес, что пора ехать. По крайней мере, сейчас она узнает самое худшее. Лейтенант, казалось, избегал ее взгляда и в ответ на приветствие лишь что-то пробормотал, что совершенно не обнадежило Джинни. Во всяком случае с Диконом она всегда чувствовала себя свободно, какой бы неловкой ни была ситуация.

Она вышла на улицу. Небо было затянуто тяжелыми облаками. Отряд уже построен, офицеры верхом, во главе колонны. За исключением Алекса, который стоял между Буцефалом и Джен, держа кобылу под уздцы. Лицо его было непроницаемым. Джинни еще подумала, не кажется ли ей, что тишина какая-то особенная, выжидающая и совершенно нетипичная для такой большой группы людей.

— Добрый день, полковник, — сказала она так, словно это было самое обычное утро.

— Доброе утро, Вирджиния, — ответил он. — Подойди сюда, я помогу тебе сесть в седло.

Его голос был спокойным и ровным, но у нее забилось и затрепетало сердце, когда она подходила к своей лошади. Алекс посадил ее в седло и потом тихо сказал:

— Положи, пожалуйста, руки на луку, одну поверх другой.

Джинни казалось, что двести пар глаз были устремлены на нее в этот момент. Она была слишком горда, чтобы спрашивать, зачем ему это понадобилось, и без единого слова сделала так, как он сказал. Он положил руку у ее бедра.

— Привстань немного, я хочу убедиться, что ты можешь достать луку, не напрягая рук.

Она чуть подалась вперед, чувствуя тепло его ладони сквозь ткань платья. Оставшись довольным, Алекс убрал руку и вытащил из кармана широкую полоску ткани. Пока она в завороженном потрясении смотрела на свои руки, он крепко связал ее запястья.

— Ты можешь держаться за луку, — сказал он таким же ровным тоном, проводя пальцем между материалом и ее кожей. — Повязка не будет тереть, если ты не будешь натягивать ее. Если же ты будешь напрягаться, узел затянется.

Он молча привязал тонкие кожаные поводья к уздечке Джен, потом вскочил на Буцефала, держа поводья в руке. Алекс сделал знак рукой майору Бонхэму, прозвучала команда, забили барабаны, и отряд двинулся по дороге к Лондону.

Джинни хотелось, как это часто бывало в детстве, внезапно стать невидимкой. Тогда, в те последние минуты, когда наказание представлялось неизбежным, это всегда казалось единственным спасением. Но не получалось ни тогда, ни сейчас. На ней даже не было накидки с капюшоном, чтобы натянуть его низко на лицо и скрыть яркую краску стыда и слезы отчаяния, выступившие у нее на глазах. «Только бы не заплакать», — думала Джинни, собрав всю волю в кулак. Она ведь никак не сможет вытереть слезы связанными руками и лишь привлечет к себе большее внимание.

Будь проклят Алекс с его жуткой способностью выбирать наказания, которые попадали в самую точку! Но ни жесткости, ни боли она не чувствовала, ткань была мягкая, как шелк, узел достаточно свободный, чтобы можно было двигать кистями. Совершенно беспомощная, Джинни была вынуждена цепляться за луку седла, чтобы удержать равновесие: ее лошадь подчинялась не ей, а чужой воле. Ее статус пленницы был подчеркнут со всей очевидностью, и Алекс показывал всем, что отныне у нее не будет возможности ускользнуть.

Джинни призналась себе, что, хотя и ужасно сердита, не может не восхищаться и не завидовать его находчивости. Она осознавала, что в какой-то степени это наказание оправданно. С самого начала они оба понимали неизбежность последствий противостояния между ними — любовниками. Алекс всегда говорил, что возлюбленную будет защищать, а с врагом — бороться. Сейчас наилучшим выходом для нее будет достойно принять это унижение, которая она сама вызвала на свою голову. И, в конце концов, она все равно победила.

От этой мысли на лице у нее появилась едва заметная улыбка, плакать расхотелось. Высоко держа голову, она распрямила плечи и начала обращать внимание на то, что происходило вокруг нее. Когда, наконец, покажется Лондон? Она никогда не была в нем, но Эдмунд много рассказывал о его великолепии, бесконечно разжигая ее воображение. Джинни понимала, что сейчас атмосфера будет несколько иной, ведь безудержная роскошь королевского дворца уступила место сдержанности пуританского парламента. Отряд приближался к городу с юга, значит, придется пересекать реку Темзу, чтобы попасть в центр города. Джинни гадала, пойдут ли они тогда по Лондонскому мосту или же воспользуются паромной переправой у дворца Лэмбет. Со слов Эдмунда она знала, что других дорог нет.

Ее настолько захватили собственные мысли, что она забыла о своем раздражении, а может, даже и о его причине, и уже собиралась задать вопрос Алексу, как вдруг он сказал:

— Дикон, возьми, пожалуйста, поводья Джен. Я хочу поехать впереди, с майором Бонхэмом.

Дикон немедленно выполнил просьбу, и Джинни искоса взглянула на молодого человека.

— Не стоит смущаться из-за моего положения, Дикон. Я сама виновата.

— Возможно, — пробормотал лейтенант, покраснев. — Но нельзя так обращаться с леди.

— Однако же это вполне уместно по отношению к мятежнице. — Ее ответ прозвучал удивительно весело.

— Если повязка очень тугая, я могу попытаться ослабить ее, — внезапно выпалил Дикон, покраснев еще сильнее.

Джинни с изумлением взглянула на него.

— О, Дикон, — растроганно сказала она, — ты действительно готов снова напроситься на взбучку от полковника — и ради меня?

— Я считаю, что это неправильно, — твердо сказал он. Джинни улыбнулась и покачала головой.

— Я искренне благодарна тебе, но я не испытываю никаких неудобств. Видишь, повязка совсем свободная. — Она покрутила руками в подтверждение своих слов.

В этом момент вернулся Алекс.

— Благодарю, Дикон. — Он взял поводья, потом еще раз внимательно взглянул на своего адъютанта. По лицу его скользнула усмешка, но он лишь сказал: — Можете вернуться на свое место, лейтенант. — Дикон тут же ретировался, а Алекс, кивнув в сторону Дикона, сказал Джинни: — У меня такое впечатление, что моя звезда начинает закатываться.

— Ему не нравится то, как ты обращаешься со своими пленными, — ответила она. — А я нахожу его заботу очень трогательной.

— Остается только надеяться, что эта телячья любовь не станет слишком утомительной, — заметил Алекс со смешком.

— Телячья любовь? О чем ты? — спросила Джинни, искренне удивившись.

— Ох, цыпленок, не нужно быть такой наивной. Бедняга Дикон по уши влюблен в тебя.

— Чепуха, — фыркнула Джинни, но потом смущенно подумала, что, может, это и правда. Иначе зачем Дикон стремился вызвать гнев командира, которого он, безусловно, боготворил?

— Можешь верить или не верить, это твое дело, только, пожалуйста, не поощряй его.

— Будь у меня свободны руки, я бы ударила тебя за эти слова, — заявила Джинни, негодуя. — Как ты смеешь думать, что я способна на такое!

— Я не хотел обидеть тебя, Джинни, — сказал Алекс успокаивающе. — Думаю, у меня не будет времени беспокоиться об эмоциональном состоянии Дикона. Я просто хотел тебя предупредить, и все.

— Мы пересечем Темзу по Лондонскому мосту? — спросила Джинни, уклоняясь от темы, которая, похоже, неизбежно привела бы к новой стычке.

— Нет, мы останемся на южном берегу. Основная часть армии расквартирована у Саутуорка, и мы остановимся там, пока я не встречусь с Кромвелем.

— О! — Этот возглас Джинни выразил все ее разочарование.

— Если получится, Джинни, я отвезу тебя на другой берег, и ты увидишь все, что захочешь, — улыбнулся он, поняв, что ее огорчило.

— Мне не доставит удовольствия разгуливать по улицам столицы со связанными руками, — колко заметила она.

— Ну, если будешь хорошо вести себя, то через день-другой в этом не будет необходимости, — спокойно парировал он.

День-другой! Джинни скривилась от такой перспективы. Ясно, что придется придумать какой-то веский повод, чтобы положить конец этому позору.

Алекс, вполне довольный темпом марша, объявил привал у Уолворта. Они не торопясь доберутся до Саутуорка через пару часов, так что привал вполне уместен.

Он снял Джинни с лошади, подхватил под локоть и проводил под раскидистое дерево, где можно было прислониться спиной к толстому стволу, посидеть на покрытых мхом корнях.

— Дай мне руки. — Она подняла их, и Алекс, развязав ткань, убрал ее в карман.

— Благодарю вас, сэр, — пробормотала она нежным голоском и, комично изобразив реверанс, села и расправила юбки вокруг себя. Алекс поджал губы.

— Берегись, цыпленок, как бы я не пожалел о склонности к милосердию. Тебе будет трудно есть с завязанными руками.

— Не думаю, что вы хотели бы уморить меня голодом, полковник, — с упорством продолжала Джинни. Серые глаза смотрели бесстрашно, вызывающе и насмешливо, понимая, что она права.

Алекс невольно рассмеялся, поворачиваясь, чтобы взять хлеб и сыр у Джеда.

— Нет, это меня совершенно не устроит, — согласился он, садясь рядом с ней. — Я не хотел бы, чтобы тебя стало меньше хоть на один дюйм.

Джинни была уверена, что Джед не мог не слышать этих слов, но морщинистое лицо солдата оставалось непроницаемым, когда он поставил корзину с яблоками между ними.

— Тут есть ручей, если захотите пить.

Джинни со времени своего невкусного завтрака проголодалась. Хлеб был пышный, с хрустящей корочкой; сыр — созревший и твердый, яблоки — свежие и сочные. Алекс вытянулся рядом с ней на спине, и, несмотря на события прошлой ночи и последовавшее наказание этим утром, между ними сейчас царила абсолютная гармония. Казалось, что это просто невозможно, но это действительно было так. Они сидели, словно в заколдованном кругу, который никто не смел пересечь. Никто не подходил к ним; остальные офицеры ели достаточно далеко от дерева, на берегу ручья.

Алекс бросил огрызок яблока в кусты и неторопливо поднялся.

— Сейчас вернусь, — сказал он, направившись к небольшой рощице. «Насколько у мужчин все проще», — недовольно подумала Джинни. Женщины рождены не для того, чтобы проводить свою жизнь в походе. Она с завистью смотрела, как он быстро вернулся, остановился, чтобы сказать несколько слов группе у ручья, и потом снова подошел к ней.

— Готова, Джинни? Нам пора в путь.

— Нельзя ли, чтобы я последовала по твоим стопам, прежде чем мы отправимся? — язвительно спросила она. — И если можно, без охраны.

Алекс рассматривал ее с подчеркнутой задумчивостью, словно взвешивая ситуацию.

— Так, думаю, ты ничего не сможешь устроить в этой рощице. Но берегись крапивы. Я не хотел бы, чтобы твоя нежная…

— Да перестань же! — Не сумев сдержаться, Джинни рассмеялась и направилась к деревьям.

На обратном пути, подчиняясь какому-то необъяснимому импульсу, она остановилась возле майора Бонхэма.

— Я должна извиниться, майор, за причиненное вам вчера беспокойство.

Губы майора едва тронула мимолетная улыбка.

— Вина была моя, — сказал он. — Я недооценил вас, Джинни. Единственным утешением для меня было то, что и полковник тоже.

Она засмеялась, и он вместе с ней, отчего Джинни стало несравненно легче. Одно дело — ссориться с Алексом и совсем иное — с людьми, с которыми она жила одной жизнью.

Когда она снова оказалась в седле, Алекс опять завязал ее руки, но на этот раз наказание не воспринималось ею так остро, как поначалу. Это была формальность, с которой нужно смириться. Вскоре после полудня они прошли через земляные укрепления на подступах к Лондону. Стража приветствовала их, и пока отряд шел, солдаты обменивались дружескими шутками. Никаких попыток прекратить это нарушение дисциплины не предпринималось, отметила Джинни, ведь отрад возвращался домой, в контролируемый парламентом Лондон. Они были среди друзей, и можно было немного ослабить строгие требования.

С растущим волнением Джинни смотрела вдаль, надеясь увидеть собор Святого Павла на холме над рекой или массивные башни самого Тауэра. Но небо все еще хмурилось и видимость была плохой.

Вместе с волнением вернулся и страх. Здесь она не найдет родственную душу на кухне или на конюшне. Она — пленница во вражеском лагере, и только Алекс может заступиться за нее. Но Алекс, казалось, совсем забыл о ее присутствии, хотя все еще держал поводья ее лошади. Его собственное волнение и напряжение были почти ощутимыми, как в тот раз, на Кабаньей горе, когда он чувствовал предстоящий бой. И снова она вздрогнула при мысли о странной, чужой для нее черте характера мужчины, который так хорошо знал ее тело и чье тело так хорошо знала она сама. Какую поразительную силу имело сочетание любви и страсти, достаточную, чтобы преодолеть различие принципов и характеров, которые должны были бы быть совершенно непреодолимыми!

Саутуорк оказался всего лишь огромным армейским лагерем вокруг кучки зданий, в которых когда-то жили обитатели поселка. Театр «Глобус», уже больше не нужный населению Лондона как театр самых лучших спектаклей, одиноко стоял на берегу реки. Джинни с тоской посмотрела на здание, вспомнив, как Эдмунд рассказывал о чудесных пьесах Бена Джонсона и Шекспира, которые он видел здесь. Возможно ли будет снова такое зрелище?

Отряд остановился у здания, которое прежде было гостиницей, но сейчас явно служило штабом армии. Джинни была вынуждена остаться на лошади, которую держал теперь поспешно вызванный солдат. Алекс направился в штаб, его офицеры, получив задания, разошлись. Отряд, казалось, растворился у нее на глазах. Только что двести человек стояли ровными рядами, а после громкой команды как исчезли.

Джинни снова остро ощутила свое положение пленницы, когда вокруг не было дружеских лиц. Она не могла спешиться со связанными руками. Солдат, удерживавший Джен, проявлял полное безразличие, и она снова подумала о том, как может Алекс быть таким жестоким и оставлять ее одну.

Казалось, прошла вечность, прежде чем он снова появился в дверях в компании двух полковников.

— Проклятие, — пробормотал он при виде ее. — Прости, я совсем забыл о тебе. — Он снял ее с лошади, и Джинни с огромным трудом подавила желание ударить его. — Можешь идти куда хочешь, только не подходи к лагерю солдат. Вернешься сюда через час. Тогда я уже буду знать, что нам делать дальше.

— А мои руки?

— Пока будут связанными. Я не могу приставить к тебе охрану и не хочу запирать тебя в комнате, так что пока остается в силе это ограничение.

Джинни смотрела, как он шагает по улице вместе с офицерами, и загрустила, но одновременно ей хотелось воткнуть ему нож в горло. Как он мог быть таким безразличным? Как он мог не понимать, насколько ей одиноко? Он был слишком занят, слишком поглощен своим делом. Лучше бы он оставил ее с леди Хэммонд в замке Кэрисбрук!