Глава 17

Король заметил ее сразу: мистрис Дини сидела во внутреннем дворике замка прямо под окнами его кабинета. Генрих решил поторопиться и увидеться с девушкой наедине, прежде чем ему помешают вездесущий герцог Норфолк или ближайший приятель громогласный и веселый Саффолк. На этот раз компания королю не требовалась.

Он еще разок посмотрелся в ручное зеркальце. Слуги дружно закивали головами, выражая восхищение внешностью повелителя. Впрочем, Генрих и сам знал, что выглядит неплохо – в последнее время он старался не переедать и пил весьма умеренно. Конечно, он не такой красавец, как герцог Гамильтон, но ведь королевская корона что-нибудь да значит!

На мгновение на лоб Генриха набежала морщинка раздумья: в самом деле, где же Гамильтон? Случаи неожиданного исчезновения придворных бывали, и не раз, но Генрих обычно знал, где их искать. Чаще всего пропавших можно было обнаружить в одной из камер Тауэра. Или на дне Темзы.

Но это был совсем другой случай. Королю нравился Гамильтон, он с удовольствием делил досуг с герцогом. Генрих был бы искренне рад видеть его при дворе в добром здравии.

Размышляя об этом, его величество весьма пристально наблюдал за кузиной Гамильтона. Когда Кит был при дворе, эта дама мало внимания обращала на других мужчин, включая – страшно подумать! – и его собственную особу. Поэтому, уверяя себя, что желает возвращения Гамильтона ко двору, Генрих несколько лицемерил: он был бы не прочь, если бы исчезновение герцога продлилось еще несколько суток. Нет, он не желал зла герцогу, но коли само Провидение устранило соперника с его пути, значит, так тому и быть.

Расправив могучие плечи, Генрих снова оглядел себя в зеркале. Честно говоря, в его полированной поверхности отражалось далеко не то, что король хотел бы видеть. Портные увеличили с помощью накладок спину и плечи камзола, чтобы бедра короля выглядели хоть чуточку стройнее. К тому же у его величества совсем недавно появился второй подбородок, и ему приходилось держать голову несколько набок, чтобы это было не слишком заметно. Генрих решил следовать этой методе, беседуя с мистрис Дини.

Завершив сложный ритуал одевания, Генрих отпустил слуг и снова выглянул в окно. Она по-прежнему сидела во дворике в тени дерева и рисовала. Даже в ужасном платье германского покроя мистрис Дини выглядела чрезвычайно привлекательно. Король поймал себя на мысли, что уже почти забыл о своей нынешней жене. Впрочем, чем меньше он видел Анну, тем меньше она его раздражала.

Генрих быстро двинулся во дворик. Перед самым выходом он замедлил шаги и внимательно оглядел свой шитый золотом колет. В самом деле, нельзя же ухаживать за дамой, если у тебя на груди, например, жирное пятно.

Дини смахнула травинку с подола своего красного платья, ожидая, когда появится король. Она была уверена, что через несколько минут Генрих выйдет из-под низкой дверной арки. Ей хотелось хотя бы несколько минут побеседовать с ним наедине, без Норфолка и даже дружелюбно настроенного к ней Саффолка. Кто знает, вдруг удастся разрешить все загадки двумя-тремя удачно поставленными вопросами?

Ясно, что ей нужно добиться освобождения Кита, примирить маленькую Елизавету с отцом и упросить Генриха быть помягче с Анной Клевской.

К сожалению, она не знала, как себя вести. Все зависело от настроения короля, которое нужно было правильно угадать. Поэтому заранее готовить речь было бесполезно. Дини снова и снова перебирала рисунки, которые держала в руках. Вот пейзаж с деревцами, а вот кролик с влажным носом. Впрочем, прежде всего она думала о Ките.

Неужели прошло целых три дня с того момента, как он исчез? А ведь она помнила каждую мелочь, каждую деталь – помнила, к примеру, как тяжело, но ласково легла его рука на ее плечи, помнила, с каким отрешенным выражением он смотрел в ночное небо.

Узнав, что Кита упрятали в Тауэр, она чуть с ума не сошла от ярости. Не на него – на себя, за то, что так глупо распорядилась последней ночью, когда они были вдвоем. В сущности, они так мало успели сказать друг другу! Ведь они даже почти не смотрели друг на друга – или стояли бок о бок, или сидели на лужайке, держась за руки.

Только теперь она понимала, насколько чудесно все это было… В сущности, им даже не нужно было слов, чтобы выразить переполнявшие их чувства. Разговор в ту ночь казался лишним. Наверное, он и был лишним, потому что мог разрушить возникшую гармонию…

С Китом все нормально, она уверена. Случись что-нибудь, она бы тут же почувствовала.

– Мистрис Дини! – прокричал король, махнув в воздухе большой рукой, словно без этого его можно было не заметить. Нет, появление его величества пропустить было просто немыслимо. Уж слишком сверкали бриллиантовые подвески на его шляпе и солнцем горело на груди золотое шитье.

Девушка улыбнулась, вскочила на ноги и тоже помахала ему рукой, прежде чем склониться в изысканном поклоне. Король, переваливаясь с ноги на ногу, неумолимо приближался. Только заметив, с каким трудом двигался Генрих, она вспомнила, что ни стула, ни скамейки поблизости нет. Сама-то она отлично устроилась на траве. Они частенько сиживали так с Китом, который мог подняться одним упругим движением да заодно помочь и ей.

– Ваше величество, – обратилась она к королю, – быть может, нам следует войти внутрь или попросить кого-нибудь, чтобы принесли стул?

Король обрадовался, словно пятилетний мальчик, получивший конфету. Он несколько опасался, что Дини будет искать предлог, чтобы поскорее уйти. Но когда девушка упомянула о стуле, Генрих понял что она останется. Величественным жестом он указал на траву:

– Видите ли, мистрис Дини, если вам удобно сидеть на лужайке, то незазорно и мне. – Он взял ее за руку, и Дини поняла, что король предлагает ей присесть.

Лишь только она опустилась на траву, рядом с ней видимым усилием расположился Генрих. Было ясно, что это дорого стоило венценосцу: у него даже губы побелели от боли. Но он на удивление быстро освоился со своим новым положением и даже вытянул в сторону больную ногу, поскольку согнуть ее не было никакой возможности.

– Прошу извинить меня, ваше величество, – с сочувствием произнесла Дини, – мне следовало-таки послать за креслом для вас.

– Глупости, – заявил король. Пышное перо шляпы задорно свисало над его левым глазом. – С тех пор как я в последний раз сидел на траве, прошло много лет. А вот когда я был мальчиком, я часто сиживал на лужайке и смотрел в небо.

Король находился в исключительно доброжелательном расположении духа. Они оба это понимали, равно как и то, что хорошее настроение его величества не имело ничего общего с сидением на травке.

– Вы изволили хорошо почивать, ваше величество? Король буквально расплылся от удовольствия, его глазки почти скрылись за тяжелыми веками.

– Как же, как же, мистрис, мы почивали вполне прилично, вполне.

Судя по всему, разговор стал принимать опасный для Дини оборот. Было просто необходимо сменить тему, поговорить о чем-нибудь нейтральном.

– Скажите, ваше величество, у вас когда-нибудь была собака?

Победительная улыбка, сиявшая на лице короля, померкла.

– Собака? Хм? Пожалуй, что так. Когда я был мальчиком, у меня имелась парочка гончих. – Тут король снова улыбнулся, на сей раз воспоминаниям о своих детских шалостях. – Одну собаку я очень любил. Ее звали Ланселот, и она отличалась силой и храбростью. Вот почему у меня во дворце всегда много собак. Чуть ли не ежегодно я издаю указ, запрещающий содержание крупных пород в окрестностях дворца – за исключением, разумеется, левреток и болонок, которых так любят дамы. Но стоит мне снова увидеть щеночка борзой или гончей, как я тут же забываю о собственных указах.

«Что ж, Дини Бейли, – подумала девушка, – время пришло».

– Какое, должно быть, чудесное детство у вас было, государь, – начала Дини.

– Да, что было, то было. Правда, мой отец слыл человеком суровым, зато мать была добрейшим существом.

– Согласитесь, ваше величество, что для ребенка важно чувствовать заботу родителей – или родителя.

Король промолчал, но на его лице явно читался вопрос.

– Могли бы вы рассказать мне о своих детях? – Голос Дини затрепетал, но отступать было поздно. – Ведь у вас трое, ваше величество?

– У меня есть сын, Эдуард. – Король старался говорить бесстрастно, но глаза выдавали возникшее вдруг волнение. По этой причине он взвешивал каждое слово. – Эдуард – прекрасный мальчик, возможно, несколько хрупкий, поэтому-то я и держу его вдали от дворца.

– У Эдуарда есть сестры…

– Мария – моя старшая, – коротко произнес он. – Теперь она уже совсем большая, но внешностью и характером, к моему большому сожалению, пошла в мать.

– А где она теперь?

– Везде и нигде, – загадочно сообщил король и перевел разговор на другую тему. – Тут у вас рисунки, мистрис Дини, вы позволите мне взглянуть?

– Я познакомилась с вашей дочерью Елизаветой, ваше величество. Она чудесный ребенок – умный, любознательный и…

Король медленно поднял на нее глаза, и слова застряли у Дини в горле. Никогда ей еще не приходилось видеть такой клокочущей ярости. Она поторопилась.

Король между тем начал было подниматься, но Дини просительно коснулась рукой его вышитого рукава.

– Умоляю, останьтесь, ваше величество, – пролепетала девушка. – Простите меня, я слишком разболталась.

Генрих помедлил, словно раздумывая, как поступить. Может быть, ему было просто трудно вставать, а может, не хотелось портить свое настроение – кто знает? По крайней мере он снова опустился на траву, но в молчании.

Верхняя губка Дини покрылась испариной, хотя во дворике было довольно прохладно. Ей следовало действовать осторожнее, что и говорить. Второй такой возможности могло не представиться.

– Какая чудесная сегодня погода, ваше величество! Король безмолвствовал.

– А что его величество обыкновенно делает в такую погоду? – спросила Дини тоном воспитательницы из детского сада. – Я, к примеру, предпочитаю долгие прогулки.

Король по-прежнему не обращал на нее никакого внимания, он даже не смотрел в ее сторону, а сосредоточил все свое внимание на корневище какого-то растения, которое пробило изумрудный травяной ковер рядом с его больной ногой. Сначала он просто-напросто попытался вырвать корень из земли, а когда это не получилось, стал своими наманикюренными пальцами сковыривать с него засохшую грязь, а потом перетирал ее в пыль.

Дини была уже готова сдаться, когда Генрих вдруг заговорил:

– Мне нравится охотиться.

– Охотиться? – переспросила Дини, и ее глаза загорелись. – На кого же вам нравится охотиться?

Король не торопился с ответом, хотя и оставил торчащий из земли корень в покое.

– Люблю завалить вепря, – наконец сказал он. – Чем больше и опаснее зверь, с которым ты вступаешь в единоборство, тем больше славы победителю. Ваш кузен, кстати, отличный охотник.

– Кит?

– Он самый. – Король улыбнулся и посмотрел на Дини без прежней враждебности. – Он напоминает мне о днях моей собственной молодости. Когда я смотрю на него во время охоты, то невольно спрашиваю себя: кто же более смел и необуздан – дикий зверь или Гамильтон? – Тут Генрих рассмеялся. – Обычно я прихожу к выводу, что дикий зверь уступает Гамильтону по всем статьям.

Дини с трудом представляла себе Кита в качестве истребителя беззащитных животных: она ведь воспринимала его как мягкого, заботливого, интеллигентного человека. Но конечно, ему приходилось как придворному и рыцарю принимать участие в жестоких забавах – охотиться, фехтовать, биться на копьях. Вполне возможно, он даже участвовал в войнах, которые вел Генрих VIII. Впрочем, ей было точно так же трудно представить Кита в роли летчика-истребителя.

И тогда она поняла: Киту непременно надо уходить с ней – он не сможет выжить в этом жестоком мире. Ее появление разрушило хрупкую стену равнодушия, которую он возводил целых десять лет, и теперь он беззащитен. Он стал задумываться, и она уже была тому свидетельницей. Он рефлексировал, вместо того чтобы сразу выхватить меч. Другими словами, она убила в нем зверя, которого Кит искусственно в себе культивировал, чтобы приноровиться к нравам средневековья.

Тем временем король продолжал свое повествование, хотя Дини потребовалось известное усилие, чтобы сосредоточиться.

– …где бы он ни был. Норфолк утверждает, что поиски идут. Не беспокойтесь, мы найдем вашего кузена. С Божьей помощью, он окажется в добром здравии, когда это случится.

– Погодите, ваше величество. Вы хотите сказать, что не знаете, где Кит?

– Разве я не подтвердил это только что? – Король снова занялся корнем. – Ах, женщины, женщины. Все вы одинаковы.

Некоторое время Дини раздумывала над тем, что узнала. Итак, виновником исчезновения Кита был не король. Интересно, хорошо это или плохо? С другой стороны, Кит по-прежнему отсутствовал, а ведь он не стал бы скрываться, будь его воля.

Дини перевела дух. Пока что расследование ни к чему не привело, хотя кое-что о Ките она выяснила.

– Итак, ваше величество, вы остановились на том, что все женщины одинаковы, – застенчиво потупив глазки, проворковала она.

Король отвлекся от корня, который под его мощными пальцами превратился в мочалку, и без всякого воодушевления спросил:

– И что же?

– А то, ваше величество, что есть женщина, преданная вам и готовая выполнить любое ваше желание. – При этом она понизила голос, так что король был вынужден пододвинуться к ней поближе.

– Это правда? – Настроение его величества явно стало улучшаться.

– Да. Она мягкая и добрая и целиком полагается на милость своего государя. Она проводит дни в ожидании, когда он позовет ее.

Король начал громко сопеть от возбуждения и даже чуточку присвистнул носом. Говорить ему было трудно, поэтому он только коротко спросил:

– Как же ее зовут?

– Ее имя, ваше величество, Анна Клевская. Король дернулся, словно его ударило током, и тут же начал подниматься с травы.

– Черт побери, – было единственное, что он мог сказать в этот момент. Потом, основательно утвердившись на ногах, он проворчал: – Воистину сегодня день разочарований. – А осмотревшись, добавил: – И чулки испачкались. – Казалось, он обвинял в этом и Дини, и траву, росшую на лужайке.

– Мне очень жаль, государь, если мои правдивые слова вас обеспокоили, но…

– Прекратите нести околесицу, мистрис! У меня голова уже гудит от ваших глупостей. Боже мой, да по сравнению с вами даже Кэтрин Говард выглядит разумной, словно Эразм Роттердамский.

Дини встала с травы без всякой помощи со стороны короля и принялась собирать разбросанные рисунки. Она изо всех сил кусала себе губы, поскольку ею начал овладевать один из несвоевременных приступов смеха. Девушка старалась не поднимать глаз и тщательно складывала рисунки, чтобы хоть чем-нибудь отвлечь себя. Могущественный король Англии, негодовавший по поводу пары испорченных чулок, представлял собою смешное и даже гротескное зрелище.

– Ну, – произнес Генрих, утвердив руки на бедрах и возвышаясь над ней наподобие гигантского дерева, – желаете еще что-то сказать, мистрис?

Дини, прикусив губу, молча помотала головой. Более всего на свете ей хотелось, чтобы он ушел до того, как она начнет хохотать.

– Вы дрожите, мистрис Дини. Вы боитесь своего могучего короля?

«Боже, – молила про себя Дини. – Уйди, пожалуйста, ну что тебе стоит? Уйди, чтобы я не видела этих дурацких мешковатых чулок, испачканных травой. А то…»

– Взгляните на меня, мистрис, – между тем приказал король.

Она подняла глаза, и их взгляды встретились. И тут Дини начала хихикать. Она успела заметить на лице короля выражение несказанного изумления, прежде чем на глазах выступили слезы. Рисунки выпали из ее рук и полетели во все стороны, но Дини все равно не могла остановиться.

Затем произошло нечто еще более удивительное.

Начал смеяться король.

Сначала он просто смотрел на Дини, словно на существо, сраженное загадочным заболеванием, в абсолютной прострации наблюдая, как из ее рук выпорхнули и разлетелись по двору листы с рисунками, отчего мистрис только пуще залилась смехом.

И тут вдруг Генрих вспомнил, как однажды в церкви – он был еще ребенком, – старик архиепископ, читавший Писание в присутствии королевской семьи, неожиданно рыгнул. И тогда он, Генрих, единственный из всех засмеялся. Мать стала на него ругаться, отчего смех будущего короля только усилился. Стоило ему засмеяться теперь за компанию с мистрис Дини, как с плеч словно свалилась огромная тяжесть государственной власти и все заботы, связанные с управлением страной. Он стал просто человеком, который в разгар прекрасного весеннего дня смеется от души вместе с хорошенькой женщиной.

Его охватило чувство удивительной легкости.

Во дворце распахнулись окна, и слуги, до крайности удивленные увиденным, во все глаза уставились на государя, хохотавшего подобно беззаботному школяру в сопровождении вторившей ему мистрис Дини. Оправившись от шока, слуги тоже заулыбались.

Наконец смех затих. Король с Дини почти одновременно достали платочки и принялись утирать разгоряченные лица.

– Прошу извинить меня, – выпалила Дини, – не знаю отчего, но иногда на меня находит.

Король, отдуваясь, приводил себя в порядок.

– Да, у нас есть с вами кое-что общее, – произнес он и наклонился, чтобы собрать рассыпанные рисунки. Мельком взглянул на верхний, и улыбка, сохранившаяся на его лице после взрыва очищающего смеха, исчезла. – Мистрис Дини, вы продолжаете меня удивлять. Вы не только разбираетесь в музыке, но и обладаете рукой истинного художника. – Король принялся просматривать работы, время от времени кивая головой в знак одобрения.

– Что вы, ваше величество, – осторожно добавила Дини, – это не я рисовала.

– Не вы? – удивился Генрих, продолжая листать импровизированный альбом. – Тогда кто же?

– Ваша дочь. Генрих прищурился:

– Мария? Вряд ли. Она не отличит пейзаж от стула. Мне приходилось видеть ее грубые каракули.

– Эти пейзажи, – с трудом проговорила Дини, – нарисовала Елизавета, пока сидела взаперти в комнате наверху.

Король отвел глаза от стопочки рисунков.

– Эта девочка очень похожа на своего отца, ваше величество.

Король вперил в собеседницу взгляд, в котором на этот раз не было гнева, но читалось одно только недоумение.

Дини храбро продолжала:

– У нее глаза художника, а сердце принцессы.

Король молча сложил рисунки и сунул под мышку. Потом он предложил руку Дини, та приняла ее. Так, рука об руку, они вернулись во дворец.

Когда они достигли парадного входа, король заговорил:

– Благодарю вас, мистрис Дини. – Он мимолетным жестом коснулся ее плеча, а потом некоторое время рассматривал собственную руку. – Мне кажется, я только что узнал кое-что новое о женщинах.

Дини затаила дыхание, потом спросила:

– Что же?

– Оказывается, женщина может быть другом, – просто сказал Генрих VIII и пошел по коридору, продолжая сжимать под мышкой рисунки своей дочери.

Дини едва дождалась возможности перемолвиться с Саффолком.

– Он не в Тауэре, – прошептала девушка, сделав круглые глаза и оттирая герцога в комнатку рядом с обеденным залом.

– О женщины, вам имя беспокойство! – пробурчал Саффолк, закрывая за ней дверь.

– Я разговаривала с королем сегодня утром и поняла, что он не имеет представления, где Кит. Это хорошо или плохо?

Герцог в задумчивости погладил бороду.

– Не думаю, чтобы Норфолк стал действовать на свой страх и риск, поэтому не верю, что это дело его рук. Чтобы заполучить такую власть, ему сначала надо усадить на трон племянницу.

– Тогда где же он?

– Мне до сих пор кажется, что в какой-нибудь камере Тауэра, – после некоторого размышления произнес Саффолк.

– Но как он мог там оказаться без приказа короля?

– Ах, моя дорогая… Иногда король… как бы это выразиться?.. забывает, кто там находится.

Дини несказанно удивилась:

– Вы шутите. Как это можно засадить человека в тюрьму, а потом об этом забыть? Неужели нет никого, кто бы ему об этом напомнил?

– Как сказать, – заметил герцог и хитро прищурился. – Вот, к примеру, графиня Солсбери. Она преспокойно провела в Тауэре два года и просидела бы еще Бог знает сколько, если бы в один прекрасный день не умерла. Впрочем, особенно долго она бы не продержалась, поскольку ей было за семьдесят, а здоровьем она отнюдь не блистала.

– Ужасно, – произнесла до глубины души напуганная Дини. Она не только пожалела бедную старушку, но стала снова опасаться за судьбу Кита. – В чем же провинилась эта графиня Солсбери?

Саффолк изобразил на лице самое неподдельное удивление:

– Разве вы не знаете? Она находилась в слишком близком родстве с королем – кажется, приходилась ему кузиной? Ну король и упрятал ее от греха, чтобы какие-нибудь злоумышленники не похитили ее ненароком и не превратили со временем в полноправную королеву. До этого момента, правда, все члены семьи графини так или иначе были устранены.

Дини уже приходилось наблюдать сцены насилия при дворе – в частности, она собственными глазами видела, как приспешник Кромвеля рубил алебардой ее Кита. Но она и представить себе не могла, что произвол и беззаконие являлись составной частью жизни королевства. А ведь Кит пытался просветить ее – просто она его не слушала, вот что. В самом деле, трудно поверить, что господин в расшитом золотом камзоле может себе позволить засадить невиновную и беззащитную женщину в Тауэр! Теперь Дини больше чем когда бы то ни было хотелось покинуть мрачное и жестокое средневековье. Кит был сто раз прав: где угодно, только не здесь.

В коридоре послышался говор. Один из королевских слуг постучал и попросил разрешения войти.

– Мистрис Дини? – обратился он к ней с волнением. – Пожалуйста, пойдемте со мной. Нам требуется ваша помощь.

Прежде всего она подумала о Ките – конечно же, его нашли и он ранен.

Саффолк остановил камердинера державным взмахом руки:

– Может быть, вы сообщите мне, что происходит? Слуга замялся.

– Внизу во дворе собрались члены гильдии цирюльников – числом до пятидесяти, и все они добиваются аудиенции с мистрис Дини.

– Из-за чего весь этот шум? – пробормотала себе под нос Дини. – Можно подумать, что у них других дел нет!

– Похоже, что так, мистрис, – сказал герцог и подмигнул ей.

– Хорошо, скажите им, что я через минуту буду. Обрадованный лакей поклонился и выскочил из комнаты – должно быть, опасался, что она передумает.

Дини с обреченным видом подошла к окну и уставилась на очередь людей с бритвенными тазиками в руках, выстроившуюся во дворе. Герцог подошел к ней, тоже полюбовался на маленькую армию цирюльников и хохотнул.

– Прямо-таки военный отряд, – пробасил он и покрутил в изумлении головой.

Дини собралась было посмеяться вместе с ним, но передумала.

– Что вы сказали?

– Они напоминают мне воинов.

– Да, – тихонько повторила вслед за ним Дини. – Мой личный отряд.

– Мистрис Дини, – сказал Саффолк, – мне не нравится ваш тон.

Она ответила ему ослепительной улыбкой.

– Лучше скажите мне, какой очередной план зреет в вашей восхитительной головке? – с нажимом произнес Саффолк.

Дини промолчала. Она просто кивнула ему и вышла из покоев, слегка покачивая бедрами.

Саффолк помедлил, но тем не менее пустился следом за ней.

– Видно, стар я становлюсь для подобных игр, – пробурчал он в усы, оправляя висевший на поясе меч.

Однако прежде чем герцогу удалось выбраться во двор, он был остановлен группой придворных во главе с Норфолком, который строго сообщил, что королю требуется совет преданного друга по неотложному делу. Саффолку ничего не оставалось, как подчиниться.

Впрочем, он почти не волновался. В конце концов что может приключиться с мистрис Дини за те несколько минут, пока король будет держать совет с ним, Саффолком.

Поскольку пленника слишком хорошо кормили, у него скопилась масса энергии, которая теперь находила выход в раздражении.

– Я повторяю вопрос, – бросил в темноту Кит сквозь сжатые зубы, – кто меня здесь удерживает помимо воли?

– Не стоит так волноваться, – отвечал ему все тот же неунывающий страж. – Лучше съешьте-ка еще кусочек фазана!

– Я не хочу фазана, я хочу отсюда выйти. – Кит говорил это, сознавая, что напоминает капризного ребенка.

– А что хорошего на свободе, милорд герцог? – возразил охранник. – Разве вам не нравится наша кухня или наше вино?

– Кухня и вино у вас выше всяческих похвал!

– Чувствительно вам благодарен, милорд. Я пойду и обрадую повара. То-то он будет счастлив – уж можете мне поверить.

– Не надо никуда ходить. – Кит рукавом отер жирные от фазана губы. – Лучше ответьте, где я?

– Вы в очень пристойном и, можно сказать, славном местечке.

Из уст Кита вырвалось нечто похожее на рычание, и он увидел, как его страж невольно попятился.

– Успокойтесь, милорд, прошу вас. Отчего вы так стремитесь нас бросить и вернуться к наскучившему вам двору?

Кит собрался было высказать в адрес своего собеседника парочку резких слов, но неожиданно передумал. За уговорами его добродушного стража, на первый взгляд совершенно пустыми, определенно что-то скрывалось. Поэтому Гамильтон не стал больше кричать, а миролюбиво заметил:

– В этом есть смысл, что верно то верно.

– Вот и я говорю, что верно, милорд. Сколько же там, при дворе, всякого сброда, ваша милость! Ужас! И все бегают, суетятся, суют свой нос куда не надо. Вам здесь будет лучше, спокойнее – вот что я скажу.

– Наверное, вы правы, мой добрый тюремщик, – проговорил Кит, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее. – Но дело в том, что я беспокоюсь о своей кузине.

– О мистрис Дини? Можете не волноваться, милорд. Он о ней позаботится.

– Правда? Он позаботится? – Кит сдерживался изо всех сил. – Ну конечно, ведь он всегда был мне добрым другом.

– Олицетворение мужественности – вот кто он! – в восторге произнес тюремщик Кита, но вдруг замолчал. – О Боже, – прошептал он уныло, – что-то я разболтался. Пойду-ка лучше пригляжу за форелью.

Кит с размаху бросился на свою подстилку. Он буквально кипел от ярости. Теперь все стало на свои места. Вот вам и добрый, бесхитростный друг! Надо же – «олицетворение мужественности»!

Что б его черти утащили в ад!

Снизу, из погреба, раздался голос пленника, больше похожий на рев:

– Саффолк! Чтоб тебя черти взяли! Я до тебя еще доберусь!

Слуги, конюхи, кухарки и прачки, услышав эти вопли, на мгновение замерли, обменялись удивленными взглядами и вернулись к привычным занятиям.

Да, работать в доме Чарлза Брендона, герцога Саффолка, означало, помимо всего прочего, постоянно находиться в гуще событий. Уж такой был у них господин – настоящий искатель приключений.