Глава 10

Дини едва не столкнулась с королевским шутом, когда спешила в Большой зал. Ее матерчатые туфельки еще были влажными после того, как все восемнадцать брадобреев так или иначе приняли участие в бритье ее ног. Естественно, кожа на ногах горела. Один из брадобреев едва не умер, когда его бритва поцарапала ее ножку, другой же, наоборот, рвал и метал, когда выяснилось, что он пришел слишком поздно и ему ничего не досталось в буквальном смысле слова.

Когда объявили о приезде короля, Дини выбежала из комнаты, как говорится, в полной боевой готовности. Она оглянулась на Кита перед уходом и услышала, как он предложил опоздавшим брадобреям побрить свои ноги, на что те отреагировали более чем равнодушно.

Дини заняла свое место рядом с хихикающей Кэтрин Говард и Сесилией Гаррисон, которые приседали в глубочайшем поклоне, открывая бюст. Их не слишком изящных ног никто не видит, подумала Дини, пытаясь отвлечься от мысли о том, что могло бы произойти, если бы Кромвеля не остановили озабоченные брадобреи. На секунду она подняла глаза, чтобы лишний раз убедиться, что Кромвель следит за ней из угла зала. Норфолк и Саффолк стояли за спиной короля. Норфолк – мрачный и нахмуренный, Саффолк, наоборот, улыбался. Он остановил взгляд на Дини и вопросительно поднял брови. Она ответила ему коротким поклоном и мимолетной улыбкой, что, впрочем, вполне его устроило. Прежде чем Дини в притворном смирении опустила глаза, Саффолк ей подмигнул.

Королева приветствовала своих подданных царственным жестом и весьма элегантно расположилась по левую руку от короля. В отличие от британских дам юбка королевы имела внизу форму правильного круга. Кроме того, она не носила шлейфа, который сковывал движения. Признаться, Дини настолько покорил наряд королевы, что она заказала себе аналогичный у придворного портного месье Локе. Хотя того поначалу позабавило желание придворной дамы – ведь считалось, что Анна Клевская недолго пробудет королевой, – тем не менее он, поколебавшись, согласился. В течение недели Дини надеялась получить такое платье, которое позволило бы плавно передвигаться по паркету, не откидывая каждый раз шлейф ногой.

Король разыскивал кого-то, глядя поверх голов. Он был огромен и великолепен в своем расшитом золотом и рубинами камзоле, в бархатной накидке, сквозь разрезы которой проглядывала белоснежная льняная рубашка. Королева следовала за ним, словно на привязи, даже смотрела в том же направлении, что и король. Дини старалась держаться поблизости от королевы, будто гарантируя Анне, что в Англии с ней ничего дурного не случится. Впрочем, как и все присутствующие, Дини хочешь не хочешь, а ощущала себя во власти короля, подверженного настроениям, и его приближенных.

– Ага, вот она где! – Король двинулся сквозь толпу придворных навстречу Дини.

Королева последовала за ним, хотя выражение ее лица оставалось загадкой, поскольку она была в шляпе с вуалью. Обнаружив Дини в непосредственной близости от себя, король протянул к ней пухлые руки, и той ничего не оставалось, как принять их в свои.

– Вот и наша малютка мистрис Дини, – обратился к ней король, и девушка вдруг поняла, насколько богат его голос модуляциями. – Мы ужасно озабочены здоровьем нашего любимого друга, герцога Гамильтона. Как же его здоровье?

В первый раз во взгляде короля она не заметила лицемерия. Не было в нем и второго, тайного смысла. Венценосца, казалось, и в самом деле волновало здоровье любимца. По крайней мере глаза короля не скользили снизу вверх по ее фигуре.

– Значительно лучше, ваше величество, – ответила девушка. – Хочется поблагодарить королеву за то, что она удивительно заботилась о Ките – я хочу сказать, о герцоге. Она даже послала к нему собственного лекаря и сидела у его изголовья до тех пор, пока не вернулась я.

Дини не подняла глаз, произнося всю эту тираду, поскольку ей не хотелось видеть неудовольствие во взгляде короля. Как-никак она позволила себе сказать доброе слово о королеве. Но Дини считала, что это будет справедливо. Ведь король, если разобраться, и представить себе не мог, какую удивительную женщину заполучил помимо собственной воли, благодаря дипломатическим ухищрениям.

Теперь можно было смотреть. Лицо Генриха выглядело слегка озадаченным.

– Королева? Сидела у постели Гамильтона?

– Да, ваше величество, – поторопилась вставить Дини. – Ее величество проявила удивительное великодушие как к герцогу, так и ко мне.

Дини собиралась продолжить, но инстинкт подсказал ей, что Генрих вряд ли захочет слышать такого рода славословия в адрес нелюбимой жены. Скорее всего он готов был воспринять не более одного хвалебного Слова в адрес Анны за раз.

Так оно и есть: Генрих нахмурился и посмотрел на жену коршуном.

– Мы выражаем свое чрезвычайное удовольствие, – тем не менее произнес он, рассчитывая произвести впечатление на придворных, и на Анну в частности. – Мы удовлетворены, – повторил он. – И вскорости навестим Гамильтона.

Затем его величество потрепал Дини по руке и двинулся дальше, имея королеву в кильватере.

Даже с противоположного конца Большого зала Дини кожей чувствовала ненависть, которую излучал Кромвель.

Девушке пришлось ждать довольно долго. Уже и столь любимый королевский шут отпрыгал по полной программе, а придворные все не расходились. Дини, стиснув зубы, ждала, когда же ей будет позволено спуститься вниз, в комнату Кита. Наконец она получила от королевы молчаливое согласие в виде легкого наклона головы. Теперь настало ее время.

Она снова понеслась по коридорам – почти тем же путем, которым бежала в Большой зал, узнав о прибытии короля. На поворотах ее матерчатые туфельки скользили. К тому же, чтобы поскорее добраться до комнаты Кита, она собрала в кулаки плотную ткань юбки и задрала что было сил.

Пробежав через арку и повернув в коридор, она скоро достигла дверей комнаты. Так и не успев отдышаться – лишь смахнув со лба прядку выбившихся из шиньона волос, – она влетела в комнату Кита.

– Ух, – простонала она и прислонилась к стене, чтобы передохнуть. – Вот и говорите после этого, что женские рубашки не пахнут. Не меньше, чем некоторые тесные камзолы…

На сей раз в комнате было гораздо светлее, чем прежде, и Дини сразу же увидела Кита.

– Привет, – махнула она рукой, чрезвычайно довольная тем, что тот не лежал, а сидел на постели. – Ну что, эти брадобреи оставили тебя наконец в покое?

– Да, они и в самом деле ушли, мистрис Дини. – Звучный голос короля Генриха заполнил собой низкие своды. Король сидел на том же самом стуле, на котором прежде сидела она.

– Ваше величество, – произнесла Дини, не успев опомниться. Она присела в низком поклоне, судорожно стараясь восстановить в памяти момент, когда король покинул Большой зал.

– Прошу вас, мистрис Дини, проходите. И не надо кланяться. Вы среди друзей. – Генрих указал ей на стул, предлагая присесть.

На мгновение заколебавшись, девушка последовала совету и опустилась на стул, сложив руки на коленях. Теперь все трое молчали, поглядывая друг па друга. Дини попыталась было что-то сказать, но смешалась. Впрочем, так или иначе нарушить молчание было необходимо.

– Как вы себя чувствуете? – обратилась она к Киту. Тот отреагировал мгновенно:

– Благодарю вас, значительно лучше. Король хохотнул:

– Мистрис Дини, не передадите ли вы нам ту бумагу, что лежит у ваших ног…

Озадаченная просьбой короля, Дини посмотрела себе под ноги. И в самом деле, рядом с ножкой стула лежал кусок бежевой бумаги, свернутый, как ей показалось, в конверт продолговатой формы. Она подняла его и передала в руки Генриха.

– Ваше величество, я не думаю… – начал было Кит. В его голосе послышались странные интонации, и Дини вопросительно посмотрела на него.

– Ерунда, Кит, – ухмыльнулся король. – Ваша кузина видела этот фокус? Мистрис Дини, это чрезвычайно хитроумная штука. У герцога всегда есть в запасе разные трюки, чтобы нас развлечь. Итак, показывайте, Кит.

Генрих передал свернутую бумагу Киту. Тот же откинулся на подушки и некоторое время лежал, смежив веки. Дини ощутила, что король готовит нечто непредсказуемое.

– Кит, вам плохо? – Дини коснулась его лба, опасаясь, что лихорадка возобновилась, но на ощупь лоб был холодным.

– Ну же, покажите нам свое умение, – повторил король. На этот раз в его голосе явно сквозило нетерпение.

Несколько раз глубоко вздохнув, Кит открыл глаза и в упор посмотрел на Дини. Он не улыбался, и на щеках обозначились тени, которые обычно появляются у человека, находящегося в крайней степени утомления. Затем он перевел взгляд на листок бумаги и принялся складывать его и перегибать, причем всякий раз у него получался правильный треугольник.

– Прекрасно. А теперь дайте ему полетать, Кит! – Король напоминал большое дитя в ожидании чуда. – Как, скажите на милость, вы называли эту штуку? Напомните мне.

Плавным движением Кит запустил причудливо сложенную бумагу в воздух. Та пролетела над кроватью и спикировала прямо на колени Дини. Девушка уставилась на эту бумажку, отказываясь верить увиденному, руки у нее затряслись.

– Эта штука, ваше величество, – сказал Кит бесцветным голосом, – именуется а-э-р-о-п-л-а-н.

– Вот-вот, – прогудел удовлетворенно король. – Аэро-план. Удивительная вещь.

Дини решила про себя, что вот сейчас, сию минуту, упадет в обморок. Она побледнела как мел. Единственное, что она слышала в этот момент, был звук собственного бешено колотящегося сердца.

– Мистрис Дини, не стоит бояться, – произнес король, заметив ее побелевшее лицо. – Это не колдовство и не черная магия. Просто герцог обладает поразительными знаниями в технике, ему здесь нет равных.

– Бумажный самолетик, – тупо сказала Дини, глядя в одну точку.

В дверь постучали. Один из старших камердинеров вошел в комнату.

– Ваше величество, – он низко поклонился, – граф Эссекс добивается встречи с вами. Утверждает, что дело не терпит отлагательств.

– За нами послал Кромвель? – Король был безмерно удивлен. Он тут же позабыл о бумажном самолетике. – Господь свидетель, он у меня получит.

Добродушного короля словно подменили. Разъяренный монарх поднялся на ноги и, не обращая внимания на Кита и Дини, двумя гигантскими шагами пересек комнату и скрылся за дверью. Камердинер рысью побежал за ним.

Дини же продолжала сидеть, глядя прямо перед собой в одну точку.

– А я хотел тебе рассказать, Дини, одну вещь, – между тем негромко промолвил Кит. Она не ответила, тогда он продолжил: – Понимаешь, я родился в 1917 году в Кенте. Моего отца убили во время мировой войны, и моей матери пришлось в одиночку воспитывать и меня, и мою старшую сестру Каролину. Ты слушаешь?

Девушка сглотнула. Он протянул руку, и она послушно ее взяла. Все это время она не переставая дрожала.

– Как же ты сюда попал? – спросила она тусклым, невыразительным голосом.

– Через живую изгородь. Видишь ли, Дини, в этом лабиринте заключена какая-то сила, способность к транспортировке во времени. Я пытался вернуться в свое время, пользуясь для этого малейшей возможностью, когда оказывался здесь, в Хемптон-Корте. Кстати, когда я встретил тебя, я был именно этим и занят – пытался найти дорогу к себе, в свою эпоху.

Она глубоко вздохнула, потом посмотрела ему в глаза:

– Скажи, ты из какого года?

– Я попал сюда в 1940 году и пробыл в этом времени уже около десяти лет.

Очень медленно Кит привлек Дини к себе и прижал здоровой рукой. Она подчинилась, но сложила руки на груди, словно пытаясь защититься. Уткнулась ему головой в грудь, закрыла глаза и замерла. Он же гладил ее по голове в однообразном, успокаивающем ритме.

– Как это все с тобой случилось? – произнесла наконец она. На этот раз ее голос звучал как обычно. Когда он начал говорить, она подняла голову и прислушалась.

– Я служил пилотом в КВС – Королевских воздушных силах. Мне предстоял вылет, чтобы отразить очередную атаку нацистов, не дать им бомбить Англию. Тогда мы, кстати, ждали, что в войну вступите вы, американцы. Так ведь и случилось, правда?

– Да, – пробормотала Дини, спрятав голову у Кита на груди. – Но я, признаться, не слишком сильна в истории.

– В истории? – На его губах появилась улыбка. – Слушай, я начинаю чувствовать себя глубоким старцем. Гитлер проиграл, скажи?

– Ну да. Он застрелился у себя в бункере под конец. К тому времени он уже сдвинулся.

– Сдвинулся? Да он всегда был сумасшедшим. – Кит взглянул на потолок, где метались их тени. – Кстати, ты можешь сказать мне, когда закончилась война?

Дини пришлось думать, и весьма напряженно.

– Это произошло в 1945 году. Знаешь, когда я отчалила, было много всяких праздников в честь победы.

– Боже мой! – Кит с силой сжал ее руку. – Но как же нам удалось уцелеть? К началу 1940 года всем казалось, что конец Британской империи близок.

Дини задумалась. Она почувствовала, как напряглось тело Кита, увидела, как пальцы его здоровой руки сжались в кулак – и испугалась за него.

– Да нет. Все кончилось в 1945 году. Я помню хорошо, потому что люди отмечали пятидесятилетие победы.

– Господи… – Кулак ее Кита, разжавшись, снова превратился в кисть интеллигентной мужской руки. – Значит, мы победили…

Они помолчали. Каждый был занят своими мыслями.

– Так ты был летчиком? – несмело спросила Дини.

Кит утвердительно кивнул головой.

– Вот, должно быть, повеселился?

Поначалу ей показалось, что он ее не слышал. Миновало еще одно мгновение, показавшееся им удивительно долгим. Потом Кит заговорил:

– Знаешь, когда я попал в эту переделку, большинство моих приятелей накрылось. Все те парни, с которыми я ходил на лекции. Хорошие были ребята, знаешь ли. Признаться, до сих пор не понимаю, почему они погибли, а я остался жив. Но я до сих пор помню всех. Смешно, но некоторые из них едва поступили к нам на смену, а я уже был готов их оплакивать. – Кит откашлялся. – По большому счету мое место там. Турнир на копьях – слабое подобие того, чем мы занимались в небе. Думаю, я привлек внимание короля именно тем отчаянием, которое мной тогда владело. Пожалуй, десять лет назад я был куда храбрее Генриха.

Дини протерла глаза. Ее не покидало ощущение, что их с Китом разговор происходит во сне. Тем не менее она откликнулась:

– Я знала, что у нас с тобой есть нечто общее, знала с момента нашей первой встречи. Как бы сказать… ты не был слишком удивлен, встретив меня в лабиринте. Более того, ты сразу проявил ко мне сочувствие. Был добр, хотя я не успела этого заслужить.

– Ну уж если я был добр, как ты говоришь, то потому, что знал, каково бывает человеку во время перехода.

– М-да.

Кит улыбнулся:

– Да, Дини. Поначалу именно поэтому. А потом – что ж, потом я в тебя влюбился.

Дини взглянула на Кита, стараясь не думать об абсурдности сложившейся ситуации.

– Неужели? – сказала она. Просто для того, чтобы не молчать.

Он развернул девушку к себе, и она в ожидании поцелуя на мгновение замерла. Увы – вместо поцелуя в губы он наградил ее поцелуем в лоб.

– Можешь ли ты точно ответить, что произошло, когда ты переместилась в шестнадцатый век?

– А мне казалось, что я отчиталась тебе во всем без утайки. – Тут Дини состроила гримаску.

– Нет, Дини, все с самого начала – и по минутам. Кто знает, возможно, ты вспомнишь дорогу домой?

– Попробую. Значит, так. Мы снимали музыкальный ролик, а потом… потом мне захотелось посетить лабиринт.

– Любопытно. Ты оказалась здесь весной, а я – в сентябре 1940 года. – Кит нахмурился и погрузился в глубокие размышления. – Скажи, это было днем или на закате?

– Ближе к закату. Понимаешь, мы собирались расходиться после съемок… Вот тогда-то я и вошла в лабиринт…

– Итак, у меня была осень, у тебя – весна. – Кит задумался. – Черт его знает, но, возможно, Солнце находится на том же самом расстоянии от Земли весной, что и осенью? Скажи мне, в каком часу это случилось?

– Я же говорила. Все пошли отдыхать, съемки закончились. По-видимому, было время заката.

– Забавно, но с тобой это произошло примерно в то же время дня, что и со мной. – Рука Кита снова принялась гладить голову Дини. – Я как раз собирался уходить, когда закатное солнце отразилось в моих автомобильных очках.

– А я сжимала в руке бутылочку из-под кока-колы. Слушай, а в твоих очках отразилось нечто похожее на голубую молнию? Электричество – или что еще там?

– Да, голубая молния меня ударила, и еще как! Та молния… она имела внутренний объем, некое пространство, напоминавшее призму. В тот момент мне показалось, что электричество ожило.

– Я тогда еще подумала: если мы вернемся, повторится ли подобный эффект?

– Если существует закономерность в расположении Солнца весной и осенью, нам необходимо поймать время. – Кит говорил негромко, но веско, будто пытаясь убедить самого себя.

– Надо поторапливаться. Ведь скоро лето, Кит. Если мы упустим благоприятный период, придется ждать до осени.

– А ждать нельзя, – вставил Кит. – Скоро при дворе могут начаться скандалы, и у нас есть шанс вляпаться в них по самые уши.

– Знаешь, та закономерность, о которой ты говорил, и вправду существует, – сказала Дини.

– Да. Но нет никаких гарантий, что мы вернемся каждый в свою эпоху. К примеру, я очутился здесь в 1940 году, а ты лет пятьдесят спустя. Один только Бог знает, в каких веках мы окажемся снова.

– Может, и не стоит торопиться. Почему бы нам не остаться в XVI веке?

– Очень мило, – произнес Кит. – Кромвель строит против нас козни, король собирается лечь с тобой в постель, и кроме того, каждый из нас в любой момент может заболеть чумой или подвергнуться обвинению в колдовстве. – Он скосил глаза на плечо – рану начало саднить. – Знаешь, Дини, мы должны уехать из Англии. Здесь становится слишком опасно. Беги в Испанию, а я присоединюсь к тебе позже…

– Нет, – заявила Дини твердо. – Я тебя не оставлю.

Кит промолчал, и она решила, что у герцога на этот счет свои планы.

– Знаешь, ты очень мне помог. И я не сволочь какая-нибудь, чтобы бросить тебя на произвол судьбы.

– На мой взгляд, благодарность не самое лучшее из чувств. Запомни, ты мне ничего не должна.

Его рука, которая все это время поглаживала плечо девушки, замерла. Тело Кита напряглось, и Дини вдруг показалось, что ему неприятно к ней прикасаться.

Она вздохнула, взглянув на свою руку, лежавшую на его груди. Кончики пальцев, конечно, загрубели, но тем не менее по-прежнему чутко реагировали на малейшее движение Кита. Сердце ее возлюбленного билось быстро и неровно.

Дини стало до того стыдно, что защипало в глазах. Ну зачем, зачем она лжет Киту, лжет себе?

– Кит, – прошептала она дрогнувшим голосом, – а ведь я тебе солгала.

– Да? – вопросил он нарочито спокойным голосом. – И в чем же?

– Я не говорю тебе всей правды. Он вздохнул:

– Увы, это самое банальное определение лжи. Важно другое – что именно ты пытаешься скрыть?

Дини ухватилась за рубашку на его груди и зарылась в нее лицом:

– Я не хочу расставаться с тобой по одной-единственной причине – я люблю тебя.

Некоторое время они молчали. Дини не придала значения словам Кита о том, что он якобы в нее влюбился. Увлекся – может быть, да и то самую малость. Ведь она такая глупенькая! С замирающим сердцем девушка ждала вынесения приговора: он мог, например, рассмеяться или даже ее оттолкнуть!

Наконец очень медленно она подняла глаза. Кит смотрел прямо перед собой, сжав рот в узкую щель. В его темных глазах появился странный блеск, и весь его облик нес на себе печать торжественности, столь мало ему свойственной. Дини даже подумала, что он, занятый собственными мыслями, ее не расслышал, – но тут он мигнул.

Из его глаз выкатилась одинокая слеза.

Она пробежала по щеке, по шее и скатилась прямо на руку Дини, которая продолжала сжимать в кулачке ворот рубашки своего возлюбленного.

А потом он сказал, вернее, выдохнул:

– Господи, Дини, если бы ты знала, как я тебя люблю.

Вслед за этим последовал поцелуй. Он прижал свои губы к ее полураскрытому рту, и девушку затопила волна нежности. Она целиком растворилась в этом поцелуе, пытаясь выразить губами обуревавшие ее чувства. Она проникла языком к нему в рот и коснулась единственного искривленного зуба, который только подчеркивал идеальную форму всех прочих. Пожалуй, ни один паломник не приникал с большим трепетом к священному для него предмету.

Кит оторвался от ее рта, чуточку отстранил девушку и стал всматриваться в ее лицо. Прядка легких волос упала ей на лоб, и он нежно ее поправил.

– Дини, – тихо сказал он, словно пробуя ее имя на вкус. – Дини…

Она медленно распахнула глаза, блестевшие от желания и неги.

– Дини, ведь не можем же мы…

Его дыхание стало прерывистым, на лбу выступили крохотные бисеринки пота.

– Что ты сказал? – спросила она заплетающимся языком.

Кит застонал и снова прижал ее к себе. Она всем телом потянулась к нему, пытаясь соединить свои губы с его влекущим ртом. Кит рассмеялся:

– Дини, в любой момент сюда могут войти король или Кромвель, причем без предупреждения.

Эти слова вернули девушку к реальности, и она отстранилась от возлюбленного, пытаясь справиться с дрожью.

– Знаешь, Кит, – проговорила она, приходя в себя, – все эти люди больше не кажутся мне такими уж важными персонами. У меня такое ощущение, будто все они где-то далеко-далеко…

– Весьма опасное заблуждение, – произнес Кит, не сводя с нее глаз.

– Мне хочется остаться здесь навсегда, конечно, если ты будешь рядом, – вздохнула она и улыбнулась.

– Пожалуйста, послушай. Сейчас необходимо решить, как быть дальше. И не стоит улыбаться, это чрезвычайно важно. Нам следует немедленно убираться отсюда, и чем раньше, тем лучше. Если, к примеру, мы уедем в манор Гамильтон, вероятно, удастся выиграть немного времени. Там у меня есть свои люди – преданные слуги.

– А твое самочувствие позволяет тебе пуститься в путешествие? – спросила Дини, выразительно посмотрев на его раненое плечо. Растревоженная объятиями, рана кровоточила, и девушка соскочила с кровати, чтобы принести свежие бинты.

– Я в порядке, – заявил он, но потом заметил кровь и нахмурился. – Дьявольщина!

Дини опустила чистые полоски ткани в воду, отжала и приложила к ране.

– Скажи, а далеко ли манор Гамильтон от Хемптон-Корта?

– Примерно в пятидесяти милях.

– Прекрасно! И чем же мы туда долетим? На твоем бумажном самолетике?

Кит ухмыльнулся:

– Знала бы ты, как здорово слышать из твоих уст «самолетик». Столько пренебрежения, знаешь ли.

– Извини.

Он перестал улыбаться.

– Первой должна выбраться отсюда ты, Дини. Мне лично путешествовать пока не рекомендуется. Глупо, согласись, пускаться в дорогу с разрубленным кровоточащим плечом.

– Нет, – заявила Дини, складывая влажную ткань в подобие тампона. – Повторяю, я не хочу разлучаться с тобой.

– Я тоже. Но в этом наше единственное спасение, за исключением лабиринта. А я не уверен, что с ним все так просто, как мы с тобой тут придумали.

– У меня есть ужасное чувство, что стоит расстаться, как мы больше не увидимся.

Некоторое время Кит обдумывал ее слова, но, заговорив, продолжал гнуть свое:

– Насколько я помню, Саффолк хорошо знаком с одним испанским герцогом, а я сам неплохо знаю нескольких бывших придворных королевы Екатерины. Уверен, они уже вернулись в Испанию. Мне не хочется лишать тебя свободы действий, поскольку я со своей раной стану для тебя обузой.

Их глаза встретились, и она взяла его за руку.

– Я не брошу тебя в таком состоянии, – произнесла Дини тоном, не допускающим возражений. – И я-то как раз считаю, что с лабиринтом нам может повезти.

Кит улыбнулся, и Дини лишний раз поняла, что не в силах противостоять его обаянию. Даже такой, раненный и слабый, он был просто обворожителен.

– Что ж, лабиринт так лабиринт.

– Как ты думаешь, бутылочка из-под кока-колы все еще там?

– Надеюсь. Вряд ли там кто-нибудь разгуливает. С тех пор как обезглавили Анну Болейн, ходят слухи, что этот пресловутый лабиринт заколдован.

– Как ни странно, так оно и есть. – Она со вздохом перевела взгляд на их переплетенные пальцы. Было ощущение, что его ладонь – лучшее убежище для ее ручки. – Слушай, а что будет, если мы попадем в еще более жуткую эпоху?

– Честно говоря, Дини, любое другое место и время для нас лучше нынешнего. Единственное, что надо сделать, – это забраться в лабиринт и не бояться идти вперед. К тому же сейчас живой изгороди уже лет десять, а когда появился я, кусты были совсем маленькими. Запомни: главное – двигаться вперед, тогда с нами ничего не случится.

– А если мы не сумеем найти бутылку? Скажи, ты сохранил мотоциклетные очки?

– Очки? Ну да, конечно. Они в маноре Гамильтон. Я годами носил их с собой и пускался в путешествие по лабиринту, как только предоставлялся малейший шанс, но ничего не происходило. Я продолжал возвращаться на это место, иногда с очками, иногда без. Это уже стало привычкой, мне кажется. Кто знает, может быть, мне не так уж хотелось отсюда убраться? Но теперь другое дело.

Дини встревожилась:

– Силы небесные! Если кто-нибудь нашел мою бутылку, нам отсюда не выбраться…

– Мне пришла в голову та же мысль.

– Я пойду туда прямо сейчас – возьму свечу и пойду.

– Нет, Дини, только не сейчас. Если у тебя в руке будет свеча, тебя заметит любой стражник. Кроме того, свеча не самый лучший фонарь на свете. Почему бы не подождать до утра?

– Утром еще хуже. Все слуги будут на ногах и станут шляться где не надо. И не забывай о садовниках…

– Тогда дождись дня. Я пойду с тобой. Можно сказать, что мы, дескать, прогуливаемся, чтобы поправить мое здоровье, или еще какую-нибудь чушь в этом роде.

Она собралась было с ним заспорить, напомнить ему, что его рана вовсе не располагает к подобным приключениям. Кроме того, ей хотелось сказать, что чем дольше они будут ждать, тем больше шансов у кого-нибудь из придворных найти заветный сосуд. Но, взглянув на Кита, Дини лишь кивнула.

– Отлично, – сказала она, старательно пряча глаза.

В дверь постучали.

– Войдите, – произнес Кит, успев мимолетным движением пожать Дини руку.

В комнату вошла очень крупная женщина, одетая на голландский манер.

– Мистрис Дини? – осведомилась она. – Королева желает вам доброй ночи и попросила меня проводить вас в спальню.

Дини встала.

– Спасибо, матушка Лоув. – Она обернулась к Киту. – Вы не знакомы с главной придворной дамой королевы?

Тот отрицательно затряс головой. По-видимому, габариты дамы произвели на него должное впечатление.

Матушка Лоув коротко поклонилась и пробормотала:

– Так, герцог, – после чего развернула свои телеса по направлению к выходу.

– Хочешь верь, хочешь нет, но эта дама чрезвычайно застенчива, – прошептала Дини на ухо Киту, когда тот вопросительно поднял брови.

В коридоре послышались голоса людей, которые вели беседу по-немецки. Затем в комнату вошел Энгельберт.

– Сэр, – произнес он, поклонившись Киту, – королева приказала поставить у ваших дверей четырех голландских гвардейцев. Для вашего спокойствия. Кстати, вы не есть желать, чтобы к вам пришел брадобрей? Нет?

Дини очаровательно улыбнулась Энгельберту.

– Благодарю вас, – прошептала она с чувством, дотронувшись до плеча дворецкого. Тот в ответ покраснел.

– Надеюсь, у вас все будет хорошо? – спросила Дини, обращаясь к Киту.

Ей столько хотелось ему сказать, но в присутствии голландцев это было невозможно. Приходилось уходить, оставлять Кита в одиночестве. Кто знает, когда им теперь удастся встретиться наедине? Во всяком случае, не этой ночью. Она поймала взгляд Кита и поняла, что он чувствует то же самое. От волнения у нее перехватило дыхание, и Дини невольно прижала руку к сильно бьющемуся сердцу.

В то же самое мгновение Кит положил ладонь к себе на грудь.

– Мистрис Дини? – Монументальная фигура госпожи Лоув вновь появилась в дверном проеме, и Дини поспешила к своей патронессе, успев, правда, еще раз пожелать спокойной ночи возлюбленному.

– Спокойной ночи, – ответил Кит, и в его голосе отразились бушевавшие в его душе противоречивые чувства.

С таким вот напутствием отправилась Дини в дортуар, где спали или готовились отойти ко сну придворные дамы Анны Клевской.

Что-то его разбудило. Возможно, та последняя кружка горячего вина со специями, которым он запивал пирог с олениной, оказалась лишней. Но вероятнее всего, его разбудила злоба. Нет, он не позволит этим ничтожным людишкам претворить в жизнь вполне достойные их ничтожества планы. Пусть на это не рассчитывают.

Рывком он раздвинул тяжелый полог и понял, до чего холодно в комнате. В камине вместо весело горевших поленьев тлели жалкие головешки. Его ноги – ноги благороднейшего человека! – замерзли, стоило спустить их с постели.

Он подошел к окну. Не то чтобы он ожидал увидеть кого-нибудь в столь поздний час, нет… Луна освещала его комнату и внутренний дворик. Было темно и зябко, ничего интересного. Однако прежде чем он снова направился к кровати, его внимание привлек крохотный мигающий огонек, трепетавший в самом центре зарослей акации, образовывавших живую изгородь. Он продолжил наблюдения и заметил, что огонек свечи трепещет очень близко к земле, как будто человек, который среди ночи полез в кусты, то ли лежал, то ли стоял на четвереньках.

Накинув шлафрок, который висел на спинке стоявшего у окна стула, он решительно направился к двери.

Как нарочно, петли, которые всегда вели себя чрезвычайно пристойно, неожиданно заскрипели, напоминая, что их пора смазать. Паркетные доски самым подлым образом скрипели под ногами, хотя раньше они лишь послушно прогибались при ходьбе.

Наконец он добрался до входа в лабиринт и пошел по траве, опасаясь, что его выдаст хруст гравия.

Когда он подобрался ближе, то услышал голос, доносившийся из зарослей:

– Перестань прятаться, я знаю, что ты здесь.

Его первой мыслью было рвануться напролом, но потом он отказался от этой идеи. Подумать только, мистрис Дини – одна, ночью, в кустах! Нет. Торопиться не следовало. Если заняться наблюдением, то можно узнать куда больше. Мистрис Дини была занята кропотливыми поисками, и он вдруг почувствовал, что заинтригован не меньше вышеупомянутой дамы. Что же она, спрашивается, ищет?

– Есть! – произнесла тем временем мистрис Дини с явным удовлетворением.

Сразу же после этого она задула свечу и поспешила во дворец. Определить, что дама несла с собой, было невозможно.

Очень медленно он вошел в лабиринт и двинулся к тому самому месту, где мистрис Дини вела свои поиски. Ничего… Ему неожиданно представился весь идиотизм затеянной им импровизированной слежки. Было холодно. Он стоял босиком на земле. Каждый шаг по острым камешкам причинял боль, и он к тому же почти ничего не видел в тумане – предвестнике утра.

От души выругавшись, он направился было назад, когда нога наступила на нечто холодное и скользкое. Он нагнулся и поднял то, что принял поначалу за стопку бумаги.

Засунув пакет под мышку, он помчался к себе в спальню, стараясь ступать как можно тише. Тяжело дыша, прикрыл за собой дверь, затеплил свечку от тлеющих головешек в камине и развернул сверток.

Его удивлению не было предела. Чьих рук это дело – человека или дьявола?

Бумажные листы, гладкие и скользкие, как стекло, были скреплены вместе. На каждой странице красовалась картина такой красоты и качества, что невольно хотелось просунуть руку и коснуться изображения.

Снизу шли слова, напечатанные удивительно гладко, мелко и ровно. Такого ему не приходилось видеть, хотя у него имелось около дюжины книг. Склонившись над свечой, он попытался разобрать хоть что-нибудь.

Книга – если это и в самом деле была книга – рассказывала о дворце Хемптон-Корт, короле Генрихе и его женах.

Потом он едва не вскрикнул и прикрыл рот рукой. На одной из страниц красовался его собственный портрет кисти Гольбейна. На этой неделе он начал позировать для картины, и Гольбейн успел завершить набросок только в общих чертах. Но здесь, в этой удивительной книге, портрет казался вполне завершенным и сверкал великолепием красок.

Далее шли портреты придворных дам, под которыми стояли надписи, утверждавшие, что это жены короля Генриха. Но они не были женами короля!

Его руки задрожали. Он увидел собственное имя, а под ним – дату скорой смерти. Неужели кто-то желает ему зла? Призывает на его голову смерть?

Затем он увидел такое, что на сей раз не сдержал сдавленного крика ужаса. На обложке книги – в самом конце – красовался портрет короля. На портрете король выглядел старым и обрюзгшим, а дата, стоявшая внизу, свидетельствовала, что король перейдет в лучший мир в 1547 году.

Да, кто-то и в самом деле занимался колдовством. Этот неизвестный предсказал смерть государя!

Он перевернул книгу и посмотрел на обложку. Там было отпечатано несколько слов, которые ни о чем ему не говорили.

Туристический справочник по дворцу Хемптон-Корт.

Его ладони вспотели. Влажными руками он засунул удивительную книгу под матрас.

Книгу в зарослях живой изгороди оставила мистрис Дини – больше некому. Она виновна не только в колдовстве, но и в измене – в государственной измене.

Он задернул полог и некоторое время лежал без сна, размышляя, как получше использовать попавшие в его руки сведения.

Когда за окном затеплился рассвет, сердцебиение успокоилось, а на губах заиграла улыбка уверенного в себе человека. Он наконец решил, как распорядиться этим упавшим ему на голову подарком судьбы. Очень скоро весь двор – а может быть, и сам король – станет плясать под его дудку.

Очень скоро он сможет закрепить за собой данное ему Богом место под солнцем. И это будет достойное место.